Тема № 1. Общие закономерности развития современной литературы

В современной отечественной прозе происходит разделение на множество взаимодействующих направлений и течений, характеризующихся неоднородностью идеологических и эстетических установок. Реалистические принципы осложняются достижениями иных художественных методов и корректируются с учетом механизмов создания текста, выработанных в поэтике модернизма и постмодернизма. На рубеже 1980-х – 1990-х гг. традиционный реализм был подвергнут серьезным испытаниям, так как под сомнения ставился долгое время оставшийся неоспоримым его авторитет. Вместе с тем реалистическая литература занята поиском новых путей своего развития и обновления. В рамках реалистического направления появляются различные художественные системы: «традиционный» реализм (О. Николаева, М. Кураев, В. Алфеева), «сентиментальный» реализм (А. Варламов, А. Слаповский, Л. Улицкая, Л. Бежин), «романтический» и экзистенциальный реализм (О. Ермаков, А. Курчаткин, В. Маканин). Включение в реалистические произведения элементов фантастического, мистического приводит к необходимости по-новому определить литературное направления. Возникают новые определения реалистической прозы, такие как «постреализм», «трансметареализм», «новый реализм», которыми характеризуются произведения В. Маканина, И. Полянской, А. Кима, М. Бутова, О. Славниковой.

Усложненные формы прозаических текстов требуют описания жанрово-стилевых особенностей современной литературы. Так, в отечественной прозе 1990-х – 2000-х гг. актуализируются различные типы художественной условности, объединяемые в общую формацию условно-метафорической прозы (произведения А. Кима, Т. Толстой, В. Пелевина).

В начале 1990х гг. активно развивается литература постмодернизма, претендующая занять место магистрального направления в общем потоке современной литературы. Сформировавшаяся в рамках «другой прозы» 1980-х гг. и андеграундной литературы «самиздата», постмодернистская эстетика в качестве ведущего художественного принципа декларирует отказ от ценностного отношения к миру. Основными текстопорождающими механизмами у писателей постмодернистской направленности становятся интертекстуальность, ирония, игра культурными кодами. Наиболее ярко эти черты просматриваются в творчестве Вик. Ерофеева, В. Пелевина, В. Сорокина, Т. Толстой, Е. Попова, А. Королева, Дм. Галковского, Ю. Коваля, В. Шарова и других.

В последние годы наблюдается некоторые изменения в постмодернистской литературе, связанные с возвращением литературы к аксиологии. Писатели-постмодернисты начинают выстраивать собственные иерархии ценностей, возвращая литературе глубокое духовное измерение (например, романы «Быть Босхом» А. Королева, «След в след» В. Шарова, «День опричника» В. Сорокина).

Кроме того, необходимо учитывать, что один и тот же писатель может выступать в качестве представителя различных художественных течений: как реалист, как концептуалист, как метафорист и т. д. (например, В. Сорокин или Л. Петрушевская).

Разнообразие эстетического поиска характеризует современную поэзию. Особое влияние на формирование сегодняшней поэтической парадигмы принадлежит неофициальной поэзии 1960-х – 1980-х гг., творчеству И. Бродского, лирике концептуалистов и метаметафористов, заявивших о себе в 1980-е годы и продолжающих писать в настоящее время. Общей чертой современной российской поэзии является ориентация на русскую и мировую поэтические традиции и осмысление их в новаторских формах.

На рубеже XX – XXI вв. появляются новые произведения в отечественной драматургии. Оригинальность поэтики и решения драматического конфликта отличает пьесы таких авторов, как Л. Петрушевская, Н. Садур, Н. Коляда, М. Курочкин, И. Вырыпаев, Е. Исаева, братья О. и В. Пресняковы, Е. Гришковец.

Особое значение в общей картине литературной жизни последних 15-ти лет получает массовая литература, ориентированная на индустрию развлечений, не претендующая на глубину содержания и оригинальность художественных форм, но пользующаяся огромным спросом у читательской аудитории. Являясь в большей степени социально-психологическим, нежели эстетическим феноменом, массовая литература тесно взаимодействует с серьезной «высокой» литературой и способствует выработки новых художественных стратегий в целом.

