Исторический факультет

ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ

Вопросы

истории, международных отношений

документоведения

2007

ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ

Вопросы

истории, международных отношений

документоведения

и канд. ист. наук А.В. Литвинова

Издательство Томского университета

2007

Сибирь на рубеже ХIX-XX вв. . . . . . . . . 6

1916 и 1917 гг. в Томской губернии . . . . . . . 8

(на примере Томского округа) . . . . . . . . 15

к истории землячеств (конец XIX – начало XX вв.) . . . . . 17

как отражение специфики эпохи . . . . . . . 19

Томского университета . . . . . . . . . 22

проблемы и перспективы . . . . . . . . 24

(вторая половина XVIII – первая половина XIX в.) . . . . . 26

(Томская область. Конец 1980-х гг. - 2006 г.) . . . . . . 35

С.М. Эйзенштейна «Броненосец Потемкин») . . . . . . 39

(1918-1922 гг.) . . . . . . . . . . 41

(по Домострою) . . . . . . . . . . 51

Данков А.Г. «Памирское разграничение» между Россией и Британской Индией . . 53

непрекращающаяся гражданская война (попытки урегулирования в 1990–2000-е гг.) . 65

«Тигры Тамил Илама» . . . . . . . . . 68

Европейского союза на примере Единого европейского акта (1986 г.) и Хартии основных социальных прав трудящихся ЕС (1989 г.) . . . . . . . . 73

Великобритании (май 1957 г. - январь 1958 г.) . . . . . . 76

зарубежных авторов . . . . . . . . . 80

современной отечественной историографии (вторая половина XIX – начало XXI в.) . 87

в трудах В.И. Герье . . . . . . . . . 89

(на материалах по медвежьему празднику обских угров) . . . . . 108

исторического процесса . . . . . . . . 115

(на примере романа Д. Брауна «Код да Винчи») . . . . . . 123

Процесс переселения немецких колонистов и сам переселявшийся этнос имели ряд особенностей, что заставило многих исследователей обратить на них внимание. Вряд ли во всей нашей многонациональной стране удастся найти еще одну этническую группу со столь необычной судьбой. Попав в Россию в результате добровольного переселения, немцы были вынуждены еще не раз менять место своего проживания на территории новой родины. При этом они все время находились в условиях иноэтничного окружения и сами не являлись монолитным образованием.

Схожесть немцев была весьма условной. Ведь колонисты были выходцами из разных земель Германии, а также Австрии и Голландии. Разными были конфессии, к которым они принадлежали: католики, лютеране, менониты. В их традициях, обычаях, быту существовали большие различия.

Переселившись на новое место, немцы столкнулись с совершенно непривычными для них природными и социальными условиями. Иной климат, другие почвы, чуждая глазу природа – всё это являлось определенным препятствием для переселенцев. Но куда сложнее обстояло дело с социальной адаптацией немцев. Они пришли в Сибирь далеко не первыми, и им было необходимо как-то выстраивать взаимоотношения с теми, кто их опередил. Однако влиться в новую социальную среду оказалось совсем не просто. Дело в том, что колонисты, попавшие в Россию ещё при Екатерине Великой, всячески стремились оградить свой язык, традиции и культуру от русского влияния. Большинство из них не знало русского языка, предпочитало не общаться с местным населением и жить максимально изолированно. Логично предположить, что такой порядок, заведенный в среде переселенцев, не способствовал их интеграции в принимающее общество. Однако немецким колонистам, рискнувшим найти свое счастье на просторах Сибири, как и всяким другим мигрантам, пришлось пройти через неминуемый процесс адаптации как к природной, так и социокультурной среде обитания. Анализ этого процесса как раз и является целью данной работы.

Но прежде следует отметить, что если хозяйственное приспособление немцев к новым природно-климатическим условиям нашло отражение в исследовательской литературе, то адаптация социокультурная была явно обделена вниманием. Между тем за последнее время в мире резко возросло число миграций, и проблема адаптации в новой среде как этноса в целом, так и отдельно взятой личности стала весьма актуальной. Немецкие колонисты России в таком контексте без всякого сомнения заслуживают внимания ученых.

Таким образом, объектом данного исследования являются сибирские немцы (представители немецкой национальности и их потомки, переселившиеся в Сибирь из Европейской части России на рубеже XIX-XX вв.). Предмет исследования включает в себя процесс адаптации немецких колонистов к новой хозяйственно-климатической и социально-культурной среде.

