ГОТФРИД ВИЛЬГЕЛЬМ ЛЕЙБНИЦ (1646-1716)

ГОТФРИД ВИЛЬГЕЛЬМ ЛЕЙБНИЦ (1646-1716)

…В мире не существует ничего, кроме ума, пространства, материи и движения. Умом я называю бытие мыслящее; пространство есть бытие первично-протяженное, или математическое тело, т.е. такое, которое не содержит в себе ничего, кроме трех измерений, и есть всеобщее место всех вещей. Материя есть бытие вторично-протяженное. Или такое, которое кроме протяжения, или математического тела, имеет и физическое тело, т.е. сопротивление, антитипию. Плотность, наполнение пространства и непроницаемость… Итак, материя есть бытие в пространстве или бытие, сопряженное с пространством. Движение есть перемена пространства (Лейбниц Г.В. Письмо к Якову Томазию о возможности примирить Аристотеля с новой философией // Лейбниц Г.В. Соч.: в 4 т. М., 1982. Т. 1. С. 97.)

...Мы вправе утверждать, что не может быть пространства, времени или числа, которое было бы бесконечным. А верно лишь то, что, как бы ни были велики пространство, время, число, всегда найдется другое, бесконечно большее; таким образом, истинно бесконечного в целом, составленном из частей, нет… Что же касается пустоты, то многие мыслители уверовали в ее существование… Я и сам едва не пришел к этому убеждению, однако давно уже отошел от него (Лейбниц Г.В. Размышления об «Опыте о человеческом разумении» г-на Локка // Лейбниц Г.В. Соч.: в 4 т. М., 1982. Т. 2. С. 549.)

Учение о монадах. Субстанция. Душа

Монада, о которой мы будем здесь говорить, есть не что иное, как простая субстанция, которая входит в состав сложных; простая, значит, не имеющая частей… А где нет частей, там нет ни протяжения, ни фигуры и невозможна делимость. Эти-то монады и суть истинные атомы природы, одним словом, элементы вещей… Монады вовсе не имеют окон, через которые что-либо могло бы войти туда или оттуда выйти. (Лейбниц Г.В. Новые опыты о человеческом разумении // Лейбниц Г.В. Соч.: в 4 т. М., 1982. Т. 2. С. 413 414.)

…Естественные изменения монад исходят из внутреннего принципа, так как внешняя причина не может иметь влияния внутри монады. Но кроме начала изменения необходимо должно существовать многоразличие того, что изменяется, которое производит, так сказать, видовую определенность и разнообразие простых субстанций. (Новые опыты о человеческом разумении. С. 414.)

…Последняя причина вещей должна находиться в необходимой субстанции, в которой многоразличие изменений находится в превосходной степени, как в источнике; и это мы называем Богом.

А так как эта субстанция есть достаточное основание для всего этого разнообразия, которое притом всюду находится во взаимной связи, то существует только один Бог, и этого Бога достаточно. (Новые опыты о человеческом разумении. С. 419.)

…Бог абсолютно совершенен. Так как совершенство есть не что иное, как величина положительной реальности, взятой в строгом смысле, без тех пределов, или границ, которые заключаются в вещах, ею обладающих… творения имеют свои совершенства от воздействия Бога… несовершенства свои они имеют от своей собственной природы, которая не способна быть без границ. Ибо именно этим они и отличаются от Бога. (Новые опыты о человеческом разумении. С. 420.)

…В простых субстанциях бывает только идеальное влияние одной монады на другую, которое может происходить лишь через посредство Бога. (Новые опыты о человеческом разумении. С. 421 422.)

…Всякое тело чувствует все, что совершается в универсуме, так что тот, кто видит, мог бы в каждом теле прочесть, что совершается повсюду, и даже то, что совершилось или еще совершится, замечая в настоящем то, что удалено по времени и месту. (Новые опыты о человеческом разумении. С. 424.)

…В наималейшей части материи существует целый мир творений, живых существ, животных, энтелехий, душ.

…У каждого живого тела есть господствующая энтелехия, которая в животном есть душа; но члены этого живого тела полны других живых тел, растений, животных, из которых каждое имеет опять свою энтелехию, или господствующую душу. (Новые опыты о человеческом разумении. С.425.)

Не бывает ни душ, совершенно отделенных от тела, ни бестелесных гениев. Один только Бог всецело свободен от тела. (Новые опыты о человеческом разумении. С. 426.)

Душа следует своим собственным законам, тело – также своим, и они сообразуются в силу гармонии, предустановленной между всеми субстанциями. (Новые опыты о человеческом разумении. С. 427.)

…Мы должны отметить… гармонию между физическим царством природы и нравственным царством благодати, т.е. между Богом, рассматриваемым как устроитель машины универсума, и Богом, рассматриваемым как Монарх божественного Государства Духов. (Новые опыты о человеческом разумении. С. 429.)

…Материальная масса, отдельные части которой лишены восприятия, не может создать мыслящего целого. (Новые опыты о человеческом разумении. С. 551.)

…В наималейшей части материи существует целый мир творений, живых существ, животных, энтелехий, душ.

…У каждого живого тела есть господствующая энтелехия, которая в животном есть душа; но члены этого живого тела полны других живых тел, растений, животных, из которых каждое имеет опять свою энтелехию, или господствующую душу.

Не бывает ни душ, совершенно отделенных от тела, ни бестелесных гениев. Один только Бог всецело свободен от тела.

Душа следует своим собственным законам, тело – также своим, и они сообразуются в силу гармонии, предустановленной между всеми субстанциями.

…Мы должны отметить… гармонию между физическим царством природы и нравственным царством благодати, т.е. между Богом, рассматриваемым как устроитель машины универсума, и Богом, рассматриваемым как Монарх божественного Государства Духов. (Лейбниц Г.В. Монадология // Лейбниц Г.В. Соч.: в 4 т. М., 1982. Т. 1. С. 425-429.)

…Материальная масса, отдельные части которой лишены восприятия, не может создать мыслящего целого. (Размышления об «Опыте о человеческом разумении» г-на Локка. С. 551.)

Идеи субстанций суть известные сочетания простых идей, которые представляют существующие самостоятельно отдельные частные вещи; среди этих идей первой и главной считают всегда неясное понятие субстанции, которую принимают, не зная ее, какова бы она ни была сама по себе… Применительно к субстанциям имеется …два класса идей. К одному относятся единичные субстанции, как, например, идея человека или овцы. К другому – идеи нескольких субстанций, соединенных вместе, как, например, идея армии или овечьего стада; но эти совокупности образуют тоже одну идею. (Новые опыты о человеческом разумении. С. 145.)

Учение о познании

…Познание необходимых и вечных истин отличает нас от простых животных и доставляет нам обладание разумом и науками, возвышая нас до познания самих себя в Боге.

Есть… два рода истин: истины разума и истины факта. Истины разума необходимы, и противоположное им невозможно; истины факта случайны, и противоположное им возможно. (Монадология. С. 418.)

…Есть простые идеи, определения которых дать невозможно; есть такие аксиомы или постулаты, или, одним словом, первоначальные принципы, которые не могут быть доказаны, да и нисколько в этом не нуждаются. Это тождественные положения, противоположные которым заключают в себе явное противоречие. (Монадология. С. 419.)

Интеллектуальные идеи, являющиеся источником необходимых истин, вовсе не происходят из чувств…существуют идеи, которыми мы обязаны рефлексии духа, рефлектирующего над самим собой. (Новые опыты о человеческом разумении. С. 82.)

…Идеи, происходящие от чувств, неотчетливы, и зависящие от них истины тоже неотчетливы, по крайней мере частично; между тем интеллектуальные идеи и зависящие от них истины отчетливы, и ни те, ни другие не коренятся в чувствах. (Новые опыты о человеческом разумении. С. 83.)