В современном литературном процессе чрезвычайно возрастает роль литературной критики. Критика советского периода по своей направленности и характеру была явлением, обслуживающим государственные интересы и транслирующим официальные идеологические установки. С середины 1980-х гг. критика делится на отдельные группы, а позднее и голоса. Становится очевидным, что существуют действительно различные мнения о произведениях и происходящих в литературе изменениях, что возможным оказывается их несовпадение не только в деталях, но и в концептуальном осмыслении. Полемика вокруг новых литературных явлений и отдельных художественных текстов является существенной частью литературного процесса, оказывает влияние на писателей и на восприятие их произведений читателями.

Таким образом, русская литература на современном этапе своего развития представляет собой конгломерат разнообразных и равноправных эстетических установок, литературных направлений и течений, творческих индивидуальностей, которые находятся в постоянном, непрерывном диалоге друг с другом и с предшествующей литературой.
Тема № 2. Основные тенденции развития современной русской прозы.
Неоклассическая («традиционная») проза

Реалистическая проза 1990-х – 2000-х гг. основывается на стремлении постичь всю полноту связей между чел-ком и миром, что было свойственно и классическому реализму. Однако новая литература, наследующая традициям реалистического письма характеризуется признанием иррационального, подсознательного, что вместе с рациональным и историческим составляет сущность человеческого бытия. Реализм конца XX века продолжает основные традиции классического реализма – и Л. Толстого (А. Солженицын, В. Распутин, С. Залыгин, Л. Бородин, О. Николаева), и Ф. Достоевского (В. Астафьев, В. Маканин, Л. Петрушевская), и традицию Н. Гоголя и М. Салтыкова-Щедрина (В. Орлов, В. Крупин, Вяч. Рыбаков, В. Аксенов). Но в реалистических течениях современной прозы происходят сращения традиционных принципов и противоположных им элементов, взаимодействие разных эстетических начал. Доминирование какого-то из принципов метастиля определяет характер стилевого течения. Это позволяет ряду исследователей (М. Липовецкий, Н. Лейдерман) применительно к творчеству таких писателей, как В. Маканин и Л. Петрушевская, говорить о возникновении литературы постреализма.

В современной неоклассической (постреалистической) прозе происходит смещение акцентов с изображения объективной реальности на раскрытие глубинных процессов, протекающих во внутреннем мире человека, где микрокосм помещается в центр повествования, вырастая до масштабов макрокосма. Это приводит к проникновению в традиционную реалистическую поэтику элементов иных художественных методов и систем (например, сентиментализма, романтизма, модернизма). Принципы письма, не свойственного реализму, проявляются как генетическая память «чужого» метода. Структура текста трансформируется таким образом, что однозначное отнесение его к тому или иному литературному направлению оказывается затруднительным.

Характерное для психологического типа неоклассической прозы внимание к мотивации поступков и внешних проявлений внутреннего состояния персонажа часто перерастает в повышенный культ эмоционального отношения к миру, то есть приобретает черты сентиментализма. «Сентиментализму» реализму присущи нравственно-этический максимализм, утверждение ценностного принятия бытия, обострение эмоционального плана человеческого существования. Героем таких произведений, чаще всего, оказывается личность, открытая миру, живущая в большей степени чувством, нежели рассудком. В структуру текста часто включаются записки, истории из прошлого, воспоминания юности (например, «Медея и ее дети» Л. Улицкой, «Здравствуй, князь!» А. Варламова, «Усыпальница без правил. Записки сентиментального созерцателя» Л. Бежина, «Цыганка» Д. Рубиной). Сам материал дискурсивен по отношению к настоящему героя. Реконструкция прошлого, интроспективность взгляда оказывается пронизанной ностальгическими мотивами, обусловленными признанием необратимости времени. Герой в сентиментальной реалистической прозе существует в двух пространственных системах: одна – современная его физическому бытию, другая – истоки нынешнего состояния и мироощущения. Жизнь прослеживается от детских впечатлений до болевых точек современного мира. Переживаемый мир прошлого часто оказывается более существенным или равноценным миру настоящего. Основой здесь является четкая телеологическая установка – воссоздать чувственный мир личности как бытие в противовес умопостигаемому внешнему миру как не-бытию или недо-бытию, ломающему истинную жизнь и судьбу героя. Данные принципы миромоделирования четко просматриваются, например, в творчестве А. Слаповского («Анкета», «День денег», «Я – не я»).

