И. К. Федорова долгий путь к ронгоронго
жүктеу/скачать 0.71 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Н.А.Бутинов продолжать разрабатывать свой путь дешифровки рапануйской письменности и тогда, когда мною уже была сделана сплошная дешифровка всех текстов и опубликованы ее первые результаты.
- К сожалению, Юрий Валентинович не терпел возражений и неуклонно отстаивал свое мнение и свой путь поиска истины (прежде всего в дешифровке).
- Еще до выхода книги Фишер заявлял, что он интенсивно ведет дешифровку ронгоронго и скоро ее закончит, поэтому я с нетерпением и трепетом ждала, когда же он нас, наконец, просветит.
- Первая часть труда «История» (с. 3—263) посвящена открытию рануйского письма, а также подробной истории его изучения во второй половине XIX—XX в.
- Третья часть «Тексты» (с.377—551) представляет вовсе не дешифровку, как от него ожидали, а описание и сверенные им лично прорисовки всех сохранившихся памятников рапануйского письма.
- Однако в своих собственных выводах о ронгоронго Фишер допускает ряд промахов.
Тексты – это не законы и не хозяйственные записи, но важные магические формулы выживания социума в трудных островных условиях, песнопения сопровождали посадки и сбор урожая – залог жизни общества. Таким образом, письмо фиксировало магико-экономические основы жизни общества. Сами песнопения (весьма простые и даже примитивные) восходят, скорее всего, к «мифологическим» временам первобытности, в них действует мифологический предок, от которого зависит рост растений, урожай плодов. Дешифровка показала, что секрет ронгоронго как в своеобразной системе записи, так и в особом характере сюжета и предназначении исполняемого древнего песнопения, точнее древних магических формул, его составляющих. «Записывать» их на досках стали в период зарождения ранней государственности на островах Полинезии. Письмо просуществовало до середины XIX в.: известно что во время посещения о.Пасхи К.Раутледж, еще многие рапануйцы резали иероглифы, может быть уже не зная смысла знаков, но придавая магическое значение самим доскам с изображениями. Когда письмо возникло сказать нелегко, но можно предположить, что не позже XV-XVI вв. когда леса на Рапа-Нуи были сведены, постройка лодок и рыболовство пришло в упадок, единственным источником пищи стали корнеплоды, а не улов рыбака, и забота о хорошем урожае – единственной гарантией жизни. Позднее древние доски неоднократно копировались с большей или меньшей точностью. Тексты ронгоронго аккумулируют вербальные обрядовые формулы, которыми сопровождалось исполнение сельскохозяйственных ритуалов во время посадки и сбора корнеплодов – бататов, ямса, таро и сахарного тростника – основных культур, возделывавшихся на острове Пасхи. Организация празднеств и церемоний на острове Пасхи была функцией глав больших семей тангата хонуи – именно поэтому дощечки с записями магических земледельческих формул хранились в жилищах островитян (сакральные песнопения и гимны богам жрецы помнили наизусть). Перед вскапыванием земли и посадкой корнеплодов островитяне выходили на плантации, держа в руках деревянные изображения своих семейных предков и богов-покровителей культурных растений. Рапануйцы подбрасывали деревянные фигурки в воздух, выкрикивая магические заклинания, направленные на охрану посадок и сбор хорошего урожая. Несмотря на междоусобицы и пожары конца XVIII – середины XIX вв., некоторые из кохау ронгоронго дошли до нас, выдержав испытание огнем и временем. Нужно отметить, однако, что большая часть сохранившихся дощечек сравнительно позднего происхождения - это копии древних текстов, сделанные в начале XIX в., т.к. дерево в условиях сырого климата острова Пасхи не могло сохраняться долго. Сплошная дешифровка, по моему мнению, это длительный процесс, который ведется исследователем «изнутри», основываясь на характере и особенностях самой знаковой системы и записи отдельных знаков и их комбинаций. Выборочной дешифровки не бывает и быть не может – или она есть или ее нет. У дешифровщика любого неизвестного письма в сущности один путь к раскрытию смысла непонятной иероглифической записи – проникновение в семантику знаков, в смысл самой записи, самого текста, без помощи «отмычек» в виде наскальных рисунков, мифов, легенд, которые сами по себе очень заманчивы и ценны, но относятся к иному типу фиксации и передачи информации – подменять один другим нельзя – подобные подмены приводят к антинаучным выводам. Чтобы получить сколько-нибудь убедительные результаты, дешифровщик должен посвятить любимому делу всю свою жизнь. Лишь гениальный ученый, такой как Ю.