И этнонимы

башкир кипчаков —, вариант, зафиксированный Р. Г.

Кузеевым (18), с такой же тамгой на горшке из Манякского могильника (рис. 3).

У рода Кипчак Средней Орды казахов также известна тамга в виде парных вертикальных черточек. В данном случае совпадают не только знаки, но и родовые имена башкир и казахов, что, вероятно, говорит о далеких этнических связях между этими племенами. Тамга башкир Кари-Кипчаков кабыргалар (ребра) примечательна тем, что даже простые черточки связываются с частью тела животного, что указывает на тотемическое происхождение ее.

В правильности такого толкования можно убедиться на примере тамги башкир туркмян-кипчаков в виде вилки — , называемой(ножка глухаря).

Почти такая же по форме тамга — встречается

у тамьянцев, минцев, табынцев, кубовцев, называемая то тауыкаяк (ножка курицы), то казаяк (гусиная лапка). Все эти названия являются отражением пережитков культа пернатых, который был широко распространен у древних племен Прикамья и Приуралья. Такие знаки встречаются на горшках Бирского могильника и на пряслицах Кушнаренковского селища (рис. 3). Схожими знаками отмечены предметы Хазарии и Волжских болгар (табл. XI). Аналогичны орнаменты Сарматского зеркала из Киишки и курильницы Прохоровской культуры (табл. I). У башкир Карагай и суун-кипчаков основными

видами тамги, по Д. Н. Соколову, являлись

с названием лук, коромысло или петля ремня, а их

варианты — лук со стрелой. Аналогичные тамги

встречались у туркмян-кипчаков, айлинцев и в некоторых других родо-племенных группах.

Тамга в виде лука со стрелой вырезана на щитке перстня Стерлитамакского могильника VIII—IX вв. н. эры (табл. I). Знаки в виде древнегреческой омеги, называемые башкирами коромыслом, встречаются в Сент-Миклошских надписях Венгрии, в среде орхоно-ени-сейских знаков, на флягах Новочеркасского музея Северного Кавказа; Г. Ф. Турчанинов последние определяет, как аланские буквы IX—X вв. н. эры. (26).

Как видно, у башкир-кипчаков (Кыпсак) было по Д. Н. Соколову четыре начала: Кари, Карагай,

55

Туркмян и Суун. Р. Г. Кузеев по тамгам группирует их на три части: 1. Карый-Кипчаки, 2. ГЭРЭЙ, Карагай, Суун-Кипчаки и 3. Туркмян-Кипчаки, а разнообразие тамг между ними считает просто вариантами исходной тамги. У кипчаков существовали еще Бушман, Сарыш, Сянкин и другие родо-семейные группы.

Как бы то ни было, различие начальных эпитетов родо-семейных групп кипчаков является, по нашему мнению, показателем их этнической неоднородности.

Если судить о названиях тамг Карагай и Суун-Кипчаков, то термин «коромысло», вероятно, позднего происхождения, но другое дело с названием лук. Как пишет Д. Б. Шилов, у гуннов сложный лук приобрел значение не только боевого оружия, но и символа власти и могущества (35). Не случайно подвески и бляшки с изображением лука со стрелой и колчана нередко встречаются в комплексе археологических предметов, в том числе и в Башкирии (табл. I).

Один из распространенных видов тамги минцев, с ее вариациямивстречается в различ-

ных регионах, в том числе в сармато-аланских древностях, в пиктограммах Хорезма, в памятниках Северного Кавказа, салтовской культуры, на сфереконосах при-камских болгар, на калмашской плите, у казахов М. Орды и в знаках печенегов и т. д. (табл. XI).

Подобные знаки из Хумаринского городища В. К. Кузнецов относит к числу древнетюркских рунических надписей и приписывает болгарам IX—-X в. н. эры (36). В. С. Драчук считает их сарматскими знаками царского типа первых веков н, э. (37). Такие тамги минцев часто встречаются на наскальных памятниках Кандрыкуля, Асликуля и дер. Ташлы (рис. 5, 6, табл. V—VIII).

У юго-западных минцев, кроме сказанного, по классификации Р. Г. Кузеева (18), встречается тамга , которая аналогична тамге на костяном скобеле из бугра — «Убалар» (рис. 2,4), а тамга кубоу-минцев аналогична знаку Тамгаташ (рис. 1).

В некоторых подразделах племен Сальют и Катай бытовала тарак (гребешок) тамга . Для таких

знаков масса примеров в орнаментальных мотивах глиняных горшков срубной и андроновской культур, на предметах сарматов (табл. I, 2-в, 8-д), в орнаментах народного творчества башкир, надгробиях Акзирата в Чишминском районе и в знаках Тамга таш. Может быть, она является тоже вариантом тамги айлинцев и минцев?

56

Аналогичная тамга была у манси Верхоторского уезда Сибири в XVII в. (38).

По легенде, у башкир существовал волшебный гребешок, из которого якобы вырастал лес. Быть может, тарак-тамга связана с этой волшебной легендой, т. е. древним культом растительности?

Как свидетельствуют документы сборника Башкирии первой пол. XVIII в., у племени Бюляр и Герей были зафиксированы тамги. Такого типа знаки

высечены на скале Тамгаташв Бирском районе, такие же знаки на калмашской плите (табл. III), в надписях Сент-Миклошского клада Венгрии, в рунике баклажек Новочеркасского музея, на камнях Маяцкого городища на Донце.

Трудно судить о происхождении и смысле этих знаков. Д. Н. Соколов сравнивал их с тамгой свияжских татар. Быть может, они являются творчеством самих бюлярцев и герейцев.

Редко встречаются башкирские тамга-кармак (крючок) и тамга в виде равнобедренного угольника, с их

вариациями. Они характерны для знаков калмашской плиты (табл. III) и для племени тангаурцев и лишь единицами для других родовых групп башкир.

Знак в виде крючка вырезан на костяной подвеске из Шиповского могильника, а знак в виде угольника с боковыми черточками на курильнице из сарматского кургана Киишки (табл. I). Такие же формы можно наблюдать в орнаментальных сюжетах сармат, на глиняных и металлических предметах.

Д. Н. Соколов башкирские тамги сопоставлял с орхоно-енисейскими знаками, т. к. сходство между ними очевидно. Но такие знаки, как башкирские, встречаемые на монетах с арабскими надписями первой половины X в., А. В. Фомин относит к типам рунического происхождения (27). Кроме того, необходимо отметить сходство между башкирскими тамгами и буквенными знаками древней Греции VI—V вв. до н. э. (112), а наскальные знаки Северного Йемена, датированные IX—VIII вв. до н. э., уверенно можно поставить рядом с наскальными знаками Башкирии (113).

., Отсюда вывод: сравнительный анализ наскальных знаков Башкирии со знаками других регионов, хотя они представляют определенный интерес, не может непосредственно решать вопрос их происхождения.

Как известно, о башкирах нередко упоминается в трудах восточных историков и путешественников IX— XIII вв. Но о жизни, быте и обычаях башкир IX— X вв. более подробно изложено в воспоминаниях Ибн-Фадлана, участвовавшего в составе посольства Багдадского халифата в Волжско-Камскую Булгарию в 921—922 гг.

