I. Введение: 1 Географические и природно-климатические условия Кореи Корейский полуостров главная арена корейской истории занимает территорию приблизительно 220 тыс кв км

historiography, and racial myth in Korean state-

formation theories >, Cambridge, MA : Harvard

University Asia Center, 2000.

3. S.M.Nelson, ,

Cambridge University Press, 1993, pp. 110-205.

4. Ким Воллён (金元龍), <Археология Кореи> (<韓國考古

學槪說>), Сеул, 1992, с. 60-127.

Глава 4. Культура развитого железа. Ранний период в истории Трех государств. (I-III в в.)

рова (I-III вв.).

Судя по определенному влиянию пуёской ритуальной бронзовой культуры на церемониальную бронзу средней долины Ялу, переселенцы с севера действительно могли сыграть какую-то роль в этногенезе когурё. Однако, в общем и целом, как археологические источники, так и китайские письменные материалы показывают, что культура долин среднего течения Ялу развивалась в раннем железном веке достаточно независимо. Если и можно говорить о влиянии соседей на этот процесс, то это было прежде всего влияние Чосона и северокитайской культуры железа. Уже к концу II в. до н.э. обитатели долин среднего течения Ялу вырабатывают свой, оригинальный стиль захоронений – насыпные каменные могилы (чоксокчхон). К этому же времени относятся контакты сложных вождеств этого региона – так называемых на (это буквально означает ”земля”, ”страна”) – с ханьцами. По-видимому, именно тогда особая племенная группа курё (позже более известная как когурё) выделилась из общей массы протокорейских племен как связанная общей ритуально-политической традицией этнокультурная общность.

После крушения Чосона курё/когурё оказались под административным контролем китайской администрации, но ненадолго – уже в середине I в. до н.э. концентрация племенных сил возвращает им независимость. В процессе борьбы с китайской оккупацией из общей массы вождеств-на выделился лидер – вождество Соно (район совр. города Хуаньжэнь близ границы КНР с КНДР). Оно сумело сплотить когурё в конфедерацию, подобную древнечосонской, но вскоре его гегемония была отнята более сильным вождеством Керубу, сумевшим более эффективно использовать элементы материальной культуры и социальной организации Китая. Какая-то часть вождей Керубу считала себя потомками пуёсцев – отсюда и предания о походе божественного пуёсца Чумона на юг, которыми потомки этих вождей, ранние государи Когурё, обосновывали своё право на власть. Керубу сумело – как силой, так и искусной дипломатией брачных альянсов – подчинить себе большую часть когурёских на долины Ялу к 30-20 гг. I в. до н.э. В этом смысле приведенную в мифе о Чумоне дату основания Когурё – 37 г до н.э. – можно считать отражающей историческую реальность, хотя, конечно, политическое образование, сколоченное тогда вождями Керубу, нужно считать скорее протогосударством, чем государством в историографическом смысле слова. Очень скоро, однако, правители молодой когурёской политии значительно укрепили свою власть, монополизировав все контакты с китайцами и сделав себя единственными распределителями предметов престижа из Китая. Уже к 30-ым гг. I в. китайцы признают когурёского правителя ваном – государем. На протяжении всего I в. Когурё военным путем подчинят целый ряд племен северной Кореи и южной Маньчжурии (чона, кэма, хэнин), что предоставляет новые ресурсы в распоряжение правящей верхушки. В ходе военных мобилизаций складывается определенная властная структура. В целом, период непосредственного правления государя Тхэджо (53-121 гг., по традиционной хронологии, после чего ”делами государства” стал заведовать его младший брат) можно рассматривать как время становления у когурё ранней государственности.

