Используется

53. Когда со временем, достигнув преклонного возраста, Периандр убедился, что не в силах больше управлять городом, он послал на Керкиру за Ликофроном, чтобы передать ему власть. Ведь своего старшего сына Периандр считал неспособным [к управлению] из-за его слабоумия. Ликофрон, однако, даже не удостоил ответом отцовского посланца. Периандр же, искренне полюбивший юношу, вторично послал за ним свою дочь, сестру юноши, думая, что тот хоть ее-то послушает. А та приехала и сказала: “Брат! Неужели ты предпочитаешь отдать власть в чужие руки и позволишь расхитить отцовское добро, вместо того чтобы возвратиться и самому владеть всем? Вернись домой, перестань терзать себя. [Ложная] гордость – это плохое качество. Не исправляй беду бедою. Многие ведь отдают предпочтение [гуманному] духу закона перед его буквой, но многие также, добиваясь материнской доли [наследства], теряют отцовскую. Царская власть таит в себе опасности; ведь многие жаждут ее, а отец уже дряхлый старик. Не отдавай своего достояния чужим!”. Так сестра приводила ему по отцовскому внушению самые веские доводы. А брат отвечал, что не приедет в Коринф, пока знает, что отец жив. Когда она передала такой ответ Ликофрона, Периандр в третий раз послал вестника объявить, что сам готов жить на Керкире, Ликофрон же должен приехать в Коринф и наследовать царскую власть. Сын согласился на это. Тогда Периандр стал готовиться к отплытию на Керкиру, а сын его – в Коринф. Однако керкиряне, услышав об этих замыслах, умертвили юношу, для того чтобы Периандр не приезжал на их остров. За это-то Периандр и хотел отомстить керкирянам.

54. А лакедемоняне высадились на Самосе с сильным войском и осадили город. Они проникли до городской стены и уже взобрались на башню (что стоит в предместье со стороны города). Тогда подошел на помощь Поликрат с сильным отрядом и оттеснил их назад. А с другой башни на вершине горы наемники и большой отряд самосских горожан сделали вылазку. Однако после короткой схватки они были отброшены лакедемонянами и обратились в бегство. Лакедемоняне же преследовали и убивали их.

55. Если бы все лакедемоняне в этот день сражались так же доблестно, как Архий и Ликоп, то Самос был бы взят. Эти два воина, Архий и Ликоп, только вдвоем проникли в город по пятам бегущих самосцев, но пали, когда путь назад был отрезан. С внуком этого Архия, сыном Самия (его также звали Архием), я сам познакомился в Питане, спартанском округе, откуда он был родом. Он говорил о самосцах с большим уважением, чем обо всех прочих чужеземцах. Его отец получил имя Самия, потому что дед нашел на Самосе доблестную смерть. По его словам, он уважает самосцев за то, что те похоронили его деда и воздвигли ему памятник за счет города.

56. Лакедемоняне же после 40-дневной безуспешной осады города Самоса отплыли назад в Пелопоннес. По одному известию (конечно, недостоверному), Поликрат подкупил лакедемонян самосскими деньгами, будто бы приказав выбить монету из позолоченного свинца, а те, получив эти деньги, отплыли домой. Так окончился первый поход в Азию лакедемонских дорийцев.

57. Враждебные Поликрату самосские [изгнанники], покинутые на произвол судьбы лакедемонянами, отплыли оттуда на остров Сифнос. Они ведь нуждались в деньгах, а Сифнос тогда процветал и был самым богатым из всех островов. На острове были золотые и серебряные рудники, такие богатые, что на десятину доходов с них сифнийцы воздвигли в Дельфах одну из самых пышных сокровищниц. Ежегодно граждане [острова] делили доходы между собою. Когда они воздвигли эту сокровищницу, то вопросили оракул, долго ли продлится их благоденствие. Пифия же дала им такой ответ:

И действительно, тогда уже у сифнийцев рыночная площадь и пританей были украшены паросским мрамором.

58. В то время, однако, они не могли понять смысла предсказания, и даже тогда, когда самосцы были уже у ворот. Ведь едва лишь самосцы бросили якорь у Сифноса, как отправили послов на одном корабле в город. А в древние времена все корабли окрашивали в красный цвет (суриком), и это-то и имела в виду Пифия, советуя сифнийцам “остерегаться древесной засады” и “багряного вестника”. Так вот, послы по прибытии потребовали у сифнийцев ссудить им 10 талантов. Когда сифнийцы отказались, самосцы стали опустошать их поля. Узнав об этом, сифнийцы поспешили на помощь, но потерпели поражение и большая часть их была отрезана от города. После этого сифнийцам пришлось заплатить 100 талантов выкупа.

59. На эти деньги самосцы купили у гермионян остров Гидрею, что у Пелопоннеса, и поручили его охрану трезенцам. Затем они основали на Крите город Кидонию, хотя туда они отправились не с этой целью, а для того чтобы изгнать с острова закинфян. В Кидонии самосцы остались и жили там пять лег, благоденствуя. Поэтому и святилища, ныне стоящие в Кидонии (между прочим, и храм Диктинны), воздвигнуты самосцами. На шестой год они потерпели поражение в морской битве от эгинцев и критян и были проданы в рабство. У их кораблей эгинцы отрубили носы с изображениями вепря³³ и посвятили в храм Афины на Эгине. А сделали это эгинцы в гневе на самосцев, которые еще при царе Амфикрате первыми напали на Эгину, причинив эгинцам много вреда, но, конечно, и сами потерпели от них урон. Это было причиной теперешнего похода на Крит против самосцев.

60. Остановился же я несколько подробнее на самосских делах потому, что самосцы воздвигли на своем острове три самых больших сооружения во всей Элладе. Во-первых, они пробили сквозной тоннель в горе высотой в 150 оргий, начинающийся у ее подошвы, с выходами по обеим сторонам. Длина тоннеля 7 стадий, а высота и ширина по 8 футов. Под этим тоннелем по всей его длине они прокопали канал глубиной в 20 локтей и 3 фута ширины, через который в город по трубам проведена вода из одного обильного источника. Строителем же этого водопроводного сооружения был Евпалий, сын Навстрофа, мегарец. Это одно из трех сооружений. Второе – это дамба в море, возведенная вокруг гавани. Дамба эта 20 оргий высотой и более 2 стадий в длину. Третье сооружение – величайший из известных нам храмов³⁴. Первым строителем этого храма был Рек, сын Филея, самосец. Ради этих-то сооружений я и рассказал более подробно о самосских делах.

61. Пока Камбис, сын Кира, находился еще в Египте и творил там безумные деяния, двое братьев из племени магов подняли мятеж. Одного из них Камбис оставил в Персии управителем своего дома. Этот-то человек и поднял восстание, хорошо зная, что кончину Смердиса держат в тайне и что в Персии об этом известно лишь немногим, большинство же считает, что Смердис жив. На этом-то маг и построил свой замысел захватить царскую власть. Был у него брат, который, как я уже сказал, вместе с ним поднял мятеж, по внешности очень похожий на Смердиса, убитого по приказанию своего брата Камбиса. А был он не только похож на Смердиса, но даме и имя его было Смердис. Этого-то человека, своего брата, маг Патизиф убедил, что все для него устроит, и “сесть на престол пригласил”³⁵. А, посадив [брата] на престол, Патизиф разослал глашатаев по разным областям [персидской державы], а также и к войску в Египет [с вестью], что отныне надлежит повиноваться Смердису, сыну Кира, а не Камбису³⁶.

62. Итак, глашатаи повсюду объявляли об этом; между прочим, был отправлен глашатай и в Египет (царя он застал с войском в Акбатанах в Сирии)³⁷. Выступив посредине [царского] стана, глашатай объявил повеление мага. А Камбис, услышав такую весть, подумал, что глашатай говорит правду и Прексасп его предал, не исполнив приказания умертвить Смердиса. Царь посмотрел на Прексаспа и сказал: “Так-то ты, Прексасп, выполнил мое поручение?”. А тот отвечал: “Владыка! Неправда это, что брат твой Смердис восстал против тебя. Никогда уже не выйдет у тебя со Смердисом ссоры – ни большой, ни малой. Ведь я сам лично исполнил твое повеление и своими руками предал тело его погребению. Если теперь и мертвые воскресают, тогда можно ожидать, что и мидийский царь Астиаг восстанет против тебя. Если же на свете все осталось, как прежде, то, конечно, от Смердиса уж больше не угрожает тебе никакой беды. Так вот, я думаю, нужно воротить глашатая и допросить, кто его послал требовать повиновения царю Смердису”.

63. Такой совет Прексаспа пришелся по душе Камбису. Тотчас же нагнали глашатая и привели назад. А когда он явился, Прексасп сказал ему вот что: “Человек! Ты говоришь, что пришел вестником от Кирова сына Смердиса. Так вот, скажи нам правду и иди с миром: сам ли Смердис лично дал тебе это поручение или один из его слуг?”. А тот отвечал: “Я-то ни разу не видел Смердиса, сына Кира, с тех пор как царь Камбис отправился в Египет. Но маг, которого Камбис назначил управителем своего дома, дал мне это поручение и сказал, что Смердис, сын Кира, так велел объявить вам”. Так отвечал глашатай и сказал сущую правду. А Камбис сказал: “Прексасп! Ты честно выполнил мое поручение, ты не виновен. Но кто же в Персии восстал против меня, обманом присвоив себе имя Смердиса?”. Прексасп же отвечал: “Мне думается, царь, я знаю это. Маги восстали против тебя: Патизиф, которого ты оставил управителем своего дома, и брат его Смердис”.

64. Когда Камбис услыхал имя Смердиса, ему сразу же стало ясно, что Прексасп прав и что сновидение его сбылось. А видел он во сне, что некто принес ему весть: Смердис восседает на царском троне и головой касается неба. Тогда царь понял, что напрасно погубил брата, и стал его оплакивать. Оплакав же брата и страшно подавленный всем этим несчастьем, Камбис вскочил на коня и решил немедленно выступить в поход на Сусы против мага. А когда царь вскакивал на коня, отпал наконечник ножен его меча и обнаженный меч рассек ему бедро. Рана была в том самом месте, куда он прежде сам поразил египетского бога Аписа. Камбис решил, что рана смертельна и спросил об имени города. Ему сказали, что [город называется] Акбатаны. А Камбису еще прежде было предсказано оракулом в египетском городе Буто, что он окончит жизнь в Акбатанах. Камбис думал, что умрет в главном городе Мидии – мидийских Акбатанах [глубоким] старцем. Оракул же, стало быть, имел в виду сирийские Акбатаны. И действительно, когда на вопрос Камбиса ему назвали имя города, безумие внезапно оставило царя: так сильно его потрясли известие о восстании мага и рана. Царь понял предсказание оракула и сказал: “Здесь суждено окончить жизнь Камбису, сыну Кира”.