Источниками для разработки заявленной темы послужили архивные документы, сборники статистических сведений по Томской губернии и сибирская периодическая печать. Кроме того, были задействованы источники личного происхождения.

Рассматривая проблему приспособления сибирских немцев к новым условиям, следует отметить, что в плане хозяйственной адаптации они, безусловно, преуспели. Хотя сибирский климат значительно отличался от того, к которому они привыкли, колонисты достаточно быстро в нем освоились. Немцы устраивались на новом месте порой успешнее, чем русские переселенцы из европейских губерний. Этому во многом способствовало и то обстоятельство, что немецкие переселенцы (особенно меннониты) шли за Урал, имея уже некоторые денежные средства, и получали материальную помощь из своих материнских колоний. Кроме того, нельзя не сказать о том трудолюбии, с которым подходили немцы к устройству в новых поселениях. Даже русские чиновники отмечали их усердие. Так, старший помощник начальника отделения канцелярии Комитета министров Сосновский писал в своем отчете о поездке в Сибирь в 1899 г., что немецкие колонисты, поселившиеся в Тарских урманах, «…в противоположность "российским" переселенцам, которые первым делом обыкновенно заботятся о сооружении домов, прежде всего, принимались за расчистки; причем первую зиму проводили нередко в землянках и, только обзаведясь пашней, приступали к устройству постоянных жилищ…»¹.

Благодаря трудолюбию и упорству немцам удалось весьма преуспеть в ведении своего хозяйства. Об этом свидетельствуют обширные образцовые имения, созданные немецкими колонистами: Г.А. Брауном, Р.Г. Шпехтом, К.К. Эзау, Ф.Ф. Штумпфом и др. Об этом говорится и в официальных отчетах сибирских уездных начальников и других служащих, которые отмечали, что «в общем, немцы живут зажиточнее русских, имеют запасы хлеба, много дорогих земледельческих орудий, улучшенных пород скота»², то есть мы с полным правом можем утверждать, что к непривычным хозяйственным условиям немцы приспособились блестяще.

Теперь стоит разобраться, как они уживались с новыми соседями. Здесь придется констатировать тот факт, что колонисты и в Сибири сохранили свое стремление к языковой и культурной изоляции. Об этом ярко свидетельствуют, в частности, два официальных отчета, написанные в разное время разными чиновниками, но определенно очень похожие по своему содержанию. Уже упоминавшийся Сосновский в том же 1899 г. отмечал, что «между водворенными… немцами-колонистами знание русского языка распространено весьма слабо и, в лучшем случае, ограничивается умением связать кое-как нескольких русских фраз…»³. Через 16 лет Змеиногорский уездный исправник в своем рапорте томскому губернатору также напишет, что «живут они (немцы. – Г.А.) совершенно обособленно от русского населения, не смешиваясь с последним, говорят на своем языке и многие из них по-русски совершенно не знают»⁴. Разумеется, подобная ситуация не способствовала развитию социальной коммуникации между немцами и русскоязычным населением.

Немецкие колонисты оградили себя и территориально. С самого начала они стремились селиться по мононациональному принципу. Редко когда в одном поселке проживали и немцы, и русские. На Алтае были даже две волости – Орловская и Ново-Романовская – где проживали исключительно немецкие переселенцы. Кроме этого, колонисты осознанно исключали даже малейшую возможность какого-либо проникновения «русского элемента» в их этнос. Крестьянский начальник Змеиногорского уезда в 1915 г. сообщал томскому губернатору: «Все немцы живут совершенно обособленно, отнюдь не смешиваясь с русским населением. За все время поселения здесь немцев не было ни одного случая, где бы немец женился на русской, и русская вышла замуж за немца»⁵. Немцы даже работников русских почти не нанимали, предпочитая своих сородичей.

В некоторое противоречие с такими порядками вступает тот факт, что Российскому государству немцы себя отнюдь не противопоставляли. Не желая ассимиляции с русским населением и ограждаясь от него, колонисты тем не менее были законопослушными и лояльными подданными Империи. Тот же Змеиногорский крестьянский начальник отмечал, что немцы «к властям относятся весьма предупредительно, дело общественного управления у них поставлено даже лучше, чем в русских селениях…»⁶. Помимо этого, колонисты, как правило, были самыми ответственными налогоплательщиками, вовремя возвращали взятые ссуды и добросовестно относились к всевозможным сборам. Если прибавить еще и то, что они были самым законопослушным переселенческим элементом, то можно сказать, что немцы представляли собой образец российского подданного.