Основной ”несущей конструкцией” раннегосударственной структуры, сформировавшейся при Тхэджо, были местные политии – пу, сохранившие в себе многие черты прежде независимых когурёских вождеств – на. Каждое пу – всего их было пять – обладало своей иерархией знатных кланов (в основном унаследованной от прежних на), контролировало определенную территорию, облагало контролируемое население (обычно около 30-40 тыс. чел.) податями и повинностями в свою пользу, и выставляло дружины знати и ополчение общинников в случае войны. Центральное пу – Керубу – в целом имело ту же структуру, что и четыре провинциальных пу, но выделялось из их числа монополией на контакты с Китаем, перераспределение китайских товаров, и устройство общекогурёских священных праздников в честь мифического предка Керубу Чумона (признанного общекогурёским божеством). Если в каждом пу важные дела решал совет из 3-4 аристократов (потомков правителей вождеств-на), то дела государства в целом решались на совете кочхуга и тэга – представителей полуавтономных пу. Кочхуга и тэга – наследовавшие харизму традиционных племенных вождей когурё – осуществляли свою власть в каждом пу – и в государстве в целом – с помощью лично преданных им вассалов, именовавшихся ”лучшими людьми” (сонин) или ”посланниками” (саджа). Знать сильнейших пу – обладатели рангов тэро или пхэджа – назначалась ”помощниками государя” и полководцами. Постольку, поскольку завоевания на периферии совершались силами дружин и ополчений пу – другой армии у Когурё в I-II вв. еще не было – то и контроль за данниками-инородцами оставался в руках сильнейших пу (в основном Керубу). Чтобы подчеркнуть и усилить единство всех пу Когурё, Керубу организовывало в 10 месяце общегосударственный праздник урожая тонмэн (”клятвенное единение Востока”), на который в центр страны – крепость Куннэсон (у слияния р. Ялу с ее притоком, р. Тунгоу) – сходились представители всех местных общин. Совместные ритуалы в честь общих божеств – Бога Неба, Богини плодородия (Сусин) и их сына Чумона, равно как и общие песни и пляски, создавали и укрепляли представление об общекогурёской ритуально-культовой – а значит, и культурно-этнической, и политической – общности. Так старая традиция общинных осенних праздников урожая была ”присвоена” ранним государством и наделена новым религиозно-идеологическим значением.

Илл. 28. Типичный когурёский сосуд, найденный при раскопках жилищ когурёского времени в деревне Сонсинни (уезд Тэдон, пров. Юж. Пхёнан). Расширяющееся кверху короткое горлышко, ровное донышко и две ручки с дырочками – важные приметы когурёской керамики. Черный цвет роднит этот тип керамики с ханьской, пришедшей к когурёсцам через посредство Лолана.

Важнейшим элементом нового, более централизованного политического устройства, вполне оформившимся уже к сер. III в., была единая общегосударственная ранговая система, объединившая влиятельных выходцев из различных пу в более или менее униформное правящее сословие. Высшую прослойку этого сословия, вобравшую в себя традиционную знать различных пу, составляли носители рангов с элементом хён (”старший брат” – название указывает на аналогии с архаической кланово-племенной системой). Средний и низший слои господствующего сословия составляли носители рангов с элементом саджа (”посланник”), происходившие, по-видимому, из кланов, связанных отношениями вассалитета с аристократией пу. Таким образом, разнородная аристократия пу оформилась, наконец, в общегосударственную сословную группу, формализовав и увековечив свое привилегированное положение. Единение всех пу вокруг центра подчеркивалось и переименованием их по сторонам света (Керубу объявили ”центральным” пу). Роль представителя интересов аристократии всех 5 пу как целого – а также ключевого помощника государя в административных делах – стал выполнять ”государственный министр” (куксан; должность учреждена в 166 г.). Унификация в рядах правящего класса позволила государству создать также начальные эдементы административной системы на местах, разделив ”коренные” земли когурё на ”долины” – кок (границы этих новых административных единиц зачастую совпадали с границами традиционных вождеств), управляющиеся присылаемыми из центра ”управителями” – чэ. Военачальники (и по ”совместительству” – администраторы) из центра посылались также в стратегически важные крепости. Существование вышеописанных зачатков централизованной системы управления позволило государству со 194 г. выдавать малоимущим общинникам ссуды в случае плохого урожая, тем самым смягчая последствия усилившейся стратификации в крестьянской среде.

Определенное усиление элементов централизации толкало усилившееся Когурё на активную внешнюю политику – войны и завоевания приносили аристократии добычу (в том числе в виде высоко ценимых китайских изделий), рабов и данников. Первая половина II в. ознаменовалась целым рядом успешных грабительских рейдов когурёсцев против Лолана, значительно ослабивших китайскую колонию. В то же время на рубеже II-III вв. многие этнические ханьцы из северокитайских областей в массовом порядке мигрировали в Когурё, спасаясь от смут, наступивших в связи с развалом империи Хань. Это обогатило Когурё ценными людскими ресурсами. Наследник хань, северокитайское государство Вэй, подчинило себе – не без помощи когурёсцев – Лолан, но потом совершило крупномасштабный поход против Когурё, желая устранить эту помеху китайской экспансии на северо-восток. В результате этой экспедиции столица Когурё была разрушена, страна потерпела громадный урон (244 г.), но это не остановило когурёсцев в их попытках избавиться от китайского присутствия на Ляодуне, успешно завершившихся в 313 г. разгромом Лолана и окончательной ликвидацией остатков китайского колониального владычества на землях протокорейских племен. В то же время значительное число китайских поселенцев Лолана прододжило жить на Ляодуне, став подданными Когурё и внеся позже громадный вклад в развитие ремесел, искусств и государственной системы у когурёсцев. После этого триумфа Когурё потерпело, однако, целую серию внешнеполитических неудач – в 342 г. его столица была сравнена с землей и опустошена карательной экспедицией сяньбийцев-мужунов – кочевников, основавших в Северном Китае династию Ранняя Янь, - а в 371 г. государь Когурё погиб в бою с войсками южнокорейского государства Пэкче. Выходом из внешнеполитического кризиса, в котором оказалось Когурё к концу III в., могло быть только дальнейшее укрепление государственной централизации, создание административных институтов по образцу китайских. Именно эти цели и преследовала политика государя Сосурима (371-384), восстановившего после всех поражений могущество Когурё.

