Исследование мотивации: точки зрения, проблемы, экспериментальные планы

Сколь бы ни оказалось сильным влияние спровоцированных ситуацией соображений о связанных с действи­ем помощи затратах на совершение этого действия, их объяснительные возможности неуклонно падают по мере того, как помощь становится все более ориентированной на благо дру­гого человека и дает отрицательный баланс затрат для помогающего субъ­екта. Очевидно, что независимо от связанных с затратами соображений оказание помощи ориентировано так­же на соблюдение норм или некото­рых универсальных правил поведе­ния. Нормы, требующие оказания по­мощи, многообразно кодифицированы и имеют давнюю традицию (например: «Люби ближнего твоего, как самого себя»—Ев. от Матф., 19, 19; в серь­езных случаях неоказание помощи может караться по закону). Вопрос в том, насколько каждый человек прис­воил эти общеизвестные нормы, ибо именно от этого зависит их действен­ность. Чем менее они переживаются личностью как внутренне обязатель­ные стандарты, тем более их влияние на действие ограничивается предвос­хищением позитивных и негативных санкций, которые будут наложены извне в виде наказания или награды. В этом случае соответствие действия нормам сильно зависит от того, насколько оно доступно последующей оценке и подкреплению другими людьми. Напротив, чем более нормь интериоризованы в качестве стандартов поведения личности, тем сильнее деятельность определяется предвосхищением ее последствий для самооценки и тем меньше она зависит ot внешних обстоятельств. Прежде чем приступить к анализу такого рода личностных различий, рассмотрим две универсальные нормы, релевантные оказанию помощи: ответственность и взаимность (реципрокность).

Эта норма требует оказания помо­щи во всех случаях, когда нужда­ющийся в помощи находится в зави­симости от потенциального субъекта помощи, например, в силу того, что он слишком стар, болен или беден и нет другого человека или социального ин­ститута, который взял бы на себя заботу о нем. Именно такое положе­ние дел рисует в общих чертах приве­денное в начале этой главы мюрреевское (1938) определение мотива заботливости. Берковитц и его сотруд­ники изучали влияние нормы ответ­ственности в экперименте, в котором помощь руководителю зависела от эффективности работы его сотрудни­ков. Чем больше руководитель нуж­дался в помощи (например, для выиг­рыша приза), тем выше была готов­ность к помощи у сотрудников [L. Вег-kowitz, L. R. Daniels, 1963]. Эта зако­номерность наблюдалась и когда ис­пытуемый-сотрудник заранее был уверен, что ни нуждающийся в помо­щи руководитель, ни экспериментатор ничего не узнают о его усилиях [L. Berkowitz, S. В. Klannoterman, R. Harries, 1964].

Ответственность, основанная на за­висимости другого человека, может видоизменяться под влиянием раз­личных факторов, особенно под вли­янием каузальной атрибуции возник­новения потребности в помощи. Чем больше нуждающимся в помощи чело­век оказывается виновником своего положения, тем меньше окружающие чувствуют себя ответственными за оказание ему помощи [I. A. Horowitz, 1968]. В случаях, когда зависимость нуждающегося в помощи человека достигает столь высокой степени, что начинает чересчур сильно ограничи­вать внутренне переживаемую свобо­ду действий субъекта помощи, может наблюдаться своеобразная «реактив­ность» [J. W. Brehm, 1966]: ожида­емое или требуемое оказание помощи представляется субъекту действием слишком обременительным, и он стремится освободиться от него, чем уменьшает свою готовность к помощи. Подчеркивать норму ответственности и тем самым усиливать готовность к помощи может влияние образца. На­пример, если водитель видел, как женщине, у которой случилась не­большая авария с колесом автомаши­ны, оказывалась помощь, то он ско­рее окажет помощь при скорой встре­че с новой жертвой такой же (под­строенной) аварии [J. Bryan, M. Test, 1967]. Причем влияние образца быва­ет более сильным в случае, когда субъект непосредственно видит само действие помощи, а не слушает нра­воучительный рассказ о нем [J. Bry­an, 1970; J. Grussec, 1972].