Вот такая парадоксальная ситуация сложилась: став отличными хозяевами на новой земле и найдя общий язык с властью, немцы тем не менее оставались совершенно чужеродным элементом для принимающего общества. Самое изумительное, что чужеродность эта искусственно поддерживалась самими колонистами, которые ревностно возводили принцип культурной изоляции в ранг закона. Однако пойти на вынужденный контакт им все-таки пришлось, но произошло это значительно позже.
Примечания

¹ Описание переселенческих поселков латышей, эстонцев и волынских немцев, образованных в тарских урманах Тобольской губернии // Материалы по истории немецких и менонитских колоний в Омском Прииртышье. 1895-1930. Омск, 2002. С. 24.

² Государственный архив Томской области (ГАТО). Ф. 3. Оп. 44. Д. 4204. Л. 91 об.

³ Описание переселенческих поселков… С. 25.

⁴ ГАТО. Ф. 3. Оп. 44. Д. 4204. Л. 85.

⁵ Там же. Л. 91-91 об.

⁶ Там же. Л. 91 об.

Е.К. Антонова

Особенности проведения Всероссийских переписей 1916 и 1917 гг.

в Томской губернии
Актуальность поставленной темы объясняется цивилизационным подходом, в основе которого лежит не стадиальное развитие общества и деление на социально-экономические формации, а хозяйственная культура окружающего мира. Переписи 1916 и 1917 гг. отразили некоторые черты российской, прежде всего, крестьянкой культуры начала ХХ в. Поэтому цель данной статьи: выяснить особенности проведения всероссийских переписей 1916 и 1917 гг. и степень их влияния на качество переписного материала.

Тяжелое социально-экономическое и политическое положение России начала ХХ в., несовершенство и разрозненность государственной статистики привели к необходимости проведения Всероссийских сельскохозяйственных, городских и поземельных переписей 1916-1917 гг.¹ Поэтому переписи отразили некоторые черты крестьянской культуры и систему ценностей начала ХХ в.

Переписные работы должны были проводиться при помощи земских учреждений, а там, где нет земства, – при помощи уполномоченных представителей Особого совещания по продовольствию, а также через местные переселенческие Управления². Председатель Особого Совещания по продовольствию в Российской империи господин министр земледелия возложил обязанность провести Всероссийскую сельскохозяйственную перепись 1916 г. в Томской губернии на Статистический отдел Томского переселенческого района³. 9 мая 1917 г. Министерство земледелия по заданию Временного правительства утвердило особое положение, на основании которого должны были пройти Всероссийская поземельная и городская перепись 1917 г., которые также затронули Томскую губернию⁴. Целью переписи 1916 г. был учет продовольственных, кормовых и сырьевых ресурсов страны для последующей разверстки по губерниям обязательных поставок и реквизиций молочного скота, хлеба и фуража. Задачи и программа переписи сводились к регистрации рабочих сил, сельского населения, скота, посевных площадей и запасов главнейших продовольственных и фуражных продуктов. Цифровые данные, полученные во время переписи 1916 г., должны были быть «направлены на правильное снабжение продовольствием армии и тыла, на сохранение и поддержание незыблемости сельского хозяйства в стране»⁵. Перепись 1917 г. способствовала учету сельскохозяйственных продуктов, собирала данные о количестве и качестве земельных угодий, указывала на формы землевладения и землепользования. Главным образом сведения, полученные в ходе поземельной и городской переписи 1917 г., должны были лечь в основу обсуждения и решения земельного вопроса в Учредительном собрании⁶.

