История адыгского народа за последние 200 лет сложилась столь неблагоприятно, что остается удивляться тому, что он еще жив
жүктеу/скачать 3.06 Mb.
|
|
9 Заказ № 6174 129 Таким образом, Г. В. Новицкий писал о «тгарко-хас» или «тхарко-хас» как о судебном и административном органе в пределах определенной территории, которую он называл «округом». Но через 10 лет английский путешественник Дж. С. Белл описал «тарко-кхас» в рамках родственного объ--единения под названием «братство». С формальной точки зрения одно сообщение противоречит другому. Но если попытаться выяснить особенности представительства территориальных и родственных объединений в судебных и административных органах различного уровня, то может оказаться. что они дополняют друг друга. Г. В. Новицкий, говоря о функциях хэ~ы в пределах округа и принципах избрания «присяжных судей», не уточняет, от каких именно социальных организаций осуществлялось представительство в ней. В 1830 году коллежский секретарь Тауш в «Описании черкесских ?.акубанских племен, принадлежащих правому флангу, а именно абадзех, шапсуг и нату-хайцев», отмечал представительство от родственных объединений: «В образе их управления замечается нечто демокра-тическое, ибо каждое из многочисленных поколений, составляющих каждое племя, посылает своих представителей на собрание»36. Сообщение Тауша дает самое общее представление о характере представительства «на собраниях», но ничего, не говорит об их таксономическом уровне и территориально-административных образованиях, в которых они дей»; ствовали. Сведения Хан-Гирея, относящиеся к 1836 году, отличаются большей конкретностью. Отмечая существование в княжеских владениях присяжных судей (тххарьохас)37. избираемых из числа дворян, он указывал на то. что у шапсугов, на-тухайцев и абадзехов «также избирают старшин в присяжные судьи, каковых судей каждый гххапшь 38, или приход имеет по нескольку человек; они разбирают частные дела своих соприсяжников. Когда же бывают дела, касающиеся до всего племени, то старшины эти съезжаются в одно место, где каждый из них, будучи представитель своего рода, или колена, рассматривает предметы требований общественного благосостояния; здесь же предпринимают переговоры о заключении мира или союза с соседями... а равно и меры предосторожности и искоренения воровства, разбоев и других беспорядков суть главнейшие предметы, подлежащие рассмотрению съезда этих старейшин. В таких сборищах красноречивые старшины льфекотлов, вольных земледельцев, заменяющих в этих племенах князей и дворян... управляют умами народа по произволу своему и всегда ко вреду высшего класса — 130 дворянства, которое ныне, по-видимому, потеряло наконец свои права именно на сих сборищах»39. На основе сведений Хан-Гирея можно говорить о постоянно действующем низовом представительном органе власти в рамках определенной территориальной единицы, которая называлась «приходом». Он был меньше, чем округ (псухо), но больше, чем традиционное поселение. О делении речных долин на приходы писал Л. Я. Люлье, описывая священные рощи у горных адыгов. «В каждой долине есть по нескольку подобных рощ. К каждой роще причисляют известное число домов или семейств, коих можно некоторым образом почитать прихожанами ее, тгахапх»40. В другой работе Л. Я. Люлье касается особенностей представительства от приходов, о чем будет сказано ниже. В данном же случае важно подчеркнуть, что у авторов 30-х годов, и прежде всего у Хан-Гирея, роль «прихода» в представительной системе четко не обозначена, что, по всей видимости, связано с тем, что его новые политические функции еще не откристаллизовались, не приняли достаточно ясных и завершенных форм. Однако есть все основания предполагать, что впоследствии он стал основой юнэ-из и, соответственно, той низовой организацией, от которой посылалось строго определенное число депутатов в высшие органы власти страны. Но в 30-х годах на съездах преобладало представительство от родственных объединений, на что и указывает Хан-Гиреп в вышеприведенном отрывке. Эпизодически созываемые съезды старшин тфокотлей представляли собой высшие органы власти сперва в рамках одного этнического подоазделения, или «племени», а затем и в масштабах конфедерации шапсугов, натухайцев и абадзехов (по мере укрепления их единства). Если полагать, что общественно-политическое и судебное устройство двух групп адыгов до конца XVIII века в принципе было однотипным, совпадая