I прикладные аспекты иностранных языков

Особенности языковой картины мира и менталитета жителей стран Европы

Понятие языковой картины мира включает две связанные между собой, но различные идеи: 1) что картина мира, предлагаемая языком, отличается от «научной» (в этом смысле употребляется также термин «наивная картина мира») и 2) что каждый язык «рисует» свою картину, изображающую действительность несколько иначе, чем это делают другие языки. Реконструкция языковой картины мира составляет одну из важнейших задач современной лингвистической семантики. Исследование языковой картины мира ведется в двух направлениях, в соответствии с названными двумя составляющими этого понятия. С одной стороны, на основании системного семантического анализа лексики определенного языка производится реконструкция цельной системы представлений, отраженной в данном языке, безотносительно к тому, является она специфичной для данного языка или универсальной, отражающей «наивный» взгляд на мир в противоположность «научному». С другой стороны, исследуются отдельные характерные для данного языка (лингвоспецифичные) концепты, обладающие двумя свойствами: они являются «ключевыми» для данной культуры (в том смысле, что дают «ключ» к ее пониманию) и одновременно соответствующие слова плохо переводятся на другие языки: переводной эквивалент либо вообще отсутствует (как, например, для русских слов тоска, надрыв, авось, удаль, воля, неприкаянный, задушевность, совестно, обидно, неудобно), либо такой эквивалент в принципе имеется, но он не содержит именно тех компонентов значения, которые являются для данного слова специфичными (таковы, например, русские слова душа, судьба, счастье, справедливость, пошлость, разлука, обида, жалость, утро, собираться, добираться, как бы).

Язык, как известно, является исключительным атрибутом человека. Одновременно человек является центральной фигурой на той картине мира, которую рисует язык. Как показали исследования последних десятилетий, семантическая система языка основывается на принципе антропоцентризма: чтобы описать размер, форму, температуру, положение в пространстве, функцию и другие свойства предметов, язык в качестве точки отсчета использует человека. В зависимости от обстоятельств человек в языке фигурирует как субъект речи (говорящий), субъект сознания, восприятия, воли, эмоций и т.д. и даже просто как физическое тело, имеющее определенное строение (лицо, голову, ноги и т.д.) и занимающее определенное положение в пространстве. Фигура человека говорящего является центральной для категорий времени и модальности. Но не менее важную роль играет фигура человека и в лексике, в том числе предметной. В статье Образ человека по данным языка Ю.Д.Апресян на основании анализа обширного круга лексики, описывающей действия и состояния человека, предлагает следующее его описание.

Человек в языковой картине мира предстает, прежде всего, как динамичное, деятельное существо. Он выполняет три различных типа действий – физические, интеллектуальные и речевые. Ему свойственны определенные состояния – восприятие, желания, знания, мнения, эмоции и т.п. Наконец, он определенным образом реагирует на внешние и внутренние воздействия. Каждым видом деятельности, типом состояния или реакции ведает своя система, которая локализуется в определенном органе. Почти всем системам соответствует свой семантический примитив (т.е. элементарная, неразложимая единица семантического метаязыка, из которых строятся толкования). Таких систем в человеке восемь.

1) Физическое восприятие (зрение, слух, обоняние, вкус, осязание) – то, что обозначается словом чувства в одном из его значений. Семантический примитив – 'воспринимать'.

2) Физиологические состояния (голод, жажда, желание = 'плотское влечение', большая и малая нужда, боль и т.п.). Они локализуются в разных частях тела. Семантический примитив – 'ощущать'.

3) Физиологические реакции на разного рода внешние и внутренние воздействия. Реагируют различные части тела (лицо, сердце, горло) или тело в целом.

4) Физические действия и деятельность. Они выполняются определенными частями тела (руками, ногами) или телом.

5) Желания. Простейшие из них, связанные с удовлетворением физиологических потребностей, локализуются в теле, «окультуренные» желания, связанные с удовлетворением идеальных потребностей, – в душе. Последние, составляющие большинство, реализуются с помощью воли, деятельность которой корректируется совестью. Семантический примитив – 'хотеть'.

6) Интеллектуальная деятельность и ментальные состояния. Интеллектуальная деятельность локализуется в сознании (уме, голове) и выполняется ими же. Семантические примитивы – 'знать' и 'считать'.

7) Эмоции. Эмоции делятся на низшие, общие для человека и животного (страх, ярость, удовольствие), и высшие, свойственные только человеку (надежда, стыд, восхищение, чувство вины). Эмоции локализуются в душе, сердце и груди. Семантический примитив – 'чувствовать'.

8) Речь. Семантический примитив – 'говорить'.

Каждая система имеет определенную внутреннюю организацию; с другой стороны, системы взаимодействуют и образуют определенную иерархию.

Эмоции – одна из наиболее сложно организованных систем человека. Исследованию эмоций и их изображению в языке посвящено много работ (В.Ю.Апресян, Ю.Д.Апресян, Н.Д.Арутюнова, А.Вежбицкая, Анна А.Зализняк, Л.Н.Иорданская, И.Б.Левонтина и др.). Анализ обширного языкового материала позволяет говорить о том, что в наивной модели внутреннего мира человека эмоции предстают в виде «сценариев», в развитии которых выделяются следующие фазы.