Важным источником материальных и людских ресурсов для Когурё было попавшее в конце I в. в данническую зависимость от него протокорейское племя окчо, заселявшее Хамхынскую равнину на побережье Восточного (Японского) моря. По языку, обычаям и культуре окчо мало отличались от когурё, но шансов развить свою собственную раннюю государственность у них уже не было – вожди окчо были вынуждены отдавать большую часть прибавочного продукта в виде дани когурёсцам и тем самым лишались возможности сконцентрировать в своих руках ресурсы, необходимые для оформления более централизованных политических структур. Политическая организация окчо остановилась на уровне небольших вождеств, которые китайцы сравнивали по величине с низшей административной единицей тогдашнего Китая – округом (сюань). Главы этих политий, вожди-косу, сами предпочитали именовать себя ”старейшинами”, тем самым подчеркивая традиционно-патриархальный характер своего статуса. В их обязанность входило собирать дань рыбой, солью, рабами и полотном и отправлять ее в Когурё. Интересным обычаем окчо, зафиксированным у корейцев и в более поздние времена, была особая форма брака, когда будущую невесту с ранних лет брали на воспитание в дом родителей жениха, а затем ”выкупали” и выдавали замуж по достижении брачного возраста. У окчо были распространены ”семейные” погребения, означавшие, что кости всех членов семьи перезахоранивали после их смерти в один деревянный ”семейный” гроб. Этот обычай хорошо отражал традиционные кланово-племенные представления о семье как ”коллективном ’я’”, нерушимом едином целом.

Другим данником Когурё из числа протокорейских племен северо-восточных районов полуострова были тоне (восточные е), покоренные когурёсцами к концу II в. Они обитали южнее окчо по морскому побережью, в районе современного города Вонсана (КНДР). Обладая значительным населением (около 20 тыс. дворов), тоне сумели развить некоторые зародышевые элементы раннегосударственной организации – так, вождь одной из политий тоне получил от лоланцев титул вана и обладал аппаратом ”помощников” – личных вассалов. Однако, как и в случае с окчо, данническая зависимость от Когурё лишала тоне материальных ресурсов, необходимых для окончательного отделения элиты от масс и создания пирамидальной раннегосударственной структуры. Границы между политиями тоне считались священными, их нарушители наказывались штрафом рабами и домашним скотом. Это говорит как о существовании у тоне патриархального рабства, так и о слабости элементов общеплеменной организации (хотя у тоне уже были общеплеменные праздники урожая, связанные с культом Небесного Божества). Воровства у тоне, как отмечали китайские документы, почти не было, что возможно лишь при господстве общинной собственности и общинно-племенного уклада. Деревенские общины тоне были экзогамными, т.е. избегали внутриобщинных брачных контактов. Дань, поставлявшаяся когурёсцам, включала шкуры морских животных, луки из березового дерева и низкорослых лошадей местной породы.

Соседом и соперником Когурё было раннее государство протокорейского племени пуё, располагавшееся в долине р. Сунгари (Северная Маньчжурия). Как уже говорилось, мифический основатель Когурё, Чумон, считался выходцем из Пуё, но это не мешало Когурё и Пуё ожесточенно соперничать друг с другом за контроль над маньчжурскими землями. Как и в Когурё, верховный вождь Пуё с сер. I в. титуловал себя ваном, подчеркивая существование у пуё государственности. Но власть вана сильно ограничивалась советом племенных вождей-ка, имевшим даже право в случае природных бедствий призвать вана к ответу и предложить ему или отречься от престола, или покончить жизнь самоубийством. Представления о ”священном царе” – о связи власти в социуме с гармонией в космосе и об ответственности правителя за природные бедствия – существовали в большинстве раннеклассовых обществ; в Пуё эти представления использовались аристократией для контроля над властью правителя. В спорных случаях арбитром в вопросе о престолонаследии также выступал совет знати. Основой могущества знати был контроль над традиционными племенными территориями и наличие множества лично зависимых (хахо), сидевших на господской земле или прислуживавших господину. В то же время Пуё знало уже зачатки территориальной администрации и имело рудименты управленческого аппарата. До какой-то степени было кодифицировано и обычное право племенной эпохи – убийцы, ревнивые жены и прелюбодейки карались смертью, воры наказывались тяжелыми штрафами, в столице существовали тюрьмы. Символом общегосударственного единства был, как и в Когурё, праздник урожая, справлявшийся в декабре. Принеся жертвы верховному божеству – Небу, – собравшиеся в столице посланцы местной знати решали судебные дела и объявляли амнистии. Название этого праздника – ”Встреча [духов] с барабанами” (ёнго) дает представление и о его ритуальной стороне – песнях и плясках под аккомпанемент музыкальных инструментов. Из других обычаев Пуё интересен известный по Ветхому Завету левират – право младшего брата на жену старшего в случае смерти последнего.

