История адыгского народа за последние 200 лет сложи­лась столь неблагоприятно, что остается удивляться тому, что он еще жив

63

«медиатор» и что им обозначались медиаторские суды после судебно-административных реформ 60—70-х годов XIX века.

Фактические данные о таком суде часто бывают настолько отрывочны и неясны, что некоторые исследователи отождест­вляют его с хасой. Так, Н. X. Тхамоков отмечает следующее: «Бесконечные распри кабардинских князей заставляли их при разбирательстве споров прибегать к помощи уорков как к третейскому суду. В 1751 году, когда кабардинский князь Ка-сай Мисостов поссорился с братьями, то последние потребо­вали, чтобы он собрал «...узденей своих и с ними же посове­товал. И как уздени присоветуют по тому и оне исполнять бу­дут, а без совету б узденскова собой не делать»¹⁶³. Мы уже ссылались на этот документ и выяснили, что «братья» Касая имели в виду «собрание», «палату» или «круг» дворян для об­суждения возникших противоречий на общем собрании вла­дельцев и узденей удела Мисостовых, не желая ограничивать­ся решением княжеского совета. Иными словами, настаивая перед старшим удельным князем на «совете дворян», его «братья», по существу, требовали созыва полного владельче­ского и узденского собрания ¹⁶⁴.

Что же касается того обстоятельства, что князья для уре­гулирования своих споров прибегали к помощи узденского су­да, то это подтверждается архивными источниками, которые, на наш взгляд, использовались исследователями не в полной мере. В частности, мы имеем в виду журнал пребывания майо­ров И. Барковского и П. Татарова в Кабарде с мая по де­кабрь 1753 года.

Изложим интересующие нас факты в хронологическом по­рядке.

13 октября 1753 года на очередном заседании общего соб­рания владельцев и узденей Баксанской и Кашкатауской пар­тий было решено «звыорать (с обеих сторон.— В. К.) знатных

64

и добрых узденей по двадцати человек и определить на суд для вышеписанного разобрания и что те уздени по своему су­ду и разобранию положат, кому отдать с присягою или без присяги, по тому б всем владельцам бессорно платить и поло­жили о вышепнсанном о всем обеим партиям присягать за­втрашний день»¹⁶⁵.

Собрание было перенесено на 23 октября 1753 года ^1б7, но открылось только 29 октября. 31 октября князья «договори­лись на узденское по двадцати человек от партии разобрание и суд»¹⁶⁸. А 1 ноября «положили завтрашний день быть еще собранию для выбору узденей по двадцати человек с каждой партии и приводу оных к присяге в правдивом разобрании во •отдаче между ими владельцами друг другу обидимого в про­шедших годах с выгона Касая Месоусова с братьями из Ка-барды в Абазы до сего времени по заключенной ныне при­сяге»¹⁶⁹.

После «переговорок» и «пересылок» «3 числа (3 ноября.— В. К.), то есть среда, >в вышеписанном же урочище Дохтамыш было собрание владельческое и узденское обоих партий... и оные баксанские владельцы, выбрав двадцать человек для вы^ шеписанного разобрания и суда, желали оных и толикое же число узденей, выбранных от кашкатавской партии, привесть нынешний день к присяге... а кашкатавский владелец Джен-булат с братьями и все узденья через пересылку просили бак-санских владельцев и майоров дать срочное время»¹⁷⁰. Необ­ходимость отсрочки они объясняли «крайней бедностью», вы­званной переселением из Баксана в Кашкатау, бегством в го­ры при введении русских войск, а также тем, что «хлеб посе-енный допущены они с поль собрать по прошествии уже удоб­ного времени»¹⁷¹. После напряженных переговоров 6 ноября «баксанские владельцы во многом упорстве месячный срок, т. е. с рождения будущего декабря месяца по исход, кашка-товским владельцам дали»¹⁷².

Таким образом, Баксанская и Кашкатауская партии сами избрали состав суда, который может быть назван третейским. Владельцы Большой Кабарды не согласились бы избрать су­дей из своей среды, так как, по представлениям того времени, сформировавшимся в условиях хронических усобиц между ни­ми, беспристрастный и справедливый суд исключался, когда князь судил князя. Иными словами, они соглашались на суд -своих вассалов, но не на суд себе равных ¹⁷³.