…Природа потрудилась недаром, запечатлев в нас врожденные познания, так как без них никакими средствами невозможно было бы приобрести актуальное знание необходимых истин в науках, основанных на логических доказательствах. (Новые опыты о человеческом разумении. С. 88.)

…Наши идеи, в том числе идеи о вещах, воспринимаемых чувствами, происходят из глубин нас самих… (Размышления об «Опыте о человеческом разумении» г-на Локка. С. 548.)

…Опыт сам по себе недостаточен для того, чтобы значительно продвинуться вперед в физике. Проницательному уму достаточно нескольких довольно незамысловатых опытов, чтобы сделать важные выводы… (Размышления об «Опыте о человеческом разумении» г-на Локка. С. 551.)

Примеры черпают свою истинность из воплощенной в них аксиомы, аксиома же не основывается на примерах. (Новые опыты о человеческом разумении. С. 461.)

Гармония, или соответствие между душой и телом, является не беспрестанным чудом, а, как все вещи природы, действием, или следствием, первоначального, происшедшего при сотворении вещей чуда. В действительности она есть беспрестанное чудо в такой же мере, как и множество естественных вещей. (Лейбниц Г.В. Переписка с Кларком // Лейбниц Г.В. Соч.: в 4 т. М., 1982. Т. 1. С. 492.)

…Ни душа не нарушает законов тела, ни тело – законов души. Оба они находятся только в соответствии друг с другом; при этом, однако, душа действует свободно, следуя правилам конечных причин, тело же – механически, следуя законам действующих причин. (Переписка с Кларком. С. 462.)

Теодицея

Что касается несчастий, которые постигают хороших людей, то можно сказать с уверенностью, что в конечном счете посредством их достигается еще большее благо; и это справедливо не только в теологическом, но и в физическом смысле. Брошенное в землю зерно страдает, прежде чем произвести плод. И можно утверждать, что бедствия, тягостные временно, в конечном счете благодетельны, поскольку они суть кратчайшие пути к совершенству. (Лейбниц Г.В. О глубинном происхождении вещей // Лейбниц Г.В. Соч.: в 4 т. М., 1982. Т. 1. С. 289.)

Для введения универсального исчисления необходимо придумать для каждого термина характеристический знак, так чтобы из последующей связи знаков сразу же можно было бы установить истинность предложений, построенных из этих терминов.

Наиболее удобными знаками я считаю числа. С ними очень легко обращаться, они могут быть применены к любым вещам и отличаются точностью. (Лейбниц Г.В. Исследования универсального исчисления // Лейбниц Г.В. Соч.: в 4 т. М., 1982. Т.3. С. 533.)

Под всеобщей наукой я понимаю то, что научает способу открытия и доказательства всех других знаний на основе достаточных данных… Данные, достаточные для устанавливаемых истин, суть принципы, которые уже очевидны и из которых без других допущений может быть выведено то, о чем идет речь. (Лейбниц Г.В. Начала и образцы всеобщей науки // Лейбниц Г.В. Соч.: в 4 т. М., 1982. Т. 3. С. 439.)

Эта всеобщая наука… еще никем не излагалась и даже, думаю, никем не использовалась… здесь излагаются только ее начала, т.е. те элементарные предписания, из которых устанавливалось бы, что открытие сокровенных принципов не так уж трудно. (Начала и образцы всеобщей науки. С. 443.)

…Когда речь идет о чистом познании, можно обойтись немногими правилами, которые послужат принципами открытия каждой науки, если только мы будем обладать общей наукой – искусством открытия. (Лейбниц Г.В. Некоторые соображения о развитии наук и искусстве открытия // Лейбниц Г.В. Соч.: в 4 т. М., 1982. Т. 3. С. 479.)

…Она (всеобщая наука – Е.Л.) должна стать чем-то вроде всеобщей алгебры и дать возможность рассуждать посредством вычислений, таким образом, вместо того чтобы спорить, можно будет сказать: подсчитаем! (Лейбниц Г.В. Письмо к герцогу Ганноверскому // Лейбниц Г.В. Соч.: в 4 т. М., 1982. Т. 3. С. 492.)

ТОМАС ГОББС (1588-1679)

Философия есть познание, достигаемое посредством правильного рассуждения (per rectam ratiocinationem) объясняющее действия, или явления, из познанных нами причин, или производящих оснований, и, наоборот, возможные производящие основания – из известных нам действий.

Чтобы понять это определение, нужно учесть, во-первых, что хотя восприятие и память (способности, которыми человек обладает вместе со всеми животными) и доставляют нам знание, но так как это знание дается нам непосредственно природой, а не приобретается при помощи логического (ratiocinando) рассуждения, то оно не есть философия.

Под рассуждением я подразумеваю, учитывая все сказанное, исчисление.. Вычислять – значит находить сумму складываемых вещей или определять остаток при вычитании чего-либо из другого. Следовательно, рассуждать значит то же самое, что складывать и вычитать. (Гоббс Т. О теле // Гоббс Т. Соч.: в 2 т. М., 1989 1991. Т.1. С. 74.)

Предметом философии, или материей, о которой она трактует, является всякое тело, возникновение которого мы можем постичь посредством размышлений и которое мы можем в каком-либо отношении сравнивать с другими телами, иначе говоря, всякое тело, в котором происходит соединение и разделение, т.е. всякое тело, происхождение и свойства которого могут быть познаны нами.

Это определение, однако, вытекает из определения самой философии, задачей которой является познание свойств тел из их возникновения или их возникновение из их свойств. Следовательно, там, где нет ни возникновения, ни свойств, философии нечего делать. Поэтому философия исключает теологию, т.е. учение о природе и атрибутах вечного, несотворенного и непостижимого Бога, в котором нельзя себе представить никакого соединения и разделения, никакого возникновения.

Философия исключает также учение об ангелах и о всех тех вещах, которые нельзя считать ни телами, ни свойствами тел, так как в них нет соединения или разделения, ни понятий большего и меньшего, т.е. по отношению к ним не применимо научное рассуждение.

Она исключает также историю, как естественную, так и политическую, хотя для философии обе высшие степени полезны (более того необходимы), ибо их знание основано на опыте или авторитете, но не на рассуждении.

Она исключает всякое знание, имеющее своим источником божественной вдохновение, потому, что оно не приобретено нами при помощи разума, а мгновенно даровано нам божественной милостью (как бы некое сверхъестественное восприятие).

Она, далее, исключает не только всякое ложное, но и плохо обоснованное учение, ибо то, что познано посредством правильного рассуждения, не может быть ни ложным, ни сомнительным; вот почему не исключается астрология в той форме, в какой она теперь в моде, и тому подобные скорее пророчества, чем науки.

Наконец, из философии исключается учение о богопочитании, так как источником такого знания является не естественный разум, а авторитет церкви и этого рода вопросы составляют предмет веры, а не науки.

Философия распадается на две основные части. Всякий, кто приступает к изучению возникновения и свойств тел, сталкивается с двумя совершенно разными родами последних. Один из них охватывает все предметы и явления, которые называют естественными, поскольку они являются продуктами природы; другой – предметы и явления, которые возникли благодаря человеческой воле, в силу договора и соглашения людей, и называется государством (civitas). Поэтому философия распадается на философию естественную и философию гражданскую. Но так как, далее, для того чтобы познать свойства государства, необходимо предварительно изучить склонности, аффекты и нравы людей, то философию государства подразделяют обычно на два отдела, первый из которых, трактующий о особенностях и нравах, называется этикой, а второй, исследующий гражданские обязанности, – политикой или просто философией государства. Поэтому мы, предварительно установив то, что относится к природе самой философии, прежде всего, будем трактовать о естественных телах, затем об умственных способностях и нравах людей и, наконец, об обязанностях граждан. (О теле. С. 79 80.)