Норма взаимности

Вторая норма, взаимность, пред­ставляется универсальным принципом социального взаимодействия [A. Goulder, 1960] и происходящего в обще­стве обмена материальными благами, действиями, благодеяниями и вредом [G. С. Homans, 1961]. Воздаяние как за добро, так и за зло («как ты мне, так и я тебе»), направленное на восстановление равновесия между индивидами и группами (на то, чтобы «расквитаться»), очевидно, представ­ляет собой распространенный и осно­вополагающий принцип, воспринима­емый как справедливость, как «ком­пенсирующее правосудие». Следова­ние этому принципу является, по Колбергу [L. Kohlberg, 1963], сравнитель­но поздней стадией развития мораль­ного суждения. Если инициативу в осуществлении нормы социальной от­ветственности должен на себя взять помогающий, то норма взаимности ре­гулирует, скорее, реакцию на полу­ченную помощь, на благодеяние чело­век отвечает признательностью. Од­нако если помощь оказывается по сути с расчетом на взаимность, т. е. с расчетом на будущую компенсацию, то она теряет свой альтруистический характер.

Действенность нормы взаимности наглядно демонстрирует лаборатор­ный эксперимент. Так, испытуемые значительно больше помогают в вы­полнении определенной работы дру­гому испытуемому, если он до того не отказывался помочь им самим. Приз­нательность оказывается особенно сильной, если человек приходит на помощь не вследствие предписания, а по доброй воле [R. Е. Goranson, L. Berkowitz, 1966]. Помощь, оказыва­емая с расчетом на взаимность, мо­жет преследовать различные цели. Во-первых, субъект может хотеть по­лучить компенсацию за оказанную по­мощь. Во-вторых, он может хотеть обязать получившего помощь челове­ка помогать ему (тому, кто помог) в будущем. Наконец, помощь может быть оказана с тем, чтобы благодар­ность как погашение долга получив­шего помощь человека была возмож­на лишь в определенной степени. Мера субъективно переживаемой обя­зательности выполнения нормы вза­имности получившим помощь челове­ком зависит главным образом от его оценки намерений помогающего и са­мой оказанной помощи, т. е. от атри­буции мотивации деятельности помо­щи (см. гл. 11). Мотивация помога­ющего воспринимается тем недовер­чивее, чем утрированнее кажется по­мощь и чем менее она отвечает осо­бенностям положения попавшего в беду человека. В таких случаях воз­никает подозрение, что оказывающий помощь преследует корыстные цели, обязывая получающего помощь в со­ответствии с нормой взаимности ком­пенсировать эту помощь в будущем [J.Schopler, 1970].

Вместе с тем помощь, не рассчитан­ная на взаимность, также может вы­звать слабую благодарность или да­же враждебность. Это происходит, когда получивший помощь чувствует себя черезмерно обязанным и не име­ет возможности отблагодарить за нее [J. W. Brehm, A. H. Cole, 1966]; здесь мы опять встречаемся с ведущим к «реактивности» ограничением свобо­ды действий. Напротив, получивший помощь будет тем сильнее стремить­ся к взаимности, чем быстрее она последовала и чем больше отвечала ситуации, чем бескорыстнее (не свя­занными с расчетом на взаимность) были намерения помогающего и чем выше оказались затраты на оказание помощи [D. G. Pruitt, 1968].