Основание Пэкче позднейшие мифы приписывают двум сыновьям основателя Когурё Чумона, ушедшим на юг – уже знакомый нам мотив – от соперничества с предполагавшимся наследником отца. После прибытия в долину р. Ханган младший брат, Онджо, обосновался к северу от реки, в крепости Северный Виресон (район речки Чуннанчхон в северной части совр. Сеула), а старший брат, Пирю, выбрал для поселения долину Мичхухоль на берегу Желтого моря (совр. город Инчхон). Затем, поняв, что место выбрано неудачно – земля на морском берегу была слишком болотистая, - Пирю ”умер от огорчения”, а его соратники присоединились к Онджо. Если до этого владение Онджо именовалось Сипче (”десять перешедших” – так называли себя десять самых влиятельных приближенных Онджо), то после воссоединения с группой Пирю название было изменено на Пэкче (”сто перешедших”, т.е. ”все переселенцы” – в древней Корее ”сто” могло обозначать ”все”, ”всё”). Центр новорожденного сложного вождества Пэкче был перенесен на южный берег р. Ханган (район Сонпха совр. г. Сеул), в крепость, названную Южный Виресон. Это предание показывает, как небольшие вождества долины р. Ханган, связанные общностью северного (весьма возможно, что именно когурёского) происхождения их правителей, постепенно объединяли свои силы. Традиционная хронология относит ”основание” Пэкче к 18 г. до н.э. Конечно, говорить о существовании государства в столь ранний период вряд ли возможно, но переселение северян-когурёсцев на юг и захват ими гегемонии в вождествах долины р. Ханган вполне могли начаться где-то на рубеже н.э.

Ранняя история сложного вождества Пэкче заполнена постоянными войнами с северными прототунгусскими кочевниками мохэ и соперничавшими с пэкчесцами южными соседями – другими вождествами Махана. В ходе этих войн Пэкче к началу III в. сумело утвердить свою гегемонию над районом современной пров. Кёнги, сплотив мелкие вождества этого района в достаточно сильную протогосударственную структуру. Завладев месторождениями железа в районе современных уездов Чхунджу и Чечхон пров. Сев. Чхунчхон, правители Пэкче сумели обеспечить свои дружины железным оружием, а общинников, обрабатывавших плодородные земли ханганской долины – разнообразными железными орудиями труда. Эти орудия – железные серпы, мотыги, лопаты – во множестве обнаруживаются в ранних пэкческих захоронениях и поселениях долины р. Ханган. Основным сельскохозяйственным продуктом раннего Пэкче был ячмень, культивировавшийся преимущественно на ”сухих”, богарных полях. Под рис оставались в основном затоплявшиеся в разлив зоны ”естественного” орошения. Однако крепнущая центральная власть активно поощряла строительство ирригационных сооружений и рисоводство на орошаемой земле. С укреплением зачатков протогосударственных структур в долине Хангана начинает к сер. III в. вырабатывается и единый раннепэкческий стиль керамики – гладкие сосуды черного цвета, часто скрышкой, испытавшие явное влияние китайского и когурёского стилей. Явно напоминают когурёские и могилы раннепэкческой знати – каменные курганы в виде кучи камней, обычно насыпавшиеся на речном берегу.

Илл. 29. Раннепэкческие ”насыпные” каменные курганы когурёского типа (квартал Сокчхон района Сонпха, г. Сеул).

Илл. 30а. Образец южномаханского сиру – керамического сосуда с отверстиями в дне, помещаемого на котел с кипящей водой и используемого при варке на пару, преимущественно при приготовлении рисовых хлебцев – тток. Находка сосуда такого рода при раскопках маханских жилищ (уезд Сунчхон пров. Юж. Чолла) свидетельствует о том, что техника варки на пару использовалась при приготовлении пищи уже тогда.

Илл 30б. Так выглядело протокорейское сиру (южная часть полуострова, I-III вв.) со стороны дна.