Такого рода объекты запоминания мы будем называть метками (Notal), понимая под этим чувственно воспринимаемые вещи, произвольно выбранные нами, с тем, чтобы при помощи их чувственного восприятия пробудить в нашем уме мысли, сходные с теми, ради которых мы применили эти знаки.

...Если метки, изобретенные им для развития своего мышления, не будут сообщены другим, то все его знание исчезнет вместе с ним. Только тогда, когда эти метки памяти являются достоянием многих и то, что изобретено одним, может быть перенято другим, наука может развиваться на благо всего человеческого рода. Вот почему для развития философских знаний необходимы знаки, при помощи которых мысли одного могли бы быть сообщены и разъяснены другим. Знаками (Signa) же друг друга нам служат обычно вещи, следующие друг за другом, предваряющие и последующие, поскольку мы замечаем, что в последовательности существует известная правильность. Так, темные тучи служат знаком предстоящего дождя, а дождь – знаком предшествовавших темных туч, и это происходит только потому, что мы редко наблюдаем темные тучи, за которыми не следовал бы дождь, и никогда не видели дождя без предшествующих туч. Разница между метками и знаками состоит в том, что первые имеют значение для нас самих, последние же для других. (О теле. С. 82.)

Если издаваемые людьми звуки так связаны, что образуют знаки мыслей, то их называют речью, а отдельные части речи – именами.

Но вследствие того, что для приобретения философских знаний, как указывалось, необходимы метки и знаки (метки – чтобы мы могли вспомнить собственные мысли, знаки – чтобы мы могли сообщить их другим), мы пользуемся в обоих случаях именами. (О теле. С. 82 83.)

Имя есть слово, произвольно выбранное нами в качестве метки, чтобы возбуждать в нашем уме мысли, сходные с прежними мыслями, и одновременно, будучи вставленным в предложение и обращенным к кому-либо другому, служить признаком того, какие мысли были и каких не было в уме говорящего. Вкратце замечу только, что я считаю возникновение имен результатом произвола. (О теле. С. 83.)

...Язык, что паутина: слабые и тщеславные умы цепляются за слова и запутываются в них, а сильные легко сквозь них прорываются.

Отсюда можно также заключить, что первые истины были произвольно созданы теми, кто впервые дал имена вещам, или теми, кто получил эти имена от других. Ибо, например, предложение человек есть живое существо истинно только потому, что людям когда то пришло в голову дать оба этих имени одной и той же вещи. (О теле. С. 97.)

Знание состоит в как можно более полном постижении причин всех вещей; причины же единичных вещей складываются из причин вещей общих, или простых. А поэтому те, кто просто ищет знания, не ставя пред собой определенных целей, по необходимости должны познать сначала причины общих свойств, которые присущи всем телам, т.е. всякой материи, и лишь за тем причины вещей частных, т.е. тех свойств, или акциденций, которые отличают одну вещь от другой.

И опять-таки, прежде чем познавать причины этих общих свойств, необходимо познать, чем являются сами эти общие свойства (универсалии). Поскольку общие свойства содержатся в природе единичных вещей, они должны быть познаны при помощи рассуждения, т.е. путем анализа. Возьмем любое понятие, или идею, отдельной вещи, скажем понятие или, идею квадрата. Этот квадрат следует разложить на его составные элементы, представив его как плоскость, ограниченную определенным числом равных линий и прямыми углами. Посредством такого разложения мы получим в качестве общих свойств, или того, что присуще всякой материи, линию, плоскость (в которой содержится поверхность), ограничение, угол, прямоугольность, прямолинейность, равенство; и, если кто-то установит причины или способы возникновения этих свойств, он составит из всех них причину квадрата. Далее, рассматривая понятие золота, мы придем путем анализа к идеям плотного, видимого, тяжелого... Метод исследования общих понятий вещей есть метод чисто аналитический. (О теле. С. 121 122.)

Из сказанного ясно, что у тех, кто занимается научным исследованием в широком смысле этого слова, не ограничивая своей задачи разрешением какого-нибудь определенного вопроса, метод философствования отчасти аналитический, отчасти синтетический. Выведение принципов из чувственных восприятий осуществляется посредством аналитического метода, а все остальное – посредством метода синтетического. (О теле. С. 125.)

...Наиболее благородным и выгодным из всех других изобретений было изобретение речи, состоящей из имен (names), или названий (appellations), и их связи; при их помощи люди регистрируют свои мысли, Вызывают их в памяти, если они были в прошлом, и сообщают их друг другу для взаимной пользы и общения. Без способности речи у людей не было бы ни государства, ни общества, ни договора, ни мира, так как этого нет у львов, медведей и волков. (Гоббс Т. Левиафан // Гоббс Т. Соч.: в 2 т. М., 1989 1991. Т.2. С. 22.)

Природа создала людей равными в отношении физических и умственных способностей, ибо хотя мы наблюдаем иногда, что один человек физически сильнее и умнее другого, однако если рассмотреть все вместе, то окажется, что разница между ними не настолько велика, чтобы один человек, основываясь на ней мог претендовать на какое-нибудь благо для себя, а другой не мог бы претендовать на него с тем же правом. (Левиафан. С. 93.)

Из этого равенства способностей возникает равенство надежд на достижение целей. Вот почему, если два человека желают одной и той же вещи, которой, однако, они не могут обладать вдвоем, они становятся врагами. На пути к достижению их цели (которая состоит главным образом в сохранении жизни, а иногда в одном лишь наслаждении) они стараются погубить или покорить друг друга. Таким образом, выходит, что там, где человек может отразить нападение лишь своими собственными силами, он, сажая, сея, строя и владея каким-нибудь приличным имением, может с вероятностью ожидать, что придут другие люди и соединенными силами отнимут его владение и лишат его не только плодов собственного труда, но также жизни или свободы. А нападающий находится в такой же опасности со стороны других. (Левиафан. С. 94.)

Там, где нет власти способной держать всех в подчинении, люди не испытывают никакого удовольствия (а напротив, значительную горечь) от жизни в обществе. Ибо каждый человек добивается, чтобы его товарищ ценил его так, как он сам себя ценит, и при всяком проявлении презрения или пренебрежения, естественно, пытается, поскольку у него хватает смелости (а там, где нет общей власти, способной заставить людей жить в мире, эта смелость доходит до того, что они готовы погубить друг друга), вынудить у своих хулителей большее уважение к себе: у одних наказанием, у других примером.

Таким образом, мы находим в природе человека три основных причины войны: Во первых, соперничество; во вторых, недоверие; в третьих, жажду славы...

Отсюда видно, что, пока люди живут без общей власти, держащей всех их в страхе, они находятся в том состоянии, которое называется войной, и именно в состоянии войны всех против всех. Ибо война есть не только сражение, или военное действие, а промежуток времени, в течение которого ясно сказывается воля к борьбе путем сражения. (Левиафан. С. 95.)

Вот почему все, что характерно для времени войны, когда каждый является врагом каждого, характерно также для того времени, когда люди живут без всякой другой гарантии безопасности, кроме той, которую им дают их собственная физическая сила и изобретательность. В таком состоянии нет места для трудолюбия, так как никому не гарантированы плоды его труда, и потому нет земледелия, судоходства, морской торговли, удобных зданий, нет средств движения и передвижения вещей, требующих большой силы, нет знания земной поверхности, исчисления времени, ремесла, литературы, нет общества, а, что всего хуже есть вечный страх и постоянная опасность насильственной смерти, и жизнь человека одинока, бедна, беспросветна, тупа и кратковременна. (Левиафан. С. 96.)