Экспедиция халифа в составе 5 тысяч человек и 3 тысяч лошадей 21 июля 921 года следовала по маршруту из Багдада через Иран, Среднюю Азию, Южный Урал к Волжско-Камским Булгарам (Болгар). Для обеспечения безопасности участников экспедиции была сформирована вооруженная охрана.

Поводом для организации экспедиции такого масштаба послужило официальное приглашение арабского халифа Аль-Муктадира со стороны хана Волжских Болгар.

Близкие связи и контакты между булгарами и арабами были выгодны обеим сторонам. Очевидно, здесь играли роль вопросы торгово-экономических отношений, но были и мотивы политического характера. При помощи таких дипломатических акций Волжские болгары хотели избавиться от зависимости от Хазарского Каганата, которому вносили дань до X в.

Арабам нужна была изоляция Хазар, с которыми они вели борьбу целое столетие. Волжских Булгар интересовали еще вопросы религиозного характера, так как племена, входившие в состав Булгарского ханства, были язычниками различного толка, и чтобы духовно объединить подвластные племена, нужна была единая и сильная религия в лице ислама.

Экспедиция арабского халифа, отправившаяся 21 июля 921 г., прибыла в ханскую ставку в г. Булгар лишь 11 мая 922 г., т. е. почти через год, преодолев огромное расстояние, трудности и лишения.

и

Но нас прежде всего интересует место и время встречи секретаря халифата Ибн-Фадлана с башкирами в 922 г., т. к. этот вопрос имеет принципиальное значение для освещения истории башкирского народа.

В литературе существует версия, что Ибн-Фадлан встретил башкир не на Южном Урале, а на территории где-то (якобы) в районе Среднего левобережья Волги. Но с таким объяснением встречи Фадлана с башкирами трудно согласиться.

Маршрут своего путешествия Ибн-Фадлан описал в знаменитой книге «Рисала» («Записка»), где перечисляются названия рек (гидронимов), через которые они переправились. Но некоторые гидронимы Южного Урала имеют сходное звучание с названием притоков Волги, что позволяет толковать по-разному маршрут Ибн-Фадлана к булгарам Поволжья. Поэтому, когда мы изучаем следы путешествий Ибн-Фадлана, кроме названия рек должны учитывать и другие факторы в его «Записях», которые имеют существенное значение.

Рассмотрим гидронимы, отмеченные Ибн-Фадланом. Когда отправились из страны гуззов, пишет он, переправились через реку «Багнадай», возможно, это река Бердянка, левый приток р. Яик (Урал). Здесь им приходилось соблюдать осторожность от возможного «налета башкир», что было вызвано превратными слухами о них. Ниже мы увидим: никаких угроз со стороны башкир не было.

Потом переправились через р. «Джаха-Джаик», т. е. — Яик (Урал). Здесь они могли вступить в контакт с башкирами, хотя в «Записях» это не отмечено. Далее они переправились через реку «Азхан», что мы считаем — Ашкадар или Асликуль. Затем—через реку «Баджа», созвучно названию реки — База, пр. Белой, но она расположена севернее.

Далее идет переправа через р. «Самур», что вызывает
некоторое недоумение. Термин «Самур» можно толковать
как Самар или как Сакмар. В данном случае мы полагаем,
что Сакмар более правдоподобен, т. к. после переправы
через р. Яик на пути следования первая большая
и полноводная река — Сакмар. ',

, Следующая переправа — р. «Кабал», которую условно можно сравнить с рекой Кармасан, хотя она тоже не синхронна с маршрутом. Далее идет река «Сух», аналогией которой является река Сухайля (Сух-айля),

Бросается в глаза противоречивый и непоследовательный характер перечня гидронимов. Возможно, это связано с тем обстоятельством, что свой труд Ибн-Фадлан сочинял в Багдаде, спустя уже три года после путешествия. Кроме того, путевые записи его фиксировались только при помощи переводчиков; а были ли переводчики на высоте знания всех языков того времени? И знали ли они особенности языка башкир и произношения гидронимов Южного Урала в то время?

Итак, после переправы через реку «Канджалу», пишет Ибн-Фадлан: «...мы прибыли в страну народа турок, называемого аль-Башгирд».

Эти слова говорят о том, что экспедиция Ибн-Фадлана прибыла в страну, которая являлась родиной башкирского народа, местом постоянного проживания башкир, а не временным или случайным местом кочевья. А таким местом являлся Южный Урал, а не районы Поволжья. Поэтому маршрут путешествия Ибн-Фадлана проходил через юго-западные и западные районы Башкирии и Ибн-Фадлан встречался с башкирами на их коренной территории. Следовательно, при изучении замечательного и бесценного труда Ибн-Фадлана мы должны учитывать все эти факторы.

Во времена Ибн-Фадлана башкиры жили в условиях полукочевого образа жизни, занимались скотоводством, охотой, рыболовством, бортничеством, а в центральных, западных и северо-западных регионах — земледелием. Знали башкиры примитивную металлургию, добычу железной, медной руды и золота. Владели кузнечным делом и ювелирным искусством.

Благодаря близкому знакомству с башкирами, Ибн-Фадлану удалось зафиксировать обычаи, нравы и культы башкир языческого характера. Но среди башкир были люди, принявшие религию ислама, хотя их были единицы. Один башкир, принявший ислам, например, участвовал в экспедиции Ибн-Фадлана в качестве переводчика.

Одной из главных целей Ибн-Фадлана была проповедь религии ислама, что вызвало с его стороны особый интерес к языческим культам и обычаям местных племен и народов.

Здесь Ибн-Фадлан был удивлен тем, что у башкир существовал в то время культ фаллоса, хотя такой культ был характерен для многих народов в древности.

В записях Ибн-Фадлана говорится, что он встречался с несколькими родо-племенными группами башкир, которые поклонялись тотемам — журавля, рыбы и змеи. В частности, о тотеме журавля башкиры говорили, что они почитают их потому, что «во время военного столкновения с противником журавли своим криком способстовали бегству противника», т. е. помогли победить врага.

Это уже прямое доказательство того, что Ибн-Фадлан встречался с башкирами на их коренных местожи-тельствах, а не случайно где-то.

Об этом же свидетельствует его заключительное слово о башкирах: «Мы,— пишет он,—отправились из страны этих людей (башкир) и переправились через реку «Джарамсан» (Чермасан), потом через реку «Уран» (возможно, Уршак или Шаран) и т. д. Обратите внимание на слова «отправились из страны этих людей (башкир)».

После переправы через р. Чермасан экспедиция Фадлана, вероятно, круто изменила свой маршрут на северо-запад в сторону Волго-Камы. Здесь они могли встретить представителей булгарского хана, т. к. районы p.p. Чермасан и Кармасан и вообще Северо-Западная Башкирия находились под политическим и экономическим влиянием Волжских Булгар.

Итак, не только гидронимы, но и утверждение Ибн-Фадлана, что они прибыли в страну народа башкир, что они встретились не с одной, а с несколькими группами башкир, что они отправились из страны этих людей, т. е. башкир, являются неоспоримым доказательством того, что во времена Ибн-Фадлана и до времен Ибн-Фадлана Южный Урал являлся приматом башкирской земли и его началом начал.

Что касается культов башкир в древности, то, по-существу, они связаны с любовью к окружающему миру, лесам, рекам, животным и к явлениям природы. Среди них выделяются культ коня, как первого помощника людей, журавля, как символа красоты души. А культ человека — это провозглашение ценностей человеческого рода и человечности.