65. Тогда царь ничего [больше] не прибавил. Но приблизительно через двадцать дней он велел призвать к себе знатнейших персов из своей свиты и сказал им вот что: “Персы! Постигло меня несчастье, которое я [до сих пор] хранил в глубочайшей тайне, и эту тайну ныне я открою вам. В Египте было мне одно сновидение – о, если бы я никогда его не видел! Предстал [во сне предо мною] прибывший из дома вестник и сообщил, что Смердис восседает на царском троне, головой касаясь неба. В страхе, что брат лишит меня престола, я поступил скорее поспешно, чем благоразумно. Ведь, стало быть, не в человеческой власти отвратить определенное Роком. А я, безумец, посылаю Прексаспа в Сусы убить Смердиса! Когда свершилось это злодеяние, я жил без опасений, вовсе не помышляя о том, что кто-нибудь после устранения Смердиса восстанет против меня. Совершенно не ведая грядущей судьбы, я стал без нужды братоубийцей и вот, тем не менее, теперь лишился престола! Ведь это был Смердис, маг, о мятеже которого провозвестило мне в сновидении божество. Так вот, злодеяние это совершено мною, верьте мне, и Смердиса, Кирова сына, нет уже в живых. Маги владеют теперь вашим царством – управитель моего дома и брат его Смердис. А тот, кто, скорее всего, должен был бы отомстить за причиненный мне магами позор,– этот самый человек преступно умерщвлен своим самым близким родственником. А так как его теперь уже нет в живых, то я хочу затем высказать вам, персы, перед смертью мою последнюю волю – то, что лежит тяжелым камнем у меня на сердце. И вот я наказываю вам, заклиная нашими царскими богами всех вас и, прежде всего, вас, здесь присутствующие Ахемениды: не допускайте, чтобы власть снова перешла к мидянам! Но если они захватили власть коварством, то и вы также должны вырвать ее у них коварством; если же они добыли власть силой, то и вы также отвоюйте ее у них силой оружия. Если вы совершите это, то да будут ваши нивы тучными, а жены и скот плодоносны, и тогда вы навеки останетесь свободными. Если же вы не отвоюете у них власть и даже не сделаете попытки, то в противоположность к этому желаю вам [засухи и бесплодия]. И, кроме того: да постигнет [тогда] каждого перса такой же жалкий конец, как и меня”. Так говорил Камбис и горько плакал о своей жалкой участи.

66. Персы же, увидев своего царя плачущим, разодрали на себе одежды и разразились громкими рыданиями. После этого скончался Камбис, сын Кира, пораженный сухой гангреной в кости, когда [от воспаления] омертвело бедро. Царствовал же Камбис всего семь лет и пять месяцев. Детей у него вовсе не было – ни сыновей, ни дочерей. А персов, слышавших последнюю речь Камбиса, охватило сильное недоверие [к словам царя], будто маги захватили власть. Персы заподозрили, что Камбис своим рассказом о кончине Смердиса хотел только обмануть их и возбудить против Смердиса всю Персию.

67. Итак, они поверили, что Смердис, сын Кира, действительно вступил на престол. Ведь Прексасп решительно отрицал теперь, что умертвил Смердиса: после смерти Камбиса ему было опасно сознаться, что он своей рукой убил Кирова сына. А маг после кончины Камбиса, обманом присвоив себе, имя Смердиса, Кирова сына, спокойно процарствовал семь месяцев, недостававших Камбису до полных восьми лет царствования. За это время маг успел даровать всем своим подвластным великие милости, так что после смерти мага все азиатские народы, кроме самих персов, горько оплакивали его. Ведь он разослал вестников ко всем подвластным народам, объявив освобождение от податей и военной службы на три года³⁸.

68. Объявил же маг об этих милостях тотчас по вступлении на престол. А на восьмой месяц обман открылся вот каким образом. Отан, сын Фарнаспа, по роду и богатству был одним из самых выдающихся людей в Персии. Этот Отан первым заподозрил мага, что тот вовсе не Киров сын Смердис. 06 этом Отан заключил из того, что маг никогда не выходил из царского дворца и не призывал пред свои очи никого из знатных персов. А, заподозрив мага, Отан поступил вот как. Дочь его, по имени Федима, была супругой Камбиса, и теперь, как и все остальные жены Камбиса, стала супругой Смердиса. Так вот, Отан послал к этой своей дочери спросить, кто теперь ее супруг, с которым она делит ложе, Киров ли сын Смердис или кто другой. Дочь велела передать в ответ, что не знает: она ведь никогда раньше не видала Кирова сына Смердиса и ей неизвестно, кто ее теперешний супруг. Тогда Отан вторично послал к ней со словами: “Если ты сама не знаешь Смердиса, сына Кира, то спроси Атоссу, кто ее и твой муж. Ведь она-то уж непременно должна знать своего собственного брата”. На это дочь велела передать вот что: “Я не могу спросить Атоссу и вообще не вижу ни одной из других царских жен. Ведь этот человек – кто бы он ни был – сразу же по вступлении на престол отделил нас одну от другой”.

69. Когда Отан услыхал этот ответ, его подозрения стали все более усиливаться. Он послал тогда дочери третье поручение, гласившее вот что: “Дочь моя! Ты – благородного происхождения и должна решиться поэтому на опасное дело, которое поручает тебе ныне отец. Ведь если это не Смердис, сын Кира, а тот, кем я его считаю, то он дорого заплатит за то, что делит с тобой ложе и властвует над персами. Он не должен остаться безнаказанным. Поэтому сделай так. Когда он взойдет к тебе на ложе и ты заметишь, что он уже заснул, то ощупай его уши. Если у него окажутся уши, считай, что делишь ложе со Смердисом, сыном Кира; если же нет, то – с магом Смердисом”. В ответ Федима велела передать, что подвергнется великой опасности, если сделает это. Ведь если у ее мужа действительно нет ушей и он поймает ее при ощупывании, то, наверное, казнит. Тем не менее, она все-таки сделает это. Итак, она обещала отцу выполнить это поручение. А этому магу Смердису царь Камбис, сын Кира, велел отрезать уши за какую-то немалую вину. Так вот, эта Федима, дочь Отана, исполнила все, как обещала отцу. Когда наступил ее черед идти к магу (ведь у персов жены поочередно посещают своего супруга), Федима пришла, чтобы разделить с ним ложе. А когда маг погрузился в глубокий сон, она ощупала его уши. Тогда Федима легко убедилась, что у мужа нет ушей, и лишь только наступил день, она послала к отцу сообщить об этом.

70. Отан же пригласил к себе Аспафина и Гобрия, знатных персов, самых преданных своих друзей, и поведал им все. А те сами уже подозревали, что это так, но теперь, после сообщения Отана, всецело убедились. И они решили, что каждый из них привлечет к их союзу еще одного перса, которому особенно доверяет. Так, Отан привлек Интафрена, Гобрий – Мегабиза, Аспафин – Гидарна. Когда их стало шестеро, то прибыл в Сусы³⁹ из Персии Дарий, сын Гистаспа (ведь отец его был правителем Персии). Так вот, по прибытии Дария шестеро персов решили принять в сообщники и его.

71. А эти семеро, собравшись, заключили клятвенный союз и держали совет. Когда пришла очередь Дарию высказать свое мнение, он сказал им вот что: “Я думал, что, кроме меня, никому не известно, что у нас теперь царем маг, а Киров сын Смердис мертв. И только ради того я так быстро и приехал в Сусы, чтобы вызвать вас на борьбу с магом. А так как я вижу теперь, что и вам, а не мне одному только известно об обмане, то предлагаю немедленно приступить к делу. Промедление смерти подобно!”. На это Отан ответил: “Сын Гистаспа! Отец твой – доблестный муж. И ты, несомненно, нисколько не уступаешь ему доблестью. Однако не торопись так безрассудно с нашим делом, но приступай к нему более осмотрительно. Сначала нас должно быть больше, а затем уже следует браться за дело”. Дарий возразил на это: “Господа здесь присутствующие! Если вы примете совет Отана, то знайте, что вам предстоит жалкая гибель. Ведь кто-нибудь непременно донесет магу, чтобы получить выгоду себе одному. Лучше всего, конечно, чтобы вам тотчас действовать на свой страх и риск. Но раз уж вы решили набрать еще сообщников и доверились мне, то давайте совершим это дело сегодня. Иначе знайте: если мы упустим сегодняшний день, то я сам пойду к магу с доносом на вас, чтобы никто другой не успел упредить меня”.

72. Отан, видя такую горячность Дария, отвечал на это: “Если уж ты вынуждаешь нас спешить, не оставляя времени на размышление, то скажи, как нам проникнуть во дворец и напасть на магов? Ты знаешь, конечно, что там расставлена стража, и если ты сам ее не видел, то слышал об этом. Как же мы минуем ее?”. Дарий же отвечал ему так: “Отан! На многое можно дать ответ не словами, а делом. Об ином же можно рассуждать, но за словами не следует никакого славного деяния. Вы прекрасно знаете, что вовсе не трудно миновать стражу. Ведь никто не станет задерживать столь знатных людей либо из почтения к ним, либо из страха. Затем у меня есть самый благовидный предлог, под которым мы и пройдем: я скажу, что только что прибыл из Персии и желаю передать известие от отца. Где ложь неизбежна, там смело нужно лгать. Ведь лжем ли мы иди говорим правду – добиваемся одной цели – [выгоды]. Одни, правда, лгут, желая убедить ложью и [затем] извлечь для себя выгоду, так же как другие говорят правду, чтобы этим также приобрести корысть и заслужить больше доверия. Таким образом, мы стремимся [в обоих случаях] к одной цели, только разными путями. Если бы мы не искали выгоды, то, конечно, правдивый так же легко стал бы лжецом, как и лжец – правдивым. Итак, привратники, которые добровольно пропустят нас, вскоре получат награду. А кто посмеет противиться нам, с тем мы расправимся, как с врагом. Тогда мы проникнем во дворец и – за дело!”.

73. После этого Гобрий сказал вот что: “Друзья! Когда еще, как не ныне, представится нам такой удобный случай отвоевать власть или погибнуть в тщетной борьбе за нее? Теперь над нами, персами, владыка мидянин, маг, и к тому же безухий. Те из вас, кто стоял при смертном одре Камбиса, без сомнения помнят, какими проклятиями грозил отходящий царь персам, если они оставят власть в чужих руках. Тогда мы, конечно, не поверили ему, думая, что Камбис говорил это с целью обмануть нас. Поэтому я за то, чтобы принять совет Дария и не расходиться, а прямо с нашего собрания идти против мага”. Так сказал Гобрий, и все согласились с ним.

74. Пока эти [семеро персов] держали совет, случилось вот какое происшествие. Маги решили привлечь на свою сторону Прексаспа, оттого что ему пришлось на себе испытать жестокость Камбиса (царь ведь убил стрелой его сына); кроме того, и потому, что Прексасп был единственным человеком, кто знал о кончине Смердиса, которого он убил своей рукой; и, наконец, потому, что Прексасп пользовался большим уважением у персов. По этой же причине маги послали за ним, назвали его своим “другом” и связали клятвой строго хранить тайну и не открывать никому обмана, которым они одурачили персов. За это они сулили Прексаспу золотые горы. Получив согласие Прексаспа, маги дали ему второе поручение. Они объявили, что созовут всех персов под стены царского дворца, а он должен с башни заверить народ, что над ним действительно царствует сын Кира, а не кто иной. Маги избрали на это именно Прексаспа, конечно, потому, что персы доверяли ему больше всех и он часто заявлял, что Смердис, сын Кира, жив, решительно отрицая его убиение.

75. Прексасп изъявил свою готовность, и маги, созвав народ, велели ему взойти на башню и [оттуда] обратиться к народу. А Прексасп намеренно позабыл об их приказаниях. Речь свою он начал с [Кирова] родоначальника Ахемена и перечислил всю родословную Кира. Когда же в заключение дошел до Кира, то прославил благодеяния его персидскому народу; а, перечислив эти благодеяния, он, наконец, раскрыл всю тайну. До сих пор, по его словам, он молчал обо всем, так как признаться было опасно. А ныне настало время, когда необходимо открыть всю правду. Так вот, Прексасп рассказал, как он по повелению Камбиса сам, своими руками, умертвил Кирова сына, а теперь, по его словам, [над персами] царствуют маги. Затем он призвал страшные проклятия на главы пер сов, если те не отнимут власть у магов и не отомстят им, и стремглав ринулся с башни. Такова была славная кончина Прексаспа, который всю жизнь прожил как достойный человек.

76. А семь персов между тем решили немедленно напасть на магов. Помолившись богам, они выступили [к дворцу], еще ничего не ведая об участи Прексаспа. Свернув с дороги, они стали еще раз держать совет. Отан и его сторонники настоятельно советовали отложить дело, пока не утихнет народное волнение. Дарий со своими приверженцами были за немедленное выполнение замысла и против всякой отсрочки. Когда они еще спорили, появилось семь пар ястребов, которые, преследуя две пары коршунов, рвали и терзали их. Увидев это знамение, все семеро приняли совет Дария и направились во дворец, ободренные явлением вещих птиц.

