Еще в совместной статье Бутинова и Кнорозова [1956] отмечалось, что объяснения Меторо, рапануйского «интерпретатора» епископа Жоссана, по поводу знаков ронгоронго не вызывают никаких сомнений во всяком случае так считалось тогда. Например, знаки ika («рыба»), mango («акула»), honu («черепаха») и многие другие соответствовали изображаемому объекту. Однако это не означает, что знаки в тексте передают именно те слова, которые во время «чтения текста» произнес рапануйский информант Меторо: 1) каждое слово обычно имеет синонимы; 2) некоторым знакам Меторо давал по два, а то и по три различных толкования [Федорова, 1984]. Вероятно, отталкиваясь от этого вывода, Кнорозов и предложил, уже в последние годы нашей совместной работы «наступление по линии синонимов». Результатом моей работы (не одного года!) стал большой словарь морфем, составленный на основе анализа рапануйского языка с привлечением синонимов других полинезийских языков, так и не востребованный за полной ненадобностью.
Последней работой, подготовленной мною по настоянию Ю.В. Кнорозова был объемный (ок. 10 а.л.) словарь «механически» (без учета семантики) выделенных устойчивых блоков и рядов в порядке возрастания начальных (инициальных) знаков – по всем сохранившимся текстам ронгоронго. Целью этой работы, как считал Юрий Валентинович, был поиск «ключа» к пониманию хотя бы наиболее «прозрачных», т.е. легко толкуемых знаков. Но ожидаемых результатов и этот словарь не дал. Лишь позднее, десятилетие спустя, когда наши взгляды на ронгоронго и пути в науке окончательно разошлись, уже в процессе сплошной дешифровки текстов на дощечках из МАЭ, предпринятой мною в конце 1994 начале 1995 гг. выяснилось, что составленный мною по его требованию словарь блоков не «работает»: оказалось, что знаки, передающие, например, глаголы, занимали в словаре блоков разные позиции (в начале, в конце, в середине), вопреки синтаксическим правилам, как старого, так и современного рапануйского языка.
Дешифровка любого неизвестного письма работа трудная, требующая времени, сил и упорства. Изучение письма начинается, используя термины Ю.В.Кнорозова, с дешифровки в узком смысле. Она включает, прежде всего, определение типа неизвестного письма, его характерных особенностей, принадлежности тому или иному народу или региону. Затем исследователь переходит к выявлению порядка чтения записи и установлению языка-потомка. Дешифровка в широком смысле означает установление чтения знаков (всех или хотя бы основной их части), а затем и перевод текста (или текстов).
При этом, как убедила меня собственная долгая работа по изучению, дешифровке и чтению дощечек ронгоронго, дешифровку неизвестных текстов нужно вести «изнутри», т.е. следует исходить из характера и особенностей самой иероглифической записи. Нельзя накладывать на ее канву, не имея к тому никаких аргументированных оснований, тексты мифов, легенд (к тому же в современных версиях), песнопения, а также лексические ряды – разного рода списки (растений, животных, генеалогии вождей, имена воинов, календарные термины и т.д.), тем более относящиеся к иному историческому времени.
Приверженцем такого подхода к дешифровке был, к сожалению, и Н.А. Бутинов, сопоставлявший ряды знаков с отрывками из мифов и легенд или даже с наскальными рисунками, а также, в известной степени, и «гений дешифровки» Ю.В.Кнорозов, настаивавший, несмотря на очевидные неувязки, на сопоставлении отдельных блоков или их рядов с лексическими рядами, причем современными (XIX-XX вв.) и не только языка потомка, но и родственных полинезийских языков по современным словарям. Это был, образно говоря, не «ключ» к дешифровке, а перебор «отмычек», в надежде, что какая-нибудь подойдет.
