3
В середине XIX века, однако, это всеобщее неприятие случайности дает трещину, все более расширяющуюся к концу века. В 1901 году Леон Блуа публикует "Экзегезис общих мест", где посвящает специальную главку случаю, который также неприемлем для католического мистицизма Блуа, как и для рационализма Вольтера. Но ситуация радикальным образом изменилась. Вольтеровское "ничто не делает Бога из случая" сменяется у Блуа противоположным утверждением:
"Итак, случай — это Бог <...> мы знаем, что сотворены случаем и существуем по его воле <...> Обретя свободу, я познал счастье есть и
_________
25 The Poems of P. В. Shelley Oxford, 1919, р. 800.
26 Poetical works of Alfred Lord Tennyson. London-New York, 1907, p. 161. [Avoid was made in Nature; all her bonds /Crack'd. and I saw the flaring atomstreams /And torrents of her myriad universe, /Ruining along the illimitable inane, /Fly on to clash together again, and make /Another and another frame of things.]
218
спать по воле случая. <...> Я имею случайную жену и детей, которые воистину являются сыновьями случая..."27
Возникновение новой религии случайности освящается в эссе Метерлинка "Храм случая"28, в который он превращает игорный дом. В качестве алтаря случайности здесь фигурирует рулетка, функционированию которой он посвящает детальный анализ.
Интерес к случайности связан с общим кризисом рационализма. Понятие индетерминизма, вероятности, случайности все более решительно вводится и в точные науки, неожиданным образом подтверждающие проницательность некоторых наблюдений Эпикура29.
В 1874 году Эмиль Бугру в книге с выразительным названием "О случайности законов природы" логически опровергает само понятие причинности:
"Действительно, как можно представить себе, что причина или непосредственное условие содержит в себе все необходимое, чтобы объяснить следствие? Она никогда не сможет содержать в себе то, в чем следствие от нее отличается, то есть появление того нового компонента, который есть необходимое условие причинности. Если следствие во всем идентично причине, оно попросту составляет с ней одно целое и не является подлинным следствием. Если оно отличается от причины, то это значит, что оно до некоторой степени имеет иную природу; но тогда как установить если и не непосредственное равенство, вещь немыслимую, то хотя бы отношение между следствием и причиной, как измерить качественную разнородность и установить, что в одинаковых условиях она всегда воспроизводится в той же степени?"30
Анри Пуанкаре в своей книге "Наука и метод" посвящает специальный раздел "случайности". В качестве одного из ее символов Пуанкаре подробно рассматривает рулетку и кончает свой анализ следующим красноречивым сравнением:
"Мы можем смотреть на зодиак как на громадную рулетку, по которой творец разбросал большое количество шариков, сообщив им раз-
________
27 L. Bloy. Exegese des lieux communs. Paris, 1973, p. 202-203.
28 M. Maeterlinck. Le temple du hasard. In: Idem. Le double jardin. Paris, 1909,
p. 33-49.
29 О теории клинамена в контексте современного научного знания см.: Б. Г. Кузнецов. Разум и бытие. M., 1972, с. 49—61.
30 E. Boutroux. De la contingence des lois de la nature. Paris, 1929, p. 26.
219
личные начальные скорости, меняющиеся согласно закону, вообще говоря, произвольному"31.
Метафора рулетки, вращающегося колеса становится, как будет видно из дальнейшего, одной из центральных метафор, связанных с идеей случайности.
Интерес к случайности делает актуальным для культуры такое явление как уродство. Вспомним Вольтера, смеявшегося над представлением о случайном расположении глаз вверху головы. Монстр, урод привлекает внимание как модель случайного расположения органов, частей, составляющих органическое единство. Особый интерес вызывают гибриды, возникновение которых описывается в духе клинамена как нарушение естественного взаимопритяжения существ одного вида и случайное соединение антиподов. Хариет Ритво приводит множество примеров самых фантастических гибридов, обсуждавшихся в научной литературе XIX века, таких, например, как смесь собаки и лисицы, львицы и английского дога, кошки и куницы, оленя и кобылы32.
Тератология превращается в метафору хаотического творения. Гюисманс создает настоящую апологию уродов. В своем романе "Наоборот" он описывает, каким образом тупая, инертная и бессмысленная природа силится создать фантастические аномалии, хотя сама она без помощи человека "неспособна породить столь омерзительные и извращенные виды"33. На помощь ей Гюисманс призывает человека — селекционера, садовника. По мнению Макса Мильнера, призвание художника у Гюисманса — "помочь природе в создании чудовищного"34. В эссе "Монстр" Гюисманс останавливается на том, каким образом природа порождает чудовищ на микроуровне в "одухотворенной желатине протоплазм"35.
Клинамен вписывается в генезис монстра, он ответственен за длинную цепочку деформаций, порождающих гротеск36. Еще
___________
31 Пуанкаре. О науке. M., 1983, с. 329.
32 Н. Ritvo. The Platypus and the Mermaid and other Figments of the Classifying
Imagination. Cambridge, Mass., 1997, pp. 91—97.
33 J.-K. Huysmans. A rebours. Paris. 1912, p. 125.
34 M. Milner. Huysmans et la monstruosite. In: J.-K. Huysmans. Une esthetique
de la decadence. Geneve-Paris, 1987, p. 55.
35 Huysmans. L'Art moderne. Certains. Paris, 1976, p. 390.
36 См.: H. Finter. Blasons de 1'heterogene en acte(s). Le theatre emblematique de "Cesar
Antechrist" — Revue des sciences humaines, № 203. juillet-sept. 1986. p. 45—46.
