Хусто л. Гонсалес история христианства

Ответ: канон, символ веры и апостольская преемственность

Если не считать гностиков и сторонников Маркиона, сомнений о включении иудейского Писания в христианский канон не возникало ни у кого. Оно имело важное значение как доказательство, что Бог готовил путь для наступления христианства, и как способ донесения знания о природе Бога, раскрывшегося в Иисусе Христе. Христианская вера не внезапно снизошла с неба, а стала исполнением надежды Израиля.

В том, что сейчас называют Новым Заветом, общее признание первыми получили евангелия. Важно отметить, что в свой канон ранние христиане решили включить несколько евангелий. Позднее многие начали указывать на расхождения в деталях между четырьмя евангелиями. Ранним христианам эти различия были хорошо известны, и именно поэтому они пользовались не какой-то одной книгой. Они делали это в ответ на вызов Маркиона и гностиков. Многие гностики учили, что небесный посланник доверил тайное знание только одному ученику, и он - единственный, кто может правильно истолковать послание. Поэтому у разных групп гностиков была своя книга, в которой, как утверждалось, излагается истинное учение Иисуса, например, Евангелие святого Фомы. Маркион пользовался Евангелием от Луки, из которого он удалил все ссылки на иудаизм и на иудейское Писание. В ответ на это церковь стремилась показать, что ее учения основываются не на свидетельстве какого-то одного апостола или Евангелия, а на апостольском предании в целом. И то, что евангелия расходятся в деталях, но едины в основных принципиальных вопросах, делает эту согласованность еще более убедительным аргументом. В противовес усеченному Маркионом варианту Евангелия от Луки церковь продемонстрировала согласие в выборе нескольких евангелий - трех, а затем и четырех, поскольку четвертое евангелие получило всеобщее признание позднее других. В противовес тайным преданиям и личностным истолкованиям гностиков церковь пользовалась открытым преданием, известным всем, в том числе - многочисленным свидетелям о Христе.

Вслед за евангелиями признание получили Деяния и послания Павла. Таким образом, к концу II века образовалась основная часть канона: четыре евангелия, Деяния и послания Павла. Что касается более коротких книг, которые в западной традиции помещены ближе к концу Нового Завета, согласие на их счет было достигнуто гораздо позднее, хотя особых споров они не вызывали. Книга Откровение, пользовавшаяся широким признанием уже к III веку, была поставлена под сомнение после обращения Константина - ее выпады в адрес господствующей культуры и империи начали казаться слишком резкими. Только во второй половине IV века было достигнуто полное согласие о том, какие книги следует включить в Новый Завет, а какие - нет.

Другим ответом церкви на ереси стало то, что мы сейчас называем "Апостольским символом веры". Легенда, что апостолы перед началом своей миссии собрались вместе и составили этот символ веры, в который каждый из них внес свой пункт, представляет собой чистой воды выдумку. Истина заключается в том, что изначальный его текст был составлен в Риме примерно в 150 году. Его назвали "символом веры". Слово "символ" в данном контексте не имело того смысла, в каком мы понимаем его сейчас; оно означало скорее отличительный знак, подобный тому, которым командующий снабжает посыльного, чтобы его приняли как подлинного посыльного. Точно так же "символ", составленный в Риме, служил знаком, по которому христиане могли отличать истинных верующих от тех, кто следовал распространенным в то время ересям, в частности гностицизму и маркионизму. Если человек подтверждал свое принятие этого символа, он не был ни гностиком, ни маркионистом.

Этот "символ" использовался при крещении в форме трех вопросов, которые задавали кандидату:

Веришь ли ты в Бога, Всемогущего Отца?

Веришь ли ты во Христа Иисуса, Сына Божьего, Который родился от Святого Духа и Девы Марии, Который был распят при Понтии Пилате, умер и восстал из мертвых на третий день, вознесся на небо, сидит одесную Отца и придет судить живых и мертвых?

Веришь ли ты в Святого Духа, в святую церковь и в воскресение плоти?

Из этих вопросов явствуют две вещи. Во-первых, мы видим в них основу того, что впоследствии будет названо Апостольским символом веры. Во-вторых, этот символ выстраивался вокруг формулы триединства, использовавшейся при крещении. Крещение "во имя Отца, Сына и Святого Духа" было проверкой подлинной веры в Отца, Сына и Святого Духа.

При ближайшем рассмотрении раннего символа веры становится ясно, что он был направлен против Маркиона и гностиков. Прежде всего греческое слово pantokrator, обычно переводимое как "всемогущий", буквально означает "вседержитель". Здесь имеется в виду, что Божьему правлению подчиняется все, и уж во всяком случае - материальный мир. Различие меЖДУ духовной реальностью, которая служит Богу, и материальной реальностью, которая Ему не служит, отвергается. Бог владычествует над "всем", в том числе над этим миром, его материей и живущими в нем материальными телами.