Иным вариантом совмещения в пространстве текста различных эстетических установок является «романтический» реализм, как правило, осложненный экзистенциальной проблематикой. Одним из основных признаков такой прозы становится экспрессивность повествования («Крещение, «Знак зверя» О. Ермакова), повышенный лиризмом («Цыганское счастье», «Водолей над Одессой» И. Митрофанова). Нравственная позиция автора выражается через субъективную оценку героя, который находится в конфликтных отношениях с действительностью. Психологическая многомерность характера здесь заменяется изображением доминантной стихии-страсти, владеющей человеком и определяющей все его поведение и ощущения. Причем такой характер тесно связан с ситуацией: не герой владеет и управляет обстоятельствами, а обостренное чувство бытия диктует его поступки. Экзистенциальное ощущение страха, вины или стыда замыкает мир героя на собственных переживаниях. Внешний враждебный мир предстает в качестве непреодолимой неизбежности, существование в которой раскрывает подсознательные процессы душевной и духовной жизни человека, позволяя ему лучше познать собственное «я». Подобные механизмы взаимодействия внутреннего мира героев и реальности, в которую они погружены, характеризуют прозу В. Маканина («Лаз», «Стол, покрытый сукном и с графином посередине», «Повесть об удавшейся любви», «Кавказский пленный» «Андеграунд, или Герой нашего времени»), А. Курчаткина («Записки экстремиста», «Солнце сияло»), А. Просекина («Выродок»). В этих произведениях актуализируется не только и не столько психологический облик героя, сколько экзистенциальная ситуация, в которую он помещен и которая способствует проникновению в глубины его подсознания.

В современной российской прозе последних лет совмещение признаков различных художественных систем становится основным механизмом конструирования универсума. Так, в романах В. Шарова («Воскрешение Лазаря», «След в след»), М. Шишкина («Взятие Измаила», «Венерин волос»), О. Славниковой («Стрекоза, увеличенная до размеров собаки») типологические черты реалистического письма соединяются с принципами, выработанными в поэтике постмодернизма, а также осложняются элементами сентименталистской и романтической эстетики. Такая тенденция в развитии отечественной прозы позволяет говорить о возникновении новой, постреалистической, поэтики, основой которой является синтез и переосмысление опыта всей предшествующей русской литературы.

Условно-метафорическая проза в реальной жизни обнаруживает абсурд и алогизм, в обычном ее течении угадывает катастрофические парадоксы. Здесь используются фантастические допущения, испытания действующих лиц необыкновенными возможностями, инфернальными соблазнами, чтобы точнее и ярче показать сущность реальности, скрытой за условностью форм и приемов. Условность не противоречит реалистической основе, а служит средством концентрации авторской концепции жизни.

Этому литературному направлению не свойственна психологическая объемность характеров. Здесь изображаются надындивидуальное или внеиндивидуальное процессы человеческого бытия. Даже в случае, когда герои обладают какими-то только им присущими особенностями, как центральные персонажи романа-притчи А. Кима «Отец-Лес» Николай, Степан и Глеб Тураевы, их индивидуальность воплощает не столько характер, сколько определенную философскую идею. Герой может быть и вовсе лишен психологической определенности и выступать как знак некой идеи. Так, в романе В. Пелевина «Жизнь насекомых» антропоморфные насекомые моделируют ряд универсальных поведенческих ситуаций, присущих российской действительности 1990-х гг. Принцип художественного воплощения действительности выражается в ориентации на формы вторичной условности. В условно-метафорической прозе используется несколько видов условности:

1. В сказочном типе условности смысловая означенность персонажей, предметов или ситуаций сказки часто наполняется современными смыслами, происходит актуализация сюжета. Нереальным толчком к дальнейшему вполне реальному развороту событий может являться чудо. («Альтист Данилов» В. Орлова). В сказочном типе условности обязательна простота: четкое развитие сюжета, не прерывающиеся и ничем не разбиваемые линии персонажей. Создавая сказочный мир, автор в то же время обнажает его условный характер. Установка на вымысел заключается в том, что и автор, и читатель как бы заранее признают, что за вымыслом стоит обычная реальность. Здесь происходит сочетание традиционно сказочного и социального или реально-бытового («Кролики и удавы» Ф. Искандера).