Нормы могут мотивировать дей­ствие помогающего, выступая в каче­стве подкрепления со стороны других людей, или самоподкрепления. Воз­никает вопрос, не может ли акт помо­щи более устойчиво и более непос­редственно побуждаться мысленным перемещением субъекта на место нуждающегося в помощи, и предвосхи­щением улучшения его положения в результате своих действий [D. L Krebs, 1975; V. Е. Stotland, 1969]. В отличие от простых симпатии и жалости сопереживание (эмпатия) субъекта порождаемому им самим по­зитивному изменению в эмоциональ­ном состоянии нуждающегося в помо­щи создает своеобразное предвосхи­щающее замещающее подкрепление, которое могло бы мотивировать де­ятельность помощи. Чем больше че­ловек способен и склонен к такого рода сопереживанию, тем выше его готовность к помощи в конкретном случае [J. S. Coke, С. D. Batson, К. McDavis, 1978]. Такое объяснение обогащает наше понимание альтруи­стического деяния, добавляя к вне­шнему и внутреннему подкреплению еще один мотивационный принцип— подкрепление сопереживанием. Но каковы эмпирические и теоретиче­ские основания введения этого прин­ципа?

Прежде всего существуют косвен­ные свидетельства его правомерно­сти. Сопереживание другому предпо­лагает, что субъект не слишком пог­лощен собой и своими стремлениями. Как отмечает Берковитц [L. Berko­witz, 1970], в том случае, когда чело­век в своих переживаниях чрезмерно сосредоточен на себе, его готовность к оказанию помощи на самом деле уменьшается. Вместе с тем радостное настроение, вызванное, например, пе­реживанием успеха («оживляющей теплотой успеха») [А. М. Isen, 1970; А. М. Isen, М. dark, М. F. Schwartz, 1976] или внушенным состоянием при­поднятости [D. Aderman, 1972], повы­шает готовность к помощи.

Исследование Дарли и Бэтсона [J. М. Darley, С. D. Batson, 1973] бы­ло предпринято с тем, чтобы полу­чить ответ на вопрос, что же могло удержать от оказания помощи свя­щенника и левита из притчи о состра­дательном самаритянине. Авторы предположили, что оба в отличие от самаритянина были весьма занятыми людьми и, пребывая в постоянной спешке, должны были поспевать сра­зу во много мест. Преследование сво­их целей в условиях дефицита време­ни является одной из форм сосредо­точенности на себе, препятствующей акту оказания помощи. Затем авторы предположили, что священник и ле­вит были глубоко погружены в рели­гиозные размышления, и это опять-таки не могло вести к повышению готовности к помощи (авторы, очевид­но, не приписывают нормам мотивиру­ющей роли). Этой интерпретацией Дарли и Бэтсон не ограничились и для проверки своей гипотезы провели эксперимент, построенный по образцу рассматриваемой притчи. Студенты-теологи получали (каждый отдельно) задание быстро подготовить 3—5-минутный доклад, который будет за­писываться на магнитофон в сосед­нем здании. Для одной половины ис­пытуемых темой доклада была прит­ча о сострадательном самаритянине, для второй—возможности професси­ональной деятельности священнослу­жителя, не связанные с выполнением функций духовника. При подготовке доклада испытуемые в разной мере ставились в ситуацию дефицита вре­мени (он мог быть сильным, умерен­ным или вовсе отсутствовать). По дороге к соседнему зданию испыту­емые проходили мимо лежащего че­ловека в разодранной одежде, физи­ческое состояние которого было без­условно плачевным.

Результаты представлены в табл. 8.1. Как и ожидалось, по мере ужесточения дефицита времени по­мощь становилась все более редкой. Но вопреки ожиданиям авторов пог­лощенность размышлениями на тему помощи оказалась по сравнению с размышлениями на нейтральную тему более благоприятной для осуще­ствления действий помощи [А. G. Gre-enwald, 1975a].
Таблица 8.1
Средние показатели оказания помощи при мыс­ленной сосредоточенности на теме помощи и нейтральной теме в условиях дефицита време­ни [J. М. Darley, С. .D. Batson, 1973. р. 105]


Сопереживание в свете теории научения

В целях прямого доказательства эмпатийного подкрепления Аронфрид [J. Aronfreed, 1970] разработал теоре­тическую концепцию, согласно кото­рой в основе альтруистического пове­дения лежит предрасположенность к сопереживанию эмоционального со­стояния другого человека:

