О смешении кодов и переключении кодов в СРД

2.2.2. СРД: имя и глагол (смешение кодов)

(28) ту джяса дэ форо... пэскирэ подругэнца уже (ЕР84)

«ты пойдешь в город... со своими подругами уже»

Напротив, русские глаголы употребляются по большей части в неадаптированной форме и спрягаются по русской модели:

(29) ту поедешь дэ форо, пишем по-романэс (ЕР84)

«ты поедешь в город пишем по-цыгански»⁸²

Возникает естественный вопрос: как интерпретировать разницу в употреблении в речи носителей СРД русских неадаптированных глаголов и русских существительных и прилагательных, подвергающихся адаптации. Ограничимся самыми краткими соображениями (см. Русаков 1998, Rusakov 2001).

Я исхожу из предположения (базирующегося, как представляется, на необходимости построить простую и антропоцентрически правдоподобную модель), что случаи употребления русских имен и глаголов в СРД представляют собой явления одного лингвистического порядка. В обоих случаях мы имеем дело с проявлениями одного и того же механизма, позволяющего носителям СРД употреблять в своей речи на цыганском языке практически любые русские слова (об исключениях из этого правила см. ниже). В случаях употребления русских имен в грамматике нативных носителей СРД имеется дополнительное правило, действующее, по всей вероятности, как на уровне лексикона, так и на уровне порождения высказывания.

Последнее подтверждается, вероятно, и случаями независимой адаптации форм единственного и множественного числа существительного: друго, друзьи.

2.2.2.1. О причинах разной трактовки заимствованных имен и глаголов в СРД

Особый интерес представляют причины различной трактовки русских имен и глаголов. В литературе неоднократно отмечалось, что имена и глаголы ведут себя при заимствовании по-разному⁸³ (см.также выше 1.3.4.). В крайней форме это было выражено в известном постулате Э.Моравчик, отрицавшей вообще возможность непосредственного заимствования глаголов (Moravcsik 1978). Эмпирическая несостоятельность этого постулата неоднократно отмечалась (Trask 1996; Harris & Campbell 1995: 135), однако действительно имена заимствуются чаще, чем глаголы. Это во многом определяется очевидными обстоятельствами семантического порядка. Однако семантика не объясняет того, почему многие языки избегают «прямого» заимствования глаголов, используя вместо этого разнообразные конструкции типа «собственный вспомогательный глагол + заимствованное глагольное имя / нефинитная глагольная форма». Часто глаголы заимствуются в виде неизменяемой формы (bare forms). Подробный анализ способов оформления заимствованных глаголов дается в (Muysken 2000: 185-220). При этом он не включает в свой обзор случаи неадаптированного использования спрягаемых форм иноязычных глаголов. Меж тем, примеры такого употребления отнюдь не ограничиваются СРД. Так, неадаптированное использование русских и украинских глаголов фиксируется в некоторых других цыганских диалектах, в частности, в исследованных А.П.Баранниковым говорах южнорусских и украинских цыган (см. Barannikov 1934: 139 и др.). Встречаются подобные явления и за пределами цыганских диалектов, например, они довольно характерны для некоторых немецких говоров на территории бывшего Советского Союза (см. Верещагин 1965; см. также Смирницкая, Баротов 1997: 83-96). Неадаптированное использование русских глаголов встречается в ижорском языке (Николаев 2002). Вообще, складывается ощущение, что это явление характерно при использовании в СК именно русских (или восточнославянских?) глаголов. В то же время для достаточно большого количества цыганских диалектов СК такого типа не является характерным.

Весьма интересна ситуация в цыганских диалектах кабуджи в Албании и диалекте Айи Варвары в Греции (см.: Cortiade 1992; Messing 1988; Igla 1996). Когда-то носители этих диалектов находились в тесном контакте с носителями турецкого языка. В настоящее время турецкий язык (и то достаточно плохо) знают лишь представители старшего поколения носителей этих диалектов (см.: Cortiade 1992: 8; Messing 1988: 27-28). Тем не менее, и в том, и в другом диалекте в настоящее время достаточно часто используются турецкие по своему происхождению глаголы в турецком же грамматическом оформлении. Можно предположить, что на более ранних этапах истории этих диалектов в период интенсивных контактов с турецким языком в них были распространены явления СК с употреблением неадаптированных глаголов. После окончания этих контактов произошло нечто, аналогичное грамматикализации, – турецкие глаголы, став настоящими заимствованиями, составили отдельную парадигму. Любопытно, что современное состояние обоих диалектов как будто бы не характеризуется CК подобного типа: в них не засвидетельствованы неадаптированные заимствования ни из албанского, ни из греческого, соответственно.

