Имени н. Г. Чернышевского

Изучение воздействия, осуществляемого СМИ, и, в частности, специфики влияния прессы на тот или иной социум посредством формирования определённого имиджа, программирующего оценочное отношение реципиента, вызывает немалый интерес в среде исследователей [Котов 2003; Банковская 2007; Сабурова 2009].

Роль СМИ в формировании имиджа нашей страны за рубежом невозможно переоценить. В силу того, что основной сегмент разнородной массовой аудитории не принимает непосредственного участия во внутренних и внешних общественно-политических процессах, его представление о России создаётся под влиянием опосредованной информации, получаемой по каналам СМИ.

Имидж, представленный в прессе, – это не стихийное, а сознательно сформированное многоплановое явление. Согласно Г.Г. Почепцову – «это знаковый заменитель сложного и углублённого портрета».

Представляется оправданным заключить, что имидж страны формируется в нескольких концептуально-имиджевых плоскостях: политической, социальной, культурной, правовой, экономической и т.д., которые в свою очередь формируют грани аксиологической структурной модели российского общества в зарубежных медиа-картинах мира.

В изучении данного вопроса обосновано применение процедур семантического и лингвокогнитивного анализа, которые обеспечивают выявление содержательной (информативной) и концептуальной основы медиа-текста (национально-культурные ценности, представленные в виде базовых концептов, этнокультурные стереотипы, этнокультурные предубеждения, посылы, установки).

Однако, несмотря на то, что представителями различных научных гуманитарных направлений (психологами, политологами, социологами, языковедами) неоднократно предпринимались попытки анализа механизмов создания определённого образа [Гаспаров 1996; Булгакова 2009; Ильинова 2009], языковые средства создания прагматически-ориентированного имиджа Российского общества в зарубежной прессе не подвергались специальному комплексному изучению.

Лингвокогнитивный анализ единиц, принимающих участие в формировании имиджа России в зарубежной прессе, дает возможность рассмотреть их связь с ментальными знаками и выявить механизмы их объединения в сложном информативном пространстве СМИ.

В общих чертах, информативное пространство медиа-текста возможно определить как многоплоскостную структуру, в которой единицы, репрезентирующие когнитивные элементы национального сознания, взаимодействуют с субъективной эмоциональной системой оценок, создавая имидж, способный влиять на массовое общественное мнение.

Характер культурных доминант социума, определённая установка информирующего органа, а также авторское прочтение происходящего накладывают специфический отпечаток на выбор языковых механизмов формирования имиджа России. Средства речевого воздействия, привлечённые в язык прессы для данной цели, способствуют трансляции заданной информирующим органом версии социально-политической действительности, которая зачастую воспринимается адресатом на веру из-за недостаточного личного опыта и авторитетного статуса источника информации.

Не вызовет возражений утверждение, что самоимидж и воспринимаемый имидж (взгляд со стороны) во многих аспектах могут носить антонимический характер, что не может не вызывать обеспокоенность и не придавать весомость исследованиям подобного характера. Так, в данном отношении интересен следующий пример (один из множества) того, как в России и за рубежом получил диаметрально противоположную оценку факт возведения инновационного центра в Сколково. В глазах российских журналистов – это, безусловно, положительный пример расходования средств на одно из приоритетных направлений развития общества. Однако британские СМИ трактуют данный факт крайне негативно. Использование пейоративных лексических единиц massive corruption (массовая коррупция), baubles (побрякушки, безделушки) в рамках одного высказывания не дают возможности иной интерпретации:

“Russia has been producing massive corruption. Billions of dollars thrown at baubles like Skolkovo and Sochi” (The Guardian Online 10.09.2010).

«Россия» существует в языковой памяти носителей языка в качестве языкового объекта в составе множества стереотипных фрагментов, каждый из которых способен становиться частью целых потенциальных сюжетов, тематических и ассоциативных полей, концептосфер. Когнитивный механизм восприятия лингвистического образа основан на способности мозга запечатлевать и хранить в своей базе отдельные языковые образные фрагменты, которые образуют тематические группы образов. Каждой такой группе соответствует в арсенале языковой памяти определённый лингвистический и ассоциативный инструментарий.

Выявление идиоэтнической специфики данных когнитивных связей (с помощью методики психолингвистического эксперимента) позволяет внести ясность в специфику формирования и восприятия имиджа России носителями языка за рубежом.

Однако стоит обметить, что восприятие имиджа России, транслированного массовой аудитории посредством зарубежной прессы, происходит опосредованно сквозь призму индивидуального восприятия действительности каждым отдельным носителем языка. Таким образом, имидж России репрезентируется в дискурсе зарубежных СМИ сквозь призму принимающего лингвокультурного пространства, формируется с опорой на национальную систему ценностей и культурные доминанты общества. Исследование глубинного уровня имиджевого медиа-текста дает возможность сделать важные выводы о специфических закономерностях формирования и восприятия имиджа России за рубежом.

