I. Русский язык Е. Б. Гришанина, И. Н. Чернышева прагматические функции заимствованной лексики в произведениях а. П. Чехова

Не взирая на тот факт, что различное проявление межтекстовых связей имело место еще в древнем словесном творчестве, сама категория «интертекстуальность» стала изучаться сравнительно недавно, а особый интерес к ней возник в 20 столетии, что связано с развитием как лингвистической науки, так и самой категории. Термин «интертекстуальность» (фр. intertextualitu) был введен теоретиком французского постструктурализма Ю. Кристевой в 1967 году. Интертекстуальность определяется как неотъемлемое свойство текста создавать уровень импликации и отсылать читателя к уже написанным ранее текстам. Средствами выражения межтекстовых связей традиционно считают цитату, аллюзию, реминисценцию и плагиат.

В данной работе исследуются аллюзии реминисценции, и прецедентные феномены, функционирующие в публицистическом тексте.

Если говорить об определении понятия «аллюзия», то необходимо отметить, что в современной языковедческой литературе не определены четкие границы данного явления. Некоторые ученые рассматривают аллюзию с позиции интертекстуальности (как одно из средств ее реализации), другие – с позиции стилистических приемов (как фигуру речи). Основная проблема, вытекающая из этого: представляет ли аллюзия как форма проявления интертекстуальности и аллюзия как стилистический прием одно и то же понятие или это разные понятия.

В научной литературе мы встречаем следующие дефиниции.

Аллюзия – проявление текстовой категории интертекстуальности, прием художественной выразительности, который содержательно обогащает текстовую информацию, создавая многочисленные ассоциации с помощью намека на события, факты, персонажей других текстов. Аллюзия является проявлением бесконечной диалогичности текстов, в частности, художественного творчества [6, 49].

Аллюзия – (лат. аllusio – намек, шутка) – риторический прием, используемый для создания подтекста и состоящий в намеке на какой-либо широко известный исторический, политический, культурный или бытовой факт. Намек осуществляется, как правило, с помощью слов или словосочетаний, значение которых ассоциируется с определенным событием или/и лицом [3, 35].

Некоторые ученые отождествляют понятия «аллюзия» и «реминисценция». Исследователи отмечают, что аллюзию, денотатом которой являются «внетекстовые» элементы, т.е. события и факты действительного мира, иногда называют реминисценцией. Г.Г. Слышкин относит реминисценцию к средству проявление в тексте интертекстуальных связей, которые «являются ассоциативными стимулами, оживляющими в сознании носителя языка концепты прецедентных текстов» [7, 6]; и выделяет аллюзию как разновидность реминисценции.

Однако на наш взгляд данные положения не отражают истинный характер описываемого феномена. На наш взгляд, аллюзия – это сознательное использование определенных явлений, фактов, лиц, рассчитанное на возникновение ассоциативных подтекстов. Это средство реализации интертекстуальных связей, умышленное употребление которой всегда носит определенную стилистическую функцию. Таким образом, интертекстуальность определяется, как неотъемлемое свойство текста создавать уровень импликации и отсылать читателя к уже написанным ранее текстам, в то время как аллюзия – частный случай данного свойства.

Для публицистического стиля использование и функционирование аллюзий является характерным. В данном стиле возникновение аллюзий (как и цитат, реминисценций) всегда оправданно: она призвана привлечь внимание, акцентировать, сделать сопутствующий текст более ярким. Аллюзия также является стилистическим приемом риторического усиления речи, который основан на трансформации прецедентных высказываний, на использовании прецедентных имен, которые, в свою очередь, служат основой создания языковой игры.

Аллюзия также может функционировать как средство создания качественных характеристик, как «инструмент» переноса свойств мифологических, исторических, литературных персонажей на те, о которых идет речь во вторичном тексте. Т.е. аллюзия не называет конкретный факт, лицо и пр., а намекает на дополнительную информацию, которую в себе содержит: «Аллюзия, таким образом, предстает как заимствование некоего элемента из инородного текста, служащее отсылкой к тексту-источнику, являющееся знаком ситуации, функционирующее как средство для отождествления определенных фиксированных характеристик» [2, 96].