В.Кнорозов, например, мог заниматься одновременно несколькими неизученными системами письма (майя, протоиндийское письмо, ронгоронго, фестский диск), но это случай уникальный. При дешифровке кохау ронгоронго нужно было постоянно иметь в виду факт изменения лексики, фразеологии, самого строя языка которым владели создатели рапануйского письма и ни в коем случае не стараться подменить лексику древнего текста лексикой языка-потомка (хотя он и известен). Вместе с тем исследователь должен быть готов к тому, что язык создателей письма мог быть забыт частично, или даже полностью, а значит, нужно бросить ретроспективный взгляд не только на историю забытого памятника, но и на историю языка. Все другие попытки дешифровки ронгоронго (до меня и после) строились и строятся не на данном знаковом материале, а на косвенных фактах – генеалогиях, списках (месяцев, данников, растений, кланов и т.п.). Н.А.Бутинов всего написал около 20 статей, непосредственно посвященных ронгоронго, в которых он пытался решить секрет рапануйской иероглифической письменности, накладывая на иероглифический текст то одну, то другую «билингву». Мой опыт дешифровки показывает, что иероглифические тексты, в том числе ронгоронго, нужно изучать изнутри, не сопоставляя их с подобными или сходными памятниками других народов, не подбирая искусственных билингв, не полагаться на толкования тех информаторов, которые, как известно, a priori не владели иероглифическим письмом. Нужна повседневная тяжелая работа по раскрытию смысла каждого иероглифа, при этом нужно помнить, что никаких особых сенсационных открытий работа по дешифровке не принесет. Н.А.Бутинов продолжать разрабатывать свой путь дешифровки рапануйской письменности и тогда, когда мною уже была сделана сплошная дешифровка всех текстов и опубликованы ее первые результаты. В одной из своих последних статей по ронгоронго, вышедшей через 2 года после моей книги 1995 г., Бутинов еще раз сформулировал отличие иероглифического (звукового) письма от идеографии (смыслового письма): в иероглифике каждый знак звучит, пишет Н.А.Бутинов, (добавлю: кроме ключевых И.Ф.), т.е. передает какое-то слово, причем только одно. В идеографии знак (идеограмма) не звучит (т.е. не читается), а передает смысл, который может быть выражен разными лексемами на любом языке [Бутинов, 1997, 51]. Другими словами: в иероглифике знак однозначен, а рисуночном письме – многозначен. В упоминавшейся уже статье 1996 г. Н.А.Бутинов полностью отходя от позиций, на которых он стоял ранее, отказывается от своего прежнего взгляда на ронгоронго как на письмо иероглифическое (морфемно-силлабическое) и снова особо подчеркивает, что Н.Н. Миклухо-Маклай правильно определил характер ронгоронго, назвав его идеографическим. Идеография или смысловое письмо, еще раз подчеркнул Н.А.Бутинов, передает информацию с помощью «рисуночных» знаков, не прибегая к языку. Это сближает, считает он, такое письмо с рисунком, с наскальной живописью. Изложить «рисуночную» запись по принципу «знак=слово, знак=слово» невозможно, ведь с каждым знаком связано несколько слов. А вот «сколько слов связано с каждым знаком и какие они (и, кстати, на каком языке) зависит от того, кто читает – таков главный вывод автора [Бутинов, 1996, 12-13]. Логическим итогом этой концепции стала последняя статья Н.А.Бутинова, появившаяся уже после его смерти [Бутинов, 2001], в которой он настаивал на утверждении, что ключ к правильному пониманию дощечек нашел на Новой Гвинее Миклухо-Маклай, познакомившись с примитивным идеографическим письмом папуасов [Бутинов, 1997, 38]. Сейчас уже можно сказать точно: с пиктографией жителей Новой Гвинеи, представляющей собой «рассказ в картинках» рапануйская письменность не имеет ничего общего. Если бы ронгоронго было пиктографическим письмом, то никаких особых трудностей для понимания любым человеком, знакомым с данной культурной средой, оно бы не представляло. Статьи Н.