Состояние войны всех против всех характеризуется также тем, что при нем ничего не может быть несправедливым. Понятие правильного и неправильного, справедливого и несправедливого не имеют здесь места. Там, где нет общей власти, нет закона, а там, где нет закона, нет несправедливости... Указанное состояние характеризуется также отсутствием собственности, владения, отсутствием точного разграничения между моим и твоим. Каждый человек считает своим лишь то, что он может добыть, и лишь до тех пор, пока он в состоянии удержать это. (Левиафан. С. 97 98.)

Конечной причиной, целью и намерением людей (которые от природы любят свободу и господство над другими) при наложении на себя уз (которыми они связаны, как мы видим, живя в государстве) является забота о самосохранении и при этом о более благоприятной жизни. Иными словами при установлении государства люди руководствуются стремлением избавиться от бедственного состояния войны, являющегося... необходимым следствием естественных страстей людей там, где нет видимой власти, держащей их в страхе и под угрозой наказания, принуждающей их к выполнению соглашений и соблюдению естественных законов...

В самом деле, естественные законы (как справедливость, беспристрастие, скромность, милосердие и в (общем) поведение по отношению к другим так, как мы желали бы, чтобы поступали по отношению к нам) самим по себе, без страха перед какой-нибудь силой, заставляющей их соблюдать, противоречат естественным страстям, влекущим нас к пристрастию, гордости, мести и т.п. А соглашения без меча лишь слова, которые не в силах гарантировать человеку безопасность. (Левиафан. С. 129.)

Такая общая власть, которая бала бы способна защищать людей от вторжения чужеземцев и от несправедливостей, причиняемых друг другу, и, таким образом, доставить им ту безопасность, при которой они могли бы кормиться от трудов рук своих и от плодов земли и жить в довольстве, может быть воздвигнута только одним путем, а именно, путем сосредоточения всей власти и силы в одном человеке или собрании людей, которое большинством голосов могло бы свести все воли граждан в единую волю. Иначе говоря, для установления общей власти необходимо, чтобы люди назначили одного человека или собрание людей, которые явились бы их представителями; чтобы каждый человек считал себя доверителем в отношении всего, что носитель общего лица будет делать сам или заставит делать других в целях сохранения общего мира и безопасности, и признал себя ответственным за это; чтобы каждый подчинил свою волю и суждение воле и суждению носителя общего лица. Это больше чем согласие или единодушие. Это реальное единство, воплощенное в одном лице посредством соглашения, заключенного каждым человеком с каждым другим, таким образом, как если бы каждый человек сказал другому: я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право управлять собой при том условии, что ты таким же образом передаешь ему свое право и санкционируешь все его действия. Если это совершилось, то множество людей, объединенное таким образом в одном лице называется государством, по латыни – civitas. Таково рождение того великого Левиафана или, вернее (выражаясь более почтительно), того смертного Бога, которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой. Ибо благодаря полномочиям, отданным ему каждым отдельным человеком в государстве, указанный человек или собрание лиц пользуется такой огромной сосредоточенной в нем силой и властью, что внушаемый этой силой и властью страх делает этого человека или это собрание лиц способным направлять волю всех людей к внутреннему миру и взаимной помощи против внешних врагов. В этом человеке, или собрании лиц состоит сущность государства, которая нуждается в следующем определении: государство есть единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей, с тем, чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для мира и общей защиты... (Левиафан. С. 133.)

ДЖОН ЛОКК (1632-1704)

Разум, подобно глазу, дает нам возможность видеть и воспринимать все остальные вещи, не воспринимая сам себя: необходимо искусство и труд, чтобы поставить его на некотором отдалении и сделать его своим собственным объектом.

Во-первых, я исследую происхождение тех идей, или понятий (или как вам будет угодно назвать их), которые человек замечает и сознает наличествующими в своей душе, а затем те пути, через которые разум получает их.

Во-вторых, я постараюсь доказать, к какому познанию приходит разум через эти идеи, а также показать достоверность, очевидность и объем этого познания.

В-третьих, я исследую природу и основание веры или мнения. Под этим я разумею наше согласие с каким-нибудь предложением, как с истинным, хотя относительно его истинности мы не имеем достоверного знания; здесь же мы будем иметь случай исследовать основания и степени согласия.

Что означает слово «идея». Так как этот термин обозначает все, что является объектом мышления человека, то я употреблял его для выражения того, что подразумевают под словами «воображаемое», «понятие», «вид», или того, чем может быть занята душа во время мышления. (Локк Д. Опыт о человеческом разумении // Локк Д. Избранные философские произведения: в 2 т. М., 1960. Т. 1. С. 71 72.)

Указать путь каким мы приходим ко всякому знанию, достаточно для доказательства того, что оно не врождено. – Некоторые считают установленным взгляд, будто в разуме есть некоторые врожденные принципы, некоторые первичные понятия, соinai ennoiai, так сказать запечатленные в сознании знаки, которые душа получает при самом начале своего бытия и приносит с собою на свет.

Чтобы убедить непредубежденного читателя в ложности этого предположения, достаточно лишь показать, как люди исключительно при помощи своих природных способностей, без всякого содействия со стороны врожденных запечатлений могут достигнуть всего своего знания и прийти к достоверности без таких первоначальных понятий или принципов. Ибо, я думаю, все согласятся охотно, что дерзко предполагать врожденными идеи цветов в существе, которому Бог дал зрение и способность воспринимать цвета при помощи глаз от внешних вещей. Не менее безрассудно считать некоторые истины природными отпечатками и врожденными знаками, ибо ведь мы видим в себе способность прийти к такому же легкому и достоверному познанию их и без того, чтобы они были первоначально запечатлены в душе. (Опыт о человеческом разумении. С. 75.)

Шаги, которыми разум доходит до различных истин. Ощущения сперва вводят единичные идеи и заполняют ими еще пустое место; и по мере того, как разум постепенно осваивается с некоторыми из них, они помещаются в памяти вместе с данными именами. Затем, подвигаясь вперед, разум абстрагирует их и постепенно научается употреблению общих имен. Так разум наделяется идеями и словами, материалом для упражнения своей способности рассуждения. С увеличением материала, дающему разуму работу, применение его с каждым днем становится все более и более заметным. Но, хотя запас общих идей и растет обыкновенно с употреблением общих имен и рассуждающей деятельностью, все-таки я не вижу, как это может доказать их врожденность. (Опыт о человеческом разумении. С. 82.)

Откуда же мнение о врожденных принципах. – Когда люди нашли несколько общих предложений, в которых не могли сомневаться сразу, как только их поняли, это, на мой взгляд, прямо и легко вело к заключению, что они врождены. Будучи однажды принято, это избавило ленивого от труда искать и остановило сомневающегося в его исследованиях, касающихся всего, что было однажды названо врожденным. А для домогавшихся ученых и учителей было немалой выгодой установить, в качестве принципа принципов то положение, что нельзя подвергать сомнению принципы, ибо, установив раз принцип, что есть врожденные принципы, они поставили своих исследователей в необходимость принять некоторые учения как такие принципы, освобождая их от пользования собственным разумом и способностью суждения и заставляя их принимать все на веру и на слово, без дальнейшего исследования. При такой слепой доверчивости легче было ими управлять и сделать их полезными для тех, у кого было умение и кто имел задачу наставлять их и руководить ими. Обладать авторитетом диктатора принципов и наставника неоспоримых истин и заставлять других на веру принимать за врожденный принцип все, что может служить целям учителя, – это немалая власть человека над человеком. (Опыт о человеческом разумении. С. 126.)