Если последствия действия для другого че­ловека ощутимы и конкретны, их эмоциональ­ное значение для субъекта действия может передаваться способностью к эмпатической, или замещающей, реакции на признаки, непос­редственно выражающие состояние другого че­ловека (например, на экспрессивные признаки, непосредственно выражающие аффективное состояние другого). Точно так же субъект может сопереживать (или заменять) подкреп­ляющие аффективные последствия альтруистического поведения благодаря способности мысленному представлению результатов воз­действия своего поведения на другого челове­ка. Таким образом, непосредственная наблюда­емость эффекта действия не является необхо­димым условием для-эмоциональной поддер­жки альтруистической мотивации» [р. 105].

Аронфрид и Паскаль [J. Aronfreed, V. Paskal, 1965; см. также: J. Aron­freed, 1970] попытались доказать су­ществование эмпатийного подкрепле­ния в экспериментах с детьми. Речь шла о моделировании в эксперименте процесса научения мотивационному значению подкрепления сопережива­нием, т. е. эмпатического соучастия в происходящем в результате действия субъекта положительном изменении эмоционального состояния нуждающе­гося в помощи. Такого рода процесс научения может также способство­вать формированию в смысле теории социализации альтруистической дис­позиции. Эксперимент проводился в два этапа. На первом, построенном по схеме классического обусловливания, экспрессивные признаки изменения эмоционального состояния другого че­ловека, появляющиеся вслед за опре­деленным стимулом, связывались с направленным в ту же сторону изме­нением эмоционального состояния ре­бенка. На втором, построенном по схеме инструментального обусловли­вания, происходило научение дей­ствию, вызывавшему в другом чело­веке признаки позитивного эмоци­онального сдвига.

Один из опытов происходил следу­ющим образом. Ребенок вместе с экспериментатором сидел перед ящи­ком с двумя рычагами. При нажатии на один рычаг из ящика выпадала конфета, при нажатии на другой—на 3 с вспыхивал красный свет. Лишь на второе из этих действий ребенка эк­спериментатор реагировал выражени­ем радости (улыбаясь, он неотрывно смотрел на красный свет и говорил:

«Вот он красный свет»). Затем, не отводя взгляда от красного света, он ласково обнимал ребенка. На втором этапе экспериментатор сидел перед ящиком и видел красный свет. Ребе­нок мог выбирать между красным светом (приносившим радость экспе­риментатору) и конфетой для себя. В сравнении с испытуемыми двух контр­ольных групп, которые на первом этапе опыта имели дело либо с радо­стными эмоциями экспериментатора, либо с его ласковым объятием, дети, испытавшие то и другое вместе, чаще выбирали красный свет, причем они выбирали его чаще, чем конфеты. Как показало более позднее исследо­вание Мидларского и Бриана [Е. Mid-larsky, J. Bryan, 1967], описанный эф­фект наблюдается и при обратном порядке следования выражения эмо­ции (улыбка) и эмоционально положи­тельного воздействия на субъекта (объятие).

Таким образом, при созвучности со­переживания эмоциональному на­строю другого человека дети отказы­ваются от материального вознаграж­дения, чтобы доставить другому ра­дость. Причем они быстро научались не только тем действиям, которые подкреплялись альтруистическим воздействием радости другого чело­века, но также и тем (вначале их показывал экспериментатор), кото­рые подкреплялись облегчением страданий другого [J. Aronfreed, 1970].

Хоффман [М. L. Hoffman, 1975] суммировал накопленные в психоло­гии развития данные о становлении способности к сопереживанию. По его мнению, предпосылками способности ставить себя на место находящегося в бедственном положении и вмеши­ваться в ситуацию, бескорыстно ока­зывая помощь, являются развитие устойчивости личности, принятия ро­лей (в том числе принятие позиции субъекта морального суждения) [см.: L. Kohlberg, 1969; К. Н. Rubin, Е. W. Schneider, 1973; R. Hogan, 1973], а также самоотождествление индивида. Под воздействием индиви­дуального опыта на этом фундаменте строится в качестве личностной дис­позиции самостоятельный альтруисти­ческий мотив (мотив помощи).