Вскоре, к концу III в. (предположительно в 290-291 гг.), пэкчесцы сумели подчинить себе главного соперника в борьбе за гегемонию над северомаханскими землями – вождество Мокчи (Вольчи). Тем самым территория Пэкче расширилась, включая теперь большую часть современных провинций Кёнги и Чхунчхон, т.е. весь северный и центральный Махан. В своих взаимоотношениях с китайцами Пэкче сочетало активные торгово-дипломатические взаимоотношения с государством Цзинь (импортируя передовые ремесленные технологии и ”престижные товары”) и китайскими колониями к северу с непрестанной борьбой против попыток администрации китайских округов ”поставить на место” усилившееся протокорейское государство. В ходе этой борьбы двое пэкческих правителей рубежа III-IV вв. погибли от рук китайцев, но в итоге желаемый результат был достигнут – в 313-314 гг. китайские округа были ликвидированы под ударами когурёских и пэкческих войск, и никто не мог более остановить властителей Пэкче в их стремлении установить свою гегемонию над всеми маханскими племенами. Усилилась к тому времени и внутренняя структура пэкческой политии – активный реформатор государь Кои (234-286) начал процесс объединения племенной аристократии в единый правящий класс, заложив основы единой общегосударственной ранговой системы и начав назначать знать на центральные административные должности со строго очерченными полномочиями. Выработке единой консенсуальной политики и балансированию интересов формирующейся монархии и знати должны были служить вошедшие с того времени в практику советы государя с представителями знати в Южном Зале (намдан) дворца. Насыпные каменные курганы правителей стали с конца III – начала IV вв. строиться в Пэкче по когурёскому образцу – в виде громадных ступенчатых пирамид из хорошо прилаженных друг к другу камней. Такие погребения – недоступные никому, кроме членов правящего дома, - символизировали особое положение клана правителя в новой политической системе. Так Пэкче постепенно принимало форму более централизованного раннего аристократического государства. Процесс государственной централизации – равно как и борьба за подчинение все еще сохранявших независимость южномаханских вождеств – завершились, однако, несколько позже, во второй половине IV в.

В то время, как политии северного и центрального Махана постепенно теряли независимость и подпадали под власть укрепляющегося Пэкче, Южный Махан – прежде всего густонаселенная долина р. Ёнсанган – оставался независимой конфедерацией более чем 20 мелких вождеств, возглавляемой относительно более влиятельными вождествами долины р. Сампхоган (приток р. Ёнсанган). Отличительной чертой ритуальной культуры южномаханских вождеств стали с конца III- начала IV вв. погребения знати в керамических сосудах (онгванмё), над которыми сооружался земляной курган значительных размеров. Подобные погребения были известны во многих районах полуострова, но главным видом погребений знати они стали только в южномаханских вождествах. Основой хозяйства южномаханских племен было высокопроизводительное рисоводство на орошаемых полях плодородной аллювиальной долины р. Ёнсанган и морского побережья. Широко были распространены железные орудия труда и оружие. Уже с конца III в. южномаханские вождества начинают – в известной мере соперничая с Пэкче – завязывать самостоятельные связи с Китаем (династия Цзинь) и протояпонскими племенами. Подчинение этого региона пэкчесцами началось только во второй половине IV в., и вплоть до рубежа V-VI вв. знать этого региона, признавая верховный суверенитет Пэкче, сохраняла определенную автономию.

О нравах и обычаях маханцев сер. III в. китайские источники сообщают немало любопытного. Известно, скажем, что важное значение в жизни маханцев имели инициационные обряды. Подростки, желавшие быть признанными в качестве полноправных членов взрослого коллектива, обязаны были, в ходе общественных работ, переносить тяжелые бревна на ремнях, вдетых под кожу спины, демонстрируя тем самым мужество и презрение к боли. Вообще отличительной чертой характера маханцев, как подчеркивали китайские наблюдатели, были смелость и выдержка. Как и протокорейские племена Севера, маханцы торжественными песнями и плясками справляли в десятом лунном месяце праздник урожая. Основным божеством признавался Бог Неба, служители которого, ”небесные князья” (чхонгун), обладали значительной автономией от военно-политической власти вождей. Их святилища, сото – легко узнаваемые по деревьям с навешенными на них священными барабанами и бубенцами (они символизировали сакральную Вертикальную Ось Мира) – обладали право предоставления убежища всем беженцам, включая тех, кого обычное право раннеклассового общества признавало преступником. Такая дихотомия светской и духовной власти придавала обществу определенную устойчивость, необходимую в сложное и болезненное время социального расслоения и конфликтов. Среди некоторых маханских племен распространен был обычай татуировки.