1) Первопричина эмоции – обычное физическое восприятие или созерцание некоторого положения вещей. Так, например, нас злит то, что мы непосредственно воспринимаем, а возмущать могут и такие факты, сведения о которых мы получили из вторых рук.

2) Непосредственная причина эмоции – как правило, интеллектуальная оценка этого положения вещей как вероятного или неожиданного, как желательного или нежелательного. Роль этого фактора в возникновении эмоций была впервые указана еще Б.Спинозой и с тех пор отмечалась всеми исследователями. Причиной положительных эмоций (радости, счастья, любви, надежды, восхищения и т.п.) является наша интеллектуальная оценка каких-то событий как желательных, а причиной отрицательных эмоций (тоски, горя, ненависти, возмущения, отчаянья и т.п.) – оценка каких-то событий как нежелательных. Внутри каждого класса происходит более тонкая дифференциация: оценка может быть более рациональной (как, например, в «сожалеть») или более непосредственной (как, например, в «раскаиваться»), оценка может быть обращена на другое лицо или на самого субъекта (так, «обижаться» можно только на другого, «сокрушаться» можно только по поводу собственных неудач, а «досадовать» или «огорчаться» – по любому поводу) и т.д.

3) Собственно эмоция, т.е. состояние души, обусловленное положением вещей, которое человек воспринял или созерцал, и его интеллектуальной оценкой этого положения. Оно обычно описывается в терминах: «положительное эмоциональное состояние» и «отрицательное эмоциональное состояние». Что касается более точного определения, то собственно языковые данные не обеспечивают такой возможности, так как качество переживания изображается в языке либо метафорически (путем сравнения с явлениями физического мира: «раздавлен горем», «поддался унынию»), либо метонимически (через физические симптомы: «позеленел от злости», «похолодел от страха»). В лингвистических описаниях значение эмоциональных слов описывается через соотнесение с «типичной ситуацией» возникновения данной эмоции у «среднего человека»; сама типичная ситуация характеризуется той или иной оценкой некоторой ситуации. Метафоричность в языковом представлении эмоций является столь неотъемлемым их свойством, что была сделана попытка сохранить эту метафору в семантическом описании. В работе В.Ю.Апресян и Ю.Д.Апресян было предложено понятие «телесной метафоры души», позволяющее идентифицировать эмоции на основании сходства симптоматики определенных физиологических и эмоциональных состояний.

Соответственно, в толкование вводится компонент: 'душа человека чувствует нечто подобное тому, что ощущает его тело, когда человек находится в таком-то физическом состоянии'; таким образом, формулируются толкования для четырех эмоций, основанные на таком уподоблении: страх – холод, страсть – жар, жалость – боль, отвращение – неприятный вкус.

4) Обусловленное интеллектуальной оценкой или собственно эмоцией желание продлить или пресечь существование причины, которая вызывает эмоцию. Так, в состоянии страха человек стремится прекратить воздействие на себя нежелательного фактора и для этого готов спрятаться, сжаться и т.п. В состоянии радости, наоборот, человек хочет, чтобы положительный фактор продолжал на него действовать.

5) Внешнее проявление эмоции, которое имеет две основных формы: а) неконтролируемые физиологические реакции тела на причину, вызывающую эмоцию или на саму эмоцию: поднятие бровей в случае удивления, сужение глаз в случае гнева, бледность от страха, пот от смущения, краска на лице от стыда и т.п.; б) до какой-то степени контролируемые двигательные и речевые реакции (бегство в случае страха, агрессия в случае гнева и т.п.).

Помимо деления на первичные (базовые) и вторичные (окультуренные), эмоции делятся также на более и менее стихийные (в которых, соответственно, преобладает чувство или интеллектуальная оценка), более и менее интенсивные. Более стихийные эмоции концептуализуются как враждебная сила, физически овладевающая человеком, подчиняющая его себе. Так, страх охватывает человека, сковывает, парализует его; зависть пожирает, тоска наваливается, ревность мучает. Более интеллектуальные эмоции, даже очень сильные, не вызывает подобных образов.

Интересен тот факт, что языковые картины различных народностей отличаются друг от друга. Например, Французы говорят: «bon appetit» – хорошего аппетита, съешьте побольше, все перепробуйте, американцы: «enjoy your meal» – получите свое удовольствие, а русские: «Кушайте на здоровье». Потому что сама идея удовольствия чужда русской жизни, выживание ей родственнее.

К этому можно добавить только, что французское Bon appetit! – это фактически то же самое, что английское Enjoy your meal!, а именно пожелание получить максимум удовольствие от еды – в отличие от русского. Ешьте на здоровье! При этом существенно, что идея здоровья появляется также в одной из основных русских этикетных формул – Здравствуй! в отличие от пожелания «хорошего (т.е. приятного и/или удачного) дня», выступающего в той же функции во многих европейских языках – ср. франц. Bonjour! или нем. Guten Tag! Русское приветствие представляет собой пожелание оставаться в рамках нормы, не выходить за «нижний» ее край (здоровье – залог нормального существования и вообще жизни; здравствовать – значит «жить, быть живым, существовать») – в то время как приветствие типа Bonjour! предлагает адресату нечто большее. Заметим, что идея, заложенная в формуле типа Bonjour!, является для европейских языков вполне живой: фразу типа Je vous souhaite une très bonne journée («Я вам желаю очень хорошего дня») можно встретить даже на автоответчике. Таким образом, различие этикетных формул в разных языках имеет под собой определенную концептуальную основу.