Чем определяется такое особое поведение глагольной лексики? Причины этого могут крыться в типологической дистанции между языком-донором и языком-реципиентом. Однако имеются примеры «нормальной» адаптации глагольной лексики и при достаточно большой типологической дистанции между языками (см. в этой связи адаптацию английских глаголов в тагалог и амхарском, Muysken 2000: 192). Вместе с тем, неоднократно обращалось внимание на то, что для адаптации глаголов в виде bare forms или в составе аналитической конструкции в принимающем языке должны быть конструкции, которые позволили бы включать в себя заимствованные глаголы, см. в этой связи наличие подобных конструкций в тюркских языках, в новоиндийских языках и т.п.⁸⁴ Однако присутствие таких конструкций объясняет возможность подобной адаптации, но отнюдь не выбор в ее пользу по сравнению с адаптацией «обычного» типа.

Проблеме особого поведения глагольных форм при заимствовании и ПК уделяет большое внимание в своей последней книге К.Майерс-Скоттон. Она приводит несколько соображений, долженствующих объяснить трудности при заимствовании глаголов:

– в отличие от имен, глаголы «приписывают тематические роли ([+thematic role assigner]) и тем самым несут с собой больший «синтаксический багаж», чем имена, вследствие чего труднее осуществить их «подгонку» (fit) к принимающему языку» (Myers-Scotton 2002: 76);

– причиной частого использования глаголов «включенного» языка в конструкциях с вспомогательным глаголом матричного языка может быть «конфликт между направлением ветвления в матричном языке и включенном языке» (Там же: 162);

– редкость употребления адаптированных глагольных форм может объясняться и "отсутствием конгруэнтности между видо-временными системами" (Там же: 138).

По всей видимости, для ситуации в СРД может быть актуальным третье соображение. Действительно, русская глагольная система все же достаточно сильно отличается от цыганской. Одна из зон «неконгруэнтности» и способы ее преодоления были рассмотрены в разделе о русских префиксах. Другим моментом является принципиально разное устройство систем настоящего-будущего и прошедшего времен в русском языке и, в частности, несоответствие категориального наполнения форм русского прошедшего времени и претерита СРД. Вопрос о том, могла ли эта разница в парадигмах прошедшего времени способствовать отказу от адаптации русских глагольных форм и предпочтению употребления их в неадаптированном виде, нуждается в дальнейшем осмыслении.

Возможно, впрочем, что объяснение лежит и в большей простоте адаптационного механизма у имен. Действительно, для слов мужского рода адаптационный механизм состоит в простом добавлении суффикса –о к исходной форме, для имен женского рода лишь в применении в необходимых случаях простого акцентного правила. Цыганское имя имеет простую агглютинативную структуру, и образование форм косвенных падежей сводится к добавлению падежных аффиксов к адаптированной исходной форме⁸⁵. Прилагательные также адаптируются заменой русского окончания цыганским. Адаптационный механизм для глаголов более сложен, он должен включать вычленение русской глагольной основы, непростую операцию, если учитывать чрезвычайно сложный характер русской глагольной морфонологии. Цыганская глагольная парадигма также определяется скорее сложными морфонологическими правилами.

Другую сторону проблемы неадаптированных глагольных форм составляет вопрос о том, можем ли мы считать это явление одним из признаков языковой смерти (см. Dressler 1996). Этого вопроса я кратко коснусь ниже.

2.2.3. О грамматической модели смешения кодов в СРД

Подобную ситуацию, впервые описанную, по всей видимости, Л.В.Щербой (Щерба 1916), П.Мэйскен называет конгруэнтной лексикализацией видя в ней, наряду с включением и альтернацией третий тип СК (Muysken 2000). Как кажется, несмотря на реальное существование данного явления, оно скорее представляет собой определенную ситуацию, в рамках которой может иметь место как альтернация, так и включение, ситуацию, определяющую особенности реализации как того, так и другого.