В Томской губернии консультативным и распорядительным органом переписей было Организационное бюро. Ему подчинялся Статистический отдел Томского переселенческого района во главе с заведующим В.Я. Нагнибедой⁷. Он привлекал к делу проведения переписей всех чинов Томского переселенческого района, православное духовенство, учительский персонал, учащихся церковно-приходских школ, ветеринарных врачей, податных инспекторов, агрономов, добровольных корреспондентов, всех служащих земских и городских учреждений⁸. Во время проведения переписей в Томском переселенческом районе применялся экспедиционный метод, при котором регистраторы выезжали на место сбора информации, они опрашивали крестьян на сходах, обходили сельхозугодья, просматривали окладные книги, проводили выборочные переписи. Одним словом, вели индивидуальную работу как с населением, так и с административными органами власти. Техника опроса крестьян была проста. Регистраторам рекомендовалось для получения полной и правдивой информации «никогда не опрашивать крестьян с глазу на глаз». Проводить опросы только в присутствии 8-10 домохозяев. При таких условиях крестьяне меньше давали ложных ответов, т.к. чувствовали контроль со стороны односельчан⁹. Кроме того, регистраторы задавали вопросы в «доступной, краткой и определенной форме», используя «терминологию крестьян». Рекомендовалось не задавать те вопросы, которые не имеют никакого отношения к жизни данной деревни или села¹⁰.

В ходе осуществления переписей всеми переписными округами Томского переселенческого района заведовали окружные заведующие, районами – старшие инструктора, инструкторскими участками – инструктора, регистраторскими участками – регистраторы¹¹. Они также занимались среди населения и разъяснительной работой: давали оценку последним политическим событиям в стране, по возможности разъясняли их, рекомендовали не держать дома бумажных денег, а сдавать их в Государственный банк и сберкассы, чтобы избежать инфляции¹².

В целом в ходе проведения переписей и сбора нужной информации в Томском районе выяснилось, что население в большинстве своем не готово давать переписному персоналу полные сведения. Это было вызвано как объективными, так и субъективными причинами.

Переписи 1916 и 1917 гг. в Томском переписном районе нередко проходили в не благоприятных условиях. Часто не хватало денег. Так в 1916 г., в «Николаевском округе регистраторы из-за безденежья сидели четыре дня без дела и чтобы выехать к инструктору за деньгами вынуждены были заложить свои вещи», «в Мариинском округе из-за невозможности за отсутствием денег, отпустить регистраторов приходилось выплачивать ежедневно в течение 10 дней по 120 руб. лицам уже окончившим работу»¹³. В 1917 г. в 130 районе Алтайского переписного округа «перепись была произведена на занятые деньги у местного лесопромышленника»¹⁴.

Переписи были осложнены военным временем. Большинство мужчин – работников были мобилизованы, поэтому до 30-40 % крестьянских хозяйств во время переписей были представлены женщинами. Чаще всего они давали необъективную информацию, т.к. полевые работы были частью мужской хозяйственной культуры, в которой женщины принимали незначительное участие¹⁵.

Время проведения переписей было выбрано не совсем удачно: оно совпало с самым горячим временем для крестьян – страдой. Все оставшееся после мобилизации сельское население работало в поле. По сообщениям регистраторов, все население деревень «выезжало на полевые работы, где они нередко оставались в продолжение целой недели или же приезжали домой поздно вечерам»¹⁶. Поэтому на призывы переписчиков крестьяне отвечали: «вы бы приехали переписывать либо в конце мая, либо зимой, тогда бы мы с радостью все рассказали Вам, а теперь у нас страда: один день год кормит»¹⁷.

Отношение крестьян к переписям чаще всего было настороженным. Так, один из инструкторов писал в 1916 г.: «масса земледельческая в большинстве своем была, безусловно, враждебно настроена к переписи, как к мере выяснения состояния хозяйства крестьяне видели главную цель переписи – "описать" и "отобрать" то, что "по закону" принадлежит им»¹⁸. Многие крестьяне между словами «регистрация» и «реквизиция» не делали разницы¹⁹. Правдивость информации, которую давали крестьяне, подлежала сомнению: «население давало сведения неправдивые, что подтверждалось проверкой заполненных регистраторами карточек с окладными книгами»²⁰. Крестьяне стремились «умалять цифровые данные в своих ответах» для того чтобы скрыть истинное экономическое положение²¹. Крестьяне регистраторам говорили: «если не будешь записывать то, что, мы говорим, мы уйдем совсем со схода. И регистратор, чувствуя эту озлобленность массы, записывал то, что ему говорили крестьяне, не желая вступать в длинный спор и терять много драгоценного времени»²². Были случаи, когда крестьяне отказывались в качестве протеста участвовать в переписи. Крестьяне заявляли, что у них нет предметов первой необходимости, а чиновники «все пишут и пишут, а им ничего не дают»²³. Некоторые крестьяне перед переписью 1917 г., боясь реквизиции хлеба, продавали его по высокой цене – 5 руб. за пуд – и вывозили хлеб к киргизам и на территорию Китая²⁴.