в) южнокорейские племенные группы чинхан и пёнхан и проблема ранних Силла (Саро) и Кая (I-III вв.)
Подобно тому, как вождество Керубу объединило когурёские, а Пэкче – маханские племена, объединителем племенной группы чинхан, заселявшей юго-восток полуострова (современная пров. Сев. Кёнсан), стало сложное вождество Саро (более поздняя форма этого топонима – Силла), контролировавшее плодородную Кёнджускую равнину по берегам р. Хёнсанган. К сер. I в. до н.э. эту долину делили между собой шесть небольших вождеств, знать которых включала некоторое количество переселенцев из павшего под ударами империи Хань Чосона. Переселенцы с севера принесли как развитую культуру железа и навыки коневодства, так и чосонские мифологемы – как и чосонские правители, знать вождеств Кёнджуской долины провозглашала своих предков ”сыновьями Неба”, якобы спустившимися с Неба на священные горы в окрестностях этой долины.

Где-то в середине или конце I в. до н.э. (традиционная дата – 57 г. до н.э.) вождества Кёнджуской долины были объединены в сложное вождество Саро. Согласно позднейшим мифам, инициаторами объединения выступили все шесть вождей Кёнджуской долины, собравшиеся недалеко от священных гор Намсан в центре долины и начавшие молиться Небу о ”даровании” им ”государя”. Далее, согласно мифу, Небо откликнулось на молитву – свыше спустилась лошадь, даровавшая вождям яйцо, из которого родился божественный младенец Пак Хёккосе, ставший позже государем Саро. Женой рожденного Небом Пак Хёккосе стала якобы божественная девица Арён, рожденная курице-образным драконом из священного колодца. Как видно, по своей структуре этот миф соотносим с чосонскими и когурёскими мифами, связывающими основание государства с браком Небесного и Земного/Водного божеств. ”Основатель” Пак Хёккосе был, по-видимому, обожествленным предком клана Пак – влиятельного рода, контролировавшего священные места центральной части Кёнджуской долины и после объединения шести вождеств (в значительной мере этим же кланом и инициированного) некоторое время владевшего позицией верховного вождя. Как можно понять уже по имени Хёккосе (”Освещающий Мир”), верховные вожди из клана Пак долгое время совмещали и верховные жреческие функции, отвечая за отправление культа главного божества чинханцев – Неба/Света. В то же время, как ясно видно из мифа, объединение шести вождеств было основано, скорее, не на военной силе клана Пак, а на консенсусе в среде племенной знати долины, желавшей, по-видимому, институциализировать и укрепить свое привилегированное положение. Гегемония клана Пак сильно зависела от поддержки со стороны других влиятельных кланов и не была неоспоримой – в I-III вв. на ”троне” Саро попеременно находились также представители сильных кланов Ким и Сок, и лишь к 356 г. он был окончательно ”монополизирован” кланом Ким. В целом, Саро в I-III вв. управлялось племенной олигархией в значительной мере на консенсуальной основе и сохраняло сильные теократические элементы, вообще характерные для ранней государственности протокорейских племен.

Рост и развитие сложного вождества Саро проходили в процессе непрестанных военных столкновений как с соседними протокорейскими вождествами – прежде всего пёнханцами и маханцами, - так и с китайскими поселенцами Лолана и протояпонскими племенами. В войнах против племен и политий, находившихся за пределами чинханской этнокультурной сферы, Саро старалось выступать как защитник интересов всех чинханцев, тем самым привлекая на свою сторону и постепенно подчиняя своей гегемонии соседние чинханские вождества. К концу II в. под властью Саро уже оказалась значительная часть южных и центральных районов современной пров. Сев. Кёнсан (уезды Чхондо, Кёнсан, Кимчхон, Кунви, Ыйсон, и др.), а к середине III в. владения Саро достигли на северо-западе района совр. уезда Санджу, соприкоснувшись со сферой влияния Пэкче. Подчиняя чинханские вождества, Саро старалось привлекать местную знать на свою сторону, сохраняя в большинстве случаев ее привилегированные позиции, гарантируя ей право продолжать контролировать ее прежние территории и требуя лишь сохранять верность центру в военно-политическом отношении, посылать дань и выставлять дружины и ополчения в случае серьезной войны. В этом смысле владычество Саро над районом расселения чинхан сохраняло к концу III в. сильный конфедеративный характер.