2. В мифологическом типе условности воссоздаются глубинные архетипические структуры сознания (нарушаются причинно-следственные связи, совмещаются различные типы пространства и времени, обнаруживается двойниковый характер персонажей). В ткань произведения могут включаться самобытные пласты национального сознания, сохраняющего мифологические элементы («Пегий пес, бегущий краем моря», «И дольше века длится день» Ч. Айтматова), могут воспроизводиться мифологические образы античности («Белка», «Лотос», «Поселок кентавров» А. Ким).

3. Фантастический тип условности предполагает своеобразную проекцию в будущее или в какое-то замкнутое, отгороженное от остального мира пространство реальности, преображенной социально, нравственно, политически и т.д. Особенно ярко это проявляется в жанре антиутопии, представленном в таких произведениях, как «Лаз» и «Долог наш путь» В. Маканина, «Новые Робинзоны» Л. Петрушевской «Кысь» Т. Толстой, «Записки экстремиста» А. Курчаткина. Фантастическая условность предлагает картину такой действительности, сгущенное изображение которой как бы само по себе порождает фантастические образы. В этом случае бытовые реалии могут сочетаться с фантастическими; возникает двоемирие – параллельное существование мистического, потустороннего и реальной действительности («Мир и хохот» Ю. Мамлеева, «Жизнь насекомых», «Желтая стрела», «Затворник и шестипалый» В. Пелевина, «Кысь» Т. Толстой).

В условно-метафорической прозе используются сюжетно-композиционные структуры притчи, параболы, гротеска, легенды. Приемы и формы притчи вообще характерны для прозы второй половины 20 века, ищущей выход к нравственным первоосновам человеческого существования, стремящейся к экономии средств выражения.
«Другая проза»

«Другая проза» – это общее название потока литературы, объединившего в 1980-е годы различных по своим стилистическим принципам и тематическим интересам авторов. К «другой прозе» относят написанные в 1980-е годы произведения таких писателей, как Т. Толстая, М. Палей, Л. Петрушевская, Евг. Попов, С. Каледин, М. Кураев, Г. Головин, Вик. Ерофеев, Ю. Мамлеев, В. Нарбикова, Вяч. Пьецух и др.

Объединяющим признаком «другой прозы» являлась оппозиционность официальной советской культуре, принципиальный отказ от следования сложившимся в литературе социалистического реализма стереотипам и идеологической ангажированности. В произведениях «другой прозы» изображается мир социально сдвинутых, деформированных характеров и обстоятельств. Одни писатели обращаются к проблеме автоматизированного сознания в законсервированном кругу существования (Т. Толстая, М. Палей), другие обращаются к темным, нередко принимающим чудовищную форму, процессам социальной, бытовой жизни (Л. Петрушевская, С. Каледин), третьи изображают существование человека в современном мире через призму культуры прошедших эпох (Евг. Попов, Вяч. Пьецух) или через восприятие исторических событий (М. Кураев).

Доминирующим признаком «другой прозы» оказывается внешняя индифферентность по отношению к какому-либо идеалу (нравственному, философскому, религиозному, политическому, социальному и т.п.). Авторская позиция здесь лишена четкого выражения, в результате чего возникает иллюзия «надмирности», создается эффект холодной объективности и непредвзятости или даже безразличия автора к идейным смыслам своего произведения. Писатели «другой прозы» принципиально отказываются от учительства, проповедничества, что традиционно отличало русскую литературу от других европейских литератур. Отказ от морализаторства приводит к разрушению диалогических отношений меду автором и читателем в нравственно-философском аспекте. Автор здесь изображает события и характеры, не давая изображаемому никакой этической оценки.

Авторы «другой прозы» придерживаются мысли, что жизненный хаос – это обратная сторона и прямое следствие лицемерия, наблюдаемого в частной и общественной жизни человека. Поэтому в большинстве их произведений в центре изображения находятся разрушенный быт и нравственный упадок, характеризующие существование современного общества. Абсурд здесь не является художественным приемом, он предстает как идея и суть самого мироздания. Абсурд вырастает из социальной, исторической, бытовой действительности, оказывается ее внутренним качеством и определяет ценностные ориентиры моделируемого в произведении универсума.