Подобный подход позволяет выявить не только лингвистический инструментарий, но и когнитивную составляющую стимулирования определённого эмоционально-оценочного отношения зарубежной массовой аудитории к современной России и россиянам путём создания имиджа страны в зарубежной прессе, что дает возможность представителям различных гуманитарных дисциплин по-новому взглянуть на изучение механизмов формирования имиджа.

Особенности объекта исследования обусловливают выбор и специфику дополнительных методов верифицирования данных. Применение нескольких взаимодополняющих друг друга методов (экспериментального психолингвистического анализа, лингвостилистический анализ) продиктовано многоаспектностью объекта исследования и междисциплинарным характером исследования.

Применительно к настоящему исследованию, анкетирование (первый этап экспериментального психолингвистического исследования) дает возможность выявить наиболее эффективные языковые средства формирования международного имиджа современной России, используемые в зарубежной прессе. Интервьюирование (второй этап экспериментального психолингвистического исследования) позволяет выявить идиоэтнические особенности менталитета носителей языка (этнокультурные стереотипы, предубеждения, ассоциативный фонд и т.д.), обуславливающие соответствующее оценочное отношения к России.

Подобные экспериментальные исследования успешно проводятся зарубежными лингвистами на материале художественного текста [Olivia da Costa Fialho 2007], однако, применительно к газетному тексту являются, в определённой мере, инновационными.

Дополнительный лингвостилистический анализ средств языкового представления образа России в зарубежной прессе, а также учет прагматических задач адресанта и социального портрета адресата позволяют дойти до глубинного уровня содержательно-концептуальной информации и установить ее соотношение с культурными концептами.

В данном ракурсе проблема создания имиджа России рассматривается как с позиций адресанта (иллокутивная составляющая высказывания), так и адресата (перлокутивный эффект). Помимо решения основных задач исследования привлечение подобной методики также позволяет установить ряд факторов, детерминирующих особенности восприятия современной России зарубежным обществом и адекватно интерпретировать прагматическую составляющую зарубежных медиа-текстов.

Также при исследованиях подобного характера необходимо учитывать основные экстралингвистические факторы (события во внешней и внутренней политике, политические персоналии, идеологические институты), оказывающие влияние на формирование определённого образа России за рубежом и его постепенную трансформацию (колебания оценочного знака).

Таким образом, представляется возможным заключить, что исследование имиджа России, представленного в зарубежных СМИ, уместно и предпочтительно проводить в рамках методики лингвокогнитивного моделирования и верифицировать полученные данные при помощи экспериментального психолингвистического и лингвостилистического анализа.
Библиографический список

1. Банковская Н.А. Прямая оценка как выражение мнения журналиста в современной прессе России и Германии // Проблемы речевой коммуникации. Саратов, СГУ, 2007.

2. Булгакова, О.В. Лингвистическое моделирование имиджа в экономическом издании: автореф. дис. … канд. филол. наук. Томск, 2009.

3. Гаспаров, Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М, 1996.

4. Ильинова Е.Ю. Лингвокогнитивное обоснование характера ассимиляции и культурной экспансии рекламного дискурса. Волгоград, 2009.

5. Котов А.А. Механизмы речевого воздействия в публицистических текстах СМИ: автореферат дис. … канд. филол. наук. Москва, 2003.

6. Почепцов, Г.Г. Имиджелогия. М., 2006.

7. Сабурова Н.В. Особенности функционирования заголовочной игры слов как оценочной модели речевой ситуации (на примере анализа англоязычного газетного текста) // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов, №2(4), 2009.

8. Olivia da Costa Fialho Foregrounding and refamiliarization: understanding readers’ response to literary texts // Language and Literature, Vol. 16, No. 2, 2007
А.А. Ревина

Поволжская Академия

Государственной Службы
ПРАГМАТИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ИЗУЧЕНИЮ РЕЧЕВЫХ ЖАНРОВ
Изучение речевого жанра просьбы в английском языке тесно связано с разграничением предложения и высказывания, что является компонентом прагматического подхода к изучению языка.

Термин «прагматика» (от греческого «дело», «действие») был введен в научный обиход в конце 30-х годов ХХ века одним из основателей семиотики — общей теории знаков — Ч. Моррисом [Моррис 1983: 49]. В 60-х-70-х годах ХХ века началось выделение и формирование прагматики в качестве области лингвистических исследований [Лингвистический энциклопедический словарь 1990: 389].

В целом, в исследовании прагматики выделяются два подхода «континентальный» и «англо-американский». «Континентальный» подход основывается на первоначальной точке зрения, высказанной Ч. Моррисом, о том, что прагматика как часть семиотики занимается изучением «отношения знаков к интерпретаторам этих знаков, а так как большинство знаков в качестве своих интерпретаторов имеют живые организмы, то достаточно точной характеристикой прагматики будет, если сказать, что она занимается биотическими аспектами семиозиса, то есть всеми психологическими, биологическими и социологическими явлениями, которые имеют место при функционировании знаков» [Моррис 1983: 66-67].

«Англо-американская» традиция занимается в прагмалингвистике такими проблемами, как импликатуры, пресуппозиции, речевые акты и дискурс.