В процессе постепенного развития протогосударственных начал в Саро укреплялась гегемония знати Кёнджуской долины – прежде всего привилегированных кланов Ким, Пак и Сок – коллективным выразителем воли которой был Совет Знати. Решениям этого Совета должен был подчиняться и верховный вождь – правитель Саро. Помощники верховного вождя – носители должностей каккана (самая высшая), ичхана и пхаджинчхана – назначались вождем и Советом Знати обычно из числа членов кланов Ким, Пак и Сок и обладали большими полномочиями в решении государственных дел и распоряжении воинскими силами, сохранявшими характер клановых дружин и племенных ополчений. Правитель – опиравшийся прежде всего на свой клан и его дружины – исполнял свои функции – ритуальные, юридические, общественные и военные – в совокупности в ходе церемониальных объездов страны – ”полюдья” (сунхэн), считавшихся важнейшим символом общеплеменной верховной власти. Во время ”полюдья” взаималась дань, собиралась информация о положении хозяйства общинников, оказывалась – из общеплеменного редистрибьютивного (перераспределительного) фонда – помощь нуждающимся, и – что очень важно – справлялись ритуалы жертвоприношений Горам и Морю, от которых, по представлениям чинхан, зависело плодородие земли. С течением времени, по мере активизации экспансионистской политики Саро, ”полюдье” все более акцентирует военные функции – смотр дружин и укреплений на беспокойных окраинах. Как заместители правителя, обряд ”полюдья” могли выполнять его личные подчиненные – ”посланники” (саджа). Зачатки постоянной администрации в провинциях, в виде сароских военачальников с дружинами, постоянно контролировавшими периферийную территорию из местного центра, появились у Саро лишь к концу II в.

Переломным пунктом в развитии раннегосударственных начал стал для Саро – как и для Пэкче – конец III в. В это время правители Саро значительно усилили свой авторитет, завязав торгово-дипломатические связи с китайской династией Цзинь и получив возможность перераспределять престижные китайские товары среди чинханских вождей. Связи с ослабевающим под ударами Когурё и Пэкче Лоланом теряют для чинханской знати своё значение, и Саро укрепляет свою позицию регионального лидера. Попытка знати юго-западного района Чинхана, возглавленная потомками правителей присоединенного к Саро в конце II в. вождества Исо (уезд Чхондо пров. Сев. Кёнсан), напасть на центр Саро и ослабить сароское влияние на чинханскую периферию не увенчалась успехом (297 г.), и после разгрома этого выступления гегемония Саро над племенами чинхан стала неоспоримой. Примерно с этого времени правители Саро начинают возводить себе громадные насыпные каменные курганы с деревянными гробами внутри – тип могил, неизвестный доселе периферийной чинханской знати и внушавший ей страх перед могуществом Саро и его верховных вождей. Раннее государство, основы которого были заложены к концу III в., еще более укрепилось позже, в IV в., с дальнейшим развитием внешних связей Саро и ростом интенсивности межгосударственных войн на полуострове.

Илл. 31. Уткообразный сосуд (апхён тхоги) III в., обнаружен на территории Кёнджуской долины (квартал Кёдон г. Кёнджу). Высота – 34,4 см. Обожжен при температуре 800-900 градусов, что сообщало глине прочность, сравнимую с прочностью черепицы (отсюда и название такой керамики, укоренившееся в южнокорейской науке – ваджиль тхоги, или ”черепицеобразная керамика”). Сосуды такого типа часто обнаруживают в чинханских и пёнханских погребениях. Видимо, они имели ритуальной значение и были как-то связаны с распространенным среди южнокорейских племен культом птиц.

В то время, как Саро стремилось к объединению чинханских племен, племена пёнхан (или пёнджин) – близкие родственники чинхан, заселявшие долину р. Нактонган (в основном совр. пров. Юж. Кёнсан), - по-прежнему оставались в состоянии раздробленности. Но это вовсе не означает, что по уровню интенсивности контактов с внешним миром – прежде всего китайскими округами – и степени развития материальной культуры они отставали от чинхан. Скорее наоборот – ряд районов обитания пёнхан, и прежде всего устье р. Нактонган (современный город Кимхэ), издавна славились месторождениями железной руды, и уже в I-II вв. сильное пёнханское вождество этого района, Куя (или Южная Кая), стало поставщиком железа для Лолана и протояпонских племен. Через гавани Куя проходил морской путь из Лолана на Японские острова, и вожди Куя активно использовали это обстоятельство для развития посреднической торговли и накопления богатств. Могилы вождей Куя конца II – начала III вв., раскопанные в поселке Яндонни под городом Кимхэ в 1990-1996 гг., показывают, что знать этого вождества хоронили в роскошных внешних деревянных гробах лоланского типа и клали ей в могилы китайские бронзовые зеркала, железные сабли, яшмовые бусы, и т.д. По уровню богатства элита Куя I-II вв. вполне могла соперничать с Саро, но, в отличие от Чинхана, другие пёнханские вождества, разбогатевшие на посреднической торговле, были способны отстоять свою независимость от гегемонистских претензий Куя. В какой-то степени, Куя смогла объединить пёнханские вождества в подобие региональной конфедерации, но к началу III в. позиции Куя значительно ослабли, возможно, в связи с нестабильностью в отношениях с Лоланом. Идеологической базой для вождей Куя был миф о рождении основателя этой политии, Суро, верховным божеством Неба и Горой-Черепахой, схожий по своей структуре с чосонскими, когурёскими и сароскими мифами об основании государства в результате брачных связей небесных и земных/водных божеств. Как и у чинханцев, у пёнханцев был сильно развит культ птиц – по их верованиям, в птицу превращалась душа человека после смерти, и умение превращаться в птицу при жизни считалось важным для жреца или вождя.