Так же точно я буду воздерживаться и от употребления термина смешанный матричный язык, введенного К.Майерс-Скоттон (Myers-Scotton 1998, 2000) и обозначающего матричный язык, подвергшийся сильной конвергенции со стороны включенного языка (EL). В результате грамматическая рамка включает в себя элементы абстрактной структуры EL. Тем самым включение слов и морфем из EL облегчается, так как они легче проходят проверку на конгруэнтность.

В принципе понятие смешанный матричный язык близко используемому П.Мэйсеном понятию конгруэнтной лексикализации. Есть, однако и существенное различие. Мэйскен не ограничивается случаями уподобления грамматических структур двух языков в результате конвергенции, но включает сюда и случаи, когда "языки демонстрируют общую грамматическую структуру предложения" (Muysken 2000: 122) по другим причинам (например, в силу их близкого родства). Таким образом, Мэйскен рассматривает данное явление строго синхронно, не обращая внимания на его потенциально различный генезис, в то время как Майерс-Скоттон, напротив, исследует его диахронически как результат конвергенции, не учитывая, как представляется, что подобное состояние может быть достигнуто в результате принципиально иного сценария. Ключом решения проблемы могло бы быть сравнение ситуаций переключения кодов в случаях, когда грамматические структуры двух языков сближаются в результате конвергенции, и в случаях, когда подобная близость задана заранее

Еще одно соображение. Говоря о смешанном матричном языке, Майерс-Скоттон характеризует его как отступление от "идеального матричного языка", объясняющееся отсутствием достаточного доступа (sufficient access) к последнему. Это, по всей видимости, вполне подходит к случаям индивидуальной потери родного языка. Гораздо сложнее дело обстоит в случаях конвергенции в языковой истории. Так, анализ функционирования цыганских диалектов и, в частности СРД, показывает, что их носители в каждый момент времени имеют полный доступ к своему родному языку. Другое дело, что сам этот язык изменился и сузил сферу своего функционирования под влиянием языка окружающего населения (часто доминирующего).

Несомненно, что, невзирая на все конвергентное развитие СРД под влиянием русского, он воспринимается нативными носителями как код, резко отличный от последнего и противопоставленный ему (подробнее см. Rusakov 2003).

2. Предположение о том, что случаи, которые мы определяем как СК, можно интерпретировать как говорение по-цыгански с неограниченным включением русских лексических элементов подтверждается (по крайней мере, косвенно) языковой рефлексией носителей СРД. В ответах на синтаксическую анкету, которые предполагают говорение по-цыгански par excellence, встречается большое количество русских неадаптированных лексических элементов:

(30) мэ тася поеду дэ форо

«я завтра поеду в город»

При этом подобные ответы часто сопровождаются комментариями типа:

(31) у нас так и говорят: поеду,

свидетельствующими, с одной стороны, о том, что случаи СК не меняют цыганский характер текста, с другой стороны, что "русскость" вставных элементов вполне осознается. Языковая рефлексия, провоцируемая ситуацией перевода с русского на цыганский, приводит к тому, что информанты начинают подбирать варианты, стараясь избежать русских элементов:

(32) атася мэ поеду дэ форо, атася мэ джава дэ форо, можно сказать, со традава дэ форо атася

«завтра я поеду в город, завтра я пойду в город, можно сказать, что поеду в город завтра»

Часто подобный подбор вариантов также сопровождается комментариями на русском языке:

(33) А как быстрей так и говорят

(34) Мы русские цыгане, у нас много русских слов

(35) Редко, кто знает чисто цыганский язык, потому что мы живем среди русских и уже как-то само по себе слова перепутались

Интересно при этом, что как русские включения опознаются не только неадаптированные, но и адаптированные русские лексические элементы:

(36) псирлас, ходинэ – это по-русскому (ходинэ – адаптированная форма русск. глагола ходить).

Это косвенно подтверждает высказанную выше гипотезу об "одноуровненности" бытования в СРД неадаптированных глаголов и адаптированных существительных и прилагательных.

2.2.4. О ясных случаях переключения кодов в СРД

Можно выделить достаточно четко моменты, определяющие это переключение. Здесь следует отметить прежде всего переключение кодов в момент перехода от собственной речи рассказчика к прямой речи персонажа⁸⁷:

(37) Якэ ев авья, стадина нахмурено лэстэ, надвинуто по шэро и до зало дорик, когда ев дэ пэскири комнато, о рай пал: ну што, што Петр, што ты такой? Как што, ведь она меня выгнала, вон отлупили меня плетками...