В сущности, прагматика охватила многочисленные проблемы, которые ранее изучались в риторике, стилистике, коммуникативном синтаксисе, психолингвистике и социолингвистике, теории дискурса и ряде других дисциплин, с которыми прагматика находится в тесном взаимодействии.

Е.В. Падучева отмечает, что в отличие от синтаксиса, изучающего отношение языковых знаков друг к другу, семантики, рассматривающей отношение языковых знаков (слов) к их референту (их пропозициональное или локутивное значение), в центре внимания прагматики оказывается отношение языковых знаков к их пользователям (их интенциональное или иллокутивное значение) [Падучева 1985: 30].

В литературе отмечается, что пересечение областей исследования лингвистических прагматики и семантики вызывает необходимость различать собственно прагматику, имеющую дело с коммуникативной деятельностью, социативными и речевыми действиями, их целями, мотивами, интенциями говорящих и ожиданиями слушающих и, в общем-то, безразличную к характеру тех или иных языковых средств, их структурным и субстанциальным особенностям и тому подобное, и прагматику как часть семантики, своего рода прагмасемантику или интенциональную семантику, рассматривающую коммуникативно-интенциональные значения как результат отражения структуры коммуникативных действий в тесной связи со структурными и субстанциальными свойствами языковых знаков.

Существует мнение, что самыми обещающими, перспективными являются те определения прагматики, согласно которым это направление рассматривается как интерпретация языка, учитывающая не только семантическое значение, но и контекстуальные добавки, то есть провозглашается значение в контексте или в отношении к речевой ситуации.

Вследствие того, что предметом изучения лингвистической прагматики является роль языковых знаков как посредников действительности, лингвисты выделяют ее как область языкознания, исследующую использование людьми естественного человеческого языка в качестве орудия социального действия и взаимодействия в условиях конкретных ситуаций общения на основе социальной системы правил, поступков и стратегий.

Многие лингвисты полагают, что вопрос о соотношении «язык - речь», имеющий важное значение для современного языкознания, нельзя считать окончательно разрешенным.

Как отмечает Г.Я. Солганик, сторонники Ф. де Соссюра считают язык - системой, речь - претворением этой системы в действительность. Не следует понимать это разграничение абсолютно, в том смысле, что то, что встречается в языке, не имеет отношения к речи, и наоборот — речевые явления не имеют отношения к языку [Солганик 1981: 9].

Однако, сам Ф. де Соссюр придерживается той точки зрения, что, разделяя язык и речь, мы тем самым отделяем: 1) социальное от индивидуального; 2) существенное от побочного и более или менее случайного.

Речь - индивидуальный акт воли и понимания, в котором различают:

- комбинации, при помощи которых говорящий субъект пользуется языковым кодексом с целью выражения своей личной мысли;

- психофизический механизм, позволяющий ему объективировать эти комбинации [Соссюр 1933: 38].

Исходя из разделения языка и речи, делаются попытки изучать отдельно функции языка и функции речи. Рассматривая речевую деятельность как единство общения и обобщения, А.А. Леонтьев отделил функции языка, которые проявляются в любой ситуации общения, от функций речи как факультативных, возникающих в особых ситуациях [Леонтьев 1969: 251].

В связи с вышеуказанным следует отметить точку зрения тех лингвистов, которые считают, что несмотря на то, что язык и речь тесно между собой связаны, между ними нет и не может быть тождества, вследствие чего при их анализе нецелесообразно пользоваться одним и тем же термином «предложение». Предложение — это языковая единица. Оно не имеет непосредственного отношения к действительности и к живому человеку, так как в языке существуют только потенциальные возможности (схемы) этих отношений. Предложение обладает лишь иллокутивным предназначением, но не функцией, виртуальным, а не актуальным значением [Кобозева 2000: 54-55].

Предложение как языковая единица, включаясь в процесс коммуникации, претерпевает определенные формальные и семантические изменения. Иначе говоря, в предложении имеется нечто «от языка» и нечто «от речи», то есть сам термин оказывается далеко неоднозначным: «одни лингвисты понимают предложение только как единицу языка, другие — как единицу речи (Ф. де Соссюр), наконец, третьи (Т.П. Ломтев, П.С. Кузнецов) полагают, что термин «предложение» служит названием и единиц языка и единиц речи» [Покусаенко 1965: 113].

Традиционно за единицу анализа речи в контексте жизни и жизнедеятельности человека принимается речевой акт. В речевом акте участвуют говорящий и адресат, выступающие как носители определенных согласованных между собой функций. Речевой акт по своему лингвистическому определению — это действие нормативного социоречевого поведения [Лингвистический энциклопедический словарь 1990: 412].

Реализация языкового материала является лишь одним из компонентов речевого акта — так называемым актом произнесения, или сообщения. Единица членения речи существует в речевом акте только одномоментно в процессе произнесения и в качестве целостной сущности не фиксируется. Для анализа речевого произведения необходима иная единица. Такой единицей называется «высказывание» [Сусов 1986: 7].