в основных своих чертах, то, вероятно, и тхарко-хас у шапсугов, натухайцев и абадзехов до общественно-политического переворота состоял из дворян, как и в княжеских владениях. Но поскольку «братства», описанные Беллом, существовали и в XVIII веке, логично предположить существование в них «суда присяжных» задолго до разрушения традиционной феодальной системы. В то же время вызывает сомнение наличие крестьянских тхарко-хас (наряду с дворянскими тхарко-хас) в традиционных поселениях, полностью подчиненных власти вотчинников. В XVIII веке в силу отсутствия институционально выраженных горизонтальных территориальных связей между тфокотлями внутри вотчины-общины и за ее пределами, а также полного 9* 131 господства вертикальных структур, представленных иерархически соподчиненными членами феодального класса, не было самого субъекта административно-судебной власти крестьян— самоуправляющейся кре^ьянекой общины. Только общественно-политический переворот и формирование демократических территориальных общин в «приходах» и «округах» сделали возможным появление в их рамках тхарко-хас. Изучая «тхарко-хас», следует помнить, что это древнее судебное учреждение адыгов подвергалось неоднократным трансформациям в ходе развития феодализма. Самая значительная из них до конца XVIII века связана с превращением его в дворянский присяжный суд. Тхарко-хас в соприсяжных братствах XVII—XVIII вв.— его слабая копия. В результате общественно-политического переворота произошло новое, на этот раз решающее его видоизменение, особенности которого вкратце сводятся к следующему:
Если не учитывать предшествующее состояние общества и руководствоваться эволюционистскими представлениями, игнорируя факт общественно-политического переворота у данной группы адыгов, то может показаться, что синкретизм судебных, административных и военно-оборонительных функций еще в большей степени был присущ «тхарко-хас» раньше» 132
в предшествующем столетии. Но поскольку в XVIII веке дворянские присяжные суды в селе (къуажэ) или округе (псы-хъуэ) были отделены от прямой административной и военной власти сюзерена, хотя и зависели от нее, то окружной тхар-ко-хас, описанный Г. В. Новицким, представлял собой явное новообразование. Следовательно, синкретизм судебных и военно-управленческих функций в нем — не продукт эволюционного развития и не архаическая черта, связанная с доклассовым обществом, а следствие общественно-политического переворота и своеобразной демократизации общества, когда прежние формы управления и судопроизводства были разрушены, а новая институциональная инфраструктура не _у_с-пела утвердиться в окончательном виде. Образовавшийся вакуум стал заполняться элементарными формами самоорганизации, унаследованными, с одной стороны, в виде осколков от традиционной феодальной системы, с другой — прямо привнесенными соприсяжными братствами. В условиях демократизации общественно-политического устройства они обретают совершенно новое качество и вместе с тем определенное синкретическое единство. При этом внешне происходит регенерация архаичных судебно-административных порядков. На самом же деле они являлись нововведением, возникшим на основе разрушения традиционных феодальных политических институтов, а также приспособления некоторых из них к потребностям демократического развития общества. Проблема же синкретизма указанных функций в соприсяжных братствах имеет свою специфику, так как им не были присущи военно-оборонительные функции. Хан-Гирей, описывая представительные учреждения в Чер-кесии, сравнительно мало уделяет внимания характеру их связи с родственными и территориальными объединениями. Тем более не делает он прогнозов относительно будущего развития последних и возможных изменений их роли в представительных органах власти. Если он и говорит подробно о соприсяжных братствах, то главным образом в ретроспективном плане, при объяснении причин падения власти феодальной аристократии. Дж. С. Белл, посланный английским правительством для того, чтобы изучить внутриполитическую обстановку в Западной Черкесии и выяснить потенциальные основы ее политического объединения, наоборот, рассматривал их в перспективе и во взаимосвязи с новым типом представительной власти. Сделанное им обстоятельное описание соприсяжных братств существенно дополняет сведения Хан-Гирея. Приведем лишь некоторые выдержки из его «Дневника пребывания 133