77. Когда семь [заговорщиков] подошли к [дворцовым] воротам, произошло именно то, что ожидал Дарий. Стража почтительно пропустила знатных персов, совершенно не подозревая их намерений. Боги вели их, и никто [из стражи] ни о чем их не спрашивал. Так они проникли во двор, где их встретили евнухи, докладывавшие царю. Евнухи же стали расспрашивать заговорщиков, что им нужно здесь, и, расспрашивая, осыпали бранью привратников, зачем те пропустили их. Дальше идти евнухи запрещали. А заговорщики, подав друг другу знак, выхватили свои кинжалы и пронзили на месте тех, кто им препятствовал. Сами же бегом устремились в мужские покои.

78. А в это время оба мага как раз находились во дворце и совещались о поступке Прексаспа. Так вот, услышав шум и крики евнухов, они бросились назад и, как только поняли, что происходит, взялись за оружие. Один из них второпях схватил лук, а другой – копье, и началась рукопашная схватка. Тот, у кого был лук, не мог пустить его в ход, так как заговорщики были уже слишком близко и теснили их. Другой же защищался копьем и ранил Аспафина в бедро, а Интафрена в глаз. Интафрен лишился глаза, но, впрочем, не умер от раны. Так один из магов ранил двоих персов. Другой же, так как его лук оказался бесполезен, нашел убежище в покое, выходившем на мужскую половину, и хотел запереть за собой дверь. Однако вместе с ним туда успели ворваться двое из семи [заговорщиков] – Дарий и Гобрий. Гобрий схватился с магом, а Дарий стоял около в нерешительности, боясь в темноте поразить Гобрия. А Гобрий, заметив, что Дарий бездействует, закричал, почему тот не наносит удара. Дарий отвечал: “Боюсь, как бы не поразить тебя”. Гобрий возразил на это: “Рази мечом нас обоих!”. Дарий повиновался, нанес удар кинжалом и по счастью поразил мага.

79. Умертвив магов, заговорщики отрубили у них головы. Раненых же [товарищей] они оставили на месте, так как те были слишком слабы, а также для охраны дворца. Остальные же пятеро, захватив с собой головы магов, с криком и шумом выскочили из дворца. Затем они созвали прочих персов, объяснили им, что произошло, показывая отрубленные головы, и стали убивать всех магов, попадавшихся на пути. Когда же персы узнали о подвиге семерых и об обмане магов, то не захотели отстать [от заговорщиков]: они выхватили свои кинжалы и бросились убивать всех магов, каких только могли найти; и если бы не наступила ночь, то ни одного мага не осталось бы в живых. Этот день все персы считают величайшим праздничным днем и справляют его весьма торжественно. А зовется у персов этот праздник “избиение магов”. Ни одному магу нельзя в то время показаться на улице, и все они сидят дома.

80. Когда волнение улеглось и прошло пять дней, заговорщики стали совещаться о [будущем] устройстве государства. Они держали речи, которые иным эллинам, правда, кажутся невероятными, но все же действительно были произнесены. Так, Отан высказался за то, чтобы передать власть всему персидскому народу. Он сказал: “По-моему, не следует опять отдавать власть в руки одного единодержавного владыки. Это и неприятно, и нехорошо. Вы знаете ведь, до чего дошло своеволие Камбиса, и испытали на себе высокомерие мага. Как же может государство быть благоустроенным, если самодержец волен творить все, что пожелает? И действительно, если бы даже самый благородный человек был облечен такой властью, то едва ли остался бы верен своим прежним убеждениям. От богатства и роскоши, его окружающих, в нем зарождается высокомерие, а зависть и без того присуща человеческой натуре. А у кого два этих порока, у того уже они все. Он творит множество преступных деяний: одни – из-за пресыщения своеволием, другие – опять-таки из зависти. Конечно, такой властитель должен бы быть лишен зависти, так как ему, как государю, принадлежит все. Однако самодержец по своей натуре поступает со своими подвластными, [исходя из] совершенно противоположного [взгляда]. Ведь он завидует "лучшим" людям за то только, что те здравы и невредимы, а любит самых дурных граждан. Более всего он склонен внимать клевете. Это человек, с которым ладить труднее всего на свете. За сдержанное одобрение [его поступков] он распаляется, видя в этом недостаточную почтительность, а за высокое уважение он недоволен тобой, как льстецом. Но вот я перехожу к самому плохому: он нарушает отеческие обычаи и законы, насилует женщин, казнит людей без суда. Что до народного правления, то оно, прежде всего, обладает преимуществом перед всеми [другими] уже в силу своего прекрасного имени – "исономия". Затем народ-правитель не творит ничего из того, что позволяет себе самодержец. Ведь народ управляет, [раздавая] государственные должности по жребию, и эти должности ответственны, а все решения зависят от народного собрания. Итак, я предлагаю уничтожить единовластие и сделать народ владыкой, ибо у одного народоправства все блага и преимущества”⁴⁰.

81. Таково было мнение Отана. Мегабиз же советовал передать власть олигархии и говорил вот что: “То, что сказал Отан об отмене самодержавной власти, повторю и я. Но что до его второго предложения – отдать верховную власть народу, то это далеко не самый лучший совет. Действительно, нет ничего безрассуднее и разнузданнее негодной черни. Поэтому недопустимо нам, спасаясь от высокомерия тирана, подпасть под владычество необузданной черни. Ведь тиран, по крайней мере, знает, что творит, а народ даже и не знает. Откуда же, в самом деле, у народа разум, если он не учен и не имеет никакой врожденной доблести? Очертя голову, подобно [бурному] весеннему потоку, без смысла и рассуждения, бросается народ к кормилу правления. Пусть ценит народное правление лишь тот, кто желает зла персам! Мы же облечем верховной властью тесный круг высшей знати (в их числе будем и мы). Ведь от "лучших" людей, конечно, исходят и лучшие решения [в государственных делах]”⁴¹.

82. Таково было мнение Мегабиза. Третьим же объявил свое мнение Дарий в таких словах: “По-моему, Мегабиз верно отозвался о народе; на олигархию же у меня взгляд иной. Если мы возьмем из трех предложенных нам на выбор форм правления каждую в ее самом совершенном виде, т.е. совершенную демократию, совершенную олигархию и совершенную монархию, то последняя, по-моему, заслуживает гораздо большего предпочтения. Ведь нет, кажется, ничего прекраснее правления одного наилучшего властелина. Он безупречно управляет народом, исходя из наилучших побуждений, и при такой власти лучше всего могут сохраняться в тайне решения, [направленные] против врагов. Напротив, в олигархии, если даже немногие [лучшие] и стараются приносить пользу обществу, то обычно между отдельными людьми возникают ожесточенные распри. Ведь каждый желает первенствовать и проводить [в жизнь] свои замыслы. Так у них начинается яростная вражда между собой, отчего проистекают смуты, а от смут – кровопролития. От кровопролитий же дело доходит до единовластия, из чего совершенно ясно, что этот последний образ правления – наилучший. При демократии опять-таки пороки неизбежны, а лишь только низость и подлость проникают в общественные дела, то это не приводит к вражде среди подлых людей, а, напротив, [между ними] возникают крепкие дружественные связи. Ведь эти вредители общества обычно действуют заодно, [устраивая заговоры]. Так идет дело, пока какой-нибудь народный вождь не покончит с ними. За это такого человека народ уважает, и затем этот прославленный [вождь] быстро становится единодержавным властителем. Отсюда еще раз ясно, что единовластие – наилучший образ правления. Наконец, одним словом: откуда у нас, персов, свобода? Кто даровал ее нам? Народ, лучшие люди или единодержавный властитель? По-моему, все же если свобода дарована нам единодержавным властителем, то мы должны крепко держаться этого [образа правления] и вообще не нарушать добрых отеческих обычаев, ибо "мало хорошего в этом"”⁴².

83. Таковы были эти три мнения. А четверо остальных из семи примкнули к мнению Дария. Когда же Отан, который стремился ввести у персов демократию, понял, что его предложение отвергнуто, то сказал собравшимся вот что: “Друзья! Итак, решено, что один из нас станет царем. Будет ли он избран по жребию, решением персидского народа или как-нибудь иначе – я, во всяком случае, не буду соперничать с вами. Не желаю я ни сам властвовать, ни быть подвластным и отказываюсь от престола с тем условием, чтобы ни сам я, ни мои потомки никогда не подчинялись никому из вас”. После таких слов все шестеро согласились на его просьбу. Поэтому Отан отказался от царства и остался в стороне от борьбы за власть. И поныне еще его дом – единственный независимый дом от царя в Персии – подчиняется царской власти, поскольку сам желает этого, но не должен нарушать персидские законы.

84. Остальные же шестеро [персов] стали держать совет, как справедливее всего поставить царя. Прежде всего, они решили: если один из них будет избран царем, то должен жаловать Отану и всем его потомкам ежегодно по наилучшей мидийской одежде и [посылать] другие самые почетные дары, обычные в Персии. А решили они жаловать ему эти дары ради того, что он первым задумал восстание и привлек [всех] их к заговору. Таковы были особые преимущества, предоставленные Отану. А для всех семерых было постановлено, чтобы каждый из них по желанию мог входить без доклада в царский дворец, если только царь не почивает у своей жены. Далее, царь должен был брать себе супругу только из семейств заговорщиков⁴³. О царской же власти они решили вот что: чей конь первым заржет при восходе солнца, когда они выедут за городские ворота, тот и будет царем.

85. Был у Дария конюх, сметливый парень, по имени Эбар. Этому-то человеку Дарий после собрания сказал вот что: “Эбар, вот как мы решили о царской власти. Чей конь первым заржет при восходе солнца, когда мы поедем верхом, тот и будет царем. Если ты знаешь какое-нибудь хитрое средство, то устрой так, чтобы я, а не кто другой получил [персидский престол]”. Эбар ответил так: “Господин! Если только от этого зависит, быть тебе царем или нет, то соберись с духом и не беспокойся, так как раньше тебя никто не будет царем. Есть у меня такое зелье”. А Дарий сказал ему: “Так, если ты действительно знаешь какое-нибудь хитрое средство, то поспеши и не теряй времени: ведь завтра [рано утром] дело у нас должно решиться”. Услышав это, Эбар сделал вот что. С наступлением ночи он привел за ворота одну из кобылиц, которую жеребец Дария более всего любил, крепко привязал ее и затем подвел к ней жеребца. Много раз он обводил его вокруг кобылицы и, наконец, пустил покрыть ее.

86. На рассвете все шестеро мужей по уговору сели на коней. Когда они оказались за воротами и приблизились к тому месту, где прошлую ночь была привязана кобылица, конь Дария бросился вперед и заржал. На ясном небе в то же время сверкнула молния и загремели громовые раскаты. Это неожиданное значение посвятило Дария на царство, словно по предварительному условию. Тогда другие соскочили с коней, пали к ногам Дария и поклонились ему, как царю.

87. Так вот, по одному известию это [избрание Дария] подстроил Эбар. Но есть и другое известие (ведь персы рассказывают об этом событии двояко), будто тот же Эбар сунул руку в половые части кобылицы и затем спрятал руку в штаны. Когда же затем с восходом солнца кони готовы были устремиться вперед, Эбар вытащил свою руку и поднес к ноздрям Дариева жеребца, а тот, почуяв кобылицу, зафыркал и заржал.