По формулировке И.П. Смирнова, в случае использования цитат автор в основном эксплуатирует реконструктивные межтекстовые связи, выражая смысловое единство "своего" и "чужого" текстов, а в случае использования аллюзии мы наблюдаем конструктивную интертекстуальность, цель которой – структурировать заимствованные элементы так, чтобы они выступали средством связи семантико-композиционной организации нового текста.

Н.Ю. Новохачава в своей диссертации, посвященной литературной аллюзии, отмечает: «Смысл литературной аллюзии включает в себя основную содержательную информацию, или диктум, и дополнительную, оценочную или модус. Наделение аллюзии смыслом и его угадывание всегда субъективированы авторским и читательским видением рассматриваемой проблемы» [5, 9]. При этом важным является совпадение авторской и читательской субъективности – это то условие, при котором использование аллюзии и ее прочтение могут считаться успешным. Для полной расшифровки аллюзий, как и любого другого интертекстуального элемента, необходимо наличие определенных общих знаний, порою весьма специфических, у автора и читателя. Нередко писатели в своих произведениях строят аллюзии, апеллируя к текстам, написанным на разных языках и принадлежащим разным литературам, что осложняет поиски денотата аллюзии. В публицистическом тексте такие случаи сводятся к минимуму, что обуславливается рядом задач, которые стоят перед авторами текстов: информировать, влиять, манипулировать, способствовать социализации и т. п., следовательно смысл должен быть расшифрован непременно.

По мнению Н.Ю. Новохачевой, использование автором аллюзий в публицистическом тексте, в качестве средства кодировки информации, обусловлено выполнением (автором) трех видов деятельности:

• 
  познавательной – выбора одного или нескольких прецедентных текстов, наиболее удачно отвечающих авторскому замыслу и являющихся доступными для понимания читателем;
  
• 
  художественной – проработки всевозможных способов трансформации прецедентного текста с помощью различных языковых и стилистических средств;
  
• 
  ценностно-осмысляющей – планирования автором хода «раскодировки» аллюзивного смысла читателем.
  

• 
  когнитивное понимание – установление соотнесенности аллюзии с конкретным прецедентом;
  
• 
  структурно-семантизирующее понимание – определение содержательной соотнесенности вторичного текста с первичным (прецедентным);
  
• 
  распредмечивающее понимание – собственно понимание смысла аллюзии и ее оценка [5, 15-16].
  

Реминисценция (от позднелатинского «воспоминание») является неявной, трансформированной цитатой. Денисова отмечает, что основанием для дифференциации цитат и реминисценций служит то, что последняя представляет собой не столько воспроизведение, сколько перефразирование «чужого слова». Реминисценция – бессознательное включение в текст заимствованных элементов, которые узнаются и интерпретируются читателем.

В построении реминисценций, как и в построении аллюзий, принимает участие какой-либо текст-первоисточник, т. е. прецедентный текст, «маркеры» которого и являются средствами, благодаря которым читатель устанавливает межтекстовые смысловые или структурные связи.

Н.Ю. Новахочева выделяет следующие типы «маркеров», указывающих на связь с тем или иным прецедентным феноменом:

• 
  графические маркеры, выражающие сходство в графическом оформлении реминисценции и прецедентного текста (слова, словосочетания, предикативные основы и целые предложения), например, «Лондон: у природы нет плохой погоды» (Отдохни, 4 октября 2005);
  
• 
  фонетические маркеры, основанные на созвучии некоторых элементов реминисценции с соответствующими им компонентами прецедентного текста, например: «Доска зеленая» (Фокус, 14 марта 2008) – «Тоска зеленая»;
  
• 
  корневые маркеры, основанные на сходстве некоторых корневых морфем реминисценции и прецедентного феномена, например, «Шумел Камышин, деревья гнулись…» (КП, 2002 № 84) – «Шумел камыш, деревья гнулись»;
  
• 
  грамматические репрезентанты, основанные на изменении в реминисценции исходной грамматической формы (рода, числа, времени), например, «Сама себе режиссер?» (Diva, сентябрь 2007) – «Сам себе режиссер»;
  
• 
  структурно-синтаксические репрезентанты, основанные на параллелизме конструкций реминисценции прецедентного феномена, т.е. построенные по одной модели, например, «Дублировать нельзя прокатывать» (Фокус, 8 февраля 2008) – «Казнить нельзя помиловать». Данные примеры построены по одной модели {инфинитив + слово категории состояния + инфинитив}, а также без знаков препинания, что несет определенную смысловую нагрузку и в одной и в другой конструкции.
  