в Черкесии», имеющие непосредственное отношение к интересующей нас теме. 28 января 1839 года Дж. С. Белл отмечал следующее: «В каждом братстве выбирается известное число тамад или старейшин, известных по своей честности, мудрости и опытности; они торжественно приносят присягу в том, что будут совершать суд по совести без лицемерия и что они не позволят себя подкупить дарами-вознаграждениями. Их называют «тарко-кхас» — «присяжные правосудия» (курсив наш.— В. /С.)41. «Тарко-кхас,— утверждал он,— составляют... правление и судопроизводство страны»42. Институт присяжных судей являлся своеобразной хасой в соприсяжных братствах. Иначе говоря, наличие в них институционально выраженных органов управления не вызывает сомнений. Следовательно, мнение В. К. Гарданова, считавшего, что адыгские братства не имели функций управления и видевшего в этом один из признаков их связи с древними фратриями 43, следует признать ошибочным. «Тарко-кхас» разбирали судебные дела ^е только вн\три братств, но и между ними. При этом число заседателей «колеблется в зависимости от важности случая, но шесть от каждого из заинтересованных братств составляет наименьшее число»44. При несогласии одной из сторон дело могло быть передано в «судебный конгресс», состоявший из представителей от 8 братств и рассматривавший наиболее важные уголовные дела. В частности, он выносил смертные приговоры закоренелым преступникам 45. Дж. Белл не замечал, а тем более не разграничивал виды «тарко-кхас» в территориальных объединениях различного уровня. Однако, сосредоточив внимание на «братствах», он смог сделать ряд новых наблюдений, касающихся особенностей их представительства в административных и судебных органах. 25 февраля 1839 года Белл отмечал в своем «Дневнике»: «При назначении людей, которые по рекомендации Да-уд-Бея должны были составить правительство, были выбраны представителями 16 старейшин, по 2 от каждого из 8 братств, в них (т. е. в эти 8 братств.— Ред.) должны были включаться все маленькие братства токавов обеих провинций (т. е. Натухая и Шапсугии.— Ред.)..Их общее имя Тарко, или объединенные клятвой... Вся сумма населения токавов была разделена на 8 больших родов» (курсив наш.— В. К.)46.
134
мочия судебных конгрессов не ограничивались рассмотрением текущих судебных дел. Точно так же и деятельность «правительства» не сводилась к решению административных вопросов. В зависимости от ситуации они могли выполнять законодательные, распорядительные, судебные, административные и военно-оборонительные функции. В таких случаях проявлялся уже не раз отмечавшийся нами синкретизм, но на более высоком уровне. Через 20 лет Т. Лапинский «большие роды» и «братства», описанные Дж. Беллом, называл «племенами», а Н. Карл-гоф — «родовыми союзами». Сейчас не место выяснять их соотношение с более мелкими родственными группами, а тем более заниматься истори'ко-генетическими изысканиями. Несомненно, однако, то. что они были весьма далеки от архаической родо-племенной структуры и являлись вторичными образованиями с ярко выраженными политическими функциями. В сравнительно-историческом плане важно обратить внимание на то обстоятельство, что, по сведениям Т. Лапинского (которые более подробно будут рассмотрены в следующем разделе), 16 представителей от 8 «племен» образуют совет и суд речной долины (псухо)47. Расхождение с вышеприведенным сообщением Дж. Белла довольно существенное. Но это не говорит о том, что одно из них исключает другое. По-видимому, в данном случае мы имеем дело с информацией о разных стадиях общественно-политических преобразований, в соответствии с которыми изменялась и роль соприсяжных братств в представительных органах. Если попытаться обобщить данные независимых друг от друга источников, то в 30-х годах XIX века «тхарко-хас» действовал: 1) внутри «братств»; 2) в их взаимоотношениях, особенно в судебных делах; 3) в «приходах», в которых состав «тхарко-хас» формировался из числа присяжных судей братств; 4) в округах, или долинах (псухо), тхарко-хас которых формировался тем же способом, но с обязательным представительством всех 8 «братств», или «больших родов». Представители этих территориальных объединений и «братств» входили в высший орган власти (хасэшхуэ) страны. Таким образом, «братствам» принадлежала исключительно большая роль в формировании как высших, так и низших представительных органов власти. Если к этому добавить, что они были ответственны в деле взаимопомощи, круговой