88. Так-то Дарий, сын Гистаспа, был провозглашен царем⁴⁴. И были ему подвластны, кроме арабов, все народы Азии, которые покорил Кир, а затем вторично Камбис. Арабы никогда не были под игом персов. Они стали, однако, друзьями персов после того, как пропустили Камбиса в Египет через свою землю⁴⁵. Дарий взял себе в супруги знатнейших персиянок, во-первых, двух дочерей Кира – Атоссу и Артистону (Атосса уже была прежде женой своего брата Камбиса, а потом мага; Артистона же была еще девицей). Затем он вступил в брак с дочерью Смердиса, Кирова сына, по имени Пармис и, наконец, с дочерью Отана, которая раскрыла обман мага. Могущество Дария было беспредельно. Прежде всего, он повелел высечь из камня и поставить рельефное изображение⁴⁶ всадника с надписью, гласившей: “Дарий, сын Гистаспа, обрел себе персидское царство доблестью своего коня (следовало имя) и конюха Эбара”.

89. А, сделав это, Дарий разделил персидскую державу на 20 провинций [округов], которые у персов называются сатрапиями⁴⁷. Учредив эти округа и назначив их правителей, царь установил подати по племенам. Многие соседние народности были объединены в одну сатрапию, а иногда. Кроме ближайших соседей, к ней присоединялись и народности другой, более далекой сатрапии. Распределение же сатрапий и ежегодных взносов податей он произвел следующим образом: тем, кто вносил подати серебром, царь назначил плату по весу вавилонского таланта, а платившим золотом – по евбейскому весу. Вес вавилонского таланта составляет 78 евбейских мин⁴⁸. В царствование Кира и потом Камбиса не было еще установлено никакой определенной подати, но только добровольные дары. Из-за этого обложения данью и некоторых других подобных мероприятий Дария в Персии говорили, что Дарий был торгаш, Камбис – владыка, а Кир – отец, потому что Дарий всю свою державу устроил по-торгашески; Камбис – оттого, что был жесток и высокомерен; а Кир – оттого, что был милостив и ему они обязаны всеми благами.

90. От ионян же, азиатских магнетов, эолийцев, карийцев, ликийцев, милиев и памфилов (ибо для всех них была установлена единая подать) поступало 400 талантов серебра. Это была первая область, установленная царем⁴⁹. А от мисийцев, лидийцев, ласонцев, кабалиев и гитеннов [поступало] 500 талантов. Это был второй округ. От геллеспонтийцев по правую сторону от входа, затем от фригийцев, азиатских фракийцев, пафлагонов, мариандинов и сирийцев налоги и подати составляли 360 талантов. Это был третий округ⁵⁰. Из Киликии доставляли 360 белых коней (по одному на каждый день в году) и 500 талантов серебра. Из них 140 талантов расходовалось на содержание конницы, охранявшей Киликию, а 360 талантов получал Дарий. Это – четвертый округ.

91. Область от города Посидея, основанного Амфилохом, сыном Амфиарая, на границе между Киликией и Сирией, до Египта, кроме Аравийской земли, свободной от податей, должна была платить 350 талантов подати. В этот округ входят вся Финикия, так называемая палестинская Сирия и Кипр. Это пятый округ⁵¹. Из Египта, из соседней с Египтом части Ливии, Кирены и Барки⁵², которые были включены в египетский округ, получалось 700 талантов, не считая доходов с рыбной ловли на Меридовом озере. Так вот, помимо этих денег и поступающего в счет подати хлеба, с этого округа взималось еще 700 талантов. Ведь для персов и наемников, занимавших Белую крепость в Мемфисе, доставляется 120 000 медимнов хлеба. Это – шестой округ⁵³. Саттагиды же вместе с гандариями, дадиками и апаритами платили 170 талантов. Это – седьмой округ⁵⁴. Из Сус и остальной Киссии поступало 300 талантов. Это – восьмой округ⁵⁵.

92. Вавилон же и остальная Ассирия платили 1000 талантов серебра и доставляли 500 оскопленных мальчиков. Это – девятый округ⁵⁶. Акбатаны, остальная Мидия, парикании и ортокорибантии платили 450 талантов. Это – десятый округ⁵⁷. Каспии же, павсики, пантимафы и дариты вместе платили 200 талантов. Это – одиннадцатый округ⁵⁸. Народности от бактрийцев до эглов платили 300 талантов подати. Это – двенадцатый округ⁵⁹.

93. Из Пактики, Армении и соседних областей до Евксинского Понта поступало 400 талантов. Это – тринадцатый округ⁶⁰. Сагартии, саранги, фаманеи, утии, мики и жители островов Красного моря, куда царь выдворяет так называемые переселенные народности, вместе платили 600 талантов. Это – четырнадцатый округ⁶¹. Саки и каспии платили 250 талантов. Это – пятнадцатый округ⁶². Парфяне же, хорасмии, согдийцы и арии платили 300 талантов. Это – шестнадцатый округ⁶³.

94. Парикании и азиатские эфиопы платили 400 талантов. Это – семнадцатый округ⁶⁴. На матиенов, саспиров и алародиев была наложена подать в 200 талантов. Это – восемнадцатый округ⁶⁵. Мосхам, тибаренам, макронам, моссиникам и марам было приказано платить 300 талантов подати. Это – девятнадцатый округ⁶⁶. Что до индийцев, то этот самый многочисленный народ из всех нам известных и подать должен был платить самую большую сравнительно с другими, именно 360 талантов золотого песку. Это – двадцатый округ⁶⁷.

95. Так вот вавилонские серебряные таланты в переводе на евбейский вес составляют 9880 талантов, и если принять отношение золота к серебру как 1 к 13, то ценность золотого песка составляет 4680 евбейских талантов. Таким образом, общая сумма всех ежегодных поступлений Дарию составляла 14 560 евбейских талантов. При этом цифры более мелких доходов я не принимаю в расчет.

96. Эти подати поступали Дарию из Азии и из небольшой части [стран] Ливии. Позднее стали доставлять также подати с эллинских островов и от европейских народностей вплоть до фессалийцев. А сохраняет царь эти свои сокровища, вот каким образом: он приказывает, расплавив металл, выливать его в глиняные сосуды. Когда сосуд наполнен, его разбивают. Всякий раз, когда нужны деньги, царь велит отрубать, сколько требуется золота.

97. Таковы были эти округи и размеры податей. Только одну Персидскую землю я не упомянул в числе земель, обложенных данью, потому что персы живут в стране, свободной от податей. Но есть еще народности, которые, правда, не платят дани, а доставляют дары. Это – эфиопы, живущие на границе с Египтом⁶⁸ (их покорил Камбис во время похода на долговечных эфиопов); затем обитатели области у священной Нисы⁶⁹, которые справляют известные празднества в честь Диониса. Эти эфиопы и соседние с ними народы такого же происхождения, как и каллатии в Индии; они живут в подземных жилищах. Оба эти эфиопских племени доставляют в дар царю, каждые три года (и делают это до нашего времени) 2 хеника самородного золота, 200 стволов эбенового дерева, 5 эфиопских мальчиков и 20 больших слоновых клыков. Даже колхи и их соседи до Кавказского хребта⁷⁰ (до этих пор ведь простирается персидская держава, области же к северу от Кавказа уже не подчинены персам) налагают на себя подати в виде добровольных даров. Так вот, эти народы еще и поныне посылают царю по 100 мальчиков и 100 девочек. Наконец, арабы ежегодно посылают 1000 талантов ладана. Эти дары они шлют царю помимо подати⁷¹.

98. Большое количество этого золота, часть которого индийцы посылают царю в виде упомянутого золотого песка, добывают вот каким способом. На востоке Индийской земли есть песчаная пустыня⁷². Ведь из всех известных нам восточных азиатских народов у восхода солнца индийцы – первый народ, о котором у нас есть, по крайней мере, определенные сведения. Ибо восточнее Индии простираются пески и пустыня. В Индии есть много разных племен, говорящих на разных языках. Некоторые из них кочевники, другие же – нет. Одни обитают в болотистой дельте реки [Инда] и питаются сырой рыбой, которую они ловят со своих бамбуковых лодок (целая лодка делается из одного колена этого бамбука). Эти индийские племена носят одежды из тростникового [лыка]. Тростник они срезают в реке, затем разделяют на полосы, сплетают наподобие циновок и носят в виде панциря.

99. Далее к востоку обитают кочевые индийские племена, питающиеся сырым мясом. Они называются падеями⁷³. Обычаи их, по рассказам, вот какие. Когда кто-нибудь – мужчина или женщина – занедужит, то, если это мужчина, его убивают ближайшие друзья – мужчины же. Ведь, по их словам, недуг, снедающий больного, загубит для них его мясо. А тот уверяет, что вовсе не страдает от недуга. Они же, не внимая его словам, умерщвляют его и затем поедают труп. Если же недуг поражает женщину, то ближайшие родственницы больной поступают с ней так же, как мужчины. Что же касается старцев, то их торжественно закалывают [и приносят] в жертву [божеству] и также съедают. Впрочем, до преклонного возраста доживает у них немного людей, так как всякого убивают уже раньше, если он страдает каким-нибудь недугом.

100. Есть индийские племена, которые держатся иных обычаев, а именно вот каких. Они не убивают ни одного живого существа, не трудятся на нивах, нет у них жилищ, а питаются они травой. В их стране дико растет одно растение, стручки которого величиной с просяное зерно. Эти зерна они собирают вместе с шелухой, варят и употребляют в пищу. Если кого-нибудь из них поражает недуг, то он уходит в пустыню и там ложится. Никто уже не заботится ни об умирающем, ни о страждущем⁷⁴.

101. У всех названных индийских племен половое общение совершается открыто, как у скота. Цвет кожи у всех их одинаковый, именно такой, как у эфиопов. Так же и семя, которым они оплодотворяют женщин, не белое, как у остальных народов, а черное, под цвет их кожи. Такое же [черное] семя и у эфиопов. Эти индийские племена обитают еще дальше к югу от персов и никогда не подчинялись Дарию.

102. Другие индийские племена, напротив, обитают вблизи области Пактики и ее главного города Каспатира севернее прочих индийцев. По своему образу жизни они приближаются к бактрийцам. Это самое воинственное из индийских племен, и они уже умеют добывать золото. В их земле есть песчаная пустыня, и в песках ее водятся муравьи величиной почти с собаку, но меньше лисицы⁷⁵. Несколько таких муравьев, пойманных на охоте, есть у персидского царя. Муравьи эти роют себе норы под землей и выбрасывают оттуда наружу песок, так же как это делают и муравьи в Элладе, с которыми они очень схожи видом. Вырытый же ими песок – золотоносный, и за ним-то индийцы и отправляются в пустыню. Для этого каждый запрягает в ярмо трех верблюдов, по бокам – верблюдов-самцов, которые бегут рядом, как пристяжные, а в середине – самку-верблюдицу. На нее они и садятся, выбирая преимущественно спокойную, которая только что ожеребилась. Их верблюды быстротой не уступают коням, а помимо того, могут нести гораздо более тяжелые вьюки.

103. Описывать вид верблюда я не буду, потому что он известен в Элладе. Скажу только то, что не знают о верблюде. На задних ногах у верблюда четыре бедренных мускула и четыре сустава, и половые части, находящиеся между задними ногами, обращены к хвосту.

104. В такой верблюжьей упряжке индийцы отправляются за золотом с тем расчетом, чтобы попасть в самый сильный зной и похитить золото. Ведь муравьи от зноя прячутся под землей. Солнце в стране этих народов самое знойное утром, а не как в других местах в полдень. Лишь около полудня, когда у нас расходится рынок, солнце стоит там уже высоко на небо. Именно в это время оно припекает там гораздо сильнее, чем в полдень в Элладе, так что, по рассказам, люди должны в это время освежаться купаньем. А в полдень в Индии солнце припекает почти так же сильно, как и в других странах, после полудня же солнце сияет там так же ярко, как у нас утром. А затем солнце делается все холоднее, пока при закате не станет совершенно холодным⁷⁶.