Наряду с этим были исключения. Так, в селе Белоярском Барнаульского округа крестьяне приняли активное участие в переписи 1917 г. Здесь «наблюдался необыкновенный наплыв крестьян для регистрации, так, что 9 регистраторов едва успевали переписывать»²⁵.

В большинстве случаев население мирилось с переписью как с необходимостью, а органы крестьянской власти к переписи относились «по долгу службы»²⁶.

Местная власть в отношении переписей занимала разную позицию. С одной стороны, «администрация часто облегчала работу переписного персонала своим авторитетом, вносила в работу планомерность и порядок, способствовала скорейшему производству переписи, особенно в крупных переписных центрах». В других случаях администрация занимала позицию невмешательства. Она указывала на то, что перепись это «не дело администрации, что у нее есть дела поважнее»²⁷. Были случаи, когда органы местной власти к переписи относились «халатно и неисполнительно»²⁸. В некоторых случаях переписчиков компрометировали. К примеру, Земельная управа Мариинского округа пыталась сорвать проведение переписи. Она указала, что «переписной персонал мало подготовлен к своей работе, благодаря чему перепись ведется неправильно, и что на этой почве происходят столкновения между переписным персоналом и населением, которое изгоняет переписчиков из деревни». Данные факты при проверке не подтвердились²⁹.

Некоторых регистраторов пытались арестовать. Инструктор 130-го района Алтайского переписного округа Б.А. Верниковский вспоминал: «от меня потребовали документы о моей личности, я показал удостоверение, выданное мне Томским Губернским Народным Собранием в 1917 г. Посмотрев его, мужчины объявили мне, что это напечатано и к тому же подписей нет писанных, и признали его негодным. От дальнейших недоразумений меня спасло удостоверение, выданное Бийским Советом Крестьянских депутатов, которое оказалось "писаным рукой". Этот же инструктор отмечал враждебное отношение к переписи 1917 г. старообрядцев: «в каждом из нас они видели "антихриста" и после долгих колебаний шли давать показания; другие вовсе отказывались переписываться, с ними приходилось вступать в споры и уговаривать для того, чтобы добиться и от них хоть каких-нибудь показаний» ³⁰. Такую же позицию заняли некоторые старообрядцы Кузнецкого переписного округа, они отказались переписываться, «ссылаясь на Даниила и Ефрема Сирина, которые предсказывали всеобщую перепись перед концом мира и предостерегали верующих от дачи показаний… крестьяне просили подвергнуть их какому-нибудь наказанию, но не принуждать переписи»³¹.

Большое значение на ход переписи оказало отношение самих регистраторов к выполнению своей работы. Регистраторы увольнялись за неисправное заполнение карточек и незнание крестьянской жизни³². Работы многих были не приняты и не оплачены инструкторами, как это было, к примеру, в Нарымском переписном округе в 1917 г.³³ По сообщениям инструктора Томского района второго Каинского округа Н.С. Неймана: «относились регистраторы к переписи 1916 г. одни с участием другие безразлично. Под конец переписи все стали относиться безучастно, так как ложь крестьян разбивала всякие надежды, насчет переписи»³⁴.

Одним словом – сельскохозяйственные, городские и поземельные переписи 1916 и 1917 гг. в Томском переселенческом районе шли крайне разнообразно. Как уже указывалось выше, были отдельные особенности в ходе проведения переписей 1916 и 1917 гг., однако они серьезно не могли повлиять на полученные результаты. Программа переписи 1916 г. была намного шире предшествующих, подсчеты были проведены как по губернии, так и по уездам, волостям и природно-географическим зонам. Итоги переписи 1916 г. указали на главную позицию Томской губернии в Сибири при посеве продовольственных культур. Они составили 43,9%, а посевы всех главных культур – 44,7%. Перепись 1917 г. имела вообще 165 различных показателей и давала информацию намного обширнее предыдущей переписи³⁵. Она указала на лидирующую роль Томской губернии по наличию основных сельскохозяйственных машин, имевшихся в Сибири – 51% железных плугов, 78% косилок, 81 жнейка, 52 молотилки и т.д.³⁶