В большинстве европейских стран день структурируется «обеденным перерывом», который носит универсальный характер и расположен в интервале от 12-ти до 2-х. Время суток до этого перерыва (т.е. от полуночи до полудня) называется «утро». Часть времени после этого перерыва и приблизительно до конца рабочего дня имеет специальное название, точного эквивалента которому в русском языке нет (франц. après-midi, англ. afternoon, нем. Nachmittag, итал. pomeriggio). В некоторых контекстах это слово может быть переведено как после полудня, послеполуденный; в других наиболее близким переводным эквивалентом здесь является просто слово день. Так, итальянской фразе Ci vediamo domani nel pomeriggio соответствует Давай встретимся завтра днем, хотя французскому Il a dormi tout l'après-midi не равно Он проспал весь день. Иногда европейскому «послеполудню» соответствует русское вечер: Хирург принимает по четным числам утром, по нечетным – вечером (при этом «утренний» прием может продолжаться с 10-ти до 2-х, а «вечерний» – с 2-х до 6-ти); на конференции séance du matin соответствует утреннему заседанию, а séance de l'après-midi – вечернему заседанию.

Обратимся теперь к другим языкам. Русским словам «обидеться», «обида» может быть сопоставлено два ряда терминов. С одной стороны, это слова: англ. to offend, offence, франц. offenser, offense, нем. beleidigen, Beleidigung, значение которых более точно соответствуют русскому оскорбить, оскорбление. С другой стороны, во многих языках имеются слова со значением нанесения физического ущерба, у которых есть производное значение, близкое к русскому обидеть, напр.: англ. to hurt, to wound (smb.'s feelings), франц. blesser – ср. русское ранить в переносном значении. Сюда же, по-видимому, следует отнести немецкое kränken, Kränkung (от krank 'больной'). Так или иначе, концепт, который можно было бы сопоставить обиде в европейских языках, является для них периферийным, доказательством чему является тот факт, что ни одно из перечисленных выше слов не вошло в списки основных имен эмоций, рассматривавшихся в соответствующих специальных работах. Между тем для русского языка слова «обида» и «обидеться» являются весьма частотными, а соответствующая эмоция – весьма существенной для русского языкового сознания.

Название исторических французских провинций отражают особенности местного характера. Faire une lessive de Gascon – надевать грязное белье наизнанку, пускать пыль в глаза. Белье выворачивалось наизнанку, чтобы спрятать пятна и грязь на лицевой стороне одежды. Выражение это показывает, насколько ленивыми и изворотливыми считались гасконцы когда-то. Но это мало, гасконец, по- французским меркам, не только ленив, он еще хвастун и враль: garde- toi d’un Gascon ou Normand, l’un hable trop et l’autre ment – берегитесь гасконца и нормандца, один хвастун, а другой враль. Une histoire de Gascon – враки.

Для русских же гасконец накрепко связан с именем любимого литературного героя Александра Дюма – д’Артаньяна, смелого, отважного, верного в дружбе и любви. Особенности характера и литературной судьбы д’Артаньяна несомненно отражают отношение французов к гасконцам.

Нормандия для француза также окрашена в свои, особые цвета: le cadet de Normandie – младший сын типа Ивана-дурака. Plus qu’il n’y a de pommes en Normandie- сколько душе угодно (как собак нерезаных). Невозможно объяснить французу, каким образом русские нерезаные собаки связаны с количеством яблок в Нормандии. Попутно следует отметить, что очень большое количество народу в русском языке определяется выражением «яблоку негде упасть».

А «упасть в яблоки» – tomber dans les pommes— потерять сознание. La reponse de Normand! – уклончивый ответ. Repondre en Normand – не сказать ни да, ни нет. Faire le trou normand! – выпить стаканчик вина между двумя блюдами. Названия французских исторических провинций также нашли отражение в языке – le cousin a la mode de Bretagne, un oncle a la mode de Picardie – седьмая вода на киселе.

Названия французских городов, известных и неизвестных, встречаются во многих устойчивых словосочетаниях, которые иногда необходимо комментировать. Приведем несколько примеров. Envoyer a Niort – послать подальше. L’oeil a la Montmorency – слегка косящий взгляд. C’est l’or de Toulouse qui lui coutera bien cher – ему от этого все равно проку (толку) не будет. Monsieur de Lyon (de Paris) – палач. Avoir un pied parisien – быть истинным парижанином. Города могут быть не только французскими. Le chemin de Damas – дорога в Дамаск, путь, на котором человек находит свое призвание. avoir les nerfs a Berlin – быть очень раздраженным и раздосадованным.