Самый большой раздел символа веры посвящен Сыну. Это объясняется тем, что именно в христологическом вопросе Маркион и гностики больше всего расходились с церковью. Иисус Христос назван в нем "Сыном Божьим". В других ранних вариантах о Нем говорится как о "Сыне Того же" или "Его Сыне", как в современном символе веры. Важное значение имеет здесь утверждение, что Иисус есть Сын Божий, Который управляет этим миром и всей реальностью. Упоминание о рождении "Девой Марией" подчеркивает факт не столько непорочного зачатия, хотя это со всей очевидностью подразумевается, сколько самого рождения Иисуса, а не просто Его появления на земле, как утверждали Маркион и другие. Ссылка на Понтия Пилата сделана не для осуждения римского прокуратора, а для датировки события, произошедшего в конкретный исторический период. Докетизм отвергается и заявлением, что Иисус "был распят... умер и восстал из мертвых". Наконец, утверждается, что Иисус вернется, чтобы "судить", то есть высказывается тезис, который Маркион ни в коем случае не мог принять.

Третья часть символа веры, хотя и не столь определенная, как другие, ввиду того что условия того времени не требовали в этом вопросе особой конкретности, преследует ту же цель. Словами "святая церковь" христиане утверждали авторитет церкви в противовес многочисленным школам гностиков и собственной церкви Маркиона. А заявление о "воскресении плоти" означает отвержение любых представлений о том, что плоть есть зло или что она не имеет никакого значения.

Канон Нового Завета и первый символ веры стали действенными орудиями борьбы против ереси, но в конечном счете вопрос сводился к установлению авторитета церкви. Это было крайне важным не только в силу необходимости для людей делать выбор, кто прав, а кто нет, но и учитывая саму природу поставленных вопросов. Все признавали, что истинное послание исходит от Иисуса. Гностики утверждали, что у них есть тайное знание изначального послания, передававшееся их тайными учителями. Маркион утверждал, что получил доступ к этому знанию через книги Павла и Луки, которые он, правда, очистил от всего, что не согласуется с его взглядами на Ветхий Завет. Отвечая на эти притязания Маркиона и гностиков, церковь заявляла, что именно она является носителем истинного знания о Благой Вести и учения Иисуса. То есть суть спора в определенной мере сводилась к вопросу об авторитете церкви перед лицом домогательств еретиков.

В этом плане чрезвычайно важное значение приобрел вопрос об апостольской преемственности. Суть его просто-напросто заключалась в том, что если бы Иисус обладал каким-то тайным знанием, переданным ученикам, - чего фактически не было, - Он должен был возложить задачу распространения учения на тех же апостолов, которым Он доверил церковь. Если апостолы приняли это учение, они, в свою очередь, должны были передавать его тем, кто сменит их в руководстве церковью. Следовательно, если такое тайное знание существует, им обладают те, кто учился непосредственно у апостолов, затем - преемники этих учеников, то есть епископы. Но истина заключается в том, что сейчас - то есть во II веке - те, кто могут претендовать на прямую апостольскую преемственность, единодушно отрицают существование какого-то тайного учения. Из этого следует вывод, что утверждения гностиков о доверенном им тайном предании абсолютно безосновательны.

Чтобы этот аргумент выглядел весомее, следовало доказать, что епископы того времени действительно были преемниками апостолов. Это не представляло особого труда, поскольку в наиболее древних церквах были списки, свидетельствовавшие об апостольской преемственности их епископов. Такие списки имелись в Риме, Антиохии, Ефесе и в других городах. Современные историки не считают эти списки абсолютно достоверными, поскольку, согласно имеющимся сведениям, некоторые церкви, в том числе и римская, на начальном этапе возглавлялись не "епископами" в смысле единоличных лидеров местной церкви, а коллегиальными группами служителей, которых называли "епископами" или "пресвитерами". Но будь то благодаря епископам или другим иерархам, факт остается фактом: ортодоксальная церковь II века, в отличие от Маркиона и гностиков, могла засвидетельствовать свою связь с апостолами.

Значит ли это, что истинно апостольскими были только те церкви, которые могли засвидетельствовать свою связь с апостолами? Разумеется, нет, поскольку речь шла не столько о доказательстве апостольского происхождения отдельных церквей, сколько об их единстве в одной вере и о том, чтобы совместными усилиями доказать, что эта вера была действительно апостольской. Позднее вопрос об апостольской преемственности приобрел большую значимость, и рукоположение стало считаться имеющим силу только в том случае, если оно произведено епископом, заявляющим о прямой апостольской преемственности. Но на начальном этапе, в конце II века, принцип апостольской преемственности играл объединяющую, а не разъединяющую роль: в противовес закрытому и тайному преданию учителей-гностиков он предлагал открытое и общее предание, основывающееся не на наследии какого-то одного избранного ученика Иисуса, а на свидетельстве всех апостолов.