«Ну вот он пришел, шапка напялена у него, надвинута на голову, и в зал туда, когда он в свою комнату, а граф к (нему): ....»

Такое переключение встречается очень часто в текстах повествовательного характера (рассказах, сказках и т.п.). В рассказах, записанных нами, с переходом к прямой речи связано подавляющее большинство случаев типичного переключения кодов. Анализ подобных случаев показывает, что чаще всего это происходит с прямой речью персонажей-нецыган⁸⁸. Таким образом, переход на русский язык может объясняться прагматически. Однако отнюдь не всегда переход к прямой речи персонажей нецыган сопровождается переключением кодов. Представляется, что подобные случаи переключения играют своеобразную стилистическую роль, маркируя контраст между прямой речью персонажей (в том числе сказочных) и речью рассказчика. Любопытно, что часто такой переход совершается в наиболее важных, кульминационнных моментах рассказа. Так, в одной из записанных быличек на довольно распространенный сюжет о погребении живого человека мы имеем лишь один случай перехода на русский язык – в кульминационный момент истории: закопанный заживо парень обращается к откопавшим его грабителям. И это при достаточно многочисленных случаях употребления прямой речи (передающейся по-цыгански независимо от национальной принадлежности говорящего персонажа). В этой связи стоит указать и на то, что часто переключением на русский язык маркируется и окончание рассказа:

(38) на этом и кончилось и т.п. (А)

Подтверждением того, что переключением кодов в рассказе маркируется стык стилистически различающихся фрагментов текста служит и имеющиеся в наших записях примеры перехода на цыганский язык в начале прямой речи:

(39) Они- то обняли ее и начали плакать: со туса кэрдяпэ мри чяйори

«...что с тобой сделалось, дочка?»⁸⁹

Интересен вопрос о том, насколько осознанно осуществляется подобного рода переходы. Довольно типична ситуация, когда рассказчик после перехода на русский язык в прямой речи достаточно долго продолжает рассказ по-русски уже после того, как прямая речь закончилась, а затем как бы спохватывается и после паузы переходит на цыганский.

Вообще, после прослушивания цыганских текстов возникает впечатление, что рассказчику в известном смысле все равно на каком языке рассказывать, и переход с одного языка на другой осуществляется скорее в связи с потребностью стилистически разнообразить текст, а не вследствие осознанного стремления произносить определенные в жанровом отношении куски текста именно по-цыгански или по-русски⁹⁰. Однако сам переход осуществляется в определенные моменты рассказа (прямая речь, комментарии к тексту и т.п.). При этом рассказчик, конечно, в каждый момент времени способен осознать, на каком языке он говорит, хотя, по всей видимости, может как бы забыть, перейдя в нашем случае на русский, о первоначальной установке на говорение по-цыгански.⁹¹

Несколько иную картину мы имеем в текстах бытового характера – достаточно аморфных по форме рассказах не о каких-нибудь конкретных жизненных эпизодах, а о жизни вообще. Здесь переход на русский язык определяется, скорее, не стилистическими, а скорее содержательными моментами. Определенные темы вынуждают рассказчика употреблять особенно много русских слов, а это в свою очередь определяет переход на русский язык – об этом легче говорить по-русски.

2.2.5. О границе между ПК и СК

1. Теперь стоит вернуться к вопросу, поставленному выше: существует ли принципиальная граница между случаями смешения кодов и случаями перехода с одного языка на другой внутри текста (переключение кодов). Как представляется, в нашем случае можно хотя бы попытаться, исходя из сказанного выше, формально разграничить эти явления.

Поскольку явления типа CК свойственны лишь цыганской речи носителей СРД (говоря по-русски, они как будто бы не используют в своей речи цыганских элементов), необходимо отграничить случаи говорения по-цыгански с включением русских лексических элементов от случаев говорения по-русски.

Предлагается следующий рабочий критерий определения "русского" характера текста и, следовательно, перехода на русский язык.