Нередко в лингвистической литературе термин «высказывание» употребляется наряду с термином «речевой акт» как его синоним. Такой недифференцированный подход к использованию терминологии встречает критику со стороны большинства лингвистов, подчеркивающих необходимость различать процесс и продукт речевой деятельности, ее динамический и синтаксический планы. Термин «высказывание» рекомендуется употреблять для «обозначения речевого произведения, созданного в ходе речевого акта и рассматриваемого в контексте этого речевого акта» [Падучева 1985: 29].

Характеризуя высказывание, исследователи не всегда основываются на ясных концепциях или определенных теоретических принципах. В результате появляются полные противоречий и взаимоисключающих свойств описания, которые не дают возможности ограничить высказывание от смежных лингвистических сущностей [Конецкая 1997: 105-106].

Более того, по аналогии с вышеупомянутым описанием высказывания как особой единицы коммуникации, представители логико-философской школы предложили рассматривать высказывание, в котором присутствуют три аспекта: 1) произнесение, 2) референция и предикация, З) иллокутивный акт, передающий коммуникативное намерение говорящего.

Модель предложения является своего рода абстракцией, отвлечением от многих сторон «реального предложения — высказывания» [Москальская 1972: 46].

Как отмечает Ю.А. Левицкий, специфика предложения по сравнению со всеми «нижестоящими» языковыми единицами заключается в том, что предложение есть высказывание, что оно коммуникативно. Это значит, что оно 1) так или иначе соотнесено с определенной ситуацией и 2) обладает коммуникативной установкой на утверждение (или отрицание), на вопрос или на побуждение к чему-либо [Левицкий 1988: 59]

Основные различия между предложением и высказыванием, прежде всего, как уже отмечалось, в том, что предложение это единица языка, а высказывание — единица речи. Предложение не является коммуникативной единицей, оно не предназначено для коммуникации. Реальной коммуникативной единицей является высказывание. Предложение характеризуется наличием внутренних связей его компонентов друг с другом. Связи эти выражаются соответствующими грамматическими средствами. Высказывание помимо системы внутренних связей, характеризуется наличием внешних связей с предыдущими высказываниями: в отличие от предложения высказывание рассматривается как единица, выступающая в контексте, в его связи с прочими единицами контекста [Слюсарева 1981: 35].

В предложении выражены объективные связи и отношения элементов действительности — той ситуации, которая обозначается в данном предложении. В высказывании, помимо этого, выражаются и субъективные отношения говорящего к высказываемому, его «точка зрения» на данную ситуацию.

В процессе коммуникации происходит создание текста, устного или письменного, который членится на отдельные смысловые отрезки — высказывания, реальные единицы человеческого общения, реальные коммуникативные единицы [Падучева 1985: 62].

Формы высказываний весьма разнообразны. Однако, как указывается в литературе, в результате анализа достаточно большого числа высказываний было установлено, что все это разнообразие и многообразие сводится к ограниченному числу типизированных единиц — предложений, своего рода конструктов, некоторых идеальных построений, характеризующихся определенной грамматической формой и грамматической семантикой.

Сравнивая между собой предложения и высказывания, лингвисты считают, что между ними существуют определенные расхождения, прежде всего — формальные. Расхождения эти имеют разный характер в письменных и устных текстах: первые характеризуются большей нормативностью, «правильностью», следованиям установленным правилам и стандартам, вторые отличаются в этом отношении большей степенью свободы. Форма высказывания устной речи может весьма значительно отходить от языковых образцов, по которым строятся предложения: контекст и ситуация коммуникации позволяет изменять, сокращать структуру типизированных единиц — предложений. В результате, в качестве высказываний могут выступать не только «полные» предложения, но и неполные, даже отдельные словосочетания и словоформы, а с другой стороны - сложные предложения.

Следует отметить, что прагматические характеристики являются неотъемлемым свойством речевых единиц, минимальной единицей которых считается высказывание.

Прагматическая компетенция предполагает владение всем комплексом коммуникативного поведения как совокупностью норм и традиций общения определенной лингвокультурной общности.

1. 
   Моррис, Ч.У. Основания теории знаков. М., 1983.
   
2. 
   Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.
   
3. 
   Падучева, Е.В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью. М., 1985.
   
4. 
   Солганик, Г.Я. Лексика Газеты: Функцион. Аспект. М., 1981.
   
5. 
   Соссюр, Ф. де. Курс общей лингвистики. М., 1933.
   
6. 
   Леонтьев, А.А. Психолингвистические единицы и порождение речевого высказывания. М., 1969.
   
7. 
   Кобозева, И.М. Лингвистическая семантика. М., 2000.
   
8. 
   Покусаенко, В.К., Скорлуповская, Е.В. О компонентах сложного предложения. М., 1965.
   
9. 
   Сусов, И.П. Прагматическая структура высказывания. Калинин, 1986.
   
10. 
    Конецкая, В.П. Социология коммуникации. М., 1997.
    
11. 
    Москальская, О.И. Вопросы синтаксической семантики. М., 1972.
    
12. 
    Левицкий, Ю.А. Предложение и высказывание. Пермь, 1988.
    
13. 
    Слюсарева, Н.А. Проблемы функционирования синтаксиса современного английского языка. М., 1981.
    