А.Бутинова о ронгоронго оригинальны тем, что в них сделана попытка, хотя и тщетная, отыскать билингвы, которые помогли бы раскрыть его тайны. Жаль однако, что идя этим своеобразным путем, он отказался, в конечном счете, не только от сделанных в совместной с Кнорозовым статье выводов, но и от того, что было предложено его предшественниками (Б.Г. Кудрявцевым, Б.А. Пиотровским, а позднее Д.А. Ольдерогге) и низвел ронгоронго до примитивного рисуночного письма (вроде пиктографии папуасов) [Бутинов, 1996, 2001]. Н.А.Бутинов в своих статьях, посвященных ронгоронго, восстанавливая по дощечкам «исторические события», как бы мысленно отвечал пастору Себастьяну Энглерту, который в коротком письме к Николаю Александровичу от 6 апреля 1959 г. писал о том, что найти в текстах что-нибудь исторически ценное можно было бы лишь имея больше дощечек. С.Энглерт – Н.А.Бутинову, о.Пасхи, 6 апреля 1959 г.: «Я не могу сообщить Вам особо приятных новостей: 1. О переводе текстов на табличках кохау ронгоронго, к сожалению, вообще ничего интересного, видимо, они не дадут ничего важного, как об этом говорится в моей книге; если бы вместо 20 сохранившихся у нас была бы 1000 дощечек, тогда была бы надежда встретить там что-то, имеющее историческую важность» (МАЭ, колл. 6449). Именно Юрий Валентинович Кнорозов первым доказал что рапануйское письмо не пиктография, не идеография, а ранняя фаза настоящей иероглифической (морфемно-силлабической) письменности, возникшей в начальный период становления государственности в Полинезии. При дешифровке иероглифического письма я использовала методологию изучения древних систем письма, разработанную в 1950-х гг. Ю.В. Кнорозовым на примере письменности древних майя. В статье 1956 г. (совместной с Н.А. Бутиновым), он применил ее при рассмотрении некоторых особенностей рапануйского письма, положив тем самым начало его дешифровке в узком смысле, и дал предварительную характеристику системе письма острова Пасхи. Однако он не дошел в своем определении характера ронгоронго до того вывода, который удалось сделать мне позже, в 1995 г., а именно до омонимического принципа ронгоронго. К сожалению, Юрий Валентинович не терпел возражений и неуклонно отстаивал свое мнение и свой путь поиска истины (прежде всего в дешифровке). В начале 1999 г. я получила из Франции благодаря любезности доктора Элен Лефебре-Брион книгу известного ученого, живущего ныне в Новой Зеландии, доктора Стивена Роджера Фишера, крупного специалиста в области полинезийской филологии, историка, лингвиста, прекрасно владеющего не одним десятком языков (европейских и полинезийских), с которым я успела познакомиться лично в 1992 г. в Санкт-Петербурге на Симпозиуме – когда к нам приехали все специалисты по ронгоронго из Германии – Т.Бартель, С.Фишер, Х.Каин. Еще до выхода книги Фишер заявлял, что он интенсивно ведет дешифровку ронгоронго и скоро ее закончит, поэтому я с нетерпением и трепетом ждала, когда же он нас, наконец, просветит. Книга Фишера, написанная и опубликованная им в очень короткий срок (к ее созданию он приступил в конце 1989 г.) поражает не только своим объемом (свыше 50 п.л.), своеобразным стилем, богатым, хотя порой и вычурным, английским языком, но и охватом материала, подтверждением чему может служить уже само оглавление книги. Первая часть труда «История» (с. 3—263) посвящена открытию рануйского письма, а также подробной истории его изучения во второй половине XIX—XX в. Вторая часть «Традиции» (с.265—376), в ней приводятся сведения о самих дощечках (собиратель, место хранения, год обнаружения), качестве надписей на них, о существовании на о. Пасхи знатоков письма. Третья часть «Тексты» (с.377—551) представляет вовсе не дешифровку, как от него ожидали, а описание и сверенные им лично прорисовки всех сохранившихся памятников рапануйского письма. Фишер, как пишет он сам во Введении, создал первое исследование о ронгоронго (к тому же на одном из «мировых» языков), которое отражает всю классическую историю рапануйского письма, его