Эта парадоксальная особенность феодальной идеологии

5 Заказ ,\» 6174 65

кабардинцев ярко демонстрирует органическую неспособность князей объединяться для решения общих целей и насущных задач, вытекавших из потребностей развития и самосохране­ния общества, а также невозможность централизации Кабар-ды в форме сильной власти «большого князя», которая смогла бы существенно ограничить самостоятельность удельных кня­зей.

С другой стороны, то обстоятельство, что третейский суд дворян получил большое распространение в Кабарде (да и во всей Черкесии) и стал, по существу, главной разновидностью верховного суда, объясняется прежде всего феодальной раз­дробленностью страны. Кабардинские князья при их тради­ционном равенстве не стали бы признавать над собой ни силь­ной власти пщышхуэ, заметно ограничивающей их свободу, ни постоянного судебного органа, который мог бы в принудитель­ном порядке обязывать их выполнять его решения. В этих условиях вполне оправдана предпочтительность для князей (и общества в целом) третейских судов, какие бы формы они ни принимали.

Самая простейшая модель третейского суда состоит в том, что, например, два человека для разрешения споров меж­ду собой избирают третье незаинтересованное лицо в качестве судьи. По всей видимости, наиболее распространенной разно­видностью третейского суда в Кабарде XVIII века являлся суд, когда каждая из спорящих сторон избирала по 2—3 че­ловека. (Во всяком случае, это подтверждается ретроспектив­ным анализом источников первой половины XIX в.) Дворян­ский суд 1753 года по 20 человек от каждой партии пред­ставлял собой расширенный вариант такого суда.

Но совпадал ли такой суд с «хей», который был описан Ш. Б. Ногмовым? По-видимому, этим термином обознача­лись все разновидности высших судебных инстанций. Что же касается одного постоянно действующего «главного» или вер­ховного суда, находившегося «в постоянном месте жительст­ва князя», то источники XVIII века не подтверждают его су­ществование.

Сравнение описанного выше суда в Кабарде XVIII века с судебными учреждениями в Западной Черкесии ( точнее, у «западных аристократических» адыгов) в первой половине XIX века обнаруживает между ними определенное сходство. Хан-Гирей, характеризуя «образ правления», полномочия «князя-старшины» (пши-тххамады) и порядки проведения съездов, касается и особенностей судопроизводства. В част­ности, о дворянском суде в масштабах княжеского владения он писал следующее: «Из дворян избираются s

66

судьи наиболее пользующиеся уважением их сословия. Эти судьи, по избранию обществом князей и дворянства, приво­дятся к присяге..., почему эти судьи и называются присяжны­ми судьями (тххарьохас)»¹⁷⁴ (курсив наш.— В. К-}.

Интересно отметить, что Хан-Гирей, заканчивая характе­ристику системы управления в масштабах целого княжеского владения, счел необходимым подчеркнуть ее соответствие осо­бенностям управления в аулах. «С этим порядком управле­ния,— писал он,— соглашается и порядок управления «част­но-общественного», т. е. образ управления владельца каждого аула: в каждом ауле есть или, по крайней мере должны быть присяжные судьи из старшин льфекотлов, или вольных земледельцев, с которыми владелец, совещаясь, управляет аулом, дает разные повеления, налагая также штрафы на ослушников его воли»¹⁷⁵. Нельзя не заметить, что Хан-Гирей, говоря о соответствиях, показывает и различия: в масштабах всего общества, или всего княжеского владения, присяжными судьями были только дворяне, а в рамках села — кроме них, и старшины вольных земледельцев. В кабардинских селах также действовал институт присяжных судей, но с той. быть может, разницей, что роль крестьянских старшин здесь была сравнительно незначительной.