В речи носителей СРД существуют элементы, как бы маркирующие говорение по-русски. Подобные элементы никогда не употребляются в текстах, по поводу которых у нас есть основания полагать, что они произносятся по-цыгански. В "операциональном" смысле мы можем постулировать, что непосредственно предшествующие и следующие за подобными единицами в пределах одного предложения слова не могут оба быть цыганскими.

Я исхожу при этом из допущения, вытекающего из исходных положений, что не может быть случаев классического переключения кодов, ограничивающихся одним словом, если оно не представляет отдельного высказывания.

Прежде всего такими элементами являются русские существительные в косвенных падежах в русском же грамматическом оформлении. Выше было сказано, что русские существительные практически всегда употребляются в СРД в косвенных падежах только в цыганском грамматическом оформлении. Исключением являются некоторые наречные и предложные сочетания, предсталяющие собой лексикализованные конструкции:

(40) со временем, рано утром,

употребление косвенных падежных форм русских существительных в наречном значении:

(41) рундя голосом

«зарыдал в голос»,

а также случаи употребления существительных с русскими числительными:

(42) ев доджиндя до сто лет.

«он дожил до ста лет»

Для существительных в прямом падеже иногда невозможно определить, "адаптированы" они или нет – это относится, прежде всего к русским существительным женского рода с неконечнымм ударением (типа дорога): "адаптационное" окончание совпадает с русским и перетяжка ударения не происходит.

Если же мы встречаем в речи носителей СРД формы русских существительных в русском же косвенно-падежном оформлении, у нас есть все основания подозревать, что данный кусок текста представляет собой фрагмент, произнесенный по-русски. Действительно, в записанных нами текстах практически нет случаев, когда русская косвенно-падежная форма была бы окружена цыганскими лексическими элементами.

Подобного же рода индикаторами русского характера текста являются русские личные местоимения, формы русского бытийного глагола, а также русские прилагательные, оформленные русскими грамматическими окончаниями.

Существуют, однако, русские элементы, употребление которых в речи цыган не свидетельствуют о переключении кодов: они либо употребляются в отношениях свободного варьирования со своими "цыганизированными"/цыганскими вариантами, либо просто не имеют цыганских эквивалентов. К таким элементам относятся:

1) уже обсуждавшиеся выше неадаптированные русские глагольные формы. Как уже было указано выше, русские глаголы могут употребляться и в адаптированной форме, однако случаи неадаптированного употребления преобладают практически у всех информантов. Любопытно, что в текстах, записанных у самого старого информанта – 90-летней цыганки (Л.М.Лобановой), количество употреблений адаптированных глагольных форм выше, чем у других членов ее семейства (см. ниже о возможности выделения в цыганских диалектах разных регистров или стилей). В то же время возможно, что употребление адаптированных/неадаптированных форм зависит от индивидуальных лексических характеристик глаголов. Любой глагол может быть в принципе употреблен как в адаптированной, так и в неадаптированной форме, однако есть глаголы, частотность адаптированного употребления которых выше, чем у других.

Так, относительно часто употребляются в адаптированной форме глаголы тэ ходинэс «ходить», тэ думинэс «думать», тэ стукинэс «стучать». Любопытно, что глагол тэ думинэс тяготеет к употреблению в адаптированной форме уже в текстах, записанных В.Н.Добровольским.

2) То в адаптированной, то в неадаптированной форме употребляются в текстах наречия, образованные от прилагательных: см. быстро – быстрэс, какой-либо закономерности в распределении данных форм установить не удалось.

3) Достаточно сложные отношения вариативности существуют в СРД между цыганскими и русскими служебными словами. Так, некоторые союзы употребляются преимущественно в "русском варианте" – это относится прежде всего к союзу и, его цыганский эквивалент тэ редок и, как кажется, употребляется лишь в речи информантов старшего поколения. Несколько иные отношения существуют в паре союзов где – кай: используются обе формы. Достаточно последовательно употребляется союз со "что", вместе с тем, сложный союз потому что употребляется в "русской форме". Встречаются в наших текстах и употребления формы что в цыганском контексте. Множество союзов употребляются только в их "русском" варианте (например, союз когда). Впрочем, надо отметить, что проблема параллельного употребления исконно цыганских и русских служебных слов неотделима от более широкой проблемы параллельного употребления цыганской и русской лексики вообще.