В сер. – второй пол. III в. – примерно тогда же, когда Пэкче стало признанным гегемоном северного и центрального Махана, а Саро утвердило свое влияние над большей частью Чинхана - в культурной и политической жизни Куя наступает резкий перелом. Появляется новый, оригинальный и отличный от других протокорейских племенных групп тип керамики – прочные (обжигавшиеся при температуре 1200 градусов) сосуды с двумя ручками, низеньким горлышком и круглым донышком, часто с подставкой, явные испытавшие влияние цзиньского стиля. Погребения вождей – раскопанные, в частности, в районе Тэсондон г. Кимхэ (пров. Юж. Кёнсан) – становятся несравненно богаче, чем прежде; в следующую жизнь вождя сопровождают теперь по нескольку умерщевленных на похоронах (или совершивших самоубийство добровольно) слуг или дружинников (в Саро этот обычай пришел позже, чем в Куя). В могилах начинают в массовом порядке встречаться предметы типично ”северного” обихода – бронзовые котлы (чхондонбок) ордосского стиля, доспехи всадника и конские доспехи, связанные с развитой культурой металла и наездничества. Весьма возможно, что эти изменения в культуре были связаны с инфильтрацией в пёнханский регион пуёских или когурёских групп, бежавших от опустошительных вэйских и сяньбийских нашествий III- начала IV вв. В любом случае, усилившееся Куя – теперь ее чаще называли Кымгван (”Страна железа”), или Пон-Кая (”Основная Кая”), так как этнотопоним Кая стал все активнее вытеснять прежнее наименование пёнхан – сумела к концу III в. институциализировать свою гегемонию над пёнханским/каяским регионом – остальные пёнханские вождества сохранили внутреннюю автономию, но вынуждены были смириться с определенной монополизацией куясцами внешних сношений и торговли. В это время Куя/Кымгван начала приобретать определенные черты раннего государства – унифицированную систему рангов и должностей для племенной знати, зачатки административных структур на местах, и т.д. Расширяется и география внешних связей Кымгван – устанавливаются активные контакты с протояпонскими политиями центра о. Хонсю (Кинай), на развитие которых каяские эмигранты оказали значительное влияние. В следующем, IV, столетии, ставшем временем расцвета Кымгван, этому раннему государству было суждено сыграть значительную роль в развитии межгосударственных отношений на полуострове.

Илл. 32. Латы (доспех), защищавшие тяжеловооруженного кавалериста Куя. Обнаружены при раскопках в поселении Тхверэри под городом Кимхэ, датируются приблизительно началом IV в. Высота – 64, 8 см. Обычно украшались птичьими перьями, что было связано с религиозными представлениями о птицах как символе Неба и посмертного существования.

В целом, в итоге многообразных контактов с внешним миром и активного внутреннего развития, к концу III в. у двух северных протокорейских племен – пуё и когурё – ранняя государственность достигла достаточно высокой ступени развития. Менее развитые гегемоны южнокорейских племен махан, чинхан и пёнхан – Пэкче, Саро и Куя (Кымгван) соответственно – сумели, сохранив более сильные элементы племенного строя, заложить основы раннегосударственных институтов. Как мы видим, история позволяет говорить нам, по крайней мере, о пяти очагах ранней государственности в протокорейской племенной среде. Однако в итоге, ко времени объединения полуострова – сер. VII в. – лишь три государства – Когурё, Пэкче и Силла (более позднее наименование Саро) оспаривали роль объединителя. Пуё, как уже говорилось, рухнуло в результате сяньбийских набегов, а Кымгван был присоединен к Силла в 532 г. Этот факт побудил традиционную корейскую историографию присвоить всему периоду I-VII в.. наименование ”эпохи Трех государств” – Пуё и каяские ранние государства оказались, таким образом, исключены из ”большого нарратива” древнекорейской истории. Значение истории пуё и пёнхан/Кая для понимания корейской древности в целом вполне осознается историками сегодня, но тем не менее большинство историков предпочитает придерживаться традиционного наименования ”Трех государств”, прежде всего из соображений научной преемственности. Это наименование – вполне осознавая его неполноту – используем здесь и мы.