105. Когда индийцы приедут на место с мешками, то наполняют их [золотым песком] и затем как можно скорее возвращаются домой. Муравьи же тотчас, по словам персов, по запаху почуяв их, бросаются в погоню. Ведь ни одно животное не может сравниться с этими муравьями быстротой [бега], так что если бы индийцы не успели опередить их (пока муравьи соберутся), то никто бы из них не уцелел. Так вот, верблюдов-самцов (те ведь бегут медленнее самок и скорее устают) они отвязывают в пути и оставляют муравьям (сначала одного, потом другого). Самки же, вспоминая оставленных дома жеребят, бегут без устали. Таким-то образом индийцы, по словам персов, добывают большую часть золота, а некоторое гораздо меньшее количество выкапывают из земли.

106. Окраины ойкумены по воле судьбы щедро наделены редчайшими и драгоценными дарами природы. Эллада же зато имеет самый умеренный [благодатный] климат. Самая крайняя страна на востоке, как я сказал, это Индия. И в Индии не только четвероногие животные и птицы гораздо большей величины, чем в других странах, кроме коней (они меньше мидийских, так называемых нисейских коней)⁷⁷, но там есть и несметное количество золота, добываемого из земли, частью приносимого реками или похищаемого описанным мною способом. А плоды дикорастущих деревьев дают здесь шерсть⁷⁸, по красоте и прочности выше овечьей шерсти. Одежды индийцев изготовляются из этой древесной шерсти.

107. А на юге самая отдаленная из населенных стран – это Аравия. И ни в одной другой земле, кроме Аравии, не растут ладан⁷⁹, мирра⁸⁰, касия, кинамом⁸¹ и ледан⁸². Все эти благовония, за исключением мирры, арабы добывают с трудом. Так, ладан они получают, сжигая стирак⁸³, который ввозят в Элладу финикияне. Сжигая этот стирак, они получают ладан. Ведь деревья, дающие ладан, стерегут крылатые змеи⁸⁴, маленькие и пестрые, которые ютятся во множестве около каждого дерева. Они же нападают и на Египет. От этих деревьев их нельзя ничем отогнать, кроме как курением стирака.

108. Арабы утверждают даже, что эти змеи наполнили бы всю землю, если бы с ними не происходило того же, что, как известно, происходит с гадюками. Божественный промысел⁸⁵, как это и естественно, в своей премудрости сотворил всех робких и годных в пищу животных весьма плодовитыми, чтобы у нас не было недостатка в пище, хищных же и вредоносных – малоплодовитыми. Так, на зайца охотятся все – звери, птицы и человек, и поэтому-то он весьма плодовит. Это единственное животное, которое после зачатия одного плода [сразу же] зачинает второй. Поэтому-то один детеныш у него уже во чреве матери покрыт шерстью, а другой еще голый, третий зародыш только что образуется, четвертого зайчиха еще зачинает. Таково это животное. Напротив, львица, самый мощный и свирепый хищник, рождает раз в жизни единственного детеныша. Ведь при родах она выбрасывает вместе с детенышем и матку. Причина же этого вот в чем. Когда детеныш в матке начинает шевелиться, то разрывает ее своими когтями, которые у него гораздо острее когтей всех прочих животных, и чем больше становится детеныш, тем сильнее он разрушает ее. Когда, наконец, наступают роды, то матка уже совершенно разрушена.

109. Точно так же, если бы гадюки и крылатые аравийские змеи рождались на свет так, как это заложено в их змеиной природе, то жить на свете людям было бы невозможно. Однако, когда гадюки спариваются и самец уже готов испустить семя, самка вцепляется ему в шею и, ухватившись, не отпускает, пока не перегрызет. Так-то самец погибает, а самка должна за это поплатиться, так как детеныши еще в утробе матери мстят за отца: они перегрызают ей чрево и таким образом прокладывают себе выход на свободу. Другие же змеи, не опасные для людей, несут яйца и высиживают множество детенышей. Гадюки водятся на земле повсюду, тогда как крылатые змеи во множестве встречаются только в Аравии и больше нигде, отчего и думают, что их очень много.

110. Так-то арабы добывают этот ладан, а касию – следующим образом⁸⁶. Они обвязывают все тело и лицо, кроме глаз, бычьими шкурами и разными кожами и в таком виде отправляются за касией. Она растет, правда, в мелком озере и вокруг него, а в этом озере живут крылатые звери, очень похожие на летучих мышей. Они испускают громкие крики и храбро нападают на людей. Арабам приходится отгонять этих зверей, защищая свои глаза, и таким образом срывать касию.

111. Корицу они собирают еще более удивительным способом. Где она растет и какая земля порождает это растение, они и сами не знают. Иные утверждают (и они, вероятно, правы), что корица растет в тех краях, где был воспитан Дионис. По их рассказам, большие птицы приносят эти сухие полоски коры, которые у нас зовутся финикийским именем “кинамомон”. А приносят их эти птицы в свои гнезда, слепленные из глины, на кручах гор, куда не ступала нога человека. Так вот, для добывания корицы арабы придумали такую уловку. Туши павших быков, ослов и прочих вьючных животных они разрубают сколь возможно большими кусками и привозят в эти места. Свалив мясо вблизи гнезд, они затем удаляются. А птицы слетаются и уносят куски мяса в свои гнезда. Гнезда же не могут выдержать тяжести и рушатся на землю. Тогда арабы возвращаются и собирают корицу. Собранную таким образом корицу из страны этих арабов вывозят затем в другие страны.

112. А ледан, который у арабов зовется ладаном, добывают еще более удивительным способом. Это вещество самое благовонное, хотя и происходит из самого зловонного места. Оно находится на бородах козлов и зарождается там, как смола на деревьях. Его применяют для многих благовонных мазей, и арабы употребляют его главным образом для курений.

113. О благовониях сказано достаточно: вся земля Аравийская благоухает божественным ароматом. Есть там две удивительные породы овец, которых нигде в другом месте не встретишь. У одной из них длинные хвосты, не менее 3 локтей. Если бы позволить этим овцам волочить хвосты по земле, то от трения хвосты покрылись бы ранами. Но все пастухи там знают плотницкое дело настолько, что мастерят маленькие тележки и привязывают их под овечьи хвосты. Таким образом, у каждого животного под хвостом привязана такая тележка. Другая же порода овец имеет хвост даже до локтя шириной⁸⁷.

114. На юго-западе Эфиопия⁸⁸ – самая крайняя населенная страна на земле. Эта страна очень богата золотом, и в ней водятся огромные слоны, всевозможные дикорастущие плодовые деревья, а также эбеновое дерево. Люди там очень высокого роста, красивые и самые долговечные.

115. Итак, это – самые отдаленные страны в Азии и в Ливии. Что же до самых отдаленных стран Европы, именно на западе, то я не могу сообщить о них ничего определенного. Я-то ведь не верю в существование реки, называемой у варваров Эриданом⁸⁹, которая впадает в Северное море (оттуда, по рассказам, привозят янтарь). Я ничего не знаю также, существуют ли действительно острова Касситериды, откуда к нам привозят олово⁹⁰. Ведь само название “Эридан” оказывается эллинским, а не варварским и придумано каким-нибудь поэтом. С другой стороны, несмотря на все мои старания, я не мог ни от одного очевидца узнать подробности об этом море на севере Европы. Впрочем, верно то, что олово и янтарь привозят из самых далеких стран.

116. На севере же Европы, по-видимому, есть очень много золота. Как его там добывают, я также не могу определенно сказать. Согласно сказанию, его похищают у грифов одноглазые люди – аримаспы. Но я не верю, что от природы вообще существуют одноглазые люди, а в остальном естество у них, как и у прочих людей. Во всяком случае, кажется, что эти окраины ойкумены, окружающие остальные земли, обладают продуктами, которые у нас считаются весьма ценными и редкими.

117. Есть в Азии долина, окруженная со всех сторон горой, а через эту гору ведет пять узких проходов. Эта долина принадлежала некогда хорасмиям и лежит на границе земель хорасмиев, гирканов, парфян, сарангов и фаманеев⁹¹. Со времени же персидского владычества они подвластны персидскому царю. Так вот, с этой окружающей [долину] горы стекает большая река по имени Акес. Эта река, разделенная на пять рукавов, прежде орошала земли упомянутых народов, так что из каждого прохода вытекал свой рукав. Однако со времени подчинения персам эти народы очутились вот в каком положении. Царь повелел закрыть горные проходы и построить на каждом шлюзы. Поэтому вода не могла больше вытекать [через проходы], и долина, окруженная горами, обратилась в озеро, так как река разливается по равнине, но выхода не имеет. Так вот, те племена, которые прежде пользовались этой водой для орошения, стали терпеть ужасные лишения. Зимой, конечно, божество, как и в других местах, посылает также и им дожди; летом же просо и сесам, которые они сеют, постоянно испытывают недостаток влаги. Когда нет уже больше воды, они едут в Персию вместе с женами и, остановившись перед вратами царского дворца, начинают громко и жалостно вопить. Царь же, видя крайнюю нужду просителей, велит открыть шлюзы, ведущие в их страну. Когда же их земля вдоволь напитается водой, царь приказывает опять закрыть шлюзы и открыть другие, ведущие в землю тех племен, которые больше всего после них нуждаются в воде. Однако, как я узнал, царь взимает за открытие шлюзов большие суммы денег (сверх податей). Так обстоит дело.

118. А среди тех персов, свергнувших мага, был некто Интафрен, который тотчас после этого восстания был казнен за совершенное преступление. Он хотел войти в царский дворец, чтобы переговорить о чем-то с царем. Действительно, существовало постановление, что заговорщики могут свободно входить к царю без доклада, если только царь не спит на женской половине. Поэтому Интафрен не счел необходимым посылать кого-нибудь с докладом и захотел как один из семи прямо войти. Страж дверей же и докладчик⁹² не пропускали его, говоря, что царь находится на женской половине⁹³. А Интафрен, думая, что они говорят неправду, сделал вот что. Выхватив свою саблю, он отрубил им уши и нос и нанизал их на поводья своего коня. Затем он обвязал поводья вокруг шеи несчастных и так отпустил их.

119. Тогда искалеченные слуги явились к царю и рассказали ему о причине учиненного над ними насилия. Дарий же, опасаясь, не совершен ли этот поступок с общего согласия всех шестерых, велел призвать к себе каждого из них поодиночке и стал допытываться, одобряют ли те этот поступок. Когда Дарий понял, что Интафрен совершил этот поступок без одобрения других, то велел схватить его вместе с сыновьями и всей родней, твердо убежденный, что тот с родней замыслил мятеж против него. А, схватив их, он велел бросить в темницу для обреченных на казнь преступников. Жена же Интафрена приходила к дворцовым вратам с плачем и жалобами. А так как она не переставала плакать, то Дарий, наконец, сжалился и послал сказать ей: “Женщина! Царь Дарий дарует для тебя свободу одному из твоих родных. Выбирай, кого ты хочешь!”. А та, подумав, ответила так: “Если царь желает даровать мне жизнь одного, то я выбираю брата”. Узнав об этом, царь удивился ее выбору и велел снова спросить ее: “Женщина! Спрашивает тебя царь, с какой целью ты, оставив мужа и детей, предпочитаешь спасти жизнь брата, который тебе не так близок, как дети, и менее дорог, чем муж?”. На это она ответила так: “Царь! Супруг для меня, быть может, найдется (если божеству угодно) и другой, будут и другие дети, если этих потеряю. Но брата уже больше не будет, так как отца и матери у меня уже нет в живых. Это-то и было у меня на уме, когда я давала тебе ответ”. Ответ этой женщины пришелся по душе Дарию, и он повелел освободить брата, за которого та просила, и, кроме того, из расположения к ней еще и старшего сына. Остальных же всех казнил. Итак, один из семи персов вскоре же погиб вышеописанным путем.