61

IV. ИТОГИ РАЗМЫШЛЕНИЯ О БАШКИРСКИХ ТАМГАХ И НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ РАССЕЛЕНИЯ ДРЕВНИХ ПЛЕМЕН КРАЯ

Таковы некоторые наши соображения о башкирских тамгах. Автор не ставил задачу всеобъемлющего анализа и охвата башкирских тамг, а коснулся их настолько, насколько они могли служить подспорьем для освещения их исторических корней и связи с археологическими древностями края. Одновременно была сделана попытка осветить их не изолированно, а в сравнении и сопоставлении с тамгами других племен и народов, что позволяет, наряду с другими источниками, проследить культурные и этнические связи между ними.

Как было сказано выше, знаки зарождались на заре человеческого общества, хотя они сильно деформировались, изменялись и осложнялись в процессе исторического развития не только по форме, но и по содержанию.

Обзор тамг показывает этническую пестроту и смешанность родо-племенных групп башкир, о чем свидетельствует разнообразие тамг. Это касается прежде всего племен — айлинцев, кипчаков, минцев, табынцев, юрма-тинцев и др. Однообразие и устойчивость тамг можно отметить, разумеется, с их вариациями, у бурзян, усергян и тангаурцев, хотя и у них встречаются чужеродные знаки.

Топонимы с названием «Тамьян» встречаются в семи районах Башкирии. Например, дер. Тамьян в Бирском, Чекмагушевском, Мелеузовском и др. районах, а гидроним «Тамьян» в Учалинском и поляна «Тамьян» в Кугарчинском районах. Между ними достаточно дальние географические координаты. Такое же положение с этнонимом «Дуван», который встречается в пяти районах, в том числе в Кушнаренковском, Дуванском, Мечетлинском. Дер. Кипчак — в пяти районах, в том числе в Альшеевском, Илишевском, Уфимском, Бурзянском районах. Дер. Булгар в Чегмагушевском и Федоровском районах. Бурзян (Борьян), кроме названия района,—дер. Бурзян в Миякинском, Федоровском районах и Бурзян-Елга в Баймакском районе. Шесть деревень Кубово (Кыбау), из них четыре в Буздякском и две в Иглинском районах. В нескольких районах встречаются дер. Сарт, Торкмян, Мин-Мец (Минлино) и т. д.

62

. Этническая пестрота в составе башкир связана и с непрерывным потоком переселенцев в край, начиная с конца XVI в. Но истоки этно-культурных контактов, смешения и интеграция племен и народов происходили еще со времен глубокой древности.

Территория Южного Урала с раннего железного века была плотно заселена разнородными племенами. Исключительно богатый лесами, обширными пастбищами, реками и озерами, полезными ископаемыми, промысловыми зверями и всякой дичью край, как магнит, привлекал сюда разные племена. В те отдаленные времена климат региона был гораздо теплее и мягче.

Эти различные по укладу жизни и языку племена находились в постоянном контакте не только между собой, но и имели связи по обмену товарами и культурой с южными и юго-восточными народами, хотя эти связи носили примитивный характер.

В ранних железных веках в центральных и северных районах края, в основном в лесистых местностях и на берегах водоемов, жили оседлые племена угро-финского происхождения. Памятники VII—V вв. до н. э. относятся к ананьинской культуре, которая охватывала обширный регион Прикамья и Приуралья. По мнению А. X. Пшеничнюка, памятники ананьинского типа простирались в Башкирии, начиная от устья р. Белой и до среднего ее течения. Но в связи с миграцией южных племен и смешения их с местным населением облик ананьинской культуры, начиная с IV в. до н. э. качественно изменяется и приобретает черты кара-абызской культуры, как синтез угро-финского населения и пришлых гафурийских племен (39). В то же время кара-абызская культура, по мнению А. X. Пшеничнюка, в зависимости от степени ассимиляции имеет территориально-региональное различие в пределах северной (Бирск-Уфа) и южной (Шипово-Табынск). В связи с этим интересно мнение С. М. Васют-кина, исследователя памятников пьяноборской культуры в западной Башкирии, о том, что все аргументы говорят о генетических связях между ананьинским, пьяноборско-кара-абызским и бахмутинскими племенами (40).

Период кара-абызской культуры на Южном Урале примерно с V—VI вв. н. э. завершается.

В поздние периоды железного века в северных и центральных районах края сложилась относительно мощная родо-племенная община, получившая название бахмутинской культуры (А. В. Шмидт, Н. А. Мажитов).

63

Период сущестования этой культуры условно можно определить IV—VIII вв. н. э. Этнический состав этой общины в основном сложился из потомков ананьинско-кара-абызских культур (А. X. Пшеничнюк), т. е. племен угро-финского происхождения, но подвергавшихся этнокультурному влиянию южных и юго-восточных кочевых племен.

Жизнь и быт этих племен достаточно полно освещены в трудах А. В. Шмидт, А. П. Смирнова, Н. А. Мажитова.

В среднем течении р. Белой, при устьях рек Ашкадара и Стерли образовалась другая мощная община — стерли-тамакская культура, охватывающая примерно период VI—IX вв. н. э. Стерлитамакский могильник занимал большую площадь, но был уничтожен при строительстве промышленных объектов. Надо полагать, что в черте города было большое поселение племени, оставившего этот некрополь. Вероятно, были и другие памятники етерлита-макской культуры, хотя в настоящее время мы о них не знаем. Происхождение стерлитамакской культуры пока остается не совсем определенным, но мы полагаем, что носителями этой культуры, вероятно, являлись наследники южного варианта кара-абызской культуры, которые оставили многие памятники в Архангельском, Уфимском, Гафурийском районах, и были близко связаны с сармато-аланским миром.

Грунтовые погребения, характер предметов, особенно типы горшков, свидетельствуют о том, что происхождение стерлитамакской культуры связано с Уральско-Камским регионом. Для другого определения генезиса стерлитамакской культуры в настоящее время нет достоверных аналогов.

В степных и лесостепных просторах Южного Приу-ралья параллельно и синхронно с ананьино-кара-абызски-ми племенами обитали савромато-сарматские племена с богатой материальной культурой. Хронологические рамки савромато-сарматской культуры в регионе определяются VII в. до н. э.—IV в. н. э. В регультате многовековых контактов между угро-финскими племенами и сарматами появилось немало общих черт в их материальной культуре и духовной жизни. Савромато-сарматская культура Южно-Уральского региона широко и всесторонне освещена в трудах Б. Н. Гракова, К. В. Сальникова, К. Ф. Смирнова, М. Г. Мошковой, М. X. Садыковой и др. Сарматские памятники Башкирии обобщены и классифицированы в монографии А. X. Пшеничнюка (7).

64

Начиная с середины первого тысячелетия нашей эры устои родо-племенных отношений в регионе резко нарушаются. В период «великого переселения» и в последующих веках происходит прилив новых родо-племенных групп с юга и юго-востока, что приводит к изменению этнической карты края.

Одним из ранних памятников первого тысячелетия на юге Башкирии являются Салиховские и Ахмеровские курганные могильники в Ишимбайском районе. Салиховские курганы К. В. Сальников датировал II—-IV вв. и отмечал: «...явно сарматские элементы культуры, указывающие на участие сармат... в формировании местных племен начала I тысячелетия н. э.» В то же время он писал о трудностях в определении их этнической (языковой) принадлежности, т. к. сарматы постоянно находились в контакте с местными угро-финнами (41). По мнению другого исследователя — С. М. Васюткина, Салиховские курганы датируются IV—V вв. и в формировании племени, кроме поздних сармат, приняли участие угро-финны и тюркоязычные племена (42).

