3
Воображение здесь действует совершенно иначе, чем воображение Шатобриана, созерцавшего руины Греции в контексте культурной памяти. В данном случае речь идет об отсылке к слою, лежащему за пределами памяти, в области исторического забвения. Бездна оказывается метафорой невозможности вспомнить, "приручить" хаос, увязав его со знанием. Место знания об истоке занимает бездонное зияние. Именно с этим связана потребность в неком "хиазмическом" движении, то есть возвратном движении от истока (заключенного в глубину непроницаемых абиссинских облаков) к настоящему. Разница между Шатобрианом и Вордсвортом заключается в принципиальном различии объектов их созерцания. В одном случае — это руина, хаотический обломок, отсылающий к некогда гармонической форме. Это именно мнемонический знак. В другом случае — это водопад, безостановочно возобновляющаяся картина хаоса.
_________
64 W. Wordsworth. The Prelude. Harmodsworth. 1978, p. 239.
65 См. J. Т. Invin. Op. Cit., p. 79. В действительности слово "Абиссиния" происходит от наименования южноаравийского племени "хабеш". Пропасть — abyss, abime — настолько прочно ассоциируется с водопадом, что Ж. Ж. Шойхтцер просто описывает abime как огромный водный резервуар внутри земли, от сжатия которого образуется всемирный потоп. — Physique sacree, 1.1, р. 59—61. Ср. также с геологическими идеями Сенеки и его объяснением разливов Нила.
66 W. Wordsworth. The Prelude, p. 241. [And Como! Thou, a treasure whom the earth / Keeps to herself, confined as in a depth / Of Abyssinian privacy.]
191
Память просто не в состоянии вписаться в это хаотическое движение. Вулкан существует на полпути между руиной и водопадом. Диккенс описал зрелище потухшего кратера Везувия, "загроможденного огромными массами затвердевшего пепла, похожими на груды камня, извлеченные из какого-нибудь грозного водопада и подвергнутые сожжению"67. Вулкан — это по существу "руина" водопада, к тому же подвергнутая сожжению. В потухшем кратере энергия действующего хаоса представлена в виде следов, которые, конечно, едва ли способны возродить в полной мере память о когда-то неистовствовавшей силе.
То, каким образом водопад действует на память наблюдателя, хорошо видно из разобранного Джеффри Хартманом сонета Вордсворта "Потоку у Дьявольского моста, Северный Уэльс, 1824". В первой же строке поэт обращается к потоку, спрашивая:
Как твое имя? В поисках какой неизвестной страны,
С какой огромной высоты ты спускаешься? Может ли такая сила
Вод происходить из британского источника?68
И далее Вордсворт вопрошает, не питает ли этот поток греческая гора Пинд, или скалы Виамалы в Швейцарии? Это обычное для описания водопада смешение географических реалий имеет, однако, у Вордсворта особый смысл. По мнению Хартмана, поток в Уэльсе напоминает поэту о его путешествии в Альпы в 1790— 1791 годах, когда он посетил перевал Симплон и обошел район Виамалы. Название Виамала — Viamala, — переводимое как "Путь зла", сближается им с "Дьявольским мостом", а вся картина Уэльского водопада оказывается мнемоническим знаком, отсылающим к опыту юности. Но, отмечает Хартман, это воспоминание не позволяет Вордсворту назвать поток в Уэльсе, который так и остается безымянным. Воспоминание оказывается блокированным "бездной", предстающей взгляду69. Подлинного замыкания с образами памяти не происходит. Исток на Пинде оказывается столь же недоступен сознанию, как и водопад в Виамале. "Иероглифика" истока не поддается окончательной расшифровке.
Еще более сложную позицию наблюдатель занимает в некоторых текстах Гёльдерлина. У Гёльдерлина водопад обыкновенно ассоциируется с истоком реки в горах, иногда олицетво-
___________
67 Ч. Диккенс. Картины Италии. — В кн.: Собрание сочинений в 30-ти т.,
т.9.М., 1958, с. 509.
68 W. Wordsworth. The Poems, vol. 2. Harmondsworth, 1977, р. 603.
69 G. H. Hartman. The Unremarkable Wordsworth. Minneapolis, 1987, pp. 75-89.
192
ряемым скованным юношей-богом. Например, в стихотворении "Поток в оковах":
Ты спишь, ты дремлешь, скованный юноша <...> Медлитель, он оковы свои дробит, Он крутит камни, бьет и кидает их...70
Скованность, медлительность потока связаны с тем, что река не может покинуть своего источника. Речь идет о странном истекании и неподвижности одновременно. В "Паломничестве" так описывается исток Рейна:
Как из серебряной жертвенной чаши,
Наклоненный рукой непорочной,
Льется и льется струя — это солнце коснулось
Льдистых кристаллов, и, тронутый легким
Утренним светом, на землю
Рейн ниспадает со снежных вершин
Чистейшей водой. Потому-то
Верность твоя нерушима. Вовек не покинет истоков
Связанный с ними родством и соседством71.