120. Около того времени, когда недуг поразил Камбиса, случились вот какие события. Сатрапом Сард Кир поставил перса Орета. Этот-то человек возымел желание совершить гнусное дело: задумал захватить и погубить Поликрата Самосского, хотя тот не обидел его ни словом, ни делом и даже и в глаза его раньше не видал. Задумал же сатрап это, как обычно рассказывают, вот по какой причине. Перед вратами царского дворца сидели однажды Орет и другой перс, по имени Митробат, сатрап Даскилейской области. От мирной беседы [друг с другом] они перешли к ссоре. Когда они заспорили о том, кто из них доблестнее, то Митробат бросил Орету упрек: “И ты еще считаешь себя мужем, а не мог завоевать остров Самос, лежащий против твоей сатрапии. Этим островом так легко овладеть, что один самосец с пятнадцатью гоплитами внезапным нападением захватил его и теперь он у них царем”. Услышав эти слова, Орет, как некоторые утверждают, будто бы задетый за живое насмешкой, возымел желание не столько отомстить оскорбителю, как совершенно погубить Поликрата, ради которого ему пришлось выслушать такую издевку.

121. Напротив, согласно менее известному преданию, Орет послал глашатая на Самос с какой-то просьбой (а о чем он просил, не сообщается). Поликрат в это время сидел в мужском покое и с ним был Анакреон Теосский⁹⁴. Умышленно ли Поликрат захотел показать свое пренебрежение Орету или это произошло случайно, только, когда глашатай Орета вступил в покой и передал поручение, Поликрат, который сидел, повернувшись к стене, не обратился [к глашатаю] и не дал никакого ответа.

122. Итак, о причинах гибели Поликрата передают два рассказа. Всякий волен верить, какому захочет. Во всяком случае, Орет из Магнесии на Меандре, где он тогда находился, послал лидийца Мирса, сына Гигеса, с известием на Самос к Поликрату, замыслы которого ему были хорошо известны. Именно Поликрат, насколько мы знаем, первым из эллинов, если не считать Миноса, кносского царя, и тех, кто в прежнее время еще до него господствовал на море, задумал стать владыкой на море. Со времени героической эпохи, по крайней мере, до Поликрата никто не стремился покорить Ионию и острова. Итак, эти замыслы Поликрата были известны Орету, и поэтому-то сатрап и отправил к нему посла вот с каким известием: “Орет так говорит Поликрату, Я узнал о твоих замыслах, но у тебя нет средств их осуществить. Если ты примешь мое предложение, то и себя осчастливишь, и меня спасешь. Ведь царь Камбис посягает на мою жизнь, и мне это точно известно. Поэтому спаси и мои сокровища, часть их возьми себе, а остальное оставь мне. С этими деньгами ты станешь властителем всей Эллады. Если же ты не веришь, что у меня так много денег, то пошли ко мне самого верного человека и я ему покажу их”.

123. Услышав это, Поликрат с радостью согласился. Ведь тиран, я думаю, страстно желал [получить] эти сокровища и, прежде всего, послал осмотреть их Меандрия, сына Меандрия, одного из самосцев, который был у него писцом. Этот-то человек немного спустя посвятил в храм Геры достопримечательные украшения из мужского покоя Поликратова дворца. Орет же, узнав, что надо ждать прибытия соглядатая, сделал вот что. Он наполнил восемь сундуков камнями почти до краев, а сверху на камни наложил золота и, завязав сундуки, держал их наготове. Меандрий прибыл и, осмотрев [сундуки], донес Поликрату о том, что видел.

124. Тогда Поликрат, невзирая на настоятельные предупреждения прорицателей и друзей, сам отправился в Магнесию. Кроме того, и дочь его имела во сне вот какое видение. Представилось ей, что отец парит в воздухе и его омывает Зевс и умащает Гелиос. После этого сновидения дочь сделала все возможное, чтобы удержать Поликрата от поездки к Орету, и, когда тот уже вступил на борт 50-весельного корабля, она еще кричала, предрекая отцу несчастье. Он же угрожал дочери за это, что если вернется невредимым, то она еще долго останется девой. А дочь молила богов, чтобы отцовские угрозы исполнились, потому что предпочитала надолго остаться в девах, чем потерять отца.

125. Так вот, Поликрат, несмотря на все предостережения, отплыл к Орету с большой свитой приближенных. Среди них был и Демокед, сын Каллифонта из Кротона, врач, превосходивший искусством всех своих современников. По прибытии же в Магнесию Поликрат погиб позорной смертью, совершенно недостойной ни его деяний, ни [великих] замыслов. Ведь, кроме сиракузских тиранов, ни один эллинский властитель не может сравниться могуществом и пышностью с Поликратом. После того как Орет умертвил Поликрата таким способом, о котором я не хочу даже рассказывать, он велел распять тело [несчастного]. Самосцев из свиты Поликрата сатрап отпустил, советуя еще поблагодарить за освобождение, а иноземцев и рабов оставил как пленников в рабстве. Сновидение же дочери Поликрата сбылось, когда он был распят: действительно, его омывал Зевс, именно когда шел дождь, и Гелиос умащал, когда от зноя тело его увлажнялось. Таков был конец великого счастливца Поликрата⁹⁵. Амасис, египетский царь, предрек ему [печальную кончину].

126. Спустя немного, впрочем, и Орета постигла кара за Поликрата. После смерти Камбиса и после правления магов Орет оставался в Сардах, не участвуя в борьбе персов с мидянами, которые оспаривали у них власть. Напротив, во время этой смуты сатрап велел умертвить Митробата, правителя Даскилея, который некогда бросил ему упрек за отношение к Поликрату, а также и сына Митробата Кранаспа. Оба они были уважаемыми людьми в Персии. Орет совершал также и разные другие злодеяния. Так, например, сатрап велел убить на обратном пути гонца Дария, потому что был раздосадован вестью. Орет устроил гонцу засаду, послав своих людей, и затем велел убить его, а тело спрятать вместе с конем.

127. Вступив на престол, Дарий задумал покарать Орета за все его преступления, и особенно за убийство Митробата с сыном. Так вот, послать тотчас войско против сатрапа царю казалось неудобным, так как [народное] брожение в стране еще не улеглось и сам он недавно вступил на престол. К тому же Дарий знал, что у Орета большая военная сила: у сатрапа лично была “тысяча” персидских телохранителей⁹⁶, а в его сатрапию входили Фригийская, Лидийская и Ионийская области. В таком положении Дарий придумал вот что. Царь призвал знатнейших персов и сказал им: “Персы! Кто из вас возьмется исполнить мое поручение, но только хитростью, без насилия и шума? Ведь все дело в хитрости, а насилие не нужно. Итак, кто из вас приведет мне Орета живым или мертвым? Орет не принес добра Персии, а лишь причинил много зла. Двоих из нашей среды он погубил – Митробата с сыном, а моих вестников, которые должны были призвать его ко мне, убил, показав этим свою нестерпимую наглость. Так вот, мы должны обуздать его, покарав смертью, пока он не натворил еще больших зол”.

128. Так спрашивал Дарий, и тридцать персов решили взяться за это дело, причем каждый сам желал исполнить [царское] поручение. Дарий же решил их спор, повелев бросить жребий. Тогда они стали метать жребий, и он выпал Багею, сыну Артонта. А Багей, избранный жребием, приступил к делу вот как. Он написал несколько разных грамот и приложил к ним печать Дария, а затем отправился в Сарды. По прибытии туда Багей явился к Орету и стал давать их царскому писцу⁹⁷ для прочтения, распечатывая по очереди (а такие писцы есть у всех сатрапов). Багей велел читать грамоты, чтобы испытать телохранителей, не готовы ли те изменить Орету. Заметив, что они с большим уважением относятся к грамотам и еще более – к их содержанию, [зачитанному] писцом, Багей подал писцу грамоту, в которой были слова: “Персы! Царь Дарий запрещает вам служить телохранителями Орета”. А те, услышав это [повеление], опустили свои копья перед Багеем. Багей же, увидев, что телохранители повинуются [царскому] приказу, ободрился и дал писцу последнюю грамоту, которая гласила: “Царь Дарий повелевает персам в Сардах умертвить Орета”. Как только телохранители услышали это повеление, они обнажили свои короткие мечи и убили сатрапа на месте. Так-то перса Орета постигла кара за убиение Поликрата Самосского. Рабы и богатые сокровища сатрапа были перевезены в Сусы.

129. Спустя немного после этого Дарий как-то на охоте за дикими зверями, соскакивая с коня, случайно вывихнул себе ногу. Вывих, вероятно, был такой сильный, что лодыжка вышла из сустава. При царе и раньше постоянно находились самые знаменитые египетские врачи, которые теперь должны были его лечить. Они стали силой вправлять царю вывих, но причинили еще больше вреда. Семь дней и семь ночей Дарий провел без сна от боли. На восьмой же день, когда царю не стало лучше, кто-то из приближенных, слышавший ранее в Сардах об искусстве кротонца Демокеда, сообщил об этом Дарию. А Дарий приказал тотчас же привести к нему Демокеда. Демокеда нашли где-то среди рабов Орета совершенно забытым, в оковах и рубище и привели к царю.

130. Когда Демокед предстал перед Дарием, царь спросил его, знает ли он врачебное искусство. А тот не признался, опасаясь, что если откроется, то его никогда уже не отпустят в Элладу. Дарий же понял, что Демокед, зная врачебное искусство, только притворяется, и приказал слугам принести плети и скорпионов. Тогда Демокед открылся, но все же сказал, что знаком с искусством врачевания далеко не вполне, а лишь отчасти и то благодаря знакомству с одним врачом. Когда же после этого Дарий вверился его лечению, то Демокед с помощью эллинских целительных снадобий и успокоительных средств вместо грубых [лекарств египтян] возвратил царю сон и за короткое время совершенно восстановил здоровье, хотя тот уже потерял надежду вылечить ногу. За это Дарий пожаловал Демокеду две пары золотых оков. А тот спросил царя, не хочет ли Дарий в награду за исцеление сделать его вдвойне несчастным. Царю этот ответ пришелся по душе, и он послал Демокеда к своим женам. Евнухи привели его на женскую половину и сказали женам, что это и есть тот человек, который спас жизнь царю. Тогда каждая из них зачерпнула чашей золота из сундука и подарила Демокеду. Это был столь щедрый дар, что даже его слуга по имени Скитон, подбирая упавшие из чаш золотые статеры, набрал себе еще много золота.

131. А этот Демокед вот каким образом прибыл из Кротона ко двору Поликрата. Он жил в Кротоне, [постоянно] ссорясь с отцом, человеком крутого нрава. Когда он уже не мог больше переносить такой жизни, то, оставив [отчий дом], уехал на Эгину. Поселившись там, он в первый же год превзошел искусством всех прочих врачей, хотя у него и не было инструментов, необходимых для врачевания. На второй год город эгинцев нанял его на службу за талант серебра, а на третий год афиняне – за 100 мин, на четвертый же – Поликрат за 2 таланта. Так он прибыл на Самос. Этому-то человеку больше всего обязаны славой кротонские врачи⁹⁸. Это было время, когда кротонские врачи считались первыми в Элладе, а киренские – вторыми. Тогда же аргосцы слыли мастерами в музыкальном искусстве.

132. Так вот, Демокед, исцелив Дария, получил в Сусах огромный дом для жилья и даже был принят в число сотрапезников царя⁹⁹. И вообще ему было позволено все, кроме одного, – возвращения в Элладу. Так он спас от казни своим заступничеством египетских врачей, прежде пользовавших царя (их хотели распять за то, что они оказались хуже эллинского врача). Затем он спас также прорицателя из Элиды, который [раньше] находился в свите Поликрата, а теперь жил в совершенном пренебрежении среди [бывших] рабов [Орета]. Одним словом, Демокед был весьма важной персоной у царя.