Интересным представляется мнение М.В. Пименовой о том, что концепт может рассматриваться как единица эмического уровня, сопоставимой с фонемой, лексемой, морфемой и др., которая на этическом уровне репрезентируется при помощи сигнификата (содержания и объема понятия), лексического значения и внутренней формы слова (способа представления внеязыкового содержания) [Пименова 2004: 137].

Описывая процесс означивания концепта, актуализации его в речи, исследователи отмечают, что «рожденный в сознании индивида концепт, продвигаясь по «ступеням абстракции», переходит из чувственного образа в собственно мыслительный, подвергается категоризации и стандартизации национальным языковым сознанием» [Попова, Стернин 2001: 70 – 71; Друзина 2005: 189].

Этот путь актуализации концептуального знания в речи лингвисты разделяют на ряд этапов. Базовым признается этап сенсорно-перцептивного отражения. Исходными формами сенсорно-перцептивных процессов служат ощущение и восприятие, получаемые от непосредственного воздействия предметов и явлений окружающего мира на органы чувств человека. Следующим в прогрессивной линии развития когнитивных процессов становится уровень представлений. Это вторичный феномен отражения, порождающий в сознании человека образы-представления – сугубо психические явления, которые подвергают схематизации полученные на предыдущем этапе ощущения. Третий этап – уровень понятийного мышления представляет рациональный способ познания мира, когда индивидуально приобретенный опыт включается в общечеловеческий арсенал знаний. Н.Ф. Алефиренко уточняет, что вербализация концепта на данном уровне имеет двунаправленный характер: с одной стороны, происходит вербализация образа (трансформация образа в слово), а с другой, – продолжается формирование обобщенного образа путем конкретизации наивного понятия и спецификации познаваемого объекта. Исследователь рассматривает также влияние, которое оказывает знак (слово) на процесс вербализации. Н.Ф. Алефиренко, в частности, утверждает: «Слово пронизывает все уровни психического отражения, все этапы становления концепта». По мнению ученого, на сенсорно-перспективном этапе благодаря языковому знаку восприятие обретает осмысленность и категориальность. На этапе формирования представления вербализация образа развивает в нем такие свойства, как обобщенность, дифференцированность и устойчивость. Образ-представление становится средоточием довербальных и вербальных смыслов, что и позволяет его рассматривать как переходную форму между чувственным и рациональным познанием [Алефиренко 2005: 123].

В процессе вербализации можно выделить и несколько аспектов: структурный (становление иерархических отношений между смысловыми элементами концепта), содержательный (оперирование не прямыми обозначениями свойств и признаков отражаемого предмета или явления, а опосредованными номинациями), референтный (отнесенность концепта к соответствующему фрагменту познаваемой действительности) и интеракционный (порождение новых смысловых компонентов в процессе перевода образов из одной модальности в другую) [Алефиренко 2005: 125].

Языковые проекции концептов позволяют обнаружить не только лингвистически освоенный мир, но и своеобразие способа его освоения, так как именно знак выступает формой овладения миром [Колшанский 1990: 25]. Вместе с тем, очевидно, что полная репрезентация концепта, соотносимого с неким фрагментом познаваемой, переживаемой и преобразуемой действительности, языковым знаком, невозможна. Это связывают с перманентным развитием концепта, а также отсутствием вербального обозначения его отдельных частей [Друзина 2005: 194].

По справедливому замечанию З.Д. Поповой и И.А. Стернина, ни слово, ни вся совокупность речевых средств, репрезентирующих концепт в языке и текстах, не дают полной картины концепта. Поэтому в лингвистических исследованиях корректнее говорить о вербальной репрезентации концепта [Попова, Стернин 2000]. Связь концепта с языком реализуется через объективизацию некоторой части концептуального содержания различными способами (лексикой, фразеологией, паремиологическим фондом, текстами). В зависимости от способа вербализации различают лексические, фразеологические и синтаксические концепты, а также концепты, соотносимые с частями речи. Концепты, выражаемые в лексических единицах, оказываются особенно привлекательными для исследователей. С.Г. Воркачев рассматривает концепт как «вербализованный смысл», «ментальное образование высокой степени абстрактности, связанное со словом». Исследователь подчеркивает, что концепт представлен в плане выражения целым рядом своих языковых реализаций, образующих соответствующую лексико-семантическую парадигму [Воркачев 2002: 82 – 83].

Существенная часть концептуальной информации фиксируется в грамматике языка – в виде грамматически репрезентируемых концептов разной степени сложности. Грамматические концепты возникают «в результате обобщения информации о языковых объектах, их свойствах и употреблении, а также о том, как связи и отношения между языковыми объектами отражают отношения между реалиями окружающего мира» [Болдырев 2002: 46]. По мнению исследователей структура грамматических концептов включает: а) определенное когнитивное основание (элементарные грамматические концепты, представляющие языковой опыт носителей языка, или наиболее общие понятия, характеризующие результаты отражения окружающего мира человеком); б) содержание грамматических форм или грамматические смыслы; в) общие языковые понятия; г) сведения об исторических процессах, обусловливающих формирование и изменение данного грамматического содержания [Болдырев 1999: 67].

Грамматические концепты отличаются от концептов, передаваемых лексически, относительной стабильностью, так как ориентированы на систему языка. Ученые выявляют ряд универсальных грамматических концептов (темпоральности, количественности, пространства и др.), общих для разных языков, что определяется общностью предметно-чувственного и ментального опыта людей [Друзина 2005: 197]. По мнению Е.С. Кубряковой, грамматическая категоризация создает особую концептуальную сетку, своего рода каркас для распространения всего концептуального материала, выраженного лексически, так как именно в грамматике находят отражение наиболее существенные для этого языка концепты [Кубрякова и др. 1996: 91]. Несмотря на обозначенную важность изучения грамматических концептов, исследователи признают объективные трудности поставленной задачи, связанные, в первую очередь, с проблемой выбора единиц анализа.

Наряду с исследованием теоретических проблем и конкретных синтаксических концептов обсуждается корректность самого термина. Так, О.Н. Чарикова, отмечает, что понятие «синтаксический концепт» соотносится с пропозицией и, следовательно, представляет собой не концепт, а когнитивную структуру, т. е. сочетание концептов [Чарикова 2003: 46].

Резюмируя вышеизложенное, подчеркнем, что наиболее разработанной частью концептологии признается сфера, связанная с исследованием лексически репрезентируемых концептов. В ряде работ современных лингвистов изучаются т. н. «базовые» концепты, концепты-примитивы и др. Для выявления единиц анализа авторы определяют основное имя концепта и лексические единицы, связанные с ним разными видами отношений, в том числе понятийными. Данный подход применяется и в методе В.М. Пименовой, которая предлагает вслед за определением концепта-этимона (исходной точки семантического наполнения слова) изучить корневую группу – т. е. группы слов, образованные от данного этимона – как в диахронии, так и на синхронном уровне [Пименова 2004: 138]. Таким образом, концепт в языковой системе оказывается связан не с одним словом, а с целым рядом словообразовательных гнезд, выявляемых по понятийному признаку. Часть исходных лексем словообразовательных гнезд входят в синонимический ряд. При этом члены синонимического ряда образуют ядро концептуальной парадигмы, а остальные однокоренные слова – ее периферию.

Относительно изучения концепта в синхронии и диахронии следует отметить, что «в современной лингвистике намечается тенденция к преодолению противопоставления двух аспектов исследования картины мира и концептов – синхронического и диахронического» [Гришина 2002: 21]. Подчеркнем тот факт, что большое внимание уделяется выделению архетипов, констант и исследованию архаичной картины мира. Однако эти исследования нередко базируются на синхронном анализе языкового материала. Поэтому представляется значимым положение, согласно которому фрагменты картины мира (представленные концептами) на синхронном уровне не всегда есть отражение современных представлений людей о мире; более того, современная картина мира представляет собой конгломерат прошлых эпох [Арутюнова 1999].

1. Степанов, Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. – М.: Акад. проект, 2001. – 989 с.

2. Зусман, В.Г. Концепт в культурологическом аспекте // Межкультурная коммуникация. – Н. Новгород: Деком, 2001. – С. 38 – 73.

3. Попова, З.Д., Стернин, И.А. Очерки по когнитивной лингвистике. – Воронеж: Истоки, 2001. – 192 с.

4. Друзина, Н.В. Фундаментальные глаголы бытия и обладания. Функциональный и когнитивный аспекты: дис. …д. филол. наук. – Саратов, 2005. – 352 с.

5. Алефиренко, Н.Ф. Спорные проблемы семантики: монография. – М.: Гнозис, 2005. – 326 с.

6. Пименова, М.В. Концепт как основная единица ментальности // Когнитивные аспекты изучения русского языка. – М., 2004. – С. 137 – 138.

7. Попова, З.Д. Понятие «концепт» в лингвистических исследованиях. – Воронеж: Изд-во ВГУ, 2000. – 30 с.

8. Воркачев, С.Г. Методологические основания лингвоконцептологии // Теоретическая и прикладная лингвистика. – Воронеж, 2002. – С. 79 – 95.

9. Болдырев, Н.Н. Когнитивная семантика. Курс лекций по английской филологии. – Тамбов: Изд-во ТГУ, 2002. – 123 с.

10. Болдырев, Н.Н. Концептуальные структуры и языковые значения // Филология и культура. – Тамбов: Изд-во ТГУ, 1999. – Ч. 3. – С. 62 – 69.

11. Кубрякова, Е.С. и др. Краткий словарь когнитивных терминов. – М.: Просвещение, 1996. – 245 с.

12. Чарикова, О.Н. Концептосфера и система языка // Проблемы вербализации концептов в семантике языка и текста. – Волгоград: Перемена, 2003. – Ч. 2. – С. 46 – 47.

13. Гришина, Н.В. Концепт ВОДА в языковой картине мира (на основе номинативного и метафорических полей русского языка XI – XX вв.): автореф. дис. …канд. филол. наук. – Саратов, 2002. – 23 с.

14. Арутюнова, Н.Д. Язык и мир человека. – М.: Яз. русской культуры, 1999. – 896 с.

И.Н. Сипакова

Педагогический институт

Саратовского госуниверситета
ОЦЕНОЧНАЯ ЛЕКСИКА В УСТНОМ ДИСКУРСЕ
Оценочные лексемы содержат информацию о ценностном отношении субъекта речи к определенному свойству обозначаемого, выделенному относительно того или иного аспекта рассмотрения некоторого объекта [Телия 1986: 54]. По способу своей реализации оценочное значение лексической единицы репрезентирует оценочность трех типов: функциональную, обусловленную наличием оценочной семы в самом денотате (хороший, плохой, полезный, ужас, презирать, разбазарить), коннотативную, приобретаемую нейтральной лексической единицей только в определенном контексте (коричневый, прозрачный), и прагматическую, обусловленную спецификой самого денотата (оппортунист, пособник, демократизация, терроризм).

Значительный интерес для анализа представляет функционирование оценочных лексем в устном дискурсе. Рассмотрим некоторые примеры употребления частотных языковых единиц «нормальный», «нормально».

1. «Я не хочу жить нормально, я хочу жить хорошо!» (Из разговора героя сериала «Глухарь» с женой).

2. «Отель нормальный, соответствует своим 5ти звёздам». (Из обсуждения на Интернет-форуме).

3. «Как отпуск прошёл? – Нормально». (Гримаса на лице коллеги свидетельствует о том, что отпуск не удался, но говорить об этом не хочется).

4. «Нормально… (Возмущённым голосом: внезапно отключили электричество, и текст на экране исчез).

5. «Нормально» - слово, имеющее СТОЛЬКО значений:) Nothing Normal About It. [M. Berde 2010].

Кто из нас не употреблял лексемы «нормальный» или «нормально», оценивая самые разнообразные ситуации, от температуры за окном до состоявшейся защиты диссертации. Основным признаком, положенным в значение этих лексем, является «соответствующий норме, не впадающий ни в какую крайность, обычный». Однако многочисленные примеры свидетельствуют о том, что указанные лексемы довольно интенсивно характеризуют ситуации. При этом оценка располагается на шкале от «очень хорошо» до «очень плохо». Действительно ли такой разброс в значении этих лексем противоречит языковым нормам и является парадоксальным? Вопрос не праздный, поскольку при обучении переводу и развитии устной коммуникативной компетенции не следует пренебрегать разговорными формами, которые проникают и в другие стили речи, включая политический дискурс и язык масс медиа. Необходимо разрабатывать соответствующие коммуникативные и переводческие стратегии.

Очевидно, что лексемы «нормально/нормальный» в первую очередь обладают функциональной оценочностью. Однако анализ примеров, приведённых выше, свидетельствует о том, что выбор норм, относительно которых оцениваются ситуации, субъективен и носит переменный характер. Если норма является для номинанта целью, то «нормально» эквивалентно «хорошо или очень хорошо», если же норма – это стартовая точка, точка отсчёта, то реализуется пейоративное значение. Это, впрочем, заложено во внеязыковой действительности, где реальные системы норм непоследовательны и противоречивы.

Пример 1 показывает, что в восприятии номинанта оценка ситуации как нормальной является синонимом плохой и эксплицируется на лексическом уровне «… хочу жить не нормально…, а хорошо». В противоположность этому, в примере 2 «нормальный» оценивается как «хороший», что также находит вербальное выражение в высказывании. В примерах 3 и 4 «нормально» соответствует оценкам «плохо» и «очень плохо». В примере 4 отмечается близость лексемы «нормально» к междометию. Пейоративное значение здесь создаётся не только на языковом, но и на пара- и экстралингвистическом уровнях, с учётом мимики, интонации, жестов и внеязыкового контекста, в котором реализуется ситуация. В этой связи возникает вопрос: можно ли значения «хорошо/хороший» и «плохо/плохой» считать окказиональными лексико-семантическими вариантами лексем «нормально/нормальный» или следует квалифицировать их как результат комбинаторики смыслов единиц разного уровня? Представляется, что имеются аргументы как за, так и против обеих точек зрения.

Аргументы против рассмотрения пейоративного и мелиоративного значений в качестве компонентов лексико-семантической структуры рассматриваемых лексем можно свести к следующему: эмотивная оценка часто возникает в результате употребления слова в значении, прямо противоположном буквальному. В основном, правда, это относится к негативной оценочности. Так, предложение: Ну, ты молодец! – в зависимости от контекста и просодики может трактоваться и как похвала, и как порицание, что не даёт, однако, оснований говорить, что пейоративная оценка заложена в коннотативное значение лексемы «молодец».

С другой стороны, лексико-семантическая структура слов обогащается именно вследствие сочетаемости лексического содержания и синтаксической позиции, реализуемой в определённых языковых или речевых контекстах. Здесь можно говорить об интенсиональном значении как значении языковой единицы и экстенсиональном значении, приобретаемом словом в данном контексте его речевого употребления.

Тогда можно предположить, что анализируемые лексемы развивают в своей структуре окказиональные (экстенсиональные) антонимические лексико-семантические варианты «хорошо/хороший» и «плохо/плохой». Поскольку подобные окказиональные (экстенсиональные) значения слов, достаточно регулярно возникающие в контексте, не являются произвольными, следовательно они потенциально заложены в семантической структуре дан­ного слова. В таком случае у нас есть основание говорить о развитии энантиосемии. Как известно, энантиосемия представляет собой явление, смежное между полисемией и антонимией, характеризуясь наличием единого плана выражения, двух планов содержания и антонимического характера отношений между ними. Появление энантиосемии обусловлено принципами асимметрии языкового знака, языковой экономии (выражение одним означающим двух означаемых), системными отношениями в языке, дуализмом человеческого мышления. В практике речевого употребления лексического материала возможность появления энантиосемичных значений достаточно высока. Таким образом, утверждение Michele A. Berde, талантливой журналистки и переводчицы, много пишущей об особенностях русского языка с точки зрения носителя английского языка, “There is nothing normal about нормально”, является ни чем иным, как полемически заострённой попыткой привлечь внимание массового читателя к семантическим особенностям частотного слова. Динамика развития его семантической структуры и его функционирование достаточно эффективно вписываются в рамки существующих лингвистических теорий, как, впрочем, и соответствующая оценочная лексика английского языка.

Обратимся, например, к лексеме good, которая на шкале оценок хороший/плохой также обнаруживает известную амбивалентность, реализуя в разных контекстах не только мелиоративное значение разной степени интенсивности, но и пейоративное, что зафиксировано в словарях. [Новый большой англо-русский словарь, т.2: 55].

В словосочетаниях: good music, good manners, a good citizen - выражается позитивная эмотивная оценка, тогда как словосочетания: my good man, my good friend, your good lady - уже теряют часть положительных коннотаций, часто приобретая значение «добрый, милый» в ироническом или снисходительном смысле. В словосочетаниях a good blow, a good bruise, a good thrashing показатель мелиоративной оценочности good очевидным образом трансформируется в свою противоположность.

Отмечается, что в разговорном английском языке лексема с пейоративной оценочностью bad может приобретать положительную эмотивную значимость:

1. powerful, intense. Man, that is a really bad music!

2. suitable, excellent. That is a bad man dancing there. [Spears 1991: 14].

Вопрос о том, закладывается ли оценка в сему номинации или она эксплицируется в словесном окружении, представляет собой серьёзную лингвистическую проблему, и едва ли на него существует однозначный и универсальный ответ. Но какой бы точки зрения мы ни придерживались по этому поводу, существуют ещё и другая проблема - проблема перевода. Часто признак, положенный в основу значения слова, доминирует в сознании переводчика, который попадает под «гипноз» текста. Как правило, у эквивалентов совпадает лишь так называемое основное значение. Другие лексико-семантические варианты: узуальные, окказиональные и потенциальные - различаются, ибо развитие значе­ний этих слов предопределено своеобразием лексико-семантического аспекта каждого языка и его национально-культурной спецификой. Для перевода труд­ны слова эмоционального значения с широкой понятийной основой, так как их семантические границы расплывчаты и неопределенны. Так, для анализируемых лексем в словарях приводятся следующие варианты перевода: normally; sanely; smoothly; well; in comfort, regular, properly, normal, average; sane; sound; normal; standard; rated; natural; uneventful; right; conventional; so-so; same old, same old; not too bad; not great; nothing special; totally screwed-up; better than average, cool. [http://www.multitran.ru/c/m.exe?]. Представляется, что этот список является открытым.

Ниже следует перевод примеров, приведённых в начале статьи. В качестве информантов привлекались носители английского языка (англичане) со знанием русского и русскоязычные переводчики из крупной международной компании.

Пример 1. I don’t want to live like others (like everyone else), I want to live better! I don’t want my life to be just okay, I want to live a better life.

Пример 2. The hotel is at least as good as all 5 star hotels.

Пример 3. How was the vacation? So-so. Okay. As usual. Nothing special.

Пример 4. Oh, no! Great! I like that! That’s all I need!

Очевидно, что актуализация оценочности в переводе осуществляется не только путём использования регулярных соответствий лексическим единицам, но трансформированием исходных структур с целью сохранения характера и интенсивности эмотивности. Переводящий должен знать различные способы выражения эмотивной оценочности, учитывать комбинацию функциональных и коннотативных свойств лексемы, языковой и внеязыковой контексты словоупотребления.

В некоторых исследованиях утверждается, что при переводе предложений с оценочным значением наряду с сохранением исходного уровня направления и интенсивности оценочности, её можно интенсифицировать, либо деинтенсифицировать. При этом переводческая стратегия при воспроизведении степени интенсивности оценки определяется средой функционирования оценочной лексики, то есть типом дискурса, ориентацией на рецептора перевода с учетом его потенциальной реакции, а также переводческими установками, определяемыми целью перевода [Прищепчук 2009]. Представляется, однако, что в последнем случае следует говорить об авторизованном переводе, где эквивалентность смыслов не является решающим фактором.