Как правило, реминисценция несет в себе основную и добавочную, оценочную информацию. Т. е. реализуясь в новом тексте, трансформированная цитата с одной стороны, сохраняет свой первичный смысл, а с другой – образует новое, в данном случае контекстуальное смысловое поле.

Необходимо отметить, что в широком понимании реминисценция является интертекстом, который имеет единый для говорящей общности культурный контекст. В узком же понимании – это трансформированный прецедентный текст, который ссылается на более или менее известный претекст.

Так как прецедентный текст является основой для построения реминисценций, то и классификация последних (как и прецедентов) основана на соотнесении с тем или иным текстом-первоисточником. Таким образом, выделяются реминисценции, основанные на следующих классах претекстов:

1) высказывания из произведений художественной литературы, например: «Жечь или не жечь» (Фокус, 22 февраля 2008) – «Быть или не быть», «Последствия одного решения» (Кочегарка, 13 сентября 2007) – «История одного города», «Робинзон Карузо» (Я, 4 марта 2008) – «Робинзон Крузо»;

2) тексты пословиц и поговорок, например, «На правительство надейся, а топливо сам доставай» (Кочегарка, 3 марта 2007) – «На Бога надейся, а сам не плошай», «Телефон ноги кормят» (Фокус, 15 февраля 2008) – «Волка ноги кормят», «Долг платежом страшен» (Фокус, 7 марта 2008) – «Долг платежом красен»;

3) тексты из песенного творчества, например, «Чао, Гамбино, сори!» (Публика, 12 февраля 2008) – «Чао, бамбино, сори!», «Ах эти свадьбы!» (Diva, сентябрь 2007) – «Ах эта свадьба!»;

4) кинематографические тексты, например, «Большой перекур» (Фокус, 22 февраля 2008) – «Большая перемена», «Северодонецк. Перезагрузка» (Фокус, 7 марта 2008) – «Матрица. Перезагрузка», «Красота по-украински» (там же) – «Красота по-американски», «В чем сила, Украина?» (Фокус, 14 марта 2008) – «В чем сила, брат?», «Крестные отцы» (там же) – «Крестный отец», «Семнадцать аллюзий СССР» (Публика, 12 февраля 2008) – «Семнадцать аллюзий зимы», «Чего хотят пассажиры» (Фокус, 22 февраля 2008) – «Чего хочет женщина», «Приключения у итальянцев» (Отдохни, 4 октября 2008) – «Невероятные приключения итальянцев в России»;

5) тексты из области телеискусства, например, «Сам себе Эйфель» (Отдохни, 4 октября 2005) – «Сам себе режиссер», «Спасите наши уши» (Фокус, 7 марта 2008) – «Спасите наши души»;

6) научные тексты, например, «Таблица приумножения» (Фокус, 22 февраля 2008) – «Таблица умножения».

Среди прецедентных текстов, которые чаще всего функционируют в публицистических текстах в виде реминисценций можно отметить следующие: «Быть или не быть», «Встать, суд идет», «Лед тронулся, господа присяжные», «Не суди, да не судим будешь», «Красота – страшная сила», «Красота требует жертв». Частота использования автором публицистического текста того или иного прецедента зависит от характера и цели издания, а также от специфики сознания той массовой аудитории, на которую рассчитано конкретное печатное слово.

Н.Ю. Новахочева предложила функциональную классификацию реминисценций, опирающуюся на цель, с которой она используется автором в публицистическом тексте. Основанием для данной классификации служит характер соотношения со значением прецедентного феномена. Исследователь выделяет две функциональные группы: констатирующие и эмоционально-оценочные реминисценции [5, 12].

Констатирующие реминисценции выражают прямое значение, которое уточняет, конкретизирует значение прецедента, например, «Дальний Восток – дело тонкое» (КП, 2000 № 134), отрицать смысл претекста, например, «Совершенно не секретно» (Моя Семья, февраль 2008) и др. Эмоционально-оценочные реминисценции выражают переносное значение, это может быть метафорическое, ироническое использование прецедентного текста, например, «Реки денег канули в «тень» (Кочегарка, 10 января 2008), «Сначала деньги, потом газ» (Кочегарка, 26 января 2008).

Необходимо отметить, что данная классификация довольно условна, что связанно с контекстуальным использованием реминисценций, и поэтому те или иные примеры могут «мигрировать» из одной группы в другую при условии помещения в новую ситуацию. Также функциональные особенности любой реминисценции зависят от авторского замысла и конкретной идеи, которую они призваны выразить.

Прецедентные феномены (ПФ) – это феномены, которые являются знакомыми для любого среднестатистического русскоговорящего представителя национально-лингво-культурного сообщества. По мнению В.В. Красных, ПФ   это явления:

1) хорошо известные всем представителям национально-лингво-культурного сообщества («имеющие сверхличностный характер»), т. е. носители языка знают (как минимум) о его существовании;

2) актуальные в познавательном и эмоциональном планах, т. е. за ними всегда стоит какое-либо представление – общее, обязательное для всех носителей данного ментально-лингвального комплекса;

3) постоянно «всплывающие» в речи того или иного национально-лингво-культурного сообщества, т. е. постоянная «возобновляемость» обращения к прецедентному феномену в независимости от частотности, но обязательно с полным пониманием [3, 170].

Необходимо отметить, что для прецедентов характерна способность быть эталоном культуры, функционировать как свернутая метафора, выступать в роли символа целой ситуации. Исследователи (В.В. Красных, Д.Б. Гудков и пр.) выделяют прецедентную ситуацию, прецедентный текст, прецедентное имя и прецедентное высказывание.

Прецедентная ситуация – образцовая ситуация, характеризующаяся набором определенных коннотаций, дифференциальных признаков, которые являются частью познавательной базы, например: «То, что происходит сейчас в Киеве и Харькове – это пир во время чумы» (Фокус, 14 марта 2008). Маркерами, или сигналами, такой ситуации могут служить прецедентные имена, например, Серебряный век, Прометей.

Прецедентный текст – целостный элемент речемыслительной деятельности, «(поли)предикативная единица; сложный знак; сумма значений компонентов которого не равна его смыслу…» [3, 172]. К прецедентным текстам относятся произведения художественной литературы (например, «Горе от ума»), тексты песен (например, «Среди снегов белых…», «Вот кто-то с горочки спустился…»), тексты рекламы, политические публицистические тексты и т. п.

Прецедентное имя – индивидуальное имя, которое имеет отношение или к какому-либо прецедентному тексту или к прецедентной ситуации, а также нарицательные известные имена. Например, Плюшкин, Дон Кихот, Иван Сусанин, Кулибин и т. п.

Прецедентное высказывание – самостоятельное образование, часто характеризующееся предикативностью, в котором общий смысл целого выражения гораздо глубже и шире, чем сумма значений составляющих его компонентов. К таким прецедентным высказываниям относятся цитаты, представленные в виде:

1) собственно цитаты. Например: «Все-таки госпожа Богословская в «жестокой внутренней депрессии», если у нее Крым – «на протяжении многих тысячелетий – русская территория» (Фокус, 7 марта 2008);

2) название произведения, например: «Мертвые души» (Деловой Бердянск, 6 июня 2006);

3) «крылатые слова», т. е. выражения литературных героев, исторических лиц, фразы из литературных текстов, ставшие знаменитыми и общеизвестными, например: «…Патриотом быть обязан» (Публика, 12 февраля 2008), «Луч света…» (Фокус, 8 февраля 2008).

4) пословицы и поговорки, например: «Из грязи в князи» (Фокус, 14 марта 2008), «Молчание – золото» (Кочегарка, 10 января 2008).

Прецедентные тексты являются многомерными образованиями, как и любые другие лингвокультурные концепты. Поэтому данный феномен необходимо рассматривать с учетом особенностей его возникновения и функционирования. Г.Г. Слышкин предлагает классифицировать прецедентные тексты по следующим параметрам: по тексту-источнику, по инициатору усвоения, по степени опосредованности [7, 17].

Классификация прецедентных феноменов по тексту-источнику является наиболее традиционной. Примечательно, что в данном случае классифицируются не прецедентные тексты, а тексты, которые стали прецедентными. Исходя из этого, можно выделить следующие классы текстов, которые являются прецедентными для современного русскоязычного читателя:

1) тексты и высказывания из произведений художественной литературы, например: «Данные не горят» (АиФ 2008, 6 февраля) – «Рукописи не горят», «Но, Интернет – наше все!» (КП 2008, 25 февраля) – «Пушкин – наше все!»;

2) высказывания из произведений устного народного творчества, например: «Два старика – пара!» («Экспресс газета» 2007, № 52) – «Два сапога - пара», «Лицом к лицу» («Фокус» 2008, 8 февраля) – «Лицом к лицу лица не увидать»;

3) песенные тексты, например: «Целуй, пока молодой» («Я» 2007, 5 июня) – «Гуляй пока молодой, парень… », «Полюби ее такой …» («Diva» 2008, февраль) – «Полюби меня такой, какая я есть!»;

4) высказывания и ситуации из области киноискусства, например: «Берегись пикапа» («Diva», 2008, февраль) – «Берегись автомобиля», «Московская пленница» («Моя семья» 2008, 6 февраля) – «Кавказская пленница», «Дилер – «лопух. Прием! Прием!» («Фокус» 2008, 8 февраля) – «Профессор – лопух. Прием! Прием!»;

5) крылатые слова и выражения, например: «Бойтесь китайцев, детей приносящих» («Экспресс газета» 2007, № 52) – «Бойтесь данайцев, дары приносящих», «Воин в поле» («На диване» 2008, 5 февраля) – «Один в поле не воин»;

6) официально-деловые ситуации и тексты, например: «Встать, суд идет!» («Diva» 2008, февраль), «Под грифом «обидно» (Фокус, 14 марта 2008) – под грифом «секретно»;

7) названия произведений изобразительного искусства, например: «Собачье сердце» («На диване» 2008, 5 февраля), «Волк и барашек» («На диване» 2008, 12 февраля) – «Волк и ягненок», «Красное, черное» (Фокус, 22 февраля 2008) – «Красное и черное»;

8) религиозные тексты, например: «Не суди, да не судим будешь» («Кочегарка» 2008, 21 февраля), «Каждому перекрестку по инспектору» (КП, 2008, 28 февраля) – «Каждой твари по паре».

Необходимо отметить, что прецеденты подвержены структурным и количественным изменениям.

Структурные изменения или «деформация» является отражением синтаксического устройства прецедентных феноменов. Исследователь выделяет следующие возможные преобразования: 1) внутримодельные – трансформация в контексте утверждения-отрицания. Например: «Нестойкие солдатики» (Фокус, 14 марта 2008) – «Стойкие оловянные солдатики», «Сам себя похвалишь» (там же) – «Сам себя не похвалишь – никто не похвалит», «Царь в голове» (там же) – «Без царя в голове»; 2) межмодельные – усложнение первичной структуры. Например: «Красота не всегда требует жертв» (Отдохни, 4 октября 2005) – «Красота требует жертв», «Как стать «малышкой на миллион» (Diva, сентябрь 2007) – «Как стать миллионером» плюс «Малышка на миллион»; 3) межуровневые. Например: вышибание клина клином – «Клин клином вышибают».

Количественные изменения прецедентов являются результатом имплицирования или эксплицирования. Имплицирование, или сокращение прецедентного высказывания, может осуществляться при помощи эллипсиса (например: «Слово не воробей…» (Советчица, 23 ноября 2006), «Сор из избы» (Фокус, 7 марта 2008), а также фрагментарного вычленения (например: «Это означает, что практически каждая вторая супружеская пара предпочитает не дожидаться, пока ее разлучит смерть» (Фокус, 14 марта 2008). Эксплицирование или расширение прецедентного высказывания в свою очередь проявляется при помощи компонентного добавления (например: «И денежки, и пенсия счет любят» (Кочегарка, 5 февраля 2008), а также контаминации (например: «Хорошо там, где мы есть» (Фокус, 8 февраля 2008).