133. Через некоторое время после этого случилось вот какое другое происшествие. У Атоссы, дочери Кира, супруги Дария, появился на груди нарыв, который, затем прорвавшись, стал распространяться дальше. Пока нарыв был еще небольшим, Атосса от стыда скрывала его, не показывая никому. Когда же нарыв стал опасным, она послала за Демокедом и показала ему. А тот, обещав исцелить, взял с нее клятву, что она окажет за это ему взаимную услугу, когда он попросит (но он не будет просить ее ни о чем постыдном).

134. Когда затем Демокед своим врачеванием исцелил ее, то Атосса (по наущению Демокеда) сказала возлежавшему с ней на ложе Дарию вот какие слова: “Царь! При всем твоем великом могуществе ты бездействуешь. Еще ни один народ ты не покорил персам и не преумножил персидской державы. Человеку молодому, как ты, властителю великих сокровищ, следует прославить себя великими подвигами, дабы персы знали, что над ними властвует муж. Это пойдет тебе вдвойне на пользу: персы будут знать, что во главе их стоит муж, и, занимаясь войной, они не будут иметь досуга, чтобы восставать против тебя. Теперь, пока ты еще молод, ты можешь совершить великий подвиг. Ведь с ростом тела растут и духовные силы, а когда тело начинает стареть, то с ним вместе дряхлеет и дух и уже неспособен к великим свершениям”. Так сказала Атосса по наущению Демокеда, а царь отвечал ей: “Жена! Все, о чем ты говоришь, я и сам думаю совершить. Я ведь собираюсь перекинуть мост с нашего материка на другой и идти на скифов. И это скоро должно свершиться”. Атосса же отвечала на это вот что: “Нет! Тебе не следует сначала идти на скифов. Ведь они будут в твоей власти, как только ты пожелаешь. Ты должен ради меня идти в поход на Элладу. Мне рассказывали о лаконских, аргосских, аттических и коринфских женщинах, и я желаю, чтобы они были у меня служанками. А у тебя есть человек, который лучше всякого другого может дать подробные сведения об Элладе и быть проводником. Это тот врач, который исцелил твою ногу”. А Дарий сказал: “Жена! Если, по-твоему, нам следует, прежде всего, обратиться против Эллады, то лучше всего, я думаю, сначала послать туда соглядатаев из персов и вместе с ними эллина, о котором ты говоришь. Они разузнают все и сообщат нам о положении дел в Элладе. А тогда я, все, хорошо разузнав, начну войну с эллинами”.

135. Как он сказал, так и сделал. На следующее утро царь призвал пятнадцать знатных персов и приказал им вместе с Демокедом объехать все побережье Эллады и смотреть, чтобы он не убежал, и во что бы то ни стало привезти его назад. Отдав им такие приказания, Дарий снова призвал к себе Демокеда и просил его показать всю Элладу этим персам и затем возвратиться назад. При этом царь велел ему взять с собой все свое добро и отвезти в подарок отцу и братьям с обещанием, что [по возвращении] воздаст ему взамен сторицею. Сверх всего этого Дарий объявил, что дает Демокеду в дорогу еще грузовой корабль со всяким добром. Царь говорил ему все это, мне думается, без всякой задней мысли. А Демокед, опасаясь, не хочет ли Дарий его испытать, не кинулся с жадностью на все эти подарки, но объявил, что оставит все свое добро здесь, чтобы по возвращении снова владеть им, но грузовой корабль, пожалованный царем его братьям, он принимает. С таким поручением Демокеду Дарий послал их в море.

136. Спустившись [вдоль берегов] в Финикию, посланцы прибыли в финикийский город Сидон. Там персы немедленно снарядили две триеры и, кроме того, еще финикийское грузовое судно с разным добром. Когда все было готово, они поплыли в Элладу и, держась близ эллинских берегов, осматривали и описывали их. После того как персы осмотрели большинство самых известных мест на побережье, они прибыли в италийский город Тарант. А здесь Аристофилид, царь тарантинцев, по просьбе Демокеда велел снять кормила у мидийских кораблей, а самих персов заключил в темницу как соглядатаев. В то время как персов постигла такая беда, Демокед успел бежать в Кротон. А когда он прибыл в свой родной город, Аристофилид освободил персов и отдал им кормила.

137. Оттуда [из Таранта] персы поплыли в погоню за Демокедом и прибыли в Кротон. Там они нашли Демокеда на рынке и схватили его. Часть кротонцев, опасаясь могущества персов, была готова выдать Демокеда персам, а другие в свою очередь схватили его и стали бить персов палками. А те начали их укорять такими словами: “Кротонцы! Подумайте, что вы делаете. Ведь вы хотите отнять у царя беглого раба. Неужели царь Дарий снесет подобное оскорбление? Неужели ваша выходка кончится добром, если вы похитите его у нас? На ваш город, прежде всего, пойдет войной персидский царь и первым он постарается обратить его в рабство”. Такими словами, однако, персам не удалось запугать кротонцев. Так вот, им пришлось отплыть назад в Азию, оставив Демокеда и грузовое судно, которое везли с собой. Дальше они уже не пытались осматривать берега Эллады, лишившись своего проводника. При отплытии персов Демокед все же дал им вот какое поручение: он велел передать Дарию, что он, Демокед, взял себе в жены дочь Милона. Ведь о знаменитом борце Милоне часто шла речь у царя. Поэтому-то, как я думаю, Демокед и ускорил этот брак, истратив на это огромные деньги, именно чтобы показать Дарию, что он и в своем отечестве был знаменитым человеком¹⁰⁰.

138. Персы же после отплытия из Кротона были занесены [ветрами] в Иапигию. Там их обратили в рабство, а Гилл, тарантинский изгнанник, выкупил и отвез к царю Дарию. Дарий же за эту [услугу] посулил ему в награду все, что он сам пожелает. Гилл просил царя вернуть его в Тарант и рассказал историю своего изгнания. Но, чтобы не вызвать возмущения в Элладе (если из-за него сильный флот нападет на Италию), Гилл уверял, что у одних книдян достаточно силы для возвращения его из изгнания. По его мнению, книдянам, как друзьям тарантинцев, легче всего удастся вернуть его в родной город. Дарий дал свое согласие [на это] и отправил вестника в Книд с повелением вернуть Гилла в Тарант. Книдяне повиновались царю, но не смогли, однако, убедить тарантинцев [принять изгнанника], а для того, чтобы применить силу, они были слишком слабы. Так кончилось это дело, и те персы были первыми, прибывшими в Элладу из Азии по упомянутой причине, как соглядатаи.

139. Затем царь Дарий завоевал Самос – первый из эллинских и варварских городов. Причина войны была вот какая. Когда Камбис, сын Кира, отправился в египетский поход, много эллинов также прибыло в Египет. Одни [приехали], вероятно, для торговли, другие – как участники похода, а третьи, наконец, просто хотели посмотреть страну. Среди этих последних был Силосонт, сын Эака, изгнанный брат Поликрата Самосского. Этому-то Силосонту выпало великое счастье. Однажды, одетый в красный плащ, он прогуливался по рынку в Мемфисе. Увидел его Дарий, который, будучи телохранителем Камбиса, еще не имел тогда особого веса, и так прельстился плащом, что, подойдя к Силосонту, стал торговать плащ. А Силосонт, видя сильное желание Дария получить этот плащ, сказал (как бы по внушению некоего бога): “Я не продам его ни за что, но хочу тебе подарить, если уж ты непременно хочешь его иметь”. Дарий был очень доволен и взял плащ.

140. Так вот, Силосонт думал тогда, что лишился плаща по простоте душевной. А через некоторое время, после кончины Камбиса, когда семь персов свергли мага и из этих семи Дарий был избран царем, тогда Силосонт узнал, что персидский престол достался тому самому человеку, которому он некогда подарил по его просьбе плащ. Так вот, Силосонт отправился в Сусы, сел перед вратами царского дворца и объявил, что он “благодетель” царя Дария. Услышав эти слова, страж дверей¹⁰¹ передал их царю, и Дарий с удивлением сказал ему: “Кто этот эллин, которому я обязан благодарностью? Ведь я лишь недавно вступил на престол, и за это время едва ли какой-нибудь эллин посетил нас. Я ничем, так сказать, не обязан никому из эллинов. Впрочем, приведите его, и я посмотрю, чего он добивается своими словами”. Страж дверей ввел Силосонта [в царские покои], и, когда тот предстал перед царем, толмачи спросили его, кто он и почему именует себя царским благодетелем¹⁰². Тогда Силосонт рассказал всю историю с плащом, добавив, что это он подарил царю плащ. На это Дарий ответил: “Благородный человек! Так это ты сделал мне подарок, когда я еще не имел власти? Правда, этот подарок незначительный, но моя благодарность будет такой же, как если бы теперь я получил откуда-нибудь великий дар. В награду я дам тебе без счета золота и серебра, чтобы тебе никогда не пришлось раскаиваться в том, что ты сделал добро Дарию, сыну Гистаспа”. Силосонт же отвечал на это: “Не дари мне, царь, ни золота, ни серебра, но освободи и, пожалуй, мне родной город Самос, где ныне после убиения Оретом брата моего Поликрата властвует наш раб. Отдай мне этот город, но только без кровопролития и не обращая жителей в рабство”.

141. Услышав эти слова, Дарий послал войско во главе с Отаном, одним из [тех] семи персов, и повелел ему сделать все, о чем просил Силосонт. Отан же прибыл к морю и снарядил войско для переправы.

142. А на Самосе тогда властвовал Меандрий, сын Меандрия, которому Поликрат вверил бразды правления. Этот Меандрий желал быть самым справедливым властителем, но ему не довелось стать таким. Когда пришла весть о кончине Поликрата, Меандрий сделал вот что. Сперва он велел воздвигнуть алтарь Зевсу Освободителю и окружил его священным участком (он еще и поныне находится перед городскими воротами на Самосе). Затем он созвал собрание полноправных граждан и сказал вот что: “Мне, как вам известно, Поликратом вверены скипетр и вся власть, и я мог бы стать ныне вашим царем. Однако я сам ни за что не стану делать того, что порицаю в моем ближнем. Я ведь не одобрял владычества Поликрата над людьми, равными ему, и порицаю всякого, кто творит подобные деяния. Так вот, Поликрата постигла участь, определенная Роком, а я передаю всю власть народу и провозглашаю свободу и равенство. Однако я вправе просить предоставить мне вот какие особые преимущества: во-первых, выплатить из сокровищ Поликрата в виде особой награды шесть талантов, а затем, сверх того, пожаловать на вечные времена жречество Зевса Освободителя мне и моим потомкам. Ведь я сам воздвиг ему святилище и даровал вам свободу”. Так он объявил самосцам. А один из граждан встал и возразил ему: “Да, ты вовсе и не достоин быть нашим владыкой, так как ты подлой крови и сволочь. Ну-ка, лучше придумай, как дашь отчет в деньгах, которые присвоил”.

143. Так сказал один из уважаемых самосских граждан, по имени Телесарх. А Меандрий понял, что если он выпустит власть из своих рук, то вместо него кто-нибудь другой станет тираном, и больше уже не думал отказываться от нее. Он возвратился в акрополь и приказал гражданам поодиночке явиться к нему якобы для того, чтобы представить им денежный отчет, а затем велел схватить их и заключить в оковы. Пока они находились в темнице, Меандрия поразил какой-то недуг. А брат его по имени Ликарет, ожидая смерти Меандрия, приказал казнить всех заключенных, чтобы легче [самому] захватить власть на Самосе. Ведь самосцы, видимо, не желали быть свободными!

144. Итак, когда персы [теперь] пришли на Самос, чтобы вернуть Силосонта, никто [из граждан] не поднял руки на них. Сторонники Меандрия и сам он объявили даже о согласии по договору покинуть остров. Отан согласился на это и заключил договор. Знатнейшие персы приказали выставить высокие сидения перед акрополем и воссели на них.