Не смотря на неоднородность текстов, объединяемых в «другую прозу», можно выделить несколько магистральных линий развития этой литературы. В рамках «другой прозы» существуют три основных течения: историческое, «натуральное», «иронический реализм».

В основе исторической линии находится осмысление событий истории, которые прежде имели однозначную политическую оценку, с позиции человека-в-мире, а не человека-в-истории. Целью таких произведений является понимание и переоценка исторических фактов, освобожденных от идеологических наслоений. Так, в повестях М. Кураева «Капитан Дикштейн» и «Ночной дозор» история России понимается как личная экзистенция человека, судьба которого оказывается глубоко историчной. История – это цепь случайностей, которые воздействуют на жизнь человека, кардинально ее трансформируя, а абсурдность и фантасмагория жизненных перипетий вырастает из исторической судьбы страны.

«Натуральное» течение «другой прозы» генетически восходит к жанру физиологического очерка «натуральной школы» XIX века с откровенным детальным изображением негативных сторон жизни и общественного «дна». Героям произведений здесь являются маргиналы, люди, вытесненные за пределы социума. Писатели констатируют факты социального неблагополучия, скрупулезно описывая различные сферы общественной жизни: неуставные отношения в армии («Стройбат» С. Каледина»), война в Афганистане («Крещение» О. Ермакова), цинизм бытового, частного существования («Медея», «Время ночь»» Л. Петрушевской, «Киберия с Обводного канала» М. Палей). Персонажи этих произведений всецело зависят от среды, оказываются ее порождением и способствуют укреплению и окостенению ее норм и канонов. Жизнь часто изображается как исполнение раз и навсегда утвержденного ритуала, и, только нарушая ритуальный порядок, герой может обрести внутреннюю духовную целостность («Свой круг» Л. Петрушевской, «Евгеша и Аннушка» М. Палей).

Основными чертами «иронического реализма» являются сознательная ориентация на книжную литературную традицию, игровое начало, ирония как способ отношения к миру, изображение анекдотичных жизненных ситуаций. Модель универсума в прозе «иронических реалистов» строится на грани натурализма и гротеска. Такая художественная стратегия присуща произведениям 1980-х гг. Вяч. Пьецуха («Новая московская философия»), Евг. Попова («Тетя Муся и дядя Лева», «Во времена моей молодости», «Тихоходная барка «Надежда»), Вик. Ерофеева («Тело Анны, или Конец русского авангарда»), Г. Головина («День рождения покойника»). Абсурдные стороны жизни предстают в их произведениях предельно реалистичными. Здесь наиболее четко акцентированы черты постмодернистской поэтики. Не случайно, что большинство писателей этого течения «другой прозы» в литературной ситуации 1990-х гг. позиционировали себя как представителей культуры постмодернизма.
Литература постмодернизма

В русской литературе постмодернизм возникает в 1970-е гг. Признаки постмодернистской поэтики наблюдаются в произведениях таких писателей «второй культуры», как Вен. Ерофеев (поэма «Москва – Петушки»), А. Битов («Пушкинский дом», «Улетающий Монахов»), Саша Соколов («Школа для дураков», «Палисандрия»), Юз Алешковский («Кенгуру»).

Расцвет постмодернизма приходится на конец 1980-х – 1990-х гг. Многие авторы, причисляемые к постмодернистам, вышли из «другой прозы», в рамках которой вырабатывали индивидуальную манеру письма, органично вписавшуюся в новый культурный контекст. Постмодернистская эстетика находится в основе творчества Вик. Ерофеева, В. Пелевина, В. Сорокина, Т. Толстой, Евг. Попова, А. Королева, Дм. Галковского, Ю. Коваля, М. Харитонова, Вяч. Пьецуха, Н. Садур, Ю. Мамлеева и др.

В начале 1990-х гг. русский постмодернизм начинает позиционировать себя в качестве ведущего эстетического направления, определяющего развитие не только литературы, но всей отечественной культуры.

Русская постмодернистская литература неоднородна в своем проявлении. Ее магистральными разновидностями являются концептуализм (соц-арт) и необарокко.