Следует отметить, что прецедентные высказывания характеризуются также степенью «устойчивости» в когнитивной базе. Другими словами, это отражение характера временного функционирования того или иного прецедентного текста. Таким образом, выделяются: 1) «вечные» или «бессмертные» прецедентные высказывания, например: «Доверяй, но проверяй» (Фокус, 8 февраля 2008), «Самых честных правил» (Фокус, 7 марта 2008) – «Мой дядя самых честных правил…», «Из уст в уста» (там же); 2) «сохраняющиеся/изменяющиеся» прецедентные высказывания, которые хотя и сохранились в когнитивной базе как прецедентные, но уже с измененным семантическим наполнением, например: «Страна Советов» (Фокус, 7 марта 2008); 3) «рождающиеся» прецедентные высказывания, т.е. появившееся сравнительно недавно, но закрепившиеся в языке. Например: «Кина не будет» (КП, 5 марта 2008), «Замуровали, демоны» (На диване, 12 февраля 2008), «И пусть весь мир подождет» (Фокус, 7 марта 2008); 4) «умирающие» прецеденты, которые выходят из употребления или перестают быть прецедентными, например: «Советское – значит отличное».

Все вышеприведенные примеры свидетельствуют о том, что специфика использования прецедентных феноменов в публицистическом тексте заключается в «свернутости» прецедентного смыла, который может быть осмыслен только на уровне языка и культуры. Смысл, скрывающийся в прецедентных высказываниях, имеет национальную маркировку, он стереотипен и хорошо известен представителям русского лингвокультурного общества.

Достаточно часто в публицистических текстах использование прецедентных феноменов является средством создания языковой игры, при которой нормы речевого поведения нарушаются намерено с целью вызвать смех. В случае с использованием прецедентных феноменов, читателю, для того чтоб понять, в чем состоит языковая игра, необходимо обладать определенными культурно-историческими знаниями. Так, например,

• 
  в названии статьи «Беги, толстый, беги» (Фокус, 15 февраля 2008), посвященной влиянию физической нагрузки на вес человека, обыгрывается название голливудского фильма «Беги, Лола, беги»;
  
• 
  в названии статьи «У «Арсенала» глаза велики» (КП, 3 марта 2008), посвященной игре футбольного клуба «Арсенал», обыгрывается известная народная мудрость «У страха глаза велики».
  

Как уже было отмечено, функционируя в публицистических текстах, прецедентные высказывания подвергаются различным структурным и качественным изменениям. В результате таких трансформаций они проявляются и функционируют в тексте в виде реминисценций и аллюзий, которые в свою очередь, как риторические приемы создания подтекста, играют важную роль в текстах современных СМИ, создавая особый смысловой уровень, и служат одним из средств реализации основных целей публицистики.

1. 
   Денисова Г.В. В мире интертекста: язык, память, перевод / предисл. С. Гардзонио; предисл. Ю.Н. Караулова. М.: Азбуковник, 2003. 298 с.
   
2. 
   Дронова Е.М. Язык, коммуникация и социальная среда. Воронеж: Изд-во Воронеж. гос. ун-та, 2004. Вып. 3. С. 92-96.
   
3. 
   Культура русской речи: энциклопедический словарь-справочник / под ред. Л.Ю. Иванова, А.П. Сковородникова, Е.Н. Ширяева и др. М.: Наука, 2003. 840 с.
   
4. 
   Красных В.В. «Свой» среди «чужих»: миф или реальность? М.: ИТДГК «Гнозис», 2003. 375 с.
   
5. 
   Новохочева Н.Ю. Стилистический прием литературной аллюзии в газетно-публицистическом дискурсе конца ХХ – начала ХХI вв: автореф. дис. … канд. филол. наук. Ставрополь, 2005. 16 с.
   
6. 
   Селіванова О.О. Сучасна лінгвістична енциклопедія. Полтава: Довкілля, 2006. 716 с.
   
7. 
   Слышкин Г.Г. Лингвокультурные концепты прецедентных текстов: автореф. дис. …канд. филол. наук. Волгоград, 1999. 18 с.