145. Был у тирана Меандрия полоумный брат по имени Харилай. Этот человек за какой-то проступок был посажен в подземелье. И вот, услышав о том, что происходит, он выглянул в окошко подземелья, увидел персов, мирно сидящих, и закричал Меандрию, что желает что-то сказать ему. Меандрий приказал снять с него оковы и привести к себе. Как только Харилая привели, он начал с бранью и поношением побуждать брата напасть на персов. Он говорил: “Негодяй! Меня, твоего брата, не совершившего ничего, достойного темницы, ты заключил в оковы и бросил в подземелье, а персов, которые тебя изгоняют и лишают крова, ты не смеешь покарать, хотя их так легко одолеть. Если же ты страшишься их, то дай мне этих наемников, и я отплачу персам за вторжение на Самос. А тебя самого я готов изгнать с нашего острова! ”.

146. Так сказал Харилай, а Меандрий принял его предложение. Как мне думается, он все-таки не был настолько глуп, чтобы верить в победу своего войска над царским, но [поступил так] скорее из зависти к Силосонту, который должен был такой дешевой ценой получить во владение город невредимым. Поэтому он желал только раздражить персов и как можно более ослабить могущество Самоса и только тогда уже отдать его [персам]. Меандрий был совершенно уверен, что за потери, которые понесут, персы еще более озлобятся на самосцев, и знал, что ему-то самому вполне обеспечено бегство с острова, когда только захочет (он приказал ведь тайно выкопать подземный ход из крепости к морю). Так вот, сам Меандрий отплыл с Самоса, а Харилай, вооружив всех наемников, отворил крепостные ворота и неожиданно бросился на ничего не подозревавших персов, которые считали, что договор заключен и все улажено. Наемники напали на знатных персов и стали убивать их. Вот что делали наемники! А остальное персидское войско поспешило на помощь, и наемники, теснимые персами, были отброшены в крепость.

147. Когда же Отан, персидский военачальник, увидел, какой страшный урон понесли персы, он позабыл о повелении Дария при отъезде не убивать и не продавать в рабство ни одного самосца, но отдать остров Силосонту неразоренным. Поэтому, нарочно больше не думая об этом повелении, Отан приказал убивать всех, кто попадется, взрослых и детей. Часть персов принялась осаждать крепость, а другая – убивала всех встречных, кто искал убежища в святилище и вне его.

148. Меандрий же, которому удалось бежать с Самоса, отплыл в Лакедемон. Прибыв туда, он перевез в город бывшее с ним добро и сделал вот что. Он велел слугам выставить золотые и серебряные кубки и чистить их, а сам в это время беседовал и провожал домой Клеомена, сына Анаксандрида, царя Спарты. При виде драгоценных кубков изумленный Клеомен пришел в восхищение. Меандрий же сказал царю, что тот может взять себе сколько хочет кубков, и повторил это предложение несколько раз. Однако Клеомен как благороднейший человек не согласился взять предложенные подарки. Опасаясь, что Меандрий подкупит других граждан и все-таки получит [военную] помощь, царь пошел к эфорам и сказал им, что лучше всего для Спарты выслать из Пелопоннеса самосского чужестранца, чтобы тот не соблазнил его самого или других спартанцев на дурное дело. А эфоры послушались царя и приказали Меандрию удалиться.

149. Персы же, опустошив Самос, отдали обезлюдевший остров Силосонту. Однако позднее военачальник Отан вновь заселил остров. [Причина этого] – сновидение и некий недуг, поразивший его детородные части.

150. Во время похода персидского флота на Самос вавилоняне подняли восстание, прекрасно подготовленное. За время правления мага и заговора семи, в течение всего этого смутного времени, вавилоняне готовились к осаде и делали это, я полагаю, втайне. А когда началось открытое восстание, вавилоняне сделали вот что. Каждый выбрал себе по одной женщине (кроме матери), какую хотел; остальных же всех собрали вместе и задушили. А по одной женщине каждый оставил себе для приготовления пищи. Задушили же своих жен вавилоняне, чтобы не тратить на них пищи.

151. При известии о восстании Дарий выступил со всем войском против вавилонян. Подойдя к Вавилону, царь приступил к осаде города. А вавилонян осада вовсе не беспокоила: они поднимались на стенные зубцы и, кривляясь [и выкрикивая обидные слова], издевались над Дарием и его войском. Один из них сказал: “Что вы сидите здесь, персы, и бездельничаете? Убирайтесь-ка лучше восвояси! Только когда лошачиха ожеребится, возьмете вы наш город!”. Так сказал какой-то вавилонянин в уверенности, что лошачиха никогда не жеребится.

152. Между тем прошел уже год и семь месяцев, и Дарий и все его войско были очень раздосадованы, что не могли взять Вавилон, несмотря на всяческие уловки и хитрости. Между прочим; царь пробовал также и хитрость, с помощью которой Кир некогда взял Вавилон, однако вавилоняне неусыпно несли стражу и перехитрить их он не мог.

153. Наконец на двадцатом месяце осады явилось Зопиру, сыну Мегабиза, – отец его был одним из семи мужей, свергнувших мага, – этому-то Мегабизову сыну Зопиру явилось диковинное знамение¹⁰³. Одна из его вьючных лошачих ожеребилась. Когда Зопиру сообщили об этом, он сначала не хотел верить, но когда сам увидел жеребенка, запретил всем видевшим говорить об этом и стал обдумывать [знамение]. Он думал о предсказании вавилонянина, данном еще в начале [осады], именно, что город будет взят, когда лошачихи ожеребятся. Теперь-то, как думал Зопир, по этому предсказанию, Вавилон должен пасть: ведь вавилонянин изрек свое предсказание по внушению божества, а у него [также по божьему промыслу] ожеребилась лошачиха.

154. Так вот, Зопир решил, что отныне Вавилон уже обречен на гибель. Он пришел к Дарию и спросил, очень ли важно завоевать Вавилон. А когда Дарий подтвердил [важность этого], Зопир стал обдумывать, как ему совершить этот подвиг и предать город в руки Дария. Ведь персы выше всего чтят такие доблестные подвиги. Зопир полагал, что может достичь цели только одним путем: именно, изувечить себя и затем перебежать к врагам. Тогда с легким сердцем он нанес себе неисцелимые увечья: отрезал нос и уши, безобразно остриг волосы и со следами ударов бича предстал перед Дарием.

155. А Дарий пришел в ужас, увидев так изувеченным столь почтенного человека. Царь с криком вскочил со своего трона и спросил, кто и почему так его изувечил. А Зопир отвечал: “Нет, кроме тебя, на свете человека, который имеет власть так поступить со мной. Не другой кто сделал это, государь, а я сам себя изувечил, потому что горько мне [терпеть] издевательства ассирийцев¹⁰⁴ над персами”. А царь сказал ему в ответ: “Несчастный! Ты стараешься приукрасить свой ужасный поступок, утверждая, что так немилосердно изувечил себя ради осажденных. Разве, глупец, враги скорее сдадутся от того, что ты сам себя изувечил? Не сошел ли ты с ума, так искалечив себя?”. А Зопир отвечал царю: “Если бы я открыл тебе мой замысел, ты не позволил бы мне [сделать] этого, [над собой]. Поэтому я так поступил на свой страх. Итак, если ты не откажешь в помощи, мы возьмем Вавилон. Я тотчас же перебегу в город и объявлю, что это ты нанес мне такие увечья. Я думаю, они поверят и поставят меня во главе войска. А ты на десятый день с того дня, как я уйду в город, поставь у гак называемых ворот Семирамиды 1000 человек из той части [войска], потеря которой тебе безразлична. На седьмой день после этого поставь еще 2000 человек у так называемых ворот Нина¹⁰⁵. Затем обожди двадцать дней и пошли 4000 человек против так называемых Халдейских ворот. Ни те первые, ни эти воины не должны иметь при себе никакого другого оружия для защиты, кроме кинжалов. Кинжалы можно им оставить. Наконец, через двадцать дней прикажи всему остальному войску немедленно штурмовать стены со всех сторон. А персов поставь против так называемых Белских и Киссийских ворот. Не сомневаюсь, что, когда я совершу такие великие подвиги, вавилоняне, конечно, доверят мне не только всю защиту города, но даже ключи от ворот. А тогда уж – моя и персов забота, как завершить дело!”.

156. После этого Зопир побежал к воротам, беспрестанно оглядываясь [назад], словно настоящий перебежчик. Стражи у ворот, заметив его с башен, спустились вниз, чуть приоткрыли створки ворот и спросили, кто он и зачем пришел. А тот отвечал, что он Зопир и хочет перейти к ним. Услышав такой ответ, привратники повели его к начальникам. Когда Зопир явился перед начальниками, то стал жаловаться, объявив, что увечье, которое на самом деле причинил он себе сам, нанес ему царь Дарий за то будто бы, что он дал совет [снять осаду] и увести войско, так как у царя нет возможности взять город. “И теперь, – сказал он, – я пришел вам на благо, а Дарию с войском – на погибель. Царь дорого поплатится за такие увечья. И знаю его тайные замыслы и хитрости!”.

157. Так говорил Зопир, а вавилоняне, видя знатного перса с отрезанным носом и ушами и покрытого кровавыми рубцами от ударов плетей, вполне поверили, что он говорит правду и пришел к ним как друг и союзник. Они были готовы вверить ему все, о чем он ни попросит. А просил он себе отряд войска. Когда же получил его, то стал действовать так, как было условленно с Дарием. На десятый день Зопир вывел вавилонский отряд, окружил ту 1000 человек, что велел Дарию выставить на первый раз, и перебил их. А вавилоняне, убедившись, что слова перса не расходятся с делом, чрезвычайно обрадовались и готовы были во всем слушаться его. Тогда Зопир, выждав условленное число дней, снова вывел отборный отряд вавилонян и перебил 2000 воинов Дария. За этот новый подвиг вавилоняне осыпали Зопира похвалами, и его имя было у всех на устах. А Зопир опять, обождав назначенное число дней, вывел отряд в условленное место и, окружив персов, перебил 4000 человек. Теперь, после такого подвига, Зопир добился всего: его сделали главным военачальником и комендантом крепости.

158. Когда же Дарий по условию приказал со всех сторон штурмовать стены, тут-то и открылся коварный замысел Зопира. На стенах вавилоняне отражали приступы Дариева войска, а Зопир открыл так называемые Киссийские и Белские ворота и впустил персов в крепость. Часть вавилонян увидела, что произошло, и бежала в храм Зевса Бела. Другие же не заметили этого и оставались на своем месте, пока не узнали о предательстве.

159. Так-то Вавилон был взят во второй раз. Дарий же, овладев Вавилоном, повелел, прежде всего, разрушить стены и сломать все ворота, чего Кир не сделал при первом взятии Вавилона. Затем царь приказал распять около 3000 знатнейших граждан. Остальному же населению он позволил жить в городе. А чтобы у вавилонян были жены и от них потомство (своих собственных жен, как я сказал уже, вавилоняне задушили, чтобы сберечь съестные припасы), Дарий сделал вот что. Он повелел соседним племенам послать своих женщин в Вавилон – каждому племени известное количество, так что, в общем, туда собралось 50000 женщин. От этих-то женщин и произошли нынешние вавилоняне.

160. По мнению Дария, никто из персов ни прежде, ни после не превзошел Зопира в доблести, кроме одного Кира (с ним ведь ни один перс не смеет себя сравнивать). А Дарий, по рассказам, говаривал, что предпочел бы видеть Зопира не изувеченным, чем владеть еще двадцатью Вавилонами. Царь окружил Зопира величайшим почетом. Ежегодно посылал ему дары, которые считаются в Персии самыми почетными¹⁰⁶, отдал ему в пожизненное управление Вавилон (без обложения податью) и осыпал другими почестями. У этого Зопира был сын Мегабиз, который сражался во главе персов в Египте против афинян и их союзников¹⁰⁷. А у этого Мегабиза был сын Зопир, который приехал из Персии в Афины как перебежчик.