220
Фридрих Шлегель утверждал, что всякое "чисто случайное сочетание формы и материи гротескно"37. Клинамен участвует в создании романтического гротеска.
Но он же превращается в своего рода "сексуальное извращение", беспорядочное совокупление во тьме. Особенно очевидно это из "Письма о мифах" Поля Валери:
"Наши праотцы совокуплялись во тьме своей с каждой тайной, — и странные рождались от них дети! <...> разве природа в своих играх не действует сходно, когда она расточает, преобразует, губит, предает забвению и вновь находит столько возможностей и форм жизни среди лучей и атомов, в которых роится и сталкивается все, что есть мыслимого и немыслимого? <...> В результате рождается странное, нелепое творение, несообразное с течением жизни, всесильное и всеустрашающее, которое не несет в себе никакого целевого начала, ни исхода, ни предела..."38
Столкновение атомов, порождающее монстров, уподобляется Валери хаотической работе сновидения, кошмара. Кошмар на долгое время становится одной из метафор мироздания.
Любопытно, что знаменитая картина Фюссли "Кошмар" (1782) интерпретировалась Эразмом Дарвиным в категориях свободы и несвободы движений.
"Поэт-натуралист в длинном примечании настаивает на уничтожении во время сна всякой "власти воли над нашими мускульными движениями и идеями", в то время как "возбуждение и внутренние ощущения" остаются и сохраняют вегетативную жизнь и машинальные движения. "Когда во время сна возникает болезненное желание производить волевые движения, оно называется Кошмаром или Инкубом""39.
Дарвин поэтому относил кошмары к патологии воли. Кошмар возникает как искажение волевого движения чисто бессознательным, машинальным движением40. Фрейдовская теория сновидений, как гротескной деформации образов, отдаленно напоминает дарвиновскую теорию кошмара.
Еще одной квазиатомистской метафорой становится метафора падения. Поскольку творение так или иначе связано с па-
_________
37 Ф. Шлегель. Цит. соч., с. 310 (389 фрагмент из "Атенеума").
38 П. Валери. Об искусстве. М., 1976, с. 356-359.
39 J. Starobinski. Trois fureurs. Paris, 1974, p. 137.
40 Эрнст Джонс в психоаналитической перспективе проанализировал связь
кошмара с различными формами движения, в том числе акватического,
движениями струй и волн. — E. Jones. On the Nightmare. New York, 1959,
pp. 294-295; 316-317.
221
дением атомов, то мотив падения приобретает почти космогоническое значение. Одним из импульсов к распространению этой метафоры послужило творчество Виктора Гюго. Еще в "Отверженных" Гюго писал: "Кому ведомо, не вызвано ли создание миров падением песчинок?"41 Философская поэма Гюго "Конец Сатаны" начиналась строчкой, провоцировавшей на пародии:
"Depuis quatre mille ans il tombait dans 1'abime"42 (Четыре тысячи лет он падал в бездну).
Речь шла о падении Сатаны. Известно, что основные мотивы поэмы связаны с "откровениями", якобы посетившими Гюго во время спиритических сеансов. Шарль Кро в рассказе "Вызов уснувших" (1879) пародирует не только "Конец Сатаны", но и ситуацию создания поэмы. Спиритический медиум вызывает дух Гюго, который надиктовывает ему поэму "Падение", описывающую падение Сатаны в абсурдистском ключе. При этом пародия Кро не только обыгрывает стилистику и мотивы Гюго, но и описывает падение как процесс, провоцирующий безумие, абсурд в мире:
Он падал так долго, что необъятные эпохи
Стали одна за другой звонить в колокола безумия,
Которые Бог то тут, то там развесил в безграничном пространстве.
Ниже жизни и ниже смерти,
Ниже небытия — недосягаемой цели,
Ниже абсурда и недопустимого43.
В "Падении Сатаны" содержалась одна главка, имевшая существенное значение для метафорики случайности. Она называлась "Перо Сатаны" и повествовала о выпавшем из крыльев Сатаны пере, балансирующем на грани бездны. Это перо
_______
41 В. Гюго. Отверженные, т. 2. М., 1979, с. 202.
42 V. Hugo. La fin de Satan. Paris, s.d., p. 7.
43 Ch. Cros., T. Corbiere. Oeuvres completes. Paris, 1970. p. 399-400. [Il tomba si longtemps que les ages immenses Sonnerent tour a tour aux cloches des demences Que Dieu mit ca et la dans 1'espace sans bord. Et plus bas que la vie, et plus bas que la mort, Plus bas que le neant l'inaccessible cible, Et plus bas que l'absurde et que l'inadmissible.]
222
концентрирует в себе и неверие в бога, и "случайность", и "безумие". Из него в конце главы рождается женщина по имени "Свобода". Перо Сатаны — сложный образ с явной мильтонов-ской генеалогией, перекрашенной в цвета романтического титанизма. Центральный компонент здесь — тема неустойчивого равновесия на грани пропасти, падения с неожиданным и непросчитываемым отклонением, клинаменом.
Закономерно, что когда в 1897 году Малларме сочиняет одно из самых герметических своих произведений "Бросок игральных костей никогда не отменит случая", он вводит в него мотив пера, летящего над бездной, вероятно, отсылающий к Гюго. Г Дэвис справедливо усматривает в этом пере символ индетерминизма44.
Достарыңызбен бөлісу: |