поруки, исполнения приговоров суда, кровной мести, выплаты композиций, брачных выкупов и т. д., то станет вполне понятно, почему Дж. Белл считал, что «братства по сущест- 135 ву являются правлением Черкесии и всякое улучшение, которое пожелали бы ввести в это правление, должно быть произведено на основе братств и привито к ним, так как братства глубоко вкоренились в привычки и психологию черкесов»48. Но Дж. Белл допускал явное преувеличение их будущей политической роли. Несмотря на то, что значительная часть социальных и политических функций находилась в компетенции «братств», им все же не были присущи функции местного самоуправления и, что особенно важно,— военно-оборонительные функции, без которых они не могли стать базой новой политической системы. И в связи с тем, что именно эти функции в 30-х годы XIX в. приобретают первостепенное значение, соответственно, возрастает роль тех социальных организаций, которые были способны к их отправлению, а именно: территориальных общин. Расширение же военных действий на Северо-Западном Кавказе как раз подчеркнуло это обстоятельство, которое в большей степени, чем Дж. Белл, смог оценить его соотечественник, Дж. А. Лонгворт. В частности, он указывал, что «кланы (т. е. «братства».— В. К.) стали бесполезными для целей войны и для национальных интересов»49. Объясняя причины этого явления, он отмечал, что адыгские «братства» «полностью отличаются от кланов и племен других горских народностей, которые проживают совместно и подчиняясь все вместе одному вождю, являются готовым инструментом для осуществления его амбиций; напротив, члены черкесских сообществ проживают отдельно друг от друга, не признают одного вождя. Когда они объединяются для похода или набега — они собираются под знаменем не какого-либо племени или рода, а под знаменем какой-либо округи или водного источника, вблизи которого живут воины»50 (курсив наш.— В. К.). «Чтобы добиться преимуществ военной и политической организации,— пишет далее автор,— они (черкесы.— В. К.) должны подчиниться правительству, а это с самого начала ведет к коллизии с кланами»51. Выходит, что братства, ставшие ос- ' новным средством организационного сплочения крестьянских масс, тем не менее оказались не в состоянии стать основой политического объединения страны. Однако не только «давление извне>и стало отодвигать «братства» на второй план в общественно-политической жизни «демократической» группы адыгов. В этом процессе ускоряющее воздействие внешнего фактора совпадает с созреванием внутренних предпосылок. К ним следует прежде всего отнести затухание классовой борьбы, ясно обнаруживающееся в 30-х годах XIX в. Образовавшаяся к этому времени но- 136
вая прослойка феодального класса в лице старшинской верхушки тфокотлей сближается со своим недавним противником, старой феодальной аристократией. В свою очередь, знатные дворянские роды, «забыв свои сословные предрассудки», стали заключать союзы с «соприсяжными братствами» (к примеру, род Чипакво ^присоединился к могущественному обществу «Наткво»)54. Это явилось серьезным симптомом перерождения последних в полуфеодальные корпорации. Тем самым начинает подрываться общественное единство «братств», состоявших в прошлом исключительно из крестьян. А с притуплением антифеодальной направленности этих организаций начинают устраняться те социальные факторы, которые некогда вызвали их к жизни. В сведениях Дж. А. Лонгворта имеются лишь самые косвенные и отрывочные данные о характере связи родственных и территориальных объединений с представительной системой. Не касаясь глубоко ее политических основ, он тем не менее сделал ряд важных замечаний относительно ее особенностей. Прежде всего обращает на себя внимание его утверждение о том, что «большой совет или меджилис (medjilis) приобретает характер верховного органа власти». Пытаясь выявить причины, препятствовавшие превращению его в постоянно действующий орган власти, Лонгворт, в частности, отмечал, что «эти независимые люди настолько ревниво относятся к власти, что ни один из них не желает выпустить из своих рук хотя бы часть ее и передать... избранным представителям»54. Выходит, что сам дух личной независимости и свободы, отмечавшийся всеми авторами этого периода как одно из самых больших достоинств адыгов, препятствовал утверждению новых форм политической жизни. И все же Дж. Лонгворт вынужден был признать, что «несмотря на их крайнюю независимость, нет