И последнее, о чем необходимо сказать по данному вопро­су. Критическое отношение к историческому преданию о «хей», помещенному в книге Ш. Б. Ногмова, вовсе не означа­ет полного отрицания возможности его существования в пер­вой половине XVI века. При Беслане Джанхотове, в связи с проводимой им политикой централизации, вполне могли иметь место попытки учреждения судов «в постоянном месте жи­тельства князя», т. е. превращения третейских судов в посто­янно действующие судебные органы, ограничивающие им­мунитет и власть удельных князей. Но архивные материалы не подтверждают их существование в XVIII веке. В то же время они свидетельствуют о том, что «верховные» суды раз­личных типов избирались на общих собраниях князей и дво­рян.

§ 9. МОНАРХИЯ ИЛИ РЕСПУБЛИКА?

Г. Ю. Клапрот, посетивший Кабарду в 1807—1808 гг., следующим образом определил главную особенность ее го­сударственно-политического устройства: «Если сделать попыт­ку этому государственному строю дать название, его можно было бы назвать республикански-аристократическим» (кур­сив наш.— В. К.)¹⁷⁶. По существу, то же самое отмечал Тэбу де Мариньи в 1818 году, указывая на то, что Черкесия де-

5* 67

лится на «ряд феодальных республик, которые возглавляют несколько князей»¹⁷⁷ (курсив наш.— В. К.).

Среди историко-адыговедов, занимавшихся исследованием общественно-политического строя феодальной Кабарды в XVI—XVIII вв., наибольшее признание получила точка зре-рия, высказанная Г. Ю. Клапротом и Тэбу де Мариньи. «Та публичная власть.— пишет Е. Дж. Налоева,— которая суще­ствовала в первой половине XVIII века, по своей структуре, по своему политическому режиму — тип аристократической республики во главе с пожизненно выборным князем — оли-ипш»¹⁸¹.

Однако понятие «аристократическая республика» отра­жает лишь одну сторону политической организации кабар­динского общества, характерную только для властных отно­шений в рамках аристократической верхушки общества. Впрочем, яснее, чем С. Броневский, не скажешь по этому во­просу. «Шесть княжеских родов,— отмечал он,— управляют Большею и Малою Кабардою, всякой в своем уделе, как властные владельцы, и в народных собраниях, как члены фе­деративного общества»¹⁸². Это высказывание, которое мы уже цитировали, важно не только для понимания различных ви­дов хасы, но и особенностей политической системы Кабарды в целом. Прежде всего в нем разграничиваются два аспекта политических отношений: внутри княжеских уделов и между ними.

Вряд ли сейчас имеет смысл спорить о термине «федера­ция» и доказывать предпочтительность термина «конфедера­ция», основываясь на том факте, что удельные княжества бы-

68

ли суверенны не только во внутренних делах и во взаимоот­ношениях друг с другом, но и с соседними государствами (с Россией, Турцией, Крымом, Грузией и т. д.), будучи самостоя­тельными в вопросах внешней политики и обороны. Очевидно, что С. Броневский понятие федерации толковал расшири­тельно, стремясь подчеркнуть специфику отношений между удельными княжествами в рамках одной политической общ­ности. Следует учитывать, что князь как «член федеративно­го общества» действовал среди равных себе по статусу лиц, руководствуясь во взаимоотношениях с другими князьями по­литикой сбалансированного равновесия, не допускавшего ма­лейшего отклонения от сложившегося баланса сил. Другими словами, в своей среде они придерживались своеобразного равенства, что вызывало у внешнего наблюдателя аналогии с республиканским устройством. Это впечатление, естествен­но, усиливалось, когда рассматривалась роль хасы в регули­ровании их политических взаимоотношений.

Среди князей отношения могли быть сколько угодно «рес­публиканскими» и даже «демократическими», но внутри кня­жества царило полное (насколько это возможно в условиях феодализма) подчинение всего населения власти удельного князя. Как уже отмечалось, послушным орудием в его руках, являлось и сословно-представительное собрание удельного княжества. По существу, перед нами микрогосударственное образование с ярко выраженным монархическим правлением. Поэтому С. Броневский, говоря о федеративных отношениях между князьями, счел необходимым подчеркнуть, что они управляют в своих уделах как властные владельцы. И даже в середине XIX века, когда князья утратили прежнее могу­щество, их продолжали считать своеобразными монархами. В частности, К. Ф. Сталь рассматривал «князя как представи­теля монархического начала, его положение в обществе и права»¹⁸³.