К III—IV вв. относится группа Ахмеровских курганов с деформированными черепами костяков и узко-высокими горлышками горшков. Как считает С. М. Васюткин, материалы этих курганов, наряду с данными из раскопок А. X. Пшеничнюка, свидетельствуют о том, что сарматы продолжали жить в Башкирии и после рубежа до нашей эры (43).

Ишимбайский могильник в том же районе, где Салиховские и Ахмеровские группы курганов и в близком расстоянии от них. В. Д. Викторова, первая изучавшая могильник, писала, что погребения здесь грунтовые и датировала их примерно серединой первого тысячелетия. В Стерлитамакском краеведческом музее мы познакомились с материалами двух погребений из Ишимбая. Среди них два деформированных черепа европеоидного типа, кувшин с высоким и узким горлом и интересным, из резных линий, орнаментом, небольшие полусферические и пирамидально-четырехгранные подвески-колокольчики. Если судить по этим материалам, то Ишимбайский могильник, по нашему мнению, можно отнести к V—VI вв., как памятник потомков сармат-аланов. А. X. Халиков Ишимбайский могильник относит к типу грунтовых погребений, быть может, с небольшими насыпами, а дату его определяет VI—VII вв. . (44). Но Н. А. Мажитов Ишимбайский могильник считает курганным памятником

3 Зака::
65

с расплывшимися насыпами и датирует его концом X и началом XI вв. (45). Получается большое расхождение во мнениях оценки памятника. Возникает вопрос: это результат недоразумения или здесь идет речь о могильниках разного времени?

Салиховский, Ахмеровский и Ишимбайский могильники нам интересны прежде всего тем, что носители их, по всей вероятности, играли значительную роль в формировании стерлитамакской культуры, возникшей в результате контактов и смешений между угро-финнами, сармато-аланами и тюркоязычными элементами. Ведь эти памятники смыкают круг этнических групп в середине первого тысячелетия в Южной Башкирии. Очень вероятно, что они играли немалую роль в формировании башкирских племен — Юрматинцев, Бурзян, Усергян и некоторых других. При этом мы не исключаем здесь поздне сармато-аланских или иного характера памятников начала первого тысячелетия юго-западной и юго-восточной Башкирии.

Территория г. Уфы и его окрестности как бы являлись узловым пунктом в древней истории края. Здесь сосредоточены памятники, начиная с неолита и до XIV в. н. э. Исключительно благоприятная природная среда: стык трех крупных рек, богатых рыбой и всякой дичью, лесные массивы с разнообразными промысловыми животными, удобный ландшафт для обороны и др. по достоинству были оценены обитателями древности, как жизненное пространство.

Одним из ранних памятников первого тысячелетия на территории города является поздняя пора Ново-Уфимского могильника, конечная дата которого определяется примерно III—IV вв. нашей эры, что синхронно с концом Шиповского могильника, в 20—25 км южнее г. Уфы. Но местная угро-финская культура не обрывалась III—IV вв. С левой стороны ул. Аксакова, на территории бывшего рынка-толчка при строительстве завода был уничтожен большой могильник IV—V вв. нашей эры. Нам удалось здесь, изучить две оставшиеся и частично потревоженные могилы. Обряд могил и часть предметов были опубликованы (46). Еще один могильник, примерно того же времени, уничтожен в западном конце ул. Пушкина, на усадьбах жильцов.

Таким образом, встреча аборигенов с пришлыми племенами с юга' происходила здесь дважды — в IV—III вв. до н. э. и в IV—VIII вв. н. э., что и явилось историчес-

66

кой вехой новых контактов и перемен этно-культурных отношений на территории Башкирии. С этого времени начинается новая полоса в древней истории нашего края.

Об этом свидетельствуют курганы на территории города, в лесу, рядом с парком им. Калинина, вдоль железнодорожного полотна. А. X. Пшеничнюк, исследовавший часть этих курганов, считает, что Уфимские, равно как и Ново-Турбаслинские курганы оставлены пришлыми с юга или юго-востока племенами, продвинувшимися на север в эпоху «великого, переселения» (47). По материалам курганов они датируются IV—V вв. н. э. Представляет интерес его замечание, что переселенцы с юга мирно вступили в контакт с местными племенами, происходило смешение и ассимиляция между ними, о чем говорят, в частности, круглодонные горшки бахмутинско-го типа, сплошь покрытые ямочным орнаментом по толову. Рядом с этими курганами, близ разъезда Воронки имеются остатки большого поселения с горшками типа найденных на курганах, быть может, связанных с населением, которое оставило здесь могильник. В настоящее время на территории могильника сохранилось 150 курганов. Но если учитывать двухколейную железную дорогу с ее широкими кюветами, которые пересекают площадь могильника и индивидуальных садов горожан с обеих сторон дороги, то можно полагать, что в былые времена количество курганов здесь было в несколько раз больше. Следовательно, этот курганный могильник был на редкость насыщенным, и в течение веков здесь происходили захоронения.

Хронологически близким к Уфимскому курганному могильнику является Ново-Турбаслинский могильник, около 25—30 км севернее города. Часть этих курганов была изучена археологической экспедицией под руководством Н. А. Мажитова. Обряд захоронения в этих курганах оказался своеобразным и интересным. Ориентировка костяков на север, у некоторых с небольшим отклонением на запад, деформированные черепа, у изголовья — глиняные сосуды и кости лошади, а в насыпях — следы ритуальных кострищ. По мнению Н. А. Мажитова, курганы относятся «...к числу типичных памятников аланских племен на территории Башкирии и Приуралья и имеют близкое сходство с памятниками аланских племен Поволжья и Северного Кавказа» (48). Турбас-линские курганы он первоначально датировал IV—VII вв., а позднее изменил датировку на VII—VIII вв.

з*

67

Мы полагаем, что Ново-Турбаслинские курганы составляют единую цепь развития с уфимскими курганами IV—V вв. и могут быть датированы не позднее V—VI вв. н. э.

В VI—VII вв. на территории Башкирии появляется новый этно-культурный пласт в лице памятников Кушнаренковского могильника и селища. В. Ф. Генинг, изучивший этот памятник, отмечает, что в погребениях найдены янтарные бусы, костяные накладки служного лука, обрывки кольчуги и гвоздики, а в двух могилах — следы трупосожжения. Все эти факты удивительно совпадают с аналогами уфимских погребений того же времени. Для кушнаренковского памятника характерны орнаментации на глиняных сосудах. Посредством резных линий созданы интересные комбинации из кругов, сетчатых узоров, полос и насечки в разных вариантах. Сосуды селища лощеные, и некоторые из них покрыты обмазкой из глины другого цвета.

Носителей памятников кушнаренковского типа в Башкирии В. Ф. Генинг относит к племенам Западно-Сибирского или Северо-Казахстанского происхождения, переселившимся на Южный Урал в середине первого тысячелетия (12).

Но М. С. Акимова, изучавшая антропологические материалы могильника, считала, что кушнаренковские черепа 'не имеют аналогов в древности ни в Западной Сибири, ни в Северном Казахстане, и отмечала их сходство с антропологическими типами Сальтовского могильника (49).

В самом деле, кроме орнаментации керамики, все остальные находки — предметы, украшения, ременные наборы, оружие и др. в основном характерны для Северного Кавказа и Причерноморья. Да и приемы лощения сосудов типичны для сальтовской культуры. Коньковидные подвески из кушнаренковского могильника связаны с породой лошади кавказского или арабского происхождения. Если сопоставить их с такими же подвесками из Бирского и Бахмутинского могильников, то они были сравнительно высокого роста, с удлиненными и тонкими туловищами и довольно стройной фигурой. А у местных бахмутинских пород, хотя между ними тоже были различия, низкий рост и довольно широкое, пузатое туловище, короткая шея — подобно изображениям в пещере Шульганташ. Это башкирские породы лошади.

68

Еще один факт, связанный с генезисом кушнарен-ковской культуры. Так, например, редкая тамга в виде пятиконечной звезды на кушнаренковских пряслицах аналогична тамгам на сосудах салтовской культуры и на сосудах древних болгар. Кроме того, на днищах глиняных сосудов кушнаренковского типа нередко встречаются знаки — тамги в виде круга с различными геометрическими фигурами внутри. Такие знаки отмечены на горшках селища Ново-Турбаслы-И, Манякского могильника и Сынтыш-Тамакских курганов (табл. I). Аналогичные тамги в виде круга встречаются на горшках ранних болгар на Волге, на кухонной керамике из мастерской Салтово-Маяцкой культуры (50), а также на сосудах Волоконовско-го древнеболгарского могильника (51). Следовательно, и по этим признакам кушнаренковская культура своим происхождением, вероятно, связывается с югом, в частности, с Салтово-Маяцкой культурой.

Между уфимскими могильниками VI—VIII вв. н. э. и Кушнаренковским существуют сходства как по обряду, так и по инвентарю. Если ранние уфимские курганы расположены у подножия горы, вдоль железнодорожного полотна, то курганные и грунтовые погребения поздних веков занимали обширную площадь на вершине горы, где теперь центральная и плотно населенная часть города Уфы. Не случайно Р. Г. Игнатьев, историк-краевед конца XIX в. писал, что г. Уфа построен на курганах. К сожалению, мы знаем о них лишь по скудным и фрагментарным данным.

Обряд уфимских погребений: трупоположение на спине, ориентировка на север, северо-восток, северо-запад, у изголовья — горшки и кости животных. В двух случаях встречено трупосожжение, в богатом погребении — костяные обкладки лука, обрывки кольчуги и гвозди, найдены янтарные бусы, т. е. все то, что в Кушнарен-ковском могильнике. Сходство даже в такой мелочи: в детских погребениях найдены одинаковые подвески, имитирующие трехбусинную гроздь.

Но уфимские погребения отличаются своим богатством, где в склепах похоронены представители племенной знати.

Характеризуя уфимские погребения VI—VIII вв. в целом, мы отмечали генетические связи их с югом, Северным Кавказом и потомками сармато-алан Южного Приуралья (46). В то же время погребальный обряд и керамика уфимских погребений показывают смешение

69

пришлых племен с местным населением и ассимиляцию между ними.

Это особенно ярко и наглядно проявляется на примере Шареевского могильника VII—VIII вв., в 50 км южнее г. Уфы. Население, оставившее Шареевский могильник, по мнению Г. И. Матвеевой, утратило свой кочевой образ жизни и перешло на оседлость, восприняв многие черты местного населения (52). Но с мнением Г. И. Матвеевой насчет оседлости можно согласиться в отношении северных и лесных районов, а в южных степных районах господствовал кочевой или полукочевой образ жизни.

Следовательно, племена, оставившие Уфимские курганные и грунтовые могильники IV—V вв. и VI—VII вв., Турбаслинские курганы VI—VII вв., Кушнаренковский могильник и селища VI—VII вв., Шареевский могильник VII—VIII вв., по своему происхождению связаны с югом, с регионами Южного Поволжья, Северного Кавказа, сармато-аланским миром Южного Приуралья, смешанные с местными оседлыми племенами бахмутинской и кара-абызской культур угро-финского происхождения.

Лев фон-Бергхольц в конце XIX в. записал интересный рассказ башкира Даут муллы о происхождении башкир-катайцев о том, что они «...около тысячи лет назад вышли в Россию откуда-то из-за Кавказа». (53).

Возможно, в руках рассказчика были какие-то источники или легенды. Интересно и то, что в Башкирии имеются дер. Булгар, Кавказ, Кабарды и горы Кафтау и Балкан.

Мы говорили выше о наскальных тамгах около озера Кандрыкуль и о тамгах Олотау и Емректау, большинство которых. имеют удивительную аналогию с тамгами на камнях Маяцкого городища на Донце. Возникает вопрос-случайно ли это явление или связано с какими-либо этнокультурными отношениями? Нельзя ли, в порядке гипотезы, допустить предположение о том, что они связаны с миграцией части населения в древности из районов Донца в Башкирию или с уходом угро-мадьяр из Южного Урала?

Вначале, когда миграция непосредственно была связана с нашествием гуннов, этнический состав переселенцев, очевидно, был весьма сложным: из тюркских, угорских и аланских элементов, вовлеченных общим потоком. Гунны в тот период, по замечанию М. И. Артамонова, утратили многие культурные признаки своих предков и усвоили местную, распространенную среди

Второй период заселения нашего края пришлыми племенами относится, в основном, ко времени хазарского каганата. Как известно, в послании хазарского кагана Иосифа отмечается, что границы его царства простираются на тысячу километров вверх по Волге, вплоть до левого ее притока и р. Белой, называвшейся в то время Итель. Племена Южного Урала имели не только экономические и культурные контакты с Хазарией, но и испытывали ее политическое влияние.

Как отмечает С. А. Плетнева, в период длительных и тяжелых войн, которые происходили между арабами и хазарами, шли непрерывные переселения хазар на север до пределов Южного Приуралья и Прикамья (55).

Что касается языка этих переселенцев, С. Г. Кляштор-ный отмечает, что по сообщению ал-Бируни, аланы и асы, живущие в районах северного Каспия, говорили на языке «...смешанном из хорезмийского и печенежского» (56). По мнению С. А. Плетневой, население Салтово-Маяцкой культуры отличалось пестрым этническим составом, где в середине VIII⁴ в. сложился общий язык — смешанное хорезмийско-печенежское наречие; аланы приняли тюркский язык. М. И. Артамонов писал, что хазары по языку сближались с болгарами (54). Следовательно, язык хазарского населения был смешанным из ирано-тюркских наречий.

Все перечисленные этно-культурные процессы свидетельствуют о тюркизации языка населения Приуралья и Поволжья, начиная с времен великого переселения — IV—V вв., а в период VI—VII вв.— Великого тюркского каганата — этот процесс еще больше усилился. Дальнейший процесс тюркизации народов Поволжья и Приуралья продолжался в VIII—X вв. в связи с передвижением и переселением кипчаков и образованием Волжской Болгарии.

Разумеется, здесь речь может идти лишь о первоначальных основах тюркоязычных народов региона, т. к. история и развитие народов с их культурой и языковой принадлежностью бесконечна, как сама жизнь.

Итак, в местную среду населения Приуралья, которая была плотно заселена с времен раннего и позднего железного веков, с IV—V вв. идет инфильтрация южных племен, происходит процесс смешения и ассимиляция тех

71

и других. Сожительство южных племен с местными, коренными жителями края было в основном мирным,

т. к. оно базировалось на вековых контактах между ними в области обмена, культуры и личных встреч. Но в то же время прилив с юга новых племен должен был вызвать перегруппировку и отчасти изменить дислокацию племен региона в целом. Об этом, в частности, свидетельствуют наскальные тамги центральной и западной Башкирии и предания и легенды башкир.

Примерно в VII—VIII вв. часть племен края с севера и северо-запада переселяется на юг и юго-восток. А часть угров-мадьяр уходит, на юг, а затем на запад.

Иногда народная память более объективно и правильно отражает историю своей родины, как это было зафиксировано в конце XIX в. историком-краеведом Бикбовым. Так, например, легенда башкир-бурзянцев гласит: «Род бурзянцев в глубокой древности был разделен на две части вследствие того, что первый их родоначальник или прародитель имел трех сыновей, меньшего из них любил и уважал больше старших его братьев, почему последние, как оскорбленные отцом и" имевшие ненависть к младшему брату, оставили навсегда отца, родину и отправились на запад». (57).

Как нам представляется, эти строки легенды бурзянцев раскрывают как раз тот момент, когда происходило столкновение разнородных племен, вероятно, в VIII в., и уход части угров из Южного Урала.

Но это не говорит о полной смене населения края,

Обзор археологических памятников и археологических культур Южного Приуралья лучше всяких красивых слов и фантазии показывает, как в I тысячелетии до н. э., а также в I тысячелетии н. э. происходили сложные этнокультурные процессы, которые не могли не отразиться на формировании башкирского народа. Башкиры, хотя и являются разновидностью тюркоязычных народов, однако истоки происхождения народа однозначно определить невозможно.

В сложении башкирского народа участвовали местные угро-финские, сармато-аланские и пришлые тюркоязыч-ные племена. Сложность этнического состава башкир проявляется до настоящего времени как в физическом типе, так и в быту и диалектах речи башкир различных районов.

72

Этот раздел своего труда я хотел бы закончить словами крупного ученого-антрополога В. П. Алексеева о башкирах. Он пишет: «Очень сложное, на основе многих этнических компонентов, как финно-угорского, так и тюркского происхождения, формирование башкирского народа демонстрируется всеми видами исторических источников и в настоящее время не вызывает сомнений. Краниологический материал по современным башкирам с полной определенностью позволяет утверждать, что европеоидное население, жившее на юге Башкирии до появления кочевников, вошло в состав башкирского народа. Но на каком языке говорили эти представители европеоидной расы? Сейчас нет возможности ответить на этот вопрос. С другой стороны, население пьяноборской и бахмутинской культур можно, по-видимому, включить в число древних этнических групп, говоривших на финно-угорских языках. Таким образом, рассмотрение имеющихся очень неполных материалов по краниологии башкир и сопоставление их с палеоантропологическими позволяют сделать лишь два довольно правильных вывода — о вхождении в состав башкир местного населения, проживавшего в Башкирии до появления кочевников и относившегося на юге к европеоидной расе, а на севере — к смешанным по происхождению, промежуточным между европеоидами и монголоидами по морфологии вариантам, и об участии в сложении антропологического состава башкир элементов центрально-азиатского типа вне зависимости от того, появились ли они на территории Башкирии в чистом или уже смешанном виде» (58).

Мы полностью согласны с такими выводами.

Об этнической принадлежности древних племен, обитавших в том или ином крае, кроме археологических данных, можно судить и по названиям этнонимов и топонимов, отражающих их языковую принадлежность. Разумеется, ни один исследователь не может утверждать, что он установил абсолютную и окончательную семантику этнонимов и топонимов, т. к. своим происхождением они нередко связаны с глубокой древностью, и в течение веков они изменялись или скрещивались с другими языковыми системами в процессе смешения и ассимиляции различных племен и народов.

Учитывая объемность и сложность проблемы, мы ограничились рассмотрением лишь отдельных примеров.

1. Сначала несколько слов об этнониме — башкорт
(башкир).

Эта тема нами описана в специальной работе, но она не опубликована и хранится в рукописи. В ней показана несостоятельность трактовки, которая этноним башкорт (башкир) объясняет, исходя из тотема — волка. В противовес такому толкованию нами выдвинута гипотеза, что этноним — кор-корт-башкорт выражает родо-племенную группу с вожаком-объединителем племени во главе.

В самом деле, если мы обратимся к языку древних тюрков, то увидим, что термин — (кор) буквально

означает смелый, отважный мужчина, а термин —

Но в результате более детального ознакомления с терминами индоиранского происхождения, мы пришли к мнению, что .этноним «башкорт» можно толковать и по-другому. В частности, персидский термин — (бажкиренд) означает тамгасы, т. е. клеймовщик (59), который почти идентичен с этнонимом башкорт. Тамга, как было отмечено выше, являлась важным и ведущим атрибутом башкирских племен в древности.

Не менее интересен персидский термин — Башгрд (60), означающий—охотник. Башгрд —

баш'корт — это уже почти тождество терминов. В древние времена охота играла огромную роль в жизни родо-пле-менных групп Южного Урала.

Первые исторические сведения об этнониме «башкорт» (башкир) мы знаем из сообщения восточных путешественников-историков, которые, получив информацию от ираноязычных народов о жизни и обычаях племен Южного Приуралья, могли их называть клеймовщиками или охотниками.

Ф. Энгельс отмечал, что в большинстве случаев народы не сами выбирали себе имя, а именовали их соседние народы (61).

2. Мы говорили о связях между башкирскими тамгами
и знаками на археологических предметах Южного.
Приуралья. В связи с этим возникает вопрос: что кроется
в названиях, т. е. в семантике этнонимов родо-племенных

74

групп башкир? Быть может, они еще раз подтвердят наши мысли?

В статье о легенде «Янь-Ян» в древней истории Башкирии (62) мы касались вопросов происхождения башкирских племен — Борьян, Тамьян, Усергян и Зорян. Как известно, С. П. Толстов и С. Г. Кляшторный, ссылаясь на древнекитайские и древнетюркские источники, писали, что в начале нашей эры северными соседями аланов Прикаспия были — «лесные племена — Янь-Ян», обложенные Кангюем данью пушниной. Причем они отмечают, что «...по-видимому, эти племена жили в районах лесного Приуралья» (63)—(56).

Мнение этих ученых подкрепляется мнением башкирского просветителя конца XIX в. М. Уметбаева, который на основе изучения древнего документального источника — шэжэрэ «Акташ-хан», родословной летописи, пришел к выводу, что племя алан Борьян обитало на Южном Урале с времен Александра Македонского (34), т. е. с времен сарматской культуры.

Башкирский языковед-лингвист Д. Киекбаев, учитывая эти источники, писал, что племена Борьян и Тамьян были, очевидно, теми же племенами — Ян (Янь), которые, по мнению G. П. Толстова, в начале нашей эры обитали в Приуралье и платили Кангюйским (Хорезмийским) государствам дань пушниной (64).

Сагит Мрясов, историк-краевед 20-х годов, писал, что племя Борьян — самое древнее племя башкир, а С. И. Ру-денко считал бурзянцев коренным племенем башкир (65).

Таким образом, не только по тамгам и знакам археологических предметов края, но и по историческим источникам башкирские племена Борьян, Тамьян. Усергян, Зорян известны с начала нашей эры на Южном Урале. Этот факт еще примечателен и потому, что Назаров, Уйфальви. Небольсин — исследователи башкир в XIX столетии — бурзянцев и усергян считали «цветом башкирского населения».

Кроме того, в прежние времена, лет 70—80 назад и ранее в именах южных башкир часто встречались окончания на янь-ян, как-то: Турьян, Ахтярьян, Ниг-матьян, Сабирьян, Салимьян, Загирьян, Шакирьян, Мухаметьян, Муллаян, Рахимьян и т. д.

На карте племен и народностей, составленной в 1706 г. Стефаном Пермским, долины рек Белой и Уфимки обозначены как районы обитания племен — Серьян. Здесь интересно отметить и то, что у коми была родовая группа —- Зырян, а у удмуртов — Бесермян.

Все эти факты еще раз подтверждают мысли о том, что древние племена «Янь-Ян», обитавшие в самом начале первого тысячелетия нашей эры, связаны с территорией Южного Урала, т. е. с территорией Башкирии, и имели вековые связи с южными народностями, и в обменно-торговых операциях у них большую роль играла пушнина.

Географическое расположение племени Борьян можно представить по записям аль-Омари, где говорится: «...жители ее (этой страны) множество Борджан, живущие на севере. Об их жизни не имеется - сведений из-за отдаленности их страны». (66). Северное расположение Борьян подтверждается также в сочинении Закарийа Казвини, который писал: «Бурджане— широкая область в северной стороне» (67).

Г. Давлетшин в своей статье «Мэсэм-хан» писал: «Борьяне назывались бараж — Буржан и жили вблизи устья реки — Инйэр (Инзер)». Но здесь возникает вопрос, связанный с названием села Борай (Бораево) в Северной Башкирии. Местные жители топоним «Борай» объясняют злаковой культурой — борай (полба). А в словаре топонимов БАССР просто сказано — это райцентр. Так ли это? Не является ли топоним «Борай» измененным вариантом этнонима Борьян?

Как было сказано, трудно однозначно определить семантику этнонимов и топонимов. Разноязычные племена в древности находились в постоянном контакте, смешивались и заимствовали друг у друга язык и культуру. Известный языковед В. И. Абаев пишет об этом: «Кому могло бы прийти в голову, что предки осетин были долгое время в соседстве и общении с предками пермских народов, коми и удмуртов, или с предками венгров? А между тем свидетельства языка не оставляют в этом

76

сомнения» (68). Кажется, лучше не скажешь. Не случайно, название многих этнонимов и топонимов, а также гидронимов можно объяснить лишь с привлечением индоиранских и угро-финских языков. I. Рассмотрим этноним Борьян.

Термин состоит из двух частей: Боръ-ян. «Бор-бур»— основа, янъ-йэн-душа (жан).

На осетинском языке термин — (бур)

означает желтый. На персидском языке —(бур)—г

бурый, каштановый. По мнению языковеда В. И. Абаева, термин «бор-бур» бытовал еще в скифское время.

На языке курдов, наречие которых близко к фарси, термин «бар» имеет патрономическое значение в смысле — группа, родство, семейство. Термин — (бор) у курдов имеет двойное значение: 1. бурый, серый и 2, сказочный конь, т. е. тотем. У курдов имеется еще термин — (боринан)— мужчины, предки, а тер-

мин — (буризян)—трубач, сигнальщик.

На языке хиндов термин «баре-миян» — мужчина, старик, старый человек, что почти однозначно с терминами курдов.

На языке коми термин «бор-морт» — добрый, хороший человек, а «бур-анъ» — добрая женщина. Интересно сопоставить термины: Беръян — Бор-анъ. Удивительно близкое, сходное звучание этих терминов.

По этим примерам сравнения терминов можно предположить, что основа, т. е. семантика этнонима Боръян — человек. В первом случае человек-мужчина, связанный, вероятно, с зарождением патриархата; а во втором — хорошая женщина, связанный с временем матриархата.

Здесь надо иметь в виду еще венгерский термин (борио) и — (бориат), означающий олененок,

теленок оленя. Нам кажется, что здесь также существует созвучие между терминами Борьян и

Если учесть, что курдский термин «бор»— сказочный конь и венгерский термин «бориат»—олененок, то не исключена вероятность тотемного характера этнонима Борьян, хотя мы лично стоим за точку зрения, которая связывает этноним с человеком пожилого возраста, возможно, аксакалом рода или племени.

2. Этноним зорян, название одного из родов башкир, совпадает с этнонимом коми-зырян, что было в свое время отмечено А. Н. Аристовым и С. И. Руденко.

77

3. О семантике этнонима Тамьян.

Самым близким аналогом для этнонима Тамьян по форме и содержанию является курдский термин — — таман, что означает возраст мужчины. Термин «возраст» здесь выражает: жизненный опыт, зрелость, мудрость, качества, присущие пожилым мужчинам, аксакалам. Термины «тамьян» и «таман» близко созвучны, как бы сливаются воедино. Кстати, в литературе существует предположение, что башкиры когда-то отделились от курдов, хотя это не доказано.

На осетинском языке термин «» /таман/—

блеск, сияние, сверкание.

Существует и другой вариант трактовки этнонима Тамьян.

В трактате византийского императора Константина в IX в. перечислен родо-племенной состав венгров в период переселения их с востока на запад. Разумеется, нельзя ручаться за точность передачи названия родов Константином и последующей транскрипции их другими авторами. В составе турков /венгров/ он перечислял восемь племен /родов/: 1. Каваров, 2. Неки, 3. Мегери, 4. Курти-Гермато, 5. Тариана, 6. Генах, 7. Кари, 8. Каси.

Венгерский языковед Ю. Ф. Немет ставит знак равенства между следующими венгро-башкирскими этнонимами: — Йэнэй, — Юрматы, ,— Неки, Юламан — Мецле, — Кесе.

В числе племен, перечисленных императором Константином, имеется этноним Тариан, перефразированный академиком Э. Мольнаром как Тарьян. А в среде башкир встречаются имена Турьян. В связи с этим возникает генеалогическая цепочка между терминами удмуртов — турья, у коми — тури, манси — тари, у башкир — торна, означающее журавль. Отсюда можно допустить предположение, что угро-финский Тарьян, башкирский Тамьян восходят к тотему журавль.

Такие метаморфозы в лексике, связанные с древностью, нередко встречаются в истории.

4. Об этнониме Катай, встречающемся иногда, как напарник этнонима Тамьян, в форме Тамьян — Катай. Если эти этнонимы произносить вместе, то термин «кат» на языке таджиков будет означать послелог, предлог, выражающий совместность. Но если этноним Катай осмыслить отдельно, как самостоятельный термин, то на языке фарси термин «катг» выражает черту рода, такую как решительный, волевой. Здесь невольно приходит 78

в голову предание Ибн-Фадлана о том, что именно крик журавля помог башкирам проявить волю и решительность, чтобы победить врагов.

На осетинском языке термин «катай»— тревога, забота. На древнетюркском языке «катуй»— крепкий, сильный, мужественный.