Следует понимать, что приведенные критерии имеют односторонний характер: на их основании мы можем в ряде случаев выделить фрагменты текста, произнесенные по-русски, и, следовательно, постулировать ПК. К сожалению, четких критериев определения цыганского характера текста с СК, по всей видимости, нет.

2. Интересно, что ситуация с явлениями смешения кодов в современном СРД весьма близка состоянию, отраженному в сборнике Добровольского:

(40) мы думали, сo рашай, ажно козло (Добровольский 1908: 5)

«мы думали, что это поп, а это козел»

Имеются, однако, и некоторые различия. Так, русские существительные и прилагательные употребляются в текстах Добровольского практически всегда в адаптированной форме. Что касается глаголов, то соотношение употребления адаптированных и неадаптированных форм русских глаголов несколько отличается от того, что мы видим в современных текстах. В прозаических текстах книги Добровольского на примерно 80 случаев адаптированного употребления приходится 70 случаев неадаптированного. Одни и те же русские глаголы употребляются у Добровольского то в адаптированной, то в неадаптированной форме. Тем не менее, некоторые глаголы демонстрируют тенденцию к употреблению в адаптированной форме (например, уже упоминавшийся выше глагол тэ думинэс), тогда как другие практически всегда выступают в неадаптированном виде (например, мочь и другие модальные и полуслужебные глаголы).

Интересно, что в прозаических текстах Добровольского практически отсутствуют случаи переключения кодов, несмотря на то, что в жанровом отношении многие из этих текстов достаточно близки записанным нами. Любопытно, однако, что два случая CS, все же зафиксированные у Добровольского, происходят также на стыке речи рассказчика и прямой речи персонажа:

(41) Лыя тэ щупинэ. "Щупинэ сыгыдыр, – кричит на засеках седя. – Да у буе да гажес" (Добровольский 1908: 64)

«Начал щупать. "Щупай скорей, – кричит, сидя на засеках. – Черт бы подрал этого мужика"».

Переходом на русский язык маркируется речь рассказчика.

3. Таким образом, как представляется, носитель языка всегда знает, на каком именно языке он говорит. Для большого количества случаев существует и формальная возможность разграничить говорение по-русски и по-цыгански. Этому не препятствует тот факт, что существуют конкретные фрагменты текстов, порожденных носителями СРД, относительно которых мы не можем достоверно сказать, идет ли речь о говорении по-цыгански или об использовании ПК. Вопрос – не имеющий однозначного решения – заключается в том, представляют ли собой явления ПК и СК в СРД континуум с переходной зоной или невозможность установить границу между этими двумя явлениями объясняется несовершенством исследовательских процедур.

В связи с описанной выше ситуацией естественным образом встает вопрос о том, можем ли мы утверждать, что подобное состояние свойственно СРД в целом, а не какому-то его определенному социальному варианту / регистру?

Практически все информанты, с которыми нам пришлось общаться, используют в своей речи СК. Ситуация в диалекте, описанном Добровольским, свидетельствует о стойкости и своего рода "институционализированности" этого явления. Тем не менее, мы, разумеется, не можем отрицать возможности существования варианта СРД с отсутствием употребления неадаптированных русских заимствований⁹².

Для некоторых цыганских диалектов постулируется наличие двух "стилей" или регистров – "высокого" и "низкого". В частности, такая ситуация приписывается диалекту финских цыган (см. Valtonen 1972). При этом "высокий" стиль представляет собой языковое состояние, близкое к "традиционнным" цыганским диалектам, в то время как понятие "низкий стиль" "относится к более современному, грамматически упрощенному цыганскому, в сильной степени испытавшему влияние финского" (Vuorela, Borin 1994: 10-11). Отмечается, однако, что эти языковые формы представляют собой скорее языковой континуум и употребление более или менее интерферированного варианта зависит от индивидуальных характеристик носителя языка, прежде всего – возраста (Vuorela, Borin 1994: 11).

Не исключено, что СРД также представляет собой своего рода континуум. На это указывает то, что, несмотря на полное отсутствие среди наших записей текстов без случаев CК, количество употреблений неадаптированных русских лексем достаточно сильно колеблется в зависимости от информанта⁹³ и характера текста. К сожалению, нашего материала явно недостаточно для того, чтобы сделать какие-либо статистически обоснованные выводы.