Итак, если рассматривать политическую систему кабар­динцев в вертикальном плане, т. е. отношения между управ­ляющими и управляемыми (князьями и их подвластными), то не подлежит сомнению, что перед нами монархия. Если же

69

иметь в виду отношения внутри сравнительной узкой груп­пы князей,. то мы имеем дело с «аристократической респуб­ликой». Очевидно, что в данном случае термины «монархия» и «республика» не исключают, а взаимодополняют-друт дру­га. Каждый из них по-своему отражает важные стороны по­литической организации кабардинского феодального общест­ва в XV—XVIII вв. При этом термин «монархия» больше от­носится к ее сущности, а термин «республика» — к ее форме, но с той существенной оговоркой, что эта форма ограничива­лась рамками княжеского сословия, тогда как сущность ох­ватывала все уровни общественно-политической структуры кабардинцев.

Но, как известно, выборы верховного князя в Кабарде в течение многих веков происходили из представителей толь­ко одного княжеского дома, или, говоря словами П. С. По­темкина,«верховное управление оставалось наследственно» в роде Кеса (предка Инала). А «до умножения числа князей и возникновения общих советов» не требовалось и процедуры и-збрания. Поскольку верховная власть в Кабарде не выходи­ла из рода Иналовичей (а впоследствии из образовавшихся внутри него линий, ставших самостоятельными родами), то она, в сущности, наследовалась. Причем наследовалась по от­ношению ко всему остальному обществу. Но уже внутри са­мого рода происходило избрание по «ряду» из числа старших представителей определенных княжеских линий. Выходит, что пщышхуэ избирался и в то же время его власть наследова­лась. И в этом нет никакого противоречия, учитывая различ­ные уровни легитимации его власти. Что же касается того обстоятельства, что им становился старший представитель бо­ковой линии, то наследование по прямой линии не является обязательным признаком монархической власти. Более того, сам принцип наследования не является таким признаком. В истории нередко встречаются и выборные монархии.

Относительно власти пщышхуэ "можно сказать, что она была наследственно-выборной, как, например, в Германской империи в XIII—XIV вв. Далеко не случайно, что К. Ф. Ней­ман отмечал ее сходство по формам правления с феодальной Черкесией ¹⁸⁴. Эта аналогия не покажется слишком произ­вольной, если учесть, что и другие европейские авторы, изу­чавшие ее общественно-политический строй, находили много общего с европейским средневековьем, отмечая не внешнее сходство, а глубокое сущностное родство между структуро-

70

образующими элементами сравниваемых систем. В частности, П.-С. Паллас, С. Броневский, Дж. А. Лонгворт и др. писали о сходстве феодальной иерархии, учрежденной в Кабарде, с аналогичными порядками в Пруссии, Курляндии, Лифляндии и «России во время удельных князей»¹⁸⁵. Хаса же обнару­живает типологическое сходство с сословно-представительны-ми собраниями (или феодальными парламентами) во многих странах средневековой Европы: с парламентом в Англии, Ге­неральными штатами во Франции, сеймами в Польше, Венг­рии, Чехии, кортесами в Испании и т. д. Но если брать не отдельные элементы, а всю политическую систему в целом, имея в виду взаимосвязь «республиканско-аристократическо-го» правления в Кабарде со степенью ее политической де­централизации, ролью сословно-представительного собра­ния ¹⁸⁶, принципом выборности верховного князя и т. д., то выявляется больше всего сходных черт с Польшей в XVI— XVIII вв.

Казалось бы, неоспоримая аналогия существует в том, что и для Кабарды и для Польши характерна была политическая децентрализация, которая в конечном счете и привела к ги­бели этих государств. Но в Кабарде власть и собственность были разделены между удельными князьями, т_ е., по сущест­ву, суверенными монархами, отчего здесь соперничество меж­ду отдельными частями государства приняло несравненно бо­лее ожесточенный характер.