традиции и тексты, притом таким образом, чтобы изложение было наиболее «традиционным». Однако книга, заявленная как «дешифровка», таковой вовсе не является – фактически она повторяет на новом этапе труд Т. Бартеля [1958], в расширенном и уточненном (но не улучшенном) виде. Появление своего труда, «подобного которому до сих пор не было», Фишер объясняет тем, что для этого потребовалась особо серьезная лингвистическая подготовка, знание ронгоронго, а также специальной литературы на рапануйском, английском, немецком, испанском, русском и некоторых других европейских языках. Поэтому ее можно отнести к разряду «энциклопедических»: в ней даны исчерпывающие сведения о дощечках и их собирателях, а также пересказаны выводы тех исследователей, которые внесли свою лепту (пусть весьма скромную) в изучение этой сложнейшей проблемы современной филологии и этнологии. К сожалению, исторические сведения о дощечках кохау ронгоронго, о рапануйском письме, о попытках изучения дощечек, растворяются в довольно подробных очерках о собирателях дощечек и ученых, перемежаясь с их биографиями и сведениями, порой не имеющими никакого отношения к проблеме ронгоронго. Поэтому четкую и по возможности полную картину сбора этих ценнейших памятников и их изучения, составить довольно трудно. В монографии дается обзор огромного числа работ (книг, статей, заметок), опубликованных со времени открытия ронгоронго до наших дней. Читатель знакомится (в изложении С.Фишера) почти со всеми публикациями по рапануистике вообще и ронгоронго в частности (независимо от их научной ценности), что, несомненно, окажет помощь начинающим океанистам, но сложившиеся серьезные ученые будут все же использовать первоисточники, а не рефераты. К тому же многие работы безвозвратно устарели и имеют определенную ценность лишь для историка науки. Особой главой в первой части книги выделена «Санкт-Петербургская школа», в которой анализируются работы Б.Г.Кудрявцева и Д.А.Ольдерогге, Ю.В.Кнорозова и Н.А.Бутинова, А.М.Кондратова, а также мои. Точнее, речь идет о тех сотрудниках ЛО ИЭ АН СССР (ныне МАЭ РАН), которые в 1950-х годах занимались изучением рапануйского письма под руководством Ю.В. Кнорозова, создавшего позднее, уже в 60-е годы, Группу этнической семиотики. «Хотя русские рано влились в современное методологическое изучение ронгоронго, — пишет С. Фишер (с. 190), — но их первые шаги были незначительными, изолированными и во многом далекими от того, что делалось на Западе, например, А.Метро». В действительности же именно русские ученые в своих исследованиях письма о.Пасхи оставили далеко позади зарубежных исследователей. Даже молодой (еще школьник) Б.Г.Кудрявцев, открывший параллельность текстов, записанных на трех дощечках (большой и малой санкт-петербургских и большой из Сантьяго) сделал больше в этом отношении (и, кстати, раньше), чем известный ученый А.Метро, отметивший лишь параллельные отрывки на одной дощечке. Именно в эти годы Кнорозов первым разработал и обосновал новый подход к изучению древних систем письма, создал теорию и методологию изучения древних иероглифических (морфемно-силлабических) письменностей. Зарубежные ученые до сих пор не в состоянии понять всю глубину выводов его теории и поэтому не могут ею воспользоваться. А у нас она принесла свои плоды. Кнорозовым было дешифровано письмо майя, протоиндийское; позднее мне удалось дешифровать и рапануйское письмо. Коснемся, кстати, еще двух досадных ошибок: напрасно Фишер пишет о том, что статьи Ольдерогге, якобы, были написаны Михаилом Константиновичем Кудрявцевым, которого Фишер почему-то называет двоюродным братом Б.Г.Кудрявцева, тем самым М.К.Кудрявцевым, видным индологом, доктором исторических наук Института этнографии. М.К.Кудрявцев был однофамильцем Б.Г.Кудрявцева и никакого отношения к изучению рапануйского письма не имел. Хорошо известный в мировой науке крупный ученый-африканист, знакомый со многими системами письма, Д.А.Ольдерогге вообще не нуждался в помощнике для написания подобных небольших статей посвященных наследию Б.Г.Кудрявцева. Вместе с тем весьма лестно, что Фишер неоднократно высоко оценил вклад в изучение рапануйского письма русского ученого; в сущности первого этнографа и антрополога занимавшегося народами Океании Н.Н.Миклухо-Маклая. Однако в своих собственных выводах о ронгоронго Фишер допускает ряд промахов. По мнению Фишера, благоприятные условия для создания письма ронгоронго сложились лишь после окончания описанной в легендах войны между туу и хоту ити, т.е. накануне визита на о.Пасхи французского мореплавателя Ж.Ф.Лаперуза в 1786 г. Самое раннее указание на существование артефактов со знаками письма, по мнению Фишера (с.8), встречается у Л.Хорриса, художника, в 1816 г. плававшего на корабле «Рюрик» вместе с О.Е.Коцебу. Речь идет о рисунке, на котором изображен вождь, держащий палицу, украшенную резьбой. Отметим, однако, что наличие подобно свидетельства о существовании некоего артефакта в 1816 г. не доказывает и не опровергает факта существования на о. Пасхи письма на протяжении длительного времени до 1816 г. Более того, не всякое изображение на предметах материальной культуры может считаться знаком письма: в большинстве своем такие рисунки (цветной землей) или гравированные, служили опознавательным знаком владельца, наподобие тамги, и не соотносились с речью, языком. Первым же своеобразным толчком к созданию местного письма, послужила, по мнению Фишера (с.З—7), встреча аборигенов о. Пасхи с испанским адмиралом Филипе Гонсалесом, корабли которого подошли к острову в 1770 г. Под обращением к испанскому королю Карлу III несколько островитян (вожди) поставили свои «подписи» в виде птицы, головы лангуста и других сигнатур, воспроизводящих, видимо, знаки их татуировки. Судя по отчетам членов экспедиции Гонсалеса, рапануйцы, поставившие под обращением свои «подписи», вряд ли понимали смысл своих действий. Встреча с испанцами, считает Фишер, и заставила рапануйцев задуматься над созданием своего местного письма (странно, почему они не задумались о других, более насущных благах цивилизации?!). Согласно Фишеру, рапануйское письмо ронгоронго возникло в конце XVIII в. под влиянием европейцев вскоре после посещения о.Пасхи экспедициями Гонсалеса и Лаперуза, и, следовательно, достигло своего расцвета за каких-нибудь 70 лет. Известно, что конец 1850-х—начало 1860-х годов (в частности, 1862 г.) были эпохой расцвета ронгоронго, а также школ, в которых обучались будущие знатоки письма. Но возникло рапануйское письмо гораздо ранее, не позднее XVIII в., кстати, наскальные рисунки, послужившие источниками пиктографии, датируются XV—XVI вв. К этому же времени должны быть отнесены и истоки иероглифического письма. Сколь бы талантливы ни были рапануйцы, за какие-нибудь 70 лет с небольшим (в течение жизни трех поколений, как утверждает С. Фишер на с.557), они не смогли бы достичь таких успехов в создании своей уникальной письменности, до сих пор поражающей всех, кто знакомится с дощечками кохау ронгоронго. Для ронгоронго характерны не только достаточно установившийся репертуар знаков и графем, но и хорошо отработанная манера письма, гармоничная форма знаков, многие из которых выполнены округлыми, плавными линиями; простые знаки, соединяясь, составляют более сложные, также соразмерные и гармоничные. В сущности, большинство знаков на сохранившихся дощечках кохау ронгоронго отличаются совершенством формы, а ведь знатоки письма вырезали знаки и целые тексты на досках твердого дерева примитивным инструментом. На всех классических дощечках нет ни одной грубой, рубленной линии. Отметим попутно, что нам, людям XX в., много лет изучающим эту письменность и имеющим некоторую склонность к рисованию, не всегда удается при копировании знаков ронгоронго карандашом на бумаге передать в полной мере их красоту и соразмерность. Столь совершенное письмо отрабатывается веками. Кстати рапануйскому письму намного уступают письменности, созданные в XIX в. другими народами мира. В этом легко убедиться полистав известную книгу немецкого ученого И.Фридриха «История письма» [М., 1979], на которую ссылается и С.Фишер. Заметим, Фишер забывает и о том, что письменность представляет собой социальный феномен, она вызывается к жизни потребностями социума, находящегося на достаточно высокой ступени развития. Дошедшие до нас дощечки ронгоронго созданы разными мастерами, но манера гармоничного письма прослеживается фактически почти на всех дощечках. Это явно доказывает существование на о. Пасхи не только школ специалистов, но и развитой традиции и многолетней практики на протяжении времени, гораздо большего, чем 7—8 десятилетий. Вторая часть книги Фишера невелика, по сравнению с первой и третьей частями, но весьма насыщена разнообразными сведениями, необходимыми для тех, кто интересуется проблемой ронгоронго или хочет посвятить себя ее изучению. Он подробно останавливается на терминах, относящихся к письму ронгоронго, их вариантах, в зависимости от источника и времени записи их исследователями со слов местных жителей, на названия дощечек и имена информантов. Сведения об информантах разбросаны также по всей книге. Основываясь на рассказах рапануйцев (в том числе записях, сделанных с их слов в наше время), а также на выводах ученых, прежде всего Т.Бартеля, Фишер пытается охарактеризовать круг жанров и тем, представленных, по его мнению, на дощечках кохау ронгоронго. Он подробно останавливается на древних песнопениях и, в частности, на самом известном в домиссионерское время «Э Тимо те Акоако», предлагая его реконструкцию и перевод. Фишер придерживается мнения о том, что его исполняли мальчики школ ронгоронго, достигшие половой зрелости, обращаясь к девушкам-неру из знатных рапануйских семей. Это была первая песня, которую ученики заучивали наизусть, перед тем как приступить к более серьезным занятиям. Отдавая должное прекрасному знанию Фишером современного рапануйского языка, удивляешься его достаточно вольному обращению с этим, явно древним, текстом и, как следствие, весьма надуманному переводу его. «Э Тимо» — не любовная песнь учеников школы ронгоронго (с.311—313), а нечто вроде словаря знаков. Попытка показать это была сделана мною еще в 1970-х годах. К тому же, имея дело с уникальным письмом ронгоронго, определение содержания того или иного текста по характеру знаков или по каким-то косвенным сведениям до его дешифровки не только нецелесообразно, но и может завести исследователя в тупик — в этом я сама, увы, не раз убеждалась на опыте. Содержание становится ясным по мере дешифровки и чтения текста. С.Фишер априори решает и проблему языка текстов ронгоронго. По его мнению, язык надписей ронгоронго не может быть ни древним рапануйским языком, унаследованным жрецами, ни старым рапануйским языком аборигенов первой половины XIХ в. Это язык, на котором говорили, по мнению Фишера Уре Вае Ика, Те Хаха, Капиера. Томеника и другие, хорошо известные нам по научной литературе рапануйские информанты. Это тот самый язык, который сохранился в старых мифологических и фольклорных записях, сделанных на о. Пасхи во второй половине XIX—первой половине XX в. И хотя на этом языке рапануйцы уже не говорят, как пишет Фишер, знающий об этом по опыту своего посещения острова в начале 1990-х годов, но он все же доступен и понятен. В таком случае совсем непонятно, почему же ученые, включая самого Фишера, не в состоянии перевести тексты ронгоронго. Объяснить это можно лишь тем, что эти тексты являются гораздо более древним памятником, чем считает Фишер, написаны они на языке, сильно отличающемся от того, которым хорошо владеет Фишер, и который еще помнят современные рапануйцы, включающем большое число «ребусов», и поэтому являющимся ларчиком с секретом. Фишер справедливо отмечает, что нет оснований считать, что письмо ронгоронго было принесено откуда-то извне в далекие времена на остров Пасхи: оно создано самими рапануйцами в далеком прошлом и представляет собой последний взлет рапануйской культуры. Однако, как считает автор, дощечки со знаками существовали при жизни трех поколений рапануйцев, не более: с начала XIX в. до 1860-х годов. Аборигены острова Пасхи сами создали свое, к тому же уникальное письмо — «рапануйское по морфологии и функции», но идея его была принесена в постконтактный период (это не раз подчеркивается Фишером — с. 129, 373) иностранными визитерами или кем-либо из рапануйцев, побывавших с европейскими кораблями на других островах. жүктеу/скачать 0.71 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|