Идея есть объект мышления. – Так как каждый человек сознает то, что он мыслит, и так как находящиеся в уме идеи есть то, чем занят ум во время мышления, то несомненно, что люди имеют в своем уме различные идеи, как, например, выражаемые словами «белизна», «твердость», «сладость», «мышление», «движение», «человек», «слон», «войско», «опьянение» и др. Прежде всего, стало быть, нужно исследовать, как человек приходит к идеям.

Все идеи приходят от ощущения или рефлексии. – Предположим, что душа есть, так сказать, белая бумага без всяких знаков и идей. Но каким же образом она получает их? Откуда она приобретает тот обширный запас, который действительное и беспредельное человеческое воображение разрисовало с почти бесконечным разнообразием? Откуда получает она весь материал рассуждения и знания? На это я отвечаю одним словом: из опыта. На опыте основывается все наше знание, от него в конце концов оно и происходит. Наше наблюдение, направленное или на внешние ощущаемые предметы, или на внутренние действия нашей души, воспринимаемые и рефлектируемые нами самими, доставляет нашему разуму весь материал мышления. Вот два источника знания, откуда происходят все идеи, которые мы имеем естественным образом можем иметь.

Объект ощущения есть один источник идей. – Во-первых, наши чувства, будучи обращены к отдельным чувственно воспринимаемым предметам, доставляют уму разные отличные друг от друга восприятия вещей в соответствие с разнообразными путями, которыми эти предметы действуют на них. Таким образом мы получаем идеи желтого, белого, горячего, холодного, мягкого, твердого, горького, сладкого и все те идеи, которые мы называем чувственными качествами.

Когда я говорю, что чувства доставляют их уму, я хочу сказать, что от внешних предметов они доставляют уму то, что вызывает в нем эти восприятия. Этот богатый источник большинства наших идей, зависящих всецело от наших чувств и через них входящих в разум, я и называю «ощущением».

Деятельность нашего ума – другой их источник. – Во-вторых, другой источник, из которого опыт снабжает разум идеями, есть внутреннее восприятие деятельности нашего ума, когда он занимается приобретенными им идеями. Когда ум начинает размышлять и рассматривать эту деятельность, они доставляют нашему разуму идеи другого рода, которые мы не могли бы получить от внешних вещей. Таковы восприятие, мышление, сомнение, вера, рассуждение, познание, желание и вся многообразная деятельность нашего ума. Когда мы сознаем и замечаем их в себе, то получаем от них в своем разуме такие же отличные друг от друга идеи, как и те которые мы приобретаем от тел, действующих на наши чувства, поскольку не имеем дела с внешними предметами, тем не менее он очень сходен с ним и может быть довольно точно назван «внутренним чувством». Но, называя первый источник «ощущением», я называю второй «рефлексией», потому что он доставляет только такие идеи, которые приобретаются умом при помощи рефлексии о своей собственной деятельности внутри себя. (Опыт о человеческом разумении. С. 128 130.)

Несложные представления. – Чтобы лучше понять природу, характер и какова область нашего знания, нужно обратить серьезное внимание на одно обстоятельство, касающееся наших идей, – на то, что в их числе одни – простые, а другие – сложные.

Холод и твердость, которые человек ощущает в куске льда, такие же отличные друг от друга идеи в уме, как запах и белизна лилии или вкус сахара и запах розы. Для человека ничего не может быть очевиднее ясного и отличного от других восприятия таких простых идей. Каждая такая идея, будучи сама по себе несложной, содержит в себе только однообразное представление или восприятие в уме, не распадающееся на различные идеи. (Опыт о человеческом разумении. С. 140.)

Все, что ум замечает в себе и что есть непосредственный объект восприятия, мышления или понимания, я называю «идеею»; способность, вызывающую в нашем уме какую-нибудь идею, я называю «качеством» предмета, в котором эта способность находится. Так, снежный ком способен порождать в нас идеи белого, холодного и круглого. Поэтому силы, вызывающие эти идеи в нас, поскольку они находятся в снежном коме, я называю «качествами», а поскольку они суть ощущения или восприятия в нашем разуме, я называю их «идеями».

Если я говорю иногда об идеях, как бы находящихся в самих вещах, я понимаю под ними те качества в предметах, которые вызывают в нас идеи.

Первичные качества. Среди рассматриваемых таким образом качеств в телах есть, во-первых, такие, которые совершенно неотделимы от тела, в каком бы оно ни было состоянии, такие, которые никак не удается отделить от тела при всех его изменениях, какую бы силу ни применить к нему, такие, которые чувства постоянно находят в каждой частице материи достаточного для восприятия объема, а ум находит, что они неотделимы ни от какой частицы материи, хотя бы она была меньше той, которая может быть воспринята нашими чувствами. Эти качества тела я называю первоначальными или первичными. Мне кажется, мы можем заметить, что они порождают в нас простые идеи, т.е. плотность, протяженность, форму, движение или покой и число.

Вторичные качества. Такие качества, как цвета, звуки, вкусы и т.д., которые на деле не находятся в самих вещах, но представляют собой силы, вызывающие в нас различные ощущения своими первичными качествами, т.е. объемом, формой, сцеплением и движением своих незаметных частиц, я называю «вторичными» качествами. (Опыт о человеческом разумении. С. 155 156.)

Их образует ум из простых идей. До сих пор мы рассматривали идеи, при восприятии которых ум бывает чисто пассивным. Это простые идеи, получаемые от вышеуказанных ощущения или рефлексии. Ум не может создать себе ни одной из таких идей и не может иметь ни одной идеи, которая бы не состояла всецело из них. Но ум, будучи совершенно пассивным при восприятии всех своих простых идей, совершает некоторые собственные действия, при помощи которых из простых идей, как материала и основания для остального, строятся другие. Действия, в которых ум проявляет свои способности в отношении своих простых идей, суть главным образом следующие три: 1) соединение нескольких простых идей в одну сложную; так образовались все сложные идеи; 2) сведение вместе двух идей, все равно, простых или сложных, и сопоставление их друг с другом так, чтобы обозревать их сразу, но не соединять в одну; так ум приобретает все свои идеи отношений; 3) обособление идей от всех других идей, сопутствующих им в их реальной действительности; это действие называется «абстрагированием», и при его помощи образованы все общие идеи в уме. (Опыт о человеческом разумении. С. 180.)

Слова в большинстве своем носят общий характер. Так как все существующие вещи единичны, то могло бы казаться разумным, что такими должны также быть и слова (я имею в виду их значение), которые должны быть сообразны вещам; однако мы видим совершенно противоположное. Наибольшая часть слов, составляющая все языки, – общие термины; и это результат не небрежности или случая, а здравого смысла и необходимости.

Как образовались общие термины? – Ведь все вещи существуют только в отдельности, как же мы приходим к общим терминам и где находим те общие сущности вещей, которые, как полагают, обозначаются ими? Слова приобретают общий характер оттого, что их делают знаками общих идей. А идеи становятся общими оттого, что от них отделяют обстоятельства времени и места и все другие идеи, которые могут быть отнесены лишь к тому или другому отдельному предмету.

Посредством такого абстрагирования идеи становятся способными представлять более одного индивида, и каждый индивид, «имея» в себе сообразность с такой отвлеченной идеей, принадлежит (как мы говорим) к этому виду. (Опыт о человеческом разумении. С. 408-409.)

Общее и универсальное – это создания разума. – Общее и универсальное не относится к действительному существованию вещей, а изобретены и созданы для собственного употребления и касаются только – слов или идей. Слова бывают общими, когда употребляются в качестве знаков общих идей и потому применимы одинаково ко многим отдельным вещам; идеи же бывают общими, когда выступают как представители многих отдельных вещей. Но всеобщность не относится к самим вещам, которые по своему существованию все единичны, не исключая тех слов и идей, которые являются общими по своему значению.