В более поздней теории развития эмпатии Хоффман [М. L. Hoffman, 1978] за основу деятельности помо­щи, как ее мотивирующего посредни­ка, взял эмпатическое сострадание, складывающееся из двух компонен­тов: эмоционально-активационного и социально-когнитивного. Первый уже может наблюдаться у очень малень­ких детей, не способных еще к разли­чению своих и чужих переживаний. Эмоциональное возбуждение может основываться на различных процес­сах—на классическом обусловлива­нии реакции, на сопереживании пос­редством моторного подражания или на представлении себе того, как че­ловек должен был бы себя чувство­вать на месте нуждающегося в помо­щи. Социально-когнитивный компо­нент эмпатического сострадания в процессе развития появляется не сра­зу и меняется в основном соответ­ственно тому, что нам известно о развитии принятия ролей. Как только ребенок, приблизительно в конце пер­вого года жизни, начинает отличать себя от других людей, он, по мнению Хоффмана, быстро проходит через различные ступени зрелости способ­ности к эмпатии, характеризующиеся постоянным ростом возможностей по­нимания других людей. В ходе этого развития ребенок становится все бо­лее способным сострадать другому человеку.

В отличие от Аронфрида, разраба­тывавшего понятие «сопереживание» как основу альтруистической мотива­ции в русле теории научения, Хорн-стейн [Н. A. Hornstein, 1972; 1976] по­пытался сделать это с позиций те­ории поля. К трем причинам, которые, по мнению Левина, ведут к образова­нию напряженных систем (истинные потребности, квазипотребности и нор­мативные требования), Хорнстейн до­бавил четвертую, так называемую со­путствующую напряженность. Это по­нятие означает, что человек как бы «соиспытывает» сложившееся в дру­гом напряженное состояние и сопут­ствующие ему психологические силы (направленные к центру целевой об­ласти или от него).

За возникновение сопутствующей напряженности ответственны следу­ющие факторы: (1) валентность, ко­торой обладает для самого субъекта область цели другого человека; (2) оцениваемая субъектом вален­тность цели другого человека для этого последнего; (3) оцениваемое субъектом расстояние между другим человеком и его целью в психологи­ческом пространстве. Поскольку при исследовании эффекта Зейгарник вы­яснилась возможность разрядки, свя­занной с незаконченным заданием напряженной системы при заверше­нии этого задания другим членом группы [М. Deutsch, 1949], то можно предположить, что, напротив, неудав­шаяся человеку попытка с чем-либо справиться может порождать напря­женную систему в другом. Предпо­сылкой такого эмпатического перено­са напряжения является испытыва­емое субъектом (потенциальным субъ­ектом акта помощи), наблюдающим за попавшим в беду или в затрудни­тельное положение человеком, чув­ство сопринадлежности. Пережива­ние сопринадлежности возникает при наличии, по меньшей мере, следу­ющих условий: (1) цели обоих субъек­тов в данной ситуации связаны между собой; (2) существует основа для. межличностного сближения; (3) оба принадлежат к одной и той же соци­альной группе.

Объяснительную ценность своего опирающегося на теорию поля подхо­да для понимания эмпатической де­ятельности помощи Хорнстейн проде­монстрировал собственными исследо­ваниями, проводившимися по методи­ке «потерянного письма» [Н. A. Horn­stein et al., 1968]. В этих исследовани­ях степень совпадения валентностей целевой области определялась отно­шением потерявшего и нашедшего письмо к его содержанию. Из содер- . жания письма можно было также сделать заключение о психологиче­ском расстоянии его автора до жела­емой цели. Большинство испытуемых проявляли готовность к помощи (т. е. отсылали найденное письмо): (1) если разделяли отношение отправителя к теме письма, (2) последний выражал в своем письме сильное стремление достигнуть цели и (3) цель была близка.