Соц-арт представляет собой практику создания текстов посредством использования языка соцреалистического искусства. Идеологические штампы, клише, лозунги включаются в постмодернистское произведение, в котором они вступают во взаимодействие и столкновение с другими культурными кодами. Это приводит к разрушению мифологем социалистического реализма. Так, многие произведения В. Сорокина базируются на пародийно обыгрывании стереотипов советской культуры. В таких произведениях писателя, как «Сердца четырех», «Заседание завкома», «Первый субботник», «Тридцатая любовь Марины», «Голубое сало», происходит развенчание идей, тематики, символики, образности соцреализма, реализуемое через иронически стилизованное соединение дискурсов официальной советской литературы. Сюжеты указанных произведений сходны с сюжетами деревенской прозы, производственного романа и других разновидностей литературы соцреализма. Узнаваемы герои: рабочий, активист, ветеран, пионер, комсомолец, ударник социалистического труда. Однако сюжетное развитие оборачивается абсурдом, возникает своего рода «истерика стиля», которая разрушает советские общественные идеалы.

Концептуализм обращается не только к советским идеологическим моделям, но и вообще к любым концепциям с целью выявления из несостоятельности. Всякое идеологизированное сознание здесь подвергается разоблачению. Если соц-арт, играя с устоявшимися канонами и стереотипами, выворачивает их наизнанку, то концептуализм рассматривает философские, религиозные, моральные, эстетические ценности с различных точек зрения, лишая права претендовать на истинность. Верификация различных аксиологических систем представлена в концептуалистских романах Вик. Ерофеева «Русская красавица» и «Карманный апокалипсис», Евг. Попова «Душа патриота, или Различные послания к Ферфичкину», «Мастер Хаос», «Накануне накануне», В. Пелевина «Омон Ра», В. Сорокина «Роман».

Иначе конструируется универсум в другой разновидности постмодернистской литературы – необарокко. Поэтика необарокко вбирает в себя открытия «другой прозы», модернистской эстетики, условного метафоризма, натурализма. Художественный избыток как доминирующий принцип создания текста проявляется в «телесности» описаний и коллажной фрагментарности повествования у А. Королева («Голова Гоголя», «Дама пик», «Человек-язык», «Быть Босхом», «Инстинкт № 5»), в орнаментальной стилистике у Т. Толстой («Кысь»), в сотворении из бытовых реалий ритуальных мистерий у В. Шарова («Старая девочка», «След в след», «Воскрешение Лазаря»), в поэтизации и одухотворении физических патологий у Ю. Мамлеева («Мир и Хохот», «Шатуны», «Блуждающее время»), в переносе акцентов с текста на примечания к нему у Дм. Галковского («Бесконечный тупик»). Стилистической избыточности в прозе необарокко способствуют интертекстуальные связи, превращая текст в тотальный диалог с предшествующей мировой культурой.

Важной особенностью русского постмодернизма, отличающей его от многих постмодернистских произведений писателей Европы и США, является приверженность онтологической проблематике. Несмотря на декларируемое отрицание любой положительной содержательности, отечественные постмодернисты наследует русской классической литературе, традиционно погруженной в решение духовно-нравственных вопросов. Отказываясь от идеологизации собственного творчества, большинство авторов постмодерна предлагают свое концептуальное видение мира. Так, в прозе В. Пелевина переосмысляются и утверждаются в качестве истинного способа существования идеи дзэн-буддизма («Чапаев и пустота», «Жизнь насекомых», «Желтая стрела»). В романах А. Королева обнаруживается мысль о сохранении нравственных принципов как единственной форме противостояния метафизическому злу («Человек-язык», «Быть Босхом»). В произведениях В. Шарова, совмещающих в себе черты постреалистической прозы, актуализируются духовные смыслы Ветхого Завета и в качестве центральной идеологемы выдвигается юродство как стратегия преобразования миропорядка.

Таким образом, литература постмодернизма, выражая кризисное состояние современной культуры, отвергая любые идеологии и констатируя абсолютную релятивность человеческого бытия, тем не менее, вырабатывает собственные аксиологические представления. Это позволяет воспринимать данную эстетику не столько в качестве отрицающей ценностное принятие мира, сколько акцентирующей необходимость возникновения новой системы ценностей, учитывающей опыт прежних исторических эпох и адекватной современности. Русский постмодернизм подтверждает закономерность появления нетрадиционного литературного направления в конце XX века, сущностью которого является утверждение многополярного мира и открытости в отношениях с другими направлениями современной литературы – реализмом, постреализмом, модернизмом, неосентиментализмом и т.д.