Исток не может быть отнесен в прошлое, он неотвязно присутствует в самом движении реки.
Парадоксальность течения реки хорошо представлена в гимне Гёльдерлина "Истр". Странности начинаются с самого названия гимна. Хайдеггер, посвятивший этому гимну цикл лекций, так указывает на неувязку с названием:
"'Истр' — римское имя нижнего Дуная, так как река, которую греки знали только в ее нижнем течении, называлась ими "ютрос". Римское обозначение верхнего Дуная — "Danubis". Гёльдерлин же, как мы увидим, называет как раз верхнее течение Дуная греко-римским именем нижнего течения реки, как если бы нижний Дунай вернулся к верховьям и таким образом вновь превратился в собственный исток"72.
Гёльдерлин переворачивает течение реки разными способами, но с удивительным постоянством. Как известно, Дунай вытекает из массива Шварцвальд, течет на восток и впадает в Черное море. Однако в стихотворении "У истоков Дуная" река эта связывается с совершенно иной географией:
_________
70 Ф. Гёльдерлин. Сочинения. М., 1969, с. 124. (Пер. Г. Ратгауза.)
71 Там же, с. 158. (Пер. E. Эткинда.)
72 М. Heidegger. Holderiin's Hymn "The Ister". Bloomington-Indianapolis, 1996, p. 10.
193
С Востока слово пришло к нам,
И на высотах Парнаса, и на Кифероне я слышу,
Азия, эхо твое, и оно отдается
На Капитолии, и стремглав с Альп,
Как странник, нисходит,
Нас пробуждая,
Животворящий голос...73
Голос водного потока оказывается преображенным божественным первословом, которое приходит с Востока и проходит через Грецию74. Иными словами, истоком истока является в данном случае Восток, а не Запад. Река каким-то загадочным образом движется в виде слова с Востока на Запад, то есть против собственного течения — к истоку от устья.
В "Истре" Гёльдерлин воспроизводит то же противо-течение реки. Здесь слово идет от Инда и Алфея75 — двух райских рек в Индии и Греции (вспомним Кольриджа, смешавшего Алфей с Нилом). О самом Истре Гёльдерлин пишет:
Кажется, однако,
Что он почти течет назад,
И я предполагаю, что он должен приходить
С Востока.
Многое можно было бы
Рассказать об этом. И почему они именно
Взбираются на горы? Другая [река]
Рейн ушла в сторону. Не зря
Потоки бегут по сухости. Именно, они
должны быть к языку76.
73 Гёльдерлин. Цит. соч., с. 155. (Пер. В. Микушевича.)
74 С Грецией же Дунай соотносит Вордсворт в стихотворении с таким же названием "Исток Дуная". Дунай впадает в Черное море, которое ассоциируется поэтом с Орфеем и Аргонавтами. — W. W)rdsworth. The Poems, v. 2, р. 414.
75 В подексте гимна лежит третья Олимпийская ода Пиндара, повествующая о путешествии Геракла к истокам Истра. Показательно, что именно на "алфейских склонах" "дух устремил" Геракла "в путь к Истрийским пределам". — Пивдар. Вакхилвд. Оды. Фрагменты. М.. 1980, с. 20. (Пер. М. Л. Гаспарова.)
76 E Holderlin. Hymns and Fragments. Translated and introduced by R. Sieburtrh. Princeton, 1984, p. 112. Последнее предложение приводится по изданию Хеллинграта, цитируемому Хайдеггером. [Der scheinet aber fast / Rukwarts zu gehen und / Ich mem, er musse kommen / \bn Osten. / Vieles ware / Zu sagen davon. Und warum hangt er / An den Bergen gerad? Der andre / Der Rhein ist setwarts / Hinweggegangen. Umsonst nicht gehn / Im Troknen die Strome. Aber wie? Sie sollen nemlich / Zur Sprache seyn.] Последняя загадочная фраза в контексте гёльдерлиновской поэзии, вероятно, означает, что сам факт собирания разбросанных пространств делает реки языковыми феноменами, поворачивает их в сторону языка, делает их принадлежащими сфере языка.
7- 194
194
По мнению Хайдеггера, всякая река выражает некое движение от "здесь" к "там". Вот как он комментирует этот фрагмент:
"'Здесь' — на Истре, 'там' — с Инда; и это 'оттуда сюда' проходит через Алфей. Река предопределяет путешествие и отношение, укорененное в него, отношение между теми двумя местами, которое и породило путешествие и которые сами путешествуют. Путешествие начинается с Инда, то есть с Востока, оно идет через Грецию, сюда к верховьям Дуная, на Запад. В действительности, однако, Дунай течет в прямо противоположном направлении. Если бы сама река была путешествием из стран восхода к странам заката, если бы она могла быть таковой, тогда Истр должен был бы течь против своего подлинного течения"77.
В данном случае меня не интересует философская подоплека хайдеггеровского анализа. Реки у Гёльдерлина понимаются как оси (Рейн: юг/север; Дунай: восток/запад), собирающие воедино мир. Река при этом восходит к собственным истокам, и это восхождение, с одной стороны, понимается как скованность и неподвижность водопадного потока, а с другой стороны, связывается Гёльдерлином с темой языка, называния.
Нетрудно заметить, что противотечение реки по существу описывает то, что в своих заметках о трагедиях Софокла Гёльдерлин обозначил как "противонаправленные ритмические модуляции". По мнению поэта, в трагедиях одна ритмическая волна движется от начала к концу, а другая от конца к началу. В момент, когда ритмическое взаимоналожение двух противонаправленных ритмов достигает колоссального напряжения и до предела ускоряется, "возникает необходимость в том, что в поэтическом метре называется цезурой, в чистом слове, противоритмическом разрыве"78.
Цезура трансцендирует ритмическое противоборство модуляций, направленных к концу и к началу, по существу она действует как водопад, который останавливает движение79. Гёльдерлин называет эту мгновенную остановку модуляций "чистым словом", то есть таким словом, которое не может быть произнесено, в котором разнонаправленные смыслы объединяются в не-
__________
77 М. Heidegger. Op. Cit., p. 36.
78 F. Holderlin. Essays and Letters on Theory Albany, 1988, p. 102.
79 Джордже Агамбен видит в самой системе поэтического "анжамбмана"
обращение стиха вспять, разрывающее связь между значением и звуком и
создающее "возвышенный момент колебания" между ними. — G. Agamben.
Idea of Prose. Albany, 1995, pp. 40-41.
195
ком высшем единстве. Это "чистое слово"80 сродни грохоту водопада, заглушающему человеческую речь. Исключение словесной коммуникации здесь эквивалентно возвращению к иероглифическому протослову, слову за пределами понимания, слову истоков, локализуемому в течениях райских рек — Инда и Алфея.
В гимне "Рейн" Гёльдерлин называет исток этой реки полубогом. Поль де Ман так объясняет отношение источника к сакральному:
"Таков исток. Он истекает, разворачивается во времени, и потому в сущности он земной; но он исходит из сакрального потому, что в качестве начала он открывается на бытие вне времени, лишенное существования в земном смысле слова. Это место пересечения сакрального и земли, место, где рождается время <...>. Полубоги, таким образом, — это те, кто действует в соответствии с истоком; они в полной мере реализуют себя как сущности, чей исток одновременно — падение и становление: падение сакрального во время"81.
Рейн ведет себя как полубог, потому что в своем течении он сначала поворачивает назад к истоку, а затем устремляется вниз к земле, ниспадая в темпоральность. Водопад соединяет в себе неподвижность сакрального, бытия и ниспадения во временное.
Хронологическое противоречие водопадного текста делает невозможной ясную локализацию наблюдателя, который постоянно смещается из прошлого в настоящее и из настоящего в прошлое, из временного во вневременное82. То, что в пространстве стеклянной архитектуры было лишь выходом из пространственной позиции наблюдателя, здесь становится головокружительным перемещением наблюдателя в некую вневременную бездну, которую Хайдеггер, между прочим, связал с хиазмической цезурой83.
__________
80 Само слово "чистый" (rein) гомофонически эквивалентно слову "Рейн" (Rhein). Различие между двумя словами задается непроизносимой ("чистой" с точки зрения Гаммана) буквой "И". См. об этом: A. Fioretos. Nothing: History and Materiality in Celan. — In: Word Traces. Reading of Paul Celan. Ed. by A. Fioretos. Baltimore-London, 1994, pp. 310—311.
81 P. de Man. The Rhetoric of Romanticism. New York, 1984, p. 32.
82 Такое же расслоение сознания характерно и для читателя поэзии Гёльдерлина. Де Ман, например, пишет об "истоке" стихотворения — его первой строке — и "телосе" стихотворения — его финале, организующих два разнонаправленных смысловых движения внутри одного поэтического текста. — Р. de Man. Romanticism and Contemporary Criticism. The Gauss Seminar and Other Papers. Ed. by E. S. Burt. Baltimore-London, 1993, p. 71.
83 Хайдеггер понимает бытие как бездну, сравнимую с неподвижным центром водоворота. См.: М. Heidegger. The Principle of Reason. Bloomington-Indianapolis, 1991, pp. 18-19,51-53.
7*
196
Это разрушение стабильной позиции наблюдателя неотделимо от того, что Вернер Хамахер назвал "темпорализацией языка". То, что Гёльдерлин постоянно проецирует на движение реки движение самого языка, придавая последнему подчеркнутую линеарную направленность, чрезвычайно важно. Язык — это основное прибежище, в которой субъект обретает стабильность. Отсюда столь существенна "трансцендентальность" языка. Вот как формулирует эту проблему Хамахер:
"Темпорализация языка — и всего того, что относится к его сфере, — наносит удар по месту субъекта и стабильности дискурса, которая должна обеспечиваться трансцендентальностыо. Если мы можем и даже вынуждены утверждать, что коса — этот аллегорический атрибут смерти и времени — владеет языком, то ordo inversus, который, как предполагалось, обеспечивал основание для порядка субъективности и который уже испытал трудности в связи с кантовским открытием конечности и ограниченности человеческой способности представления, больше уже не гарантирует представлений, закрепленности мира и возможного значения в языке. Единственным единством и непрерывностью, отныне доступным языку, оказывается единство исчезновения, негативности, не имеющей ни центра, ни снятия"84.
Нарушив хронологию изложения, я хочу обратиться к относительно недавнему произведению — "Слуньским водопадам" (1963) Хаймито фон Додерера. В конце романа alter ego автора Зденко оказывается у Слуньского водопада, который воплощает неподвижность времени, своего рода гёльдерлиновскую цезуру:
"Мощное движение воды было постоянным, гром, обращенный в себя, приход и уход одновременно, а для человеческого уха — монолит, рядом со звучным покоем которого все становилось мелким"85.
Здесь Зденко наблюдает падение в водопад, поскользнувшегося на мостках другого героя романа — Дональда Клейтона. Водопад, однако, действует как странная машина времени, которая позволяет Зденко вторично увидеть падение Дональда и неожиданно сдвигает события в прошлое:
84 W. Hamacher. The Second of Inversion. - In: Word Traces. Reading of Paul Celan. p.232.
85 X. Фон Додерер. Слуньские водопады. Окольный путь. Повести и рассказы. М., 1981.с.321.
197
"Сейчас, когда продолжался нестерпимый грохот и Зденко целиком был под впечатлением внезапно нахлынувших событий, Дональд, отодвинувшись во времени, поскользнулся и упал на мостки. Картина раздвоилась, и теперь Зденко видел его на улице, где он поскользнулся на какой-то фруктовой кожуре <...>. А теперь он видел Дональда Клейтона споткнувшимся и упавшим в бездну Обе эти картины были как бы выделены скобками, а то. что было между ними, составляло единое целое"86.
Между скобками оказывается неподвижная цезура водопада с упавшим в него телом. Когда тело поднимают, выясняется, что "на нем не было даже царапины, и оно, если не считать нескольких брызг, оставалось совершенно сухим"87. Местные хорваты, вытаскивающие тело из бездны, убеждены, что Дональд умер от испуга, но мы понимаем, что остановка жизни героя связана с его падением в бездну, в которой время не имеет хода. Это падение в сакральность не имеющего существования бытия. Наблюдатель со стороны, Зденко, переживает события как странное движение вспять и возвращение в настоящее, разделенные "цезурой". Переживающий падение в бездну Дональд погибает, потому, что "цезура" не оставляет места для живого наблюдателя. Это временной провал между временными "скобками". Когда Дональда поднимают из бездны, время вновь как бы срастается и "цезура" исчезает:
"Дональд был мертв. Как только Зденко уразумел этот неопровержимый факт, ему почудилось, что удар литавры отделил тот отрезок времени, который до этого мига находился как бы в скобках, то есть когда Дональд поскользнулся на улице в Вене и до его последнего отчаянного движения здесь, на мокрых мостках"88.
То, что в XVII—XVIII веках было кантаминацией символических райских рек, постепенно переходит в темпоральную дестабилизацию позиции наблюдателя, у Вордсворта и Гёльдерлина вплоть до полного вычеркивания его из временного измерения эквивалентному смерти у Додерера.
86 Там же, с. 319.
87 Там же, с. 319.
88 Там же, с. 319-320.
198
Достарыңызбен бөлісу: |