В первом эксперименте они должны были либо ставить себя на место этой студентки (побуждение к принятию роли), либо обращать внимание на методическую сторону подготовки со­общения. Речь шла о тяжелом горе (в результате гибели обоих родителей в автомобильной катастрофе студентка осталась одна с маленькими брать­ями и сестрами и просила о почасо­вой помощи для присмотра за деть­ми). В предшествующем этому маски­рующем эксперименте испытуемые под каким-либо предлогом принимали лекарство (плацебо)^ которое в одном случае должно было, согласно ин­струкции, вести к расслаблению, а в другом—к возбуждению. В соответ­ствии с рассматриваемой гипотезой эмоциональное сопереживание нужда­ющейся в помощи студентке, возника­ющее под влиянием инструкции по­ставить себя на ее место, должно было в случае медикаментозного воз­буждения ошибочно атрибутироваться и не способствовать оказанию помо­щи. В случае медикаментозного рас­слабления этого не должно было про­исходить.

Результаты полностью подтверди­ли ожидания. Самого по себе приня­тия роли оказалось недостаточно [сравни: L. A. Kurdek, 1978], необхо­димо вмешательство вызванной этим принятием эмоции сопереживания. Ес­ли же эта эмоция не вызывается (в описанном случае это достигалось эк­спериментально спровоцированной ложной атрибуцией возбуждения), то готовность к помощи остается столь же незначительной, как и при ин­струкции, направляющей внимание на методику подготовки сообщения. Ак­тивизация поведения помощи наблю­дается, только когда подстановка се­бя на место другого вызывает эмоци­ональное возбуждение сопережива­ния, адекватно отражающее бед­ственное положение нуждающегося в помощи [близкого в теоретическом отношении подхода к объяснению мо­рального действия придерживаются: R. A. Dienstbier, D. Hillman, J. Lehnhoff, J. Hillman, M. С. Valkenaar, 1975].

Второе исследование было направ­лено прежде всего на выяснение то­го, какие именно эмоции способству­ют оказанию помощи. Идет ли речь о тех же эмоциях, которые испытывает другой человек, и субъект стремится помочь, как бы исходя из собственно­го (сопережитого) несчастья (из такой возможности следует понимание мо­тивации помощи как альтруистиче­ской), либо это неприятные личные переживания, от которых субъект хо­тел бы освободиться, помогая другому? На подготовительной стадии опы­та были отобраны названия эмоций, соответствующие переживаниям пер­вой и второй групп. На этот раз потребность в помощи, о которой уз­навали испытуемые, была вполне за­урядной (одна студентка, будучи стеснена в средствах, искала бес­платных испытуемых). С помощью фальсифицированной обратной связи о показателях вегетативного возбуж­дения одной половине испытуемых внушили, что они очень взволнованы, второй—что их эта информация не затронула. Прежде чем испытуемые могли предложить студентке свои ус­луги, они должны были в списке эмоций отметить те, которые пережи­ли, слушая сообщение о потребности в помощи. Ожидалось, что испыту­емые с внушенным высоким возбуж­дением будут переживать более силь­ные эмоции сопереживания и выка­жут большую готовность к помощи по сравнению с теми, кому сообщили об отсутствии возбуждения.

Гипотезы опять-таки вполне под­твердились. Внушенное возбуждение благоприятствовало оказанию помо­щи, однако лишь в той мере, в какой оно приводило к эмоциям сопережи­вания, а не к замкнутому на самом субъекте негативному эмоционально­му состоянию. Это каузальное опосредование удалось подтвердить осно­ванной на анализе пути оценкой. Ре­шающим, таким образом, является то, что в центре переживаемых эмоций стоит нуждающийся в помощи чело­век [сравни: D. L. Krebs, 1975]. Пред­ставляется, что эмоциональное пере­живание состояния нуждающегося в помощи как раз и побуждает к дей­ствию, вызывая альтруистическое (а не эгоистическое) стремление помочь найти выход человеку, оказавшемуся в затруднительном положении.