Как многие дешифровщики, работающие с неизвестными текстами, тем более древними, Н.А.Бутинов каждый раз приходил в азарт, находя очередной, новый, путь к пониманию (т.е. толкованию) каких-то знаков и их рядов. Так, в начале 1980-х гг. он предпринял оригинальный ход – наложил на тексты «чтения» рапануйца Меторо, незадачливого информатора епископа Жоссана, который вместо реального прочтения текста называл, иногда маловразумительно, что изображено на рисунке. Но по словам Н.А.Бутинова, это помогло прочитать, причем с достоверностью не оставляющей места для сомнений (!), «племенной ряд» (т.е. названия племен), опираясь на отдельные знаки, истолкованные Меторо. А вот то, что нет никаких надежд на прочтение имен в «сыновьем ряду» весьма его огорчало.
Статья «Остров Пасхи: вожди, племена, племенные территории (в связи с кохау ронгоронго)» ознаменовала собой определенную веху в развитии взглядов Н.А.Бутинова на ронгоронго. «Дешифруя» текст, записанный на дощечке Тахуа, Н.А.Бутинов обнаружил имена вождей, заселивших о.Пасхи, более того, он выявил в нем, по его же словам, два списка племен, причем первый, к тому же, с указанием границ племенных территорий. Исходя из этого списка, Н.А.Бутинову удалось установить, как он сам пишет, не только число племен на Рапа-Нуи, но и расшифровать их названия (правда, не полные): тупа – это тупахоту; хау – хау моане; то хити (то уи) – это хитиуира [Бутинов, 1982, 66].
Таким образом, эта статья знаменовала, к сожалению, полный отход Н.А.Бутинова от позиций, выработанных совместно с Ю.В.Кнорозовым. Видимо, трудность чтения и перевода ронгоронго толкнули его на путь толкования отдельных знаков и их сочетаний, как это делается при изучении пиктографических рисунков или идеограмм.
Но что особенно интересно, в этой статье Николай Александрович [Бутинов, 1982, 54] дал свое особое понимание метода дешифровки вообще (и ронгоронго в частности). По его мнению, дешифровка должна включать два этапа:
1.Толкование знаков и их сочетаний с привлечением фольклорных текстов в качестве билингвы.
2.Чтение знаков.
На первом этапе (названном «толкованием знаков») речь идет в сущности лишь об «опознании» на дощечке текста, уже известного по поздним фольклорным записям, а именно: названия племен, топонимы, генеалогии, мифы, легенды, предания. По мнению Н.А.Бутинова тангата ронгоронго (рапануец-чтец) мог прочитать с дощечки только тот текст, который он уже знал наизусть, а значит, ученый-исследователь ронгоронго (чтобы его чтения отличались от записей рапануйца Меторо, толковавшего сами знаки) должен прежде всего найти на дощечках текст, уже известный ему по другим источникам (например, миф или легенду). Если дешифровщику повезет с этими поисками, то он сможет прочитать и сам текст ронгоронго.
Каждый текст, писал Николай Александрович, имеет свою структуру и по ней его можно детерминировать на дощечках, если он, конечно, там имеется. В сущности, абсолютно новым словом в дешифровке это не являлось примерно на такой позиции стоял и его прежний соавтор Юрий Валентинович Кнорозов. Он, правда, не говорил о толковании знаков как первом, обязательном этапе дешифровки, но постоянно настаивал на поиске «внутренних билингв», необходимости деления текста на части, ряды, блоки и сопоставление их с разными «списками» – месяцев, дней лунного месяца, звезд, данников «кио».
Именно установка Ю.В.Кнорозова, а следом за ним и Н.А.Бутинова, на «рассечение» текстов на отрывки, ряды знаков, их блоки, а затем уже на чтение этих отрывков и отдельных знаков (опирающееся на то, что изображает знак и как читается по-рапануйски объект, передаваемый этим знаком) ради сопоставления последних с языковыми материалами, имевшими вроде бы подобную структуру, и задержало на много лет, точнее десятилетия, сплошную дешифровку ронгоронго, выполненную мною (первоначально на примере дощечек из МАЭ (1995)). «Механистический» подход к текстам, разбивка их на условные отрывки приводили к неадекватному делению знакового ряда в ронгоронго, а следовательно, к искажению их смысла.
Уже в 1981 г. я почувствовала (именно почувствовала каким-то особым чутьем!), что тексты ронгоронго нельзя делить по формальному признаку на ряды знаков и их блоки, ориентируясь только на какие-либо повторяющиеся группы знаков.
Но то, что нельзя сопоставлять так называемые «устойчивые ряды» блоков с тематическими списками и эпизодами легенд, стало совершенно ясно уже позднее. Эта «отмычка» не сработала.
Авторитет Ю.В.Кнорозова, крупнейшего, пожалуй, уникального специалиста в области дешифровки неизвестных систем письма, прочитавшего тексты майя, был непререкаем для всех членов Группы этнической семиотики, которую он возглавлял в течение нескольких лет. Однако дешифровка ронгоронго, несмотря на использование его метода изучения неизвестных письменностей, обоснованного и проверенного на дешифровке рукописей майя, а отчасти и на протоиндийских надписях на древних печатях, явно буксовала. Она приводила не просто к неточностям, а к нелепостям, к полному абсурду в «чтении» знаков и их переводе. Не способствовали ясности и обширные комментарии с сопоставлением полученных «чтений» с лексикой не только рапануйского, но и других полинезийских языков, ради чего, собственно, по указанию Ю.В.Кнорозова, и был составлен обширный синонимический словарь по всем языкам Полинезии.
И лишь спустя 10 лет, в 1991 г. окончательно утвердившись в своем убеждении, что до дешифровки ронгоронго нельзя делить на части, я пришла к выводу, что исследователи, в том числе, и Ю.В.Кнорозов, шли в изучении ронгоронго тупиковым путем: образно говоря, «резали тексты по-живому» и пытались во что бы то ни стало выделить устойчивые сочетания знаков, чтобы затем определить чтение и значение этих блоков и отдельных знаков по современным словарям рапануйского языка.
Сдвиг в изучении ронгоронго наметился чуть позже, когда мне стало понятно, что чтение и перевод текстов нужно вести не разрывая их на блоки или отрывки (а точнее «обрывки»), содержащие ряд блоков, а последовательно идти от первого до последнего знака. А во-вторых (и это самое главное в моем подходе к дешифровке ронгоронго), что запись и чтение всех без исключения знаков строится по принципу омонимии. Делая выводы относительно сущности рапануйского письма, Ю.В. Кнорозов не предусмотрел главную особенность текстов: сильно выраженную омонимию – самый удобный принцип записи (впрочем, хорошо отражающий особенности рапануйского языка), на котором, по моему мнению, и строятся все известные тексты ронгоронго.
Чтения рядов (отдельных знаков) или хотя бы их толкование) должны были стать главным пунктом моей научной статьи, начатой по требованию моего уважаемого шефа, с авторитетным мнением которого мы так всегда считались. Однако, чтение знаков и рядов, несмотря на их кажущуюся семантическую «прозрачность» и возможность подкрепить их чтение (или хотя бы толкование) фольклорными материалами ни к чему не привели: никакие лингвистические, этнографические, или фольклорные данные и параллели не помогали. Но доводы исполнителя, т.е. мои, свидетельствующие о преждевременности семантического подхода к выделенным рядам и блокам, Кнорозовым не принимались.
Какие мысли, идеи на это счет приходили на ум гениальному ученому в те годы, сказать трудно. Ясно было одно: он хотел, чтобы мы вместе упорно продолжали идти к поставленной цели ранее намеченным им путем: он был абсолютно уверен в своей правоте и научной «непогрешимости». Однако все, предпринимавшиеся по его настоянию «чтения» знаков, входивших в блоки, ряды лишь изредка приводили к каким-то результатами (правда, весьма неубедительным!), а чаще заводили в тупик. Ю.В. Кнорозов, однако, не принимал никаких возражений, и требовал продолжения этой работы.
Наконец, мне стало ясно, что на основе разработанной Кнорозовым методической (не методологической!) базе дешифровка ронгоронго просто невозможна, и что мне нужно искать иные подходы к секрету ронгоронго. Вскоре он, нужно признать, утратил вдруг всякий интерес к текстам ронгоронго, более того, они стали его раздражать – скорее всего, своей «бесперспективностью».
И тогда, наконец, стало ясно: отныне «пробиваться» к разгадке тайны письма о.Пасхи мне следует, рассчитывая лишь на свои силы… и я с радостью «ухватилась» за такую возможность. Последний аккорд нашей совместной работы «прозвучал» в конце 1980-х гг. Расхождения во взглядах привели меня, не по моей вине, к сожалению, к полному разрыву с великим ученым. Идейных компромиссов в науке быть не может!
Предпочитая всегда правду, пусть даже горькую, с чувством сожаления и душевной боли я вынуждена признать, что мы с шефом никогда больше не перекинулись ни одним словом, даже взглядом – остров Пасхи и его письмо его больше не волновало. Горько и очень!
Так как Юрий Валентинович даже не пожелал вникнуть в суть доводов относительно моих предложений по дешифровке ронгоронго, я сочла возможным и правомерным выйти из состава группы Этнической семиотики, возглавляемой им.
Искать новые подходы можно было только идя против воли Юрия Валентиновича, поэтому я, вернувшись (с согласия Николая Александровича Бутинова и остальных сотрудников) в 1991 г. в свой сектор Австралии и Океании, получила возможность спокойно и без спешки, а главное, в соответствии со своим пониманием задачи, двигаться к разгадке ронгоронго намеченным мною путем.
Более того, сектор и его руководитель Н.А. Бутинов предоставили мне возможность включить в план задуманную мною большую монографию о кохау ронгоронго [Федорова, 2001], которая была не только выполнена мною, но и опубликована.
Получив, наконец, свободу действовать самостоятельно, изучать ронгоронго в соответствии со своими научными догадками (пока еще не с твердым убеждением!) относительно характера иероглифических записей на дощечках, я, прежде всего, отказалась от разбивки тестов (данных на дощечках без всяких цезур!) на какие-либо части, отрывки или ряды знаков, как это делали все мои предшественники и коллеги, включая и самого Ю.В. Кнорозова. Я считаю этот момент ключевым в истории дешифровки ронгоронго, потому что именно отказ от разбивки на искусственно выделенные части, способствовал успеху.
Этот путь привел меня как к пониманию ключа к знакам ронгоронго, так и к чтению и переводу всех сохранившиеся в мире текстов с о.Пасхи.
Н.А. Бутинов весьма терпимо, более того, благородно, относился к моим штудиям хотя сам продолжал заниматься дешифровкой ронгоронго, но в совершенно ином направлении, в сущности – сопоставляя тексты с эпизодами фольклора и мифов рапануйцев.
Тем не менее, однажды Бутинов неожиданно сказал мне: «Мы никогда не будем мешать друг другу, хотя у нас и разные подходы к изучению ронгоронго». И мы действительно не мешали.
Дешифровка неизвестных систем письма, как любил говорить Ю.В.Кнорозов, дело «архисложное», и, находясь в начале пути, трудно выявить все характерные особенности письменного памятника и адекватно наметить тот путь, который приведет к успеху.
Да, даже такой выдающийся ученый как Ю.В.Кнорозов был уверен в том, что раскрыть секрет дощечек ронгоронго можно, идя только по уже «проторенному пути» изучения иероглифики, поэтому он и настаивал на формальном делении текстов на блоки.
Ключ к дешифровке загадочных текстов и весьма необычный ключ, был найден мною 25 декабря 1994 г., когда по просьбе Е.А.Окладниковой я заканчивала статью, посвященную рапануйскому письму. «Подобранный ключ» позволил мне в кратчайший срок (3 месяца) дешифровать и прочитать тексты, записанные на двух дощечках из МАЭ. Статья превратилась в небольшую, но очень важную для меня книгу, первую мою книгу по дешифровке, вышедшую из печати уже летом 1995 г., благодаря Е.А.Окладниковой и В.Т.Бочевер [Федорова, 1995], и сразу же отмеченной премией Президиума Академии Наук.
В конце 1998 г. Ученый совет МАЭ, учитывая признание премией и дипломом РАН в 1995 г. результатов проделанной мною дешифровки, утвердил к печати мою следующую монографию, посвященную сплошной дешифровке всех текстов ««Говорящие дощечки» с острова Пасхи. Дешифровка, чтение, перевод» [2001].
Дешифровка кохау ронгоронго убедила меня в том, что не может быть абсолютно стандартного подхода к неизученным письменностям разных времен и народов. Поэтому при изучении неизвестного письма следует избегать проторенных путей, да практически их не может быть. Ведь все системы письма, особенно древние и давно забытые, отличаются своими секретами, оригинальными находками своих создателей в передаче слов языка, на котором они говорили. Более того, иероглифика может иметь нестандартные черты, вызванные особенностями языка, который она фиксирует. Недооценка интеллекта и изобретательности предков современных рапануйцев явно помешала Ю.В.Кнорозову найти путь к раскрытию тайны ронгоронго.
Главная трудность, которая подстерегала исследователей ронгоронго в разных странах, как ученых, так и любителей, заключалась в том, что ронгоронго оказалась, образно говоря, иероглификой с «двойным дном», созданной с учетом игры омонимов. Я бы назвала ронгоронго «омографической иероглификой». Как мне удалось установить, большинство знаков ронгоронго передает не тот предмет, который изображен рисунком, а его омоним, обозначающий совершенно иной объект.
Именно открытие в конце 1994 г. этого главного, а точнее, всеобъемлющего принципа записи на дощечках с о.Пасхи, помогло мне в короткий срок дать сплошную дешифровку текстов на двух дощечках из МАЭ, а вскоре прочитать и перевести все сохранившиеся до нашего времени тексты о.Пасхи, во всяком случае, дать свою, пока единственную версию их чтения и перевода. Подчеркнем, что сделано это было вручную. Найти в рапануйском языке омонимы, соответствующие звучанию того или иного знака (каждый их них с секретом, а всего в ронгоронго около 800 знаков и их аллографов!) с помощью компьютера невозможно, во всяком случае, при современном их поколении. Пока дешифровка ронгоронго – это дело ума и догадки мыслящего существа – человека-дешифровщика, знающего и чувствующего язык талантливых аборигенов о.Пасхи, создателей своего хитроумного «изобретения».
В древних системах письма, как писал Ю.В. Кнорозов в предисловии к сборнику «Этическая семиотика» [Кнорозов, 1986, 4] и в других своих работах, иногда использовались омонимы для передачи понятий, которые трудно или невозможно передать с помощью рисунка, а также для сокращения общего количества знаков [Кнорозов, 1965, 50-51; 1968, 37, 43]. Позднее, характеризуя рапануйское письмо, Кнорозов отметил, что ронгоронго относится к ранней фазе формирования иероглифического письма, на что указывает недостаточно стандартизованный корпус знаков, их изобразительный (почти не стилизованный) характер и аббревиатурное написание.
При дешифровке разных систем письма учитывается обычно случай возможного омонимического способа записи, но в ронгоронго – омонимия – это всеобщий преобладающий принцип передачи слов живого языка.
Это, однако, не противоречит главному выводу о том, что ронгоронго, согласно теории письма Ю.В.Кнорозова, является иероглифическим, т.е. морфемно-силлабическим письмом [Кнорозов, 1963, 212]. Как всякая иероглифика, знаки ронгоронго передавали морфемы, в том числе морфемы равные слогу.
Как только стало ясно, что все тексты строятся по принципу омонимии, они вдруг неожиданно стали читаться один за другим. Любой знак ронгоронго воспроизводит название не того объекта, который он изображает, а другого, чье название звучит также: например, знаки 700, 710 изображают рыбу (рап. ika), но речь идет не о рыбе, а о растении, которое также называется «ика». Знак, символизирующий небо, (рап. rangi) одновременно передает название сахарного тростника (рап. ранги – «сорт сахарного тростника»). Главная трудность с тех пор заключалась в том, чтобы правильно опознать объект, переданный знаками, определить его название и понять, что же еще могло означать данное слово. Конечно, в подобном мыслительном процессе много субъективного, не все предлагаемые мною чтения могут считаться адекватными. К тому же речь вообще идет лишь об условном чтении знаков, которое устанавливается по материалам современного рапануйского и других полинезийских языков (с учетом истории их развития). В древнем рапануйском языке могли быть и другие формы, но в наши дни никто не сможет стопроцентно воспроизвести точное фонетическое звучание слов в древнем рапануйском языке, на котором записаны тексты. Тот язык, сильно отличающийся от современного рапануйского, стоит ближе к общеполинезийским истокам и использует широкий слой общей протополинезийской лексики. Но для дешифровки и дешифровщика важнее не как звучало некогда то или иное слово, а его смысл. Именно семантический анализ текстов ронгоронго позволил выявить порядок слов, установить алгоритм чтения сложных знаков, дать более или менее точный перевод всех текстов, включая и нестандартные, которыми никто из исследователей вообще не занимался.
Так зачем же рапануйцы с упорством, достойным маньяка, изощрялись, вырезая на дощечках и предметах материальной культуры (украшениях реи миро, фигурках) в сущности одни и те же словосочетания или их варианты, до сих пор волнующие умы ученых, а также любителей всего загадочного?
Согласно Кнорозову, письмо ронгоронго появилось в период зарождения ранней государственности, как это зафиксировано в других культурах земного шара. Правда, надежных подтверждений тому, что на о.Пасхи были зачатки государственности, пожалуй, нет. Авторитет вождя на Рапа-Нуи был достаточно велик, и он мог вмешиваться в жизнь социума, хотя был скорее сакральной фигурой. Судя же по содержанию дошедших до нас текстов, целью письма было не регламентирование жизни социума, обязанностей членов общества, подчинение одних другим, а фиксация «формулы выживания» всего общества, что было весьма важно в тех экологически трудных условиях жизни.
Письмо ронгоронго фиксировало магико-хозяйственные основы жизни социума: что сажать, что собирать и как восхвалять предков в знак благодарности и с надеждой на будущее, т.е. тексты ронгоронго – это весьма архаичные песнопения, считавшиеся главным условием выживания каждого члена общества и существования всего социума в целом.
Долгая, требовавшая больших усилий дешифровка показала, что это были доски с древними магическими формулами, связанными с культурными предками рапануйцев и направленными на увеличение урожая. Это древние песнопения о действиях культурных мифологических героев, предков семьи, клана. Именно поэтому доски со значками бережно хранили в домах, а также в пещерах вместе с изображениями предков и никому не раскрывали секрета своих таинственных знаков, хотя одновременно щедро делились и с миссионерами, и с учеными, своими знаниями легенд и мифов об открытии острова, о вождях, войнах и т.д.
На дешифровку ушло очень много лет, но надеюсь, не зря, или хотя бы не совсем зря: главная трудность, главный секрет ронгоронго, будораживший умы и воображение исследователей более 100 лет и раскрытый мной, заключался в том, что рапануйское письмо – «ларчик с двойным дном». Именно разгадка этого необычного омографического принципа записи (при чтении и предлагаемом переводе нужно было представить, что же мог передавать данный знак, помимо своего очевидного значения) привела меня к дешифровке.
Дешифровка – одна из наиболее сложных областей гуманитарной науки, требующая от исследователя полной отдачи сил (умственных и физических). Это трудный процесс глубинного проникновения в особенности мыслительной деятельности древних создателей таинственных текстов. Только «вживание» в необычный мир создателей иероглифики (в данном случае еще и «ребусного» письма), в их язык, психологию поможет найти «ключ» к таинственным знакам и даст положительный результат при переводе.
Подчеркнем еще раз, что хотя ронгоронго было изобретено рапануйскими аборигенами, видимо, в период сложения ранней государственности; его тем не менее вполне можно считать письмом: его цель – фиксация главного условия существования социума – магических формул, способствующих плодородию. Эти весьма древние песнопения, должны были поддерживать жизнедеятельность и каждого человека, и всего социума.
Достарыңызбен бөлісу: |