Поэтому, когда мы оставляем единичное, то общее, которое остается, есть лишь то, что мы сами создали, ибо его общая природа есть не что иное, как данная им разумом способность обозначать или представлять много отдельных предметов; значение его есть лишь прибавленное к нему человеческим разумом отношение (Опыт о человеческом разумении. С. 413.)

Наше познание касается наших идей. Так как у ума во всех его мыслях и рассуждениях нет непосредственного объекта, кроме тех его собственных идей, одни лишь которые он рассматривает или может рассматривать, то ясно, что наше познание касается только их.

Познание есть восприятие соответствия или несоответствия двух идей. На мой взгляд, познание есть лишь восприятие связи и соответствия либо несоответствия и несовместимости наших отдельных идей. В этом только оно и состоит. Где есть это восприятие, есть и познание.

Это соответствие бывает четырех видов. Чтобы яснее представить себе, в чем состоит это соответствие или несоответствие, мы можем, на мой взгляд, свести его к следующим четырем видам: 1) тождество или различие, 2) отношение, 3) совместное существование или необходимая связь, 4) реальное существование.

В пределах этих четырех видов соответствия и несоответствия заключается, на мой взгляд, все наше познание, которое мы имеем или же в состоянии иметь. Ибо всякое возможное для нас исследование о какой либо из наших идей, все, что мы знаем или можем утверждать о них, состоит в том, что одна идея одинакова или неодинакова с другой, что она всегда существует или не существует совместно с другой идеей в одном и том же предмете, что она имеет то или иное отношение к другой идее или что она имеет реальное существование вне ума. (Опыт о человеческом разумении. С. 514 516.)

Вера стоит сама по себе и на своих собственных основаниях. Она не может быть снята с этих оснований и помещена на основание познания. Их основания так далеки от того, чтобы быть одним и тем же, или от того, чтобы иметь что-нибудь общее, что, когда вера доведена до достоверности, она разрушается. Тогда это более уже не вера, а знание.

Ошибаюсь ли я или нет, считая основой достоверности восприятие соответствия или несоответствия идей; истинно или ложно мое определение познания, расширяет ли оно или суживает его границы более, чем следует, – вера все же покоится на собственном основании, которое совершенно неизменно (Локк Д. Об управлении разумом // Локк Д. Избр. филос. произв. М., 1960. Т. 2. С. 386.)

Социально-философские взгляды

Для правильного понимания политической власти и опреде­ления источника ее возникновения мы должны рассмотреть, в каком естественном состоянии находятся все люди, а это — состояние полной свободы в отношении их действий и в отноше­нии распоряжения своим имуществом и личностью в соответ­ствии с тем, что они считают подходящим для себя в границах закона природы, не испрашивая разрешения у какого-либо дру­гого лица и не завися от чьей-либо воли.

Это также состояние равенства, при котором вся власть и вся юрисдикция являются взаимными, – никто не имеет больше другого. (Локк Д. Два трактата о правлении // Локк Д. Соч.: в 3 т. М., 1985-1988. Т. 3. С. 263.)

Избежать этого состояния войны (когда уже нет иного при­бежища, кроме неба, и когда уже исчезают все различия и не существует никакой власти, которая вынесла бы решения отно­сительно спорящих) — вот главная причина того, что люди об­разуют общество и отказываются от естественного состояния. Ведь когда имеется какая-либо власть, какая-либо сила на зем­ле, от которой можно получить помощь, если к ней обратить­ся, то продолжение состояния войны исключается и спор реша­ется этой властью. (Два трактата о правлении. С. 273-274.)

Бог создал человека таким существом, что, по Господнему решению, нехорошо было быть Ему одиноким, и, положив, не­обходимость, удобства и склонности могучими побудительны­ми силами, которым должен был подчиниться человек, Он за­ставил его искать общества, равно как и снабдил его разумом и языком, дабы тот мог поддерживать его и наслаждаться им. Первое общество состояло из мужа и жены, что дало начало обществу, состоящему из родителей и детей; к этому с течени­ем времени добавилось общество из хозяина и слуги. И хотя все они могли, как это обычно и происходило, сочетаться и образо­вывать одну общую семью, в которой хозяин или хозяйка обла­дали в некотором роде правом правления, свойственным семье, однако ни одно из этих обществ и все они вместе не являлись политическим обществом, как мы увидим, если рассмотрим раз­личные цели, связи и границы каждого из них. (Два трактата о правлении. С. 306.)

Те, кто объединены в одно целое и имеют общий установ­ленный закон и судебное учреждение, куда можно обращаться и которое наделено властью разрешать споры между ними и наказывать преступников, находятся в гражданском обществе; но те, кто не имеет такого общего судилища, я имею в виду — на земле, все еще находятся в естественном состоянии, при котором каждый, когда нет никого другого, сам является судьей и палачом, а это, как я уже показал, и есть совершенное есте­ственное состояние. (Два трактата о правлении. С. 311.)

Следовательно, когда какое-либо число людей так объедине­но в одно общество, что каждый из них отказывается от своей исполнительной власти, присущей ему по закону природы, и передает ее обществу, то тогда, и только тогда, существует по­литическое, или гражданское, общество. И это происходит, когда какое-либо число людей, находящихся в естественном состоя­нии, вступает в общество, чтобы составить один народ, одно политическое тело под властью одного верховного правитель­ства, или когда кто-либо присоединяется к ним и принимается в какое-либо уже существующее государство. Тем самым он упол­номочивает общество или, что все равно, его законодательную власть создавать для него законы, каких будет требовать обще­ственное благо; он должен способствовать исполнению этих за­конов (как своим собственным установлениям). И это перено­сит людей из естественного состояния в государство, поскольку на земле появляется судья, имеющий власть разрешать все спо­ры и возмещать любой ущерб, который может быть нанесен любому члену государства; этим судьей является законодатель­ная власть или назначенное ею должностное лицо. В тех же случаях, когда есть какое-то число людей, хотя бы и связанных между собой, но не имеющих такой принимающей решения власти, к которой они могли бы обратиться, они все еще нахо­дятся в естественном состоянии. (Два трактата о правлении. С. 312.)

Поскольку люди являются, как уже говорилось, по приро­де свободными, равными и независимыми, то никто не мо­жет быть выведен из этого состояния и подчинен политиче­ской власти другого без своего собственного согласия. Един­ственный путь, посредством которого кто-либо отказывает­ся от своей естественной свободы и надевает на себя узы граж­данского общества, — это соглашение с другими людьми об объединении в сообщество для того, чтобы удобно, благопо­лучно и мирно совместно жить, спокойно пользуясь своей собственностью и находясь в большей безопасности, чем кто-либо не являющийся членом общества. Это может сделать любое число людей, поскольку здесь нет ущерба для свободы остальных людей, которые, как и прежде, остаются в естест­венном состоянии свободы. Когда какое-либо число людей таким образом согласилось создать сообщество или государ­ство, то они тем самым уже объединены и составляют еди­ный политический организм, в котором большинство имеет право действовать и решать за остальных. (Два трактата о правлении. С. 317.)

Следовательно, подразумевается, что все, кто из естествен­ного состояния объединяются в пользу большинства этого сооб­щества от всякой власти, необходимой для осуществления тех Целей, ради которых они объединились в общество, если толь­ко они не договорились совершенно определенно о каком-либо числе, превышающем простое большинство. И все это совер­шается посредством одного лишь согласия на объединение в единое политическое общество, а это и есть весь тот договор, который существует или должен существовать между личностями, всту­пающими в государство или его создающими. И таким образом, то, что является началом всякого политического общества и фак­тически его составляет, — это всего лишь согласие любого чис­ла свободных людей, способных образовать большинство, на объединение и вступление в подобное общество. И именно это и только это, дало или могло дать начало любому законному прав­лению в мире. (Два трактата о правлении. С. 319.)