4. В связи с проблемой соотношения ПК и СК возникает еще один вопрос: нельзя ли случаи СК, подобные тем, которые мы находим в СРД, описывать с помощью вариационистской модели В.Лабова. Было бы интересно в этой связи провести подробное социолингвистическое и лингвистическое исследование СРД и посмотреть, каким именно образом возможные кандидаты на роль языковых переменных (и в том числе использование неадаптированных русских лексем / адаптированных заимствований (?)/ собственно цыганских слов) варьируют в зависимости от социальных характеристик информантов и различных ситуаций общения.

Такое исследование, возможно, помогло бы более точно ответить на вопрос, обладают ли психолингвистической реальностью, с одной стороны, модель переключения кодов, предполагающая двуязычие индивида и использование им двух языковых систем "попеременно", и, с другой, модель Лабова, рассматривающая одноязычного индивида, использующего в своей речи переменные правила (см. Лабов 1975). Первая модель в таком случае соответствовала бы "переключению кодов", а вторая "смешению кодов". Можно предположить также, что конкретный носитель языка может использовать в своей речевой деятельности обе стратегии.

Вместе с тем, необходимо отметить, что применение вариационистской модели к ситуациям ПК сталкивается с определенными трудностями (см. также Muysken 2000: 123-127). Прежде всего они заключаются в обстоятельстве теоретического порядка: модель Лабова исходит все же из представления об одном коде, само понятие СК предполагает наличие двух кодов, к которым носитель языка, использующий в своей речи СК, имеет, по всей видимости, одновременый доступ (термин П.Мэйскена). Языковая переменная может, таким образом, представлять собой единицы типа псирлас /ходинэ/ ходит⁹⁴.

5. Как уже говорилось выше, проблема отграничения СК от заимствований представляет достаточно cерьезные трудности. К.Майерс-Скоттон, не отрицая сущностную разницу этих явлений с точки зрения истории языка, предлагает отказаться от их различения при синхронном рассмотрении языкового материала (Myers-Scotton 2002).

Наш материал, как кажется, позволяет ставить вопрос о том, нельзя ли трактовать по крайней мере некоторые из адаптированных русских глаголов (тэ ходинэс, тэ думинэс, тэ стукинэс и др.) как относительно старые заимствования, закрепившиеся в цыганском лексиконе. Интересно, что глагол тэ ходинэс, часто употребляющийся в адаптированной форме, образует определенную квазиаспектуальную пару с цыганским глаголом тэ джяс "идти", пару абсолютно аналогичную паре русских глаголов идти - ходить, противопоставленную по признаку однонаправленности – неоднонаправленности.

Другими претендентами на роль заимствований имеют русские служебные слова, не имеющие употребительных цыганских эквивалентов (типа союза когда).

6. Ситуация с СК в СРД, описанная выше, представляет собой яркий пример «немотивированного переключения кодов». Однако, сравнение ее с другими сходными ситуациями (франко-волоф – Swigart 1992, русско-карельского – Sarhimaa 1999, см. также Головко 2001) показывает, что как будто бы в СРД существует несколько более дифференцированная система употребления и оформления русских по своему происхождению элементов. По всей видимости, дело в определенных установках говорящих: хотя ситуация СК в СРД явлется узуальной и в известной мере институционализированной, все же маркером этнической идентичности для носителей СРД является именно цыганский язык, противопоставленный нецыганскому (языку гадже). Металингвистические высказывания носителей диалекта ясно показывают, что внедрение «русских слов» воспринимается как своего рода неизбежное, исторически обусловленное зло,⁹⁵ не меняющее, тем не менее, сложившиеся этнические противопоставления.

Надо заметить, что явление СК в той или иной степени встречается в большинстве цыганских диалектов, хотя его уровень довольно сильно варьирует. Часто по текстам довольно трудно судить о подлинных масштабах СК: в большинстве цыганских диалектов отсутствует неадаптированное употребление иноязычной лексики, а адаптация как бы маскирует СК, делая его неотличимым от заимствования. Мы, тем не менее, пытались показать, что сам факт адаптации еще ничего не говорит о том, является ли данная лексема заимствованием, вошедшим в лексикон (конкретного индивида или в относительно институциализированный лексикон данного социума), или принадлежит к явлениям СК. Так, судя по всему, неадаптированный глагол ездить по своим параметрам в СРД приближается к заимствованиям.

жүктеу/скачать 0.61 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: