В последнее десятилетие изучение смешанных языков96 перешло от стадии удивления перед курьезным явлением, не укладывающимся в привычные научные схемы, к фазе серьезного научного изучения, в фокусе которого оказываются естественным образом прежде всего вопросы их происхождения (см. Bakker & Mous 1994; Thomason 1997 и др.). Одна из самых разработанных теорий происхождения смешанных языков – Matrix Language Turnover Hypothesis К.Майерс-Скоттон – рассматривает переключение кодов как главную предпосылку образования смешанных языков (Myers-Scotton 1998). Поскольку рассмотрение проблематики смешанных языков выходит за пределы нашей задачи, заметим лишь следующее.
Можно считать очевидным, что известные науке «классические» смешанные языки возникли разными путями (из последних работ см. Croft 2001). Однако у всех предложенных моделей объяснения происхождения смешанных языков есть нечто общее: они правдоподобно объясняют исходную ситуацию их возникновения, показывают, что достаточно хорошо понимаемые и изученные явления и ситуации (интенсивная интерференция, немотивированное смешение кодов, разрыв между поколениями, резкий переход на другой язык при неполном его усвоении и др.) с большой долей вероятности должны маркировать этап, непосредственно предшествующий возникновению данного смешанного языка. Однако показать «механизм» этого последнего шага, продемонстрировать, как «технически» возник язык алеутов острова Медный, мичиф или англо-романи как правило не удается. Собственно говоря, необходимо объяснить, каким образом имевшая место вариативность (по крайней мере для объяснений, включающих в сценарий ситуацию с интенсивным переключением/смешением кодов, см. об этом Головко 2001: 310) уступила место системной закрепленности и социальной институционализированности языкового состояния, которое мы имеем на выходе. К сожалению, для наиболее ярких примеров смешанных языков мы не можем наблюдать переходные стадии. Развитие их шло, по всей видимости, в каждом отдельном случае своим особым путем. В этой связи перспективным представляется выдвинутое Е.В.Головко положение о вероятной высокой роли осознанного отношения носителей к языку при образовании смешанных языков (см. Головко 2001: 313). Впрочем, и тут необходимо еще много сделать, чтобы показать, как это «почти сознательное манипулирование языковыми средствами» (там же: 313) могло привести к образованию конкретных смешанных языков в том виде, в каком они засвидетельствованы..
Говоря о смешанных цыганских диалектах, необходимо указать на следующие моменты:
1. У нас нет абсолютно надежных примеров языковых состояний, промежуточных между сильно интерферированными диалектами, демонстрирующими CК, и "парацыганскими" диалектами. Ситуация с диалектами, подобными диалекту финских цыган, показывает, что постепенный переход от просто сильно интерферированного диалекта к диалекту, полностью теряющему "исконный" грамматический компонент, теоретически возможен. Не исключено, что подобная же ситуация имела место в английском цыганском XIX века. Однако сам момент перехода «поймать» не удается.
2. У.Крофт совершенно прав, относя парацыганские диалекты к типу death by borrowing, то есть к ситуации, при которой произошла смена языковой доминации и язык испытывает все большее и большее интерференционное воздействие, продолжая в то же время сохраняться (Croft 2001б). В этом отношении диалекты типа СРД и смешанные диалекты можно рассматривать как звенья одного процесса.
Языковая система СРД становится все более похожей на русскую (хотя процесс этот, как было показано выше, реально проявляется в конкуренции старых элементов и элементов, индуцированных интерференцией). Устанавливается полная эквивалентность цыганских и русских средств выражения грамматических значений. Можно представить себе, что в других цыганских диалектах достигнутая эквивалентность между цыганскими и нецыганскими грамматическими элементами могла привести на определенном этапе развития диалекта к допущению их вариативного употребления в цыганских текстах. Затем цыганские средства грамматического выражения были вытеснены нецыганскими.
3. Это вытеснение должно сопровождаться, однако, какой-то совершено особой социолингвистической ситуацией. Причины сохранения языка в случае парацыганских диалектов в целом ясны: цыганскому этносу вообще свойственно обостренное отношение к языку как фактору этнической самоидентификации. Продолжает оставаться неясным, почему ряд цыганских диалектов стал развиваться особым образом. В целом мы можем констатировать, что в случае парацыганских диалектов мы имеем дело с ситуацией своего рода приостановленной языковой смерти (о проблемах «языковой смерти» и языкового сдвига см. Вахтин 2001).
3. Интерференция и переключение кодов. Некоторые выводы
Итак, мы рассмотрели – в определенном теоретическом контексте – явления интерференции и переключения кодов в цыганском диалекте, находящемся под сильным контактным влиянием русского языка.
Возвращаясь к проблеме, вынесенной в самое начало доклада, можно сформулировать несколько положений, представляющих собой обобщение вышесказанного.
1. Ситуация в СРД представляет собой яркий пример одного из двух контактных сценариев, выделенных С.Томасон и Т. Кауфманом, – сохранение языка. СРД продолжает оставаться первым языком цыганских детей. При этом доминирующим языком является русский, во взаимоотношении двух языков произошел «функциональный переворот» (functional turnover – термин Я.Матраса, Matras 2000).97
2. Носители СРД свободно говорят по-русски, говорят на нем с окружающим населением. Функциональная ограниченность СРД приводит к тому, что говорение по-русски проникает во внутригрупповое общение, возникают явления ПК и СК98, усиливается интерференционное воздействие русского на СРД.
В условиях все большей и большей доминации русского языка при стойкой коммуникативно-прагматической потребности в сохранении цыганского языка как средства общения усиливается своего рода двойственная роль русской языковой системы по отношению к цыганской. С одной стороны, русские языковые компоненты, внедряясь в систему диалекта, способствуют усилению процессов «распада языка» (language attrition) и уменьшению собственных языковых потенций СРД. С другой стороны, наличие доминирующего русского языка парадоксальным образом усиливает жизнеспособность СРД. Русский язык является своего рода неисчерпаемым резервуаром, из которого диалект может черпать и черпает элементы разных языковых уровней.
Это могут быть лексические элементы, и тогда мы имеем СК и – в случае, если эти элементы становятся единственным возможным средством выражения, – заимствования. Это могут быть куски текста, большие чем слово, и тогда мы имеем дело с немотивированным ПК. Наконец, русский язык предоставляет возможность для калькирования разнообразных лексических и грамматических конструкций. В этом случае мы получаем то, что принято называть интерференционным явлениями.
Важным моментом, облегчающим и интерференцию, и ПК, является, по-видимому, возможность «одновременного доступа» носителей СРД к двум языкам, по крайней мере – в процессе говорения по-цыгански.
3. В результате действия интерференционных процессов грамматическая система СРД в высокой степени уподобилась русской, возникла ситуация, сильно облегчающая смешение кодов, поскольку русские лексические элементы свободно вставляются в грамматическую рамку, структурно очень близкую русской («конгруэнтная лексикализация» по П.Мэйскену). Таким образом, результаты интерференции, несомненно, облегчают действия процессов СК, устраняя возможные грамматические ограничения, столь характерные для разнообразных ситуаций ПК и СК. Возможно, в психолингвистическом плане этот одновременный доступ является следствием использования «билингвального способа» производства речи (Grosjean 1995).
4. Что касается влияния ПК и СК на процессы и результаты интерференции, то тут надо отметить следующее:
– При ПК, а судя по всему, и при СК, необязательна сильная доминация одного из языков, являющаяся практически необходимым условием интерференционных процессов, по крайней мере, высокого уровня. Языки при ПК могут быть достаточно равноправны (см. Myers-Scotton 2003: 149).
– По-видимому, существуют ситуации, характеризующиеся сильной интерференцией без СК. См. в этой связи, например, ситуацию в арванитике, чрезвычайно сильно интерферированном диалекте греческих албанцев, речь которых (судя по опубликованным текстам) характеризуется отсутствием СК и наличием ПК только на границах предложений (Tzitzipis 1998).99 В целом сильное разрушение (attrition) и сужение функций родного языка как будто бы блокирует переключение кодов: для последнего,
по всей видимости, необходимо, чтобы оба языка использовались достаточно широко.
– Однако когда процессы ПК и СК все же имеют место, они могут влиять на процессы интерференции. В этом смысле важно положение П.Мэйскена, указывавшего на то, что на внедрение иноязычной лексики в систему языка могут оказывать влияние не только процессы «включения», но и процессы альтернации; с их помощью в язык может попадать служебная лексика: союзы, частицы и пр. (Muysken 2000). Это может объяснять появление в СРД дублетов собственно цыганских и русских союзов типа со / что. Отождествление союзов привело к калькированию конструкций, а ПК альтернационного типа могло иметь следствием проникновение в диалект русских дублетов уже существующих предлогов.
– Все это позволяет сделать вывод о том, что процессы ПК и СК не являются обязательным условием для сильной интерференции – все зависит от конкретных сценариев интерференционного развития. Явления ПК и СК характерны более для ситуации сохранения языка (с сильной доминацией «второго» языка), чем для ситуации языкового сдвига с интерференционными изменениями. Вообще, для характера протекания процессов ПК, и еще более для СК, чрезвычайно важна установка носителей языка (см. Головко 2001). По всей видимости, в отличие от интерференции, ПК и СК представляют собой, по крайней мере отчасти, контролируемый процесс100.
Достарыңызбен бөлісу: |