ДЖОРДЖ БЕРКЛИ (1665-1753)

Для всякого, кто обозревает объекты человеческого познания, очевидно, что они представляют из себя либо идеи, действительно воспринимаемые чувствами, либо такие, которые мы получаем, наблюдая эмоции и действия ума, либо, наконец, идеи, образуемые при помощи памяти и воображения, наконец, идеи, возникающие через соединение, разделение или просто представление того, что было первоначально воспринято одним из вышеуказанных способов. Посредством зрения я составляю идеи о свете и цветах, об их различных степенях и видах. Посредством осязания я воспринимаю твердое и мягкое, теплое и холодное, движение и сопротивление, и притом более или менее всего этого в отношении как количества, так и степени. Обоняние дает мне запахи; вкус – ощущение вкуса; слух – звуки во всем разнообразии по тону и составу. Так как различные идеи наблюдаются вместе одна с другою, то их обозначают одним именем и считают какой либо вещью. Например, наблюдают соединенными вместе определенный цвет, вкус, запах, форму, консистенцию, – признают это за отдельную вещь и обозначают словом яблоко, другие собрания идей составляют камень, дерево, книгу и тому подобные чувственные вещи, которые, смотря по тому, приятны они или неприятны, вызывают страсти ненависти, радости, горя и т. п.

Но рядом с этим бесконечным разнообразием идей или предметов знания существует равным образом нечто познающее или воспринимающее их и производящее различные действия, как то: хотение, воображение, воспоминание. Это познающее деятельное существо есть то, что я называю умом, духом, душою или мной самим. Этими словами я обозначаю не одну из своих идей, но вещь, совершенно отличную от них, в которой они существуют, или, что то же самое, которой они воспринимаются, так как существование идеи состоит в ее воспринимаемости.

Все согласятся с тем, что ни наши мысли, ни страсти, ни идеи, образуемые воображением, не существуют вне нашей души. И вот для меня не менее очевидно, что различные ощущения или идеи, запечатленные в чувственности, как бы смешаны или соединены они ни были между собой (т. е. какие бы предметы ни образовали), не могут существовать иначе как в духе, который их воспринимает. Я полагаю, что каждый может непосредственно убедиться в этом, если обратит внимание на то, что подразумевается под термином существует в его применении к ощущаемым вещам. Когда я говорю, что стол, на котором я пишу, существует, то это значит, что я вижу и ощущаю его; и если б я вышел из своей комнаты, то сказал бы, что стол существует, понимая под этим, что, если бы я был в своей комнате, то я мог бы воспринимать его, или же что какой-либо другой дух действительно воспринимает его. Здесь был запах – это значит, что я его обонял; был звук – значит, что его слышали; были цвет или форма – значит, они были восприняты зрением или осязанием. Это все, что я могу разуметь под такими или подобными выражениями. Ибо то, что говорится о безусловном существовании не мыслящих вещей без какого-либо отношения к их воспринимаемости, для меня совершенно непонятно. (Беркли Д. Трактат о принципах человеческого знания // Беркли Д. Сочинения. М., 1978. С. 171 172.)

Вы скажете, что идеи могут быть копиями или отражениями (resemblances) вещей, которые существуют вне ума в немыслящей субстанции. Я отвечаю, что идея не может походить ни на что иное, кроме идеи; цвет или фигура не могут походить ни на что, кроме другого цвета, другой фигуры. Если мы мало-мальски внимательно всмотримся в наши мысли, мы найдем невозможным понять иное их сходство, кроме сходства с нашими идеями. Я спрашиваю, можем ли мы воспринимать эти предполагаемые оригиналы или внешние вещи, с которых наши идеи являются будто бы снимками или представлениями, или не можем? Если да, то, значит, они суть идеи, и мы не двинулись ни шагу вперед; а если вы скажете, что нет, то я обращусь к кому угодно и спрошу его, есть ли смысл говорить, что цвет похож на нечто невидимое; твердое или мягкое похоже на нечто такое, что нельзя осязать, и т.п. (Трактат о принципах человеческого знания. С. 175.)

Мы воспринимаем постоянную последовательность идей; некоторые из них возникают заново, другие изменяются или совсем исчезают. Следовательно, существует некоторая причина этих идей, от которой они зависят и которой они производятся или изменяются. Из предыдущего параграфа ясно видно, что эта причина не может быть качеством, идеей; или соединением идей. Она должна, следовательно, быть субстанцией; но доказано, что не существует телесной или материальной субстанции; остается, стало быть, признать, что причина идей есть бестелесная деятельная субстанция, или дух. (Трактат о принципах человеческого знания. С. 182.)

Дух есть простое, нераздельное, деятельное существо; как воспринимающее идеи, оно именуется умом; как производящее их или иным способом действующее над ними – волей. (Трактат о принципах человеческого знания. С. 183.)

Идеи ощущений определеннее, живее и отчетливее, чем идеи воображения; первые имеют также постоянство, порядок и связь и возникают не случайно, как это часто бывает с идеями, производимыми человеческой волей, а в правильной последовательности или рядах, удивительная связь которых достаточно свидетельствует о мудрости и благости их творца. Те твердые правила и определенные методы, коими дух, от которого мы зависим, порождает или возбуждает в нас идеи ощущений, называются законами природы, мы познаем на опыте, который учит нас, что такие и такие-то идеи связаны с такими и такими-то другими идеями в обычном порядке вещей. (Трактат о принципах человеческого знания. С. 184.)

Идеи, запечатленные в ощущениях творцом природы, называются действительными вещами, вызываемые же в воображении, поскольку они не столь правильны, ярки и постоянны, в более точном значении слова называются идеями или образами вещей, копии которых они собой представляют. Но и наши ощущения, как бы ярки и отчетливы они ни были, суть тем не менее идеи, т. е. они также существуют в духе или воспринимаются им, как и идеи, им самим образуемые. Идеям ощущений приписывается более реальности, т. е. они определеннее, сильнее, упорядоченнее и связаннее, чем создание духа; но это не доказывает, что они существуют вне духа. Так же точно они менее зависят от духа или мыслящей субстанции, которая их воспринимает, в том смысле, что они вызываются волей другого и более могущественного духа; но они тем не менее суть идеи, и, конечно, никакая идея, смутная или отчетливая, не может существовать иначе, как в воспринимающем ее духе. (Трактат о принципах человеческого знания. С. 185.)

Я вовсе не оспариваю существования какой бы то ни было вещи, которую мы можем познавать посредством чувства или размышления. Что те вещи, которые я вижу своими глазами, трогаю своими руками, существуют, – реально существуют, в этом я нисколько не сомневаюсь. Единственная вещь, существование которой мы отрицаем, есть то, что философы называют материей или телесной субстанцией. (Трактат о принципах человеческого знания. С. 186.)

Но вы все-таки скажете, что странно звучат слова: мы пьем и едим идеи и одеваемся в идеи. Я согласен, что то так, потому что слово идея не употребляется в обыкновенной речи для обозначения различных сочетаний ощущаемых качеств, которые (сочетания) называются вещами, и несомненно, что всякое выражение, уклоняющееся от обычного словоупотребления, кажется странным и забавным. Но это не касается истины положения, которое другими словами выражает только то, что мы питаемся и одеваемся вещами, непосредственно воспринимаемыми в наших ощущениях. Твердость и мягкость, цвет, вкус, теплота, форма и тому подобные качества, которые составляют во взаимном соединении различные роды пищи и предметов одежды, существуют, как было показано, только в духе, которым они воспринимаются, и мы подразумеваем только это, называя их идеями. (Трактат о принципах человеческого знания. С. 187.)