Наконец, сравнение политических режимов двух госу­дарств проясняет вопрос о целесообразности употребления слишком общего определения «аристократическая» примени­тельно к термину «республика». Если Польша представляла собой дворянскую республику во главе с королем, которого избирали на сейме все депутаты-шляхтичи, обладавшие к то­му же правом liberum veto, то в случае с Кабардой мы име­ем дело с княжеской республикой во главе с верховным кня­зем, избираемым княжеским «советом», или верхней «пала­той» хасы. Следует говорить именно о «княжеской», а не об «аристократической» республике, поскольку в феодальную аристократию входили и тлекотлеши и диженуго (и в прин-

71

ципе все дворяне, если противопоставлять их крестьянам), но они не были равны с князьями в политических правах. В изб­рании пщышхуэ дворянская «палата» хасы имела только пра­во совещательного голоса. При этом необходимо еще раз под­черкнуть, что сам исходный термин «республика» обозначает лишь одну из сторон политической организации кабардинско­го общества в XVI—XVIII вв. Примерно так же официальное название Польши с XVI века «Речью Посполитой» (т. е. «республикой»)¹⁸⁷ не отражает всех особенностей ее государ­ственного устройства, а тем более не свидетельствует о том, что она перестала быть монархией.

§ 10. ХАСА И ВЗАИМООТНОШЕНИЯ КАБАРДИНЦЕВ С НАРОДАМИ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА

В 1747 году капитан И. Барковский, узнав о том, что в Кабардб собралось «множество старшин чеченских, дугур-ских, балкарских, карачай... абазинских»,- послал своего под­чиненного Яковлева выяснить цель этого сбора. Старшины -«объяснили ему, Яковлеву, что из их некоторая часть была подвластна Касаю Атажукину с братьями (т. е. Мисосто-вым.— Е. Н.) и призвали де нас для того, чтоб ныне по ссоре Бамата Кургокина с реченными их владельцами (т. е. Мисо-стовыми.— Е. Н.) нам подвластными их людьми не назы­ваться. И разделили де нас Батоко и Бамат з братьями по себе и чтоб нам тех владельцев самих и жен их в жилища свои не пущать и ничем не снабдевать... и, ежели у кого есть оных владельцев Месоусовых, холопов или какой скот, оных им объявить, а тем владельцам не отдавать. И в том берут с нас присягу»¹⁸⁸.

В данном случае мы имеем дело с определенной разновид­ностью общего собрания, на котором рассматривался вопрос о перераспределении ренты с вассальных народностей в свя­зи с тем, что одержавшая верх коалиция князей решила при­своить имущество и подвластных изгнанной княжеской фа­милии. По всей видимости, старшины вассальных народно­стей на таких собраниях обладали в лучшем случае только правом совещательного голоса. В основном их собирали для объявления уже принятых решений. Приведенный документ интересен и тем, что указывает на разделение этих племен и народностей между княжескими фамилиями.

72

В конце 60-х гг. XVIII века, когда возникла реальная уг­роза ликвидации независимости Кабарды, стал меняться и характер ее взаимоотношений с подвластными народностями и обществами. Многие из них стали выходить из повиновения, что в свою очередь ужесточает отношение сюзеренов к сво­им вассалам. Так, ингуши, вступив в «подданство е. и. в.» в 1770 году, перестали платить «подать» кабардинским князь­ям. Последние пытались восстановить статус-кво военной си­лой, чему, естественно, старались воспрепятствовать царские власти.

В известном представлении М. Гастотти в Коллегию ино­странных дел (сделанном в первой половине октября 1770 г.) о мерах покорения Кабарды указывалось: «Вступивший в союз с Мойзосом (Мисостом Баматовым.— В. К.) Касай от­важился было при сих обстоятельствах в последние испытать свое коварство, и так послали они к кубанцам ко всем кум-ским татарам и горским, как в Российском покровительстве, так и в независимости состоящим народам, требовать от них депутатов на их собрание. И когда все собрались, то разсуж-дали, каким образом удобнее обеспокоивать российские гра­ницы в пользу туркам. Причем они крайне домогались и пер­вую партию ¹⁹° склонить, чтоб она к ним присоединилась»¹⁹¹ (курсив наш.— В. К.).