Этноним Катай можно объяснить и на угро-финском языке. На языке коми термин «коти», на удмуртском — «кот», означают родня, родственник. Получается этимологическое сходство между терминами «коти» у коми и «катай» у башкир. Спрашивается, случайно ли все это или нет, и есть ли между ними генетическая связь?

5. Этноним Усерген — Усергян.

На осетинском языке, который является разновидностью фарси, термин «ус» — женщина, термин «усаг» — невеста, термин «усгур» —жених, а «урсъ-ар» — белокожий.

На языке венгров термин (уезю, уезё) —

телка, а на языке коми — «уса», удмуртов — «уча» — соловей.

Трудно сказать, какой термин определяет семантику этнонима усерген-усергян. Первый термин связан с человеком женского пола (матриархат), второй — связан с мужским полом (патриархат), а последний вариант связан с тотемом — теленок или соловей.

Кстати, у удмуртов были микроэтномы -— соловей и журавль.

6. Об этнониме Мец-Мин.

В прошлых веках родо-племенные группы минцев занимали обширную территорию. В Иглинском и Благовещенском районах три дер. Минлерово-Старое, Среднее и Новое. Дер. Минлино существует и в Бураевском районе. Потомками минцев являются и демские башкиры.

Н. А. Аристов о минцах писал: «Минский род(Мин или Минг, Мингит) из «Лесных народов». Если так, то они должны быть аборигенными жителями нашего края.

В числе племен венгров, перечисленных Константином, о чем шла речь выше, имеется этноним Мегери, что, вероятно, является деформированным вариантом термина мец — мин (Минлино). Известный венгерский языковед Ю. Ф. Немет отмечает, что в составе племени Мец, вернее, в подроде Илекэй-Мецле, встречается этническое название венгерского происхождения Юла-ман, что по-венгерски — Дюла.

7 5

тан»— торком (группа или отряд), термин «Илки-илекэй»— элекке (начальный, первый род) и т. д.

Башкиры-кубовцы (Кыбау) составляли значительную часть племени

В Иглинском районе дер. Старое и Новое Кубово, Чуваш-Кубово, в последнем живут чуваши и башкиры. В Буздякском районе, в западной Башкирии, четыре деревни: Батырша, Казаклар, Копей, Телекей-Кубово.

Тамга кубовцев, называемая «окно» или «ворота», аналогична тамгам других минцев.

Интересна семантика этнонима — Кубово.

Когда мы читали мемуары Дж. Неру, то были удивлены тем, что термин «Кыбау» на индийском языке означает красный. Но и на языке киргизов термин «куба-кубау» тоже определяет пигмент кожи от темно-красного (бурого) до коричнево-серого цветов. И на языке удмуртов термин «кубо» — темно-красный или светло-коричневый оттенки.

На языке киргизов термин «кубаар» звучит, как предок, предки.

7. Этноним Кудей.

Башкиры родо-племени Кудей являлись не только соседями минцев, но смешались с ними и имели одинаковые тамги.

Основа термина—«Куд»—ей (афф). На языке тюрки «кут» означает душа, дух, жизненная сила. На языке коми «кути» — родня, люди одного рода, а на языке манси «кут-кот» — мужчина.

Существует выражение , но это диалект,

и не больше. П. И. Рынков (XVIII в.), С. И. Руденко, Р. Г. Кузеев употребляют только термин Куди.

8. Этноним Табын.

Юго-восточными соседями минцев являлись башкиры-табынцы, потомки которых живут, в основном, в пределах Кармаскалинского, Гафурийского и, отчасти, Архангельского и Аургазинского районов.

Мухаматсалим Уметбаев в своей работе «Ядкарь» перечислял следующие родо-племенные группы табын-цев: Кесе-Табын, Тукен-Табын, 'Калчир-Табын, Кумрук-Табын, Дуван-Табын, Бишул-Табын.

Р. Г. Кузеев добавил еще Кувакан-Табын и Сырзы-Табын.

Каждый род табынцев имел свою. тамгу, но все же преобладающую роль играла тамга племени — Ковш

4 Заказ 676

принято объяснять счетным числом. — значит тыся-

ча. А в словаре топонимов БАССР сказано очень просто: термин «менле» происходит от такого же этнонима; но ни слова по-существу.

На осетинском языке термин «мин» также означает тысяча. На древнетюркском языке «» имеет двойное значение: в первом случае «»— тысяча, но не в смысле множество войска, а в смысле множество, скажем, большое племя, во втором случае «»— родимое пятно, родинка.

На башкирском языке «мец» также означает тысячу, а термин «» — родимое пятно, родинка.

И на языке удмуртов термин «мень»— родимое пятно, родинка. На чувашском языке термин «мин»— румяное лицо, т. е. здоровый человек.

На венгерском языке термин «мен» С) — жеребец, конь, скакун (тотем).

Так что существуют различные варианты и возможности для толкования семантики этнонима-Мин.

Если учесть, что в основе семантики этнонимов в большинстве случаев заложен человеческий фактор, то семантику этнонимаможно определить, как родимое

пятно, родинка, связь человеческого рода.

Но, с другой стороны, заслуживает внимания и термин на языке венгров «мен», а также термин на языке курдов «бур», в переводе эти термины звучат как жеребец, конь, скакун. Случайно ли совпадение семантики этих терминов, и не связаны ли они этнонимами башкирских племен? Ведь ни для кого не секрет, что Южный Урал в древности являлся той зоной, где происходили контакты и смешения угро-финских и сарма-то-аланских племен, которые впоследствии сыграли значительную роль в этногенезе башкирского народа. Кроме того, надо учитывать и то обстоятельство, что символика коня в народном творчестве башкир играла ведущую роль.

Башкирские племена имели родо-семейные разделы или подразделы, которые наряду с именем племени носили свои особые эпитеты, отличающие их друг от друга. Так, например, у части минцев, термин «кулли» означал, что они жители долины озера, термин «уршак»— у реки с таким же названием, термин «анай» на языке тюрки — инэй (мать), термин «кунас» — кояш (солнце), термин «сби» — кызгылт (красноватый), термин «дис-

80 . •

Касаясь истории юмран-табынцев, М. Уметбаев писал, что они являлись переселенцами с берегов Крыма, Кубани и Волги. Но как и когда это происходило, у него не сообщается.

Род Табын был и у казахов М. Орды, с такой же тамгой, как и у башкир-табынцев. По свидетельству Д. Н. Соколова и М. Ф. Чурко, в среде казахов были переселенцы-башкиры. Если так, то можно полагать, что этноним Табын и тамга Ковш связаны с именем башкир-переселенцев в Казахстан.

Термин «табын» не тюркского происхождения. На языке фарси «табын»—военный, рядовой или старшина. На осетинском термин «бын»—место, на таджикском— «табор» — племя, семья, семейство, термин «ту-мон»—область для размещения войска или территория административной единицы.

На венгерском языке термин «табор»—лагерь.

Таджикский термин «табор» более подходит к этнониму Табын.

По мнению Дж. Киекбаева, слово «табын»— круг, совет. Оно, по его словам, заимствовано у ираноязычных племен, обитавших в II—IV вв. н. э. на Южном Урале.

Что касается кличек или прозвищ родовых разделов табынцев, то большинство из них носит знаки тотемного характера.

Например, Кувакан соответствует термину удмуртов «куака»— ворона, Калчир на языке курдов — петух или индюк, Кесе на древнетюркском — Кесе — Кэзэ — коза, или «кесе»—