Ничто не может иметь более важного значения для обоснования твердой системы здравого и истинного знания, могущего быть доказанным вопреки нападкам скептицизма, как начало исследования с объяснения того, что понимается под словами: вещь, реальность, существование; потому что тщетно станем мы спорить о реальном существовании вещей или притязать на какое-либо их познание, пока не установим прочно смысла этих слов. Вещь, или сущее, есть самое общее из всех имен; оно обнимает собой два совершенно различных и разнородных разряда, не имеющих между собой ничего общего, кроме названия, а именно духов и идей. Первые суть деятельные, неделимые, неистребимые субстанции, вторые – косные, мимолетные, преходящие состояния, зависимые сущие, которые существуют не сами по себе, но имеют носителей или существуют в духах или духовных субстанциях.

Идеи, запечатленные в ощущениях, суть реальные вещи или реально существуют; этого мы не отрицаем, но мы отрицаем, чтобы они были подобиями первообразов, существующих вне духа, так как действительное бытие ощущения или идеи состоит в воспринимаемости и идея не может походить ни на что иное, кроме идеи. Далее, вещи, воспринимаемые в ощущениях, могут быть названы внешними по отношению к их происхождению, поскольку они порождаются не изнутри самим духом, а запечатлеваются в нем духом, отличным от того, который их воспринимает. Ощущаемые предметы могут быть названы находящимися «вне духа» еще в другом смысле, а именно когда они существуют в каком-либо другом духе; так, когда я закрываю глаза, то вещи, которые я видел, могут продолжать существовать, но только в другом духе. (Трактат о принципах человеческого знания. С. 212.)

ДАВИД ЮМ (1711-1776)

…Единственное отношение, которое может выводить нас за пределы наших чувств и которое сообщает нам о существовании и объектах, нами не видимых и не осязаемых, есть причинность… нам надо исследовать идею причинности и посмотреть, из какого источника она происходит. (Юм Д. Трактат о человеческой природе // Юм Д. Соч.: в 2 т. М., 1996. Т.1. С. 131.)

…Наш разум не только изменяет нам при попытке открыть первичную связь причин и действий, но даже и после того, как опыт ознакомит нас с их постоянным соединением, не в состоянии дать нам удовлетворительный ответ на вопрос, почему мы должны распространить этот опыт за пределы тех частных случаев, которые попали в поле нашего наблюдения. (Трактат о человеческой природе. С. 147.)

Если бы между идеями в воображении было столь же мало связи, сколь мало ее между объектами. Как это кажется нашему уму, то мы никогда не могли бы ни делать заключений от причин к действиям, ни верить в какой-нибудь факт. Таким образом, это заключение основано единственно на связи между идеями. (Трактат о человеческой природе. С. 148.)

…Все рассуждения относительно причины и действия основаны на опыте и … все рассуждения из опыта основаны на предположении, что в природе будет неизменно сохраняться один и тот же порядок. (Юм Д. Сокращенное изложение «Трактата о человеческой природе» // Юм Д. Соч.: в 2 т. М., 1996. Т.1. С. 664.)

Когда дана причина, ум благодаря привычке немедленно переходит к представлению обычного действия и вере в то, что оно наступит… когда мы прибегаем к помощи опыта, он только показывает нам объекты, которые смежны, следуют друг за другом и бывают постоянно соединены друг с другом. (Сокращенное изложение «Трактата о человеческой природе». С. 669.)

Все заключения о фактах основаны, по-видимому, на отношении причины и действия. Лишь с помощью этого отношения можем мы выходить за пределы свидетельств нашей памяти и чувств. (Юм Д. Исследование о человеческом познании. // Юм Д. Соч.: в 2 т. М., 1996. Т.2. С. 22.)

Все охотно согласятся с положением, что причины и действия могут быть открыты не посредством разума, но посредством опыта, если применить это положение к таким объектам, которые, насколько мы помним, некогда были совершенно незнакомы нам, ибо мы должны сознавать свою полную неспособность в то время предсказать, что именно могло быть ими вызвано. Дайте два гладких куска мрамора человеку, не имеющему понятия о естественной философии, и он никогда не откроет, что эти куски пристанут друг к другу так, что будет стоить больших усилий разъединить их по прямой линии, тогда как при давлении сбоку они окажут весьма малое сопротивление. (Исследование о человеческом познании. С. 23 24.)

...Если какой-нибудь один вид явлений всегда, во всех случаях соединялся с другим, мы уже не колеблясь предсказываем одно явление при появлении другого и пользуемся тем способом рассуждения, который один только может удостоверить нам наличие фактов или существование чего-либо. В таком случае мы называем один объект Причиной, а другой – Действием; мы предполагаем, что между ними существует некоторая связь, что в одном из них находится некоторая сила, с помощью которой он безошибочно производит другой, причем действие его в высшей степени достоверно и необходимо. (Исследование о человеческом познании. С. 64.)

Скептицизм

Нужно сознаться, что природа держит нас на почтительном расстоянии от своих тайн и предоставляет нам лишь знание немногих поверхностных качеств объектов, скрывая от нас те силы и принципы, от которых всецело зависят действия этих объектов. (Исследование о человеческом познании. С. 28.)

Все признают, что нет никакой известной нам связи между чувственными качествами и скрытыми силами и что, следовательно, наш ум приходит к заключению об их постоянном и правильном соединении не на основании того, что знают об их природе. Что же касается прошлого опыта, то он может давать прямые и достоверные сведения только относительно тех именно объектов и того именно периода времени, которые он охватывал. Но почему этот опыт распространяется на будущее время и на другие объекты, которые, насколько нам известно, могут быть подобными первым только по виду? Вот главный вопрос, на рассмотрении которого я нахожу нужным настаивать. (Исследование о человеческом познании. С. 28 29.)

...Ни один человек, видевший только однажды, что тело движется, получив толчок от другого тела, не мог бы заключить, что всякое тело придет в движение после подобного толчка. Поэтому все заключения из опыта суть действия привычки, а не рассуждения. (Исследование о человеческом познании. С. 37.)

Всякая вера в факты или реальное существование основана исключительно на каком-нибудь объекте, имеющемся в памяти или чувствах, и на привычном соединении его с каким-нибудь другим объектом... если мы заметили, что во многих случаях... огонь и тепло, снег и холод всегда соединены друг с другом, и если огонь или снег снова воспринимаются чувствами, то наш ум в силу привычки ожидает тепла или холода и верит, что то или другое из этих качеств действительно существует и проявится, если мы приблизимся к объекту. (Исследование о человеческом познании. С. 40.)

Но если уму никогда не дано ничего, кроме восприятий, и если все идеи происходят от чего-нибудь предварительно данного уму, то отсюда следует, что мы не можем представить себе что-то или образовать идею чего-то специфически отличного от идей и впечатлений. Попробуем сосредоточить свое внимание (на чем-то) вне нас, насколько это возможно; попробуем унестись воображением к небесам, или к крайним пределам вселенной; в действительности мы не на шаг не выходим за пределы самих себя и не можем представить себе какое-нибудь существование, помимо тех восприятий, которые появились в рамках этого узкого кругозора... самое большее, что мы можем сделать для того, чтобы представить внешние объекты при предположении, что они специфически отличны от наших восприятий – это образовать соотносительную идею о них, не претендуя на постижение соотнесенных объектов. (Трактат о человеческой природе. С. 125.)

Почти все рассуждения сводятся к опыту, и вера, которая сопровождает опыт, объясняется лишь посредством специфического чувства или яркого представления, порождаемого привычкой... когда мы верим во внешнее существование какой-либо вещи или предполагаем, что объект существует после того, как он больше не воспринимается, эта вера есть не что иное, как чувство того же самого рода <привычка> (Сокращенное изложение «Трактата о человеческой природе». С. 670.)