никакого сомнения в том, что черкесы фактически имеют представителей своих интересов»55. Полномочия представительных собраний повышались по мере нарастания внешней угрозы. «Давление извне, вызванное амбициями России», приводит, по его мнению, «к более широким комбинациям и выражению уже общенациональных интересов и превращению советов в большой мере в руководящие органы»56. Другими словами, происходит усиление их законодательных и распорядительных функций. Вместе с тем его сведения не дают оснований для вывода о начале превращения эпизодически созываемых советов в постояино действующие органы власти. Дж. А. Лонгворт дал прекрасное описание порядков про-, 137
ведения хасы, культуры поведения, терпимости, выдержки, мудрости ее участников и т. д.57 Рамки настоящей работы не позволяют нам останавливаться на этих аспектах ее деятельности. Для нас гораздо больший интерес представляет замечание о порядке принятия решений на советах, выполнявших, когда не было войны, также и судебные функции, становясь как бы судебным собранием. Он писал, что для принятия им решения было недостаточно большинства 58 голосов его участников: «Если они не пришли к единому мнению, они расходятся, не приняв никакого решения, так как ни один из них не будет подчиняться мнению, которое он не разделяет»59. Каждый полномочный делегат хасы, представлявший территориальную общину или «братство», своим несогласием мог перечеркнуть ее решение, которое принималось на основе полного консенсуса. Следовательно, можно говорить о наличии у всех ее участников своеобразного права вето, чего никак не скажешь о сословно-представительных собраниях в предшествующем столетии. Напомним, что, например, в Ка-барде XVIII века правом вето не располагали даже самые знатные дворяне. По существу, не имели его и рядовые князья, которые беспрекословно должны были подчиняться власти своего «старшего брата», удельного князя. Наконец, и сам удельный князь, формально наделенный этим правом, прибегал к нему лишь в исключительных случаях, так как несогласие с мнением остальных удельных князей могло привести к его изгнанию и очередному взрыву междоусобиц. Иначе говоря, несогласие зде'сь часто приводило к остракизму, тогда как у шапсугов, натухайцев и абадзехов оно было узаконено, отменяя или приостанавливая намечавшиеся решения. Не подлежит сомнению, что право вето в их представительных органах—прямой результат демократизации общественно-политического устройства. Нельзя в связи с этим не заметить, что демократические преобразования у шапсугов, натухайцев и абадзехов создавали на первых порах специфические трудности для их консолидации и образования единого государства. Если в XVIII веке главное препятствие заключалось в феодальной раздробленности и усобицах между суверенными владетелями, то в первой половине XIX века — в противоречиях между независимыми «демократическими» территориальными и родственными объединениями, чьи представители на собраниях могли сорвать самые разумные постановления60, поддерживаемые большей частью общества. Итак, -обобщая сведения Г. В. Новицкого, Хан-Гирея, Дж. Белла и Дж. А. Лонгворта, можно сказать, что в конце 138 30-х годов XIX века у «демократической» группы адыгов установился дуализм представительных органов, опиравшихся, с одной стороны, на «братства», а с другой — на территориальные объединения. Заслуга Лонгворта состояла в том, что он зафиксировал (хотя и в самой общей и косвенной форме) изменение их роли в политической организации общества и связанные с этим процессом «коллизии». Другими словами, он попытался рассмотреть их соотношение 'В динамике. Но связь с представительными собраниями не сформулирована достаточно ясным образом. Впервые четко и определенно о двух принципах созыва представительных собраний в связи с двумя типами социальных организаций сказал Л. Я- Люлье в статье «О натухай-цах, шапсугах и абадзехах» (1857 г.). В его краткой, но емкой характеристике представительной системы у данной группы адыгов до 1848 года отмечался не только ее дуализм, но и процесс превращения определенной разновидности территориального объединения в ее основную единицу. «В последнее время административное устройство у на-тухайцев и шапсугов, до водворения между ними влияния Шамиля через его агентов, следующее: I. Общественное управление, как неимеющее главы, рес
жүктеу/скачать 3.06 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|