Израэль горовиц мелодии сердца перевод Ирины прохоровой
жүктеу/скачать 263.5 Kb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- БРЭКИШ
- КЭТЛИН
- БРЭКИШ: Да… КЭТЛИН
БРЭКИШ: В жизни не слышал более жалостливых излияний! Это какой-то параноический бред! Весь мир решил отвергнуть Кэтлин О'Хара, не так ли? И даже я хотел вас раздавить! Я поставил вам тройку не потому, что вы ее заслужили, а потому, что я порочный, злой и взбалмошный человек! Так? Вы уверены, что уровень ваших знаний заслуживал чего-то большего? (Кэтлин срывается с места и бежит к лестнице, чтобы укрыться в своей комнате, но голос Брэкиша останавливает ее.) И вы считаете, что я был неправ? Разве я был неправ? Кэтлин, как маленький ребенок, затыкает уши. Она поворачивается и кричит Брэкишу. КЭТЛИН: Я сама себя так сотворила ! (Бьет себя трижды изо всех сил по щекам) Это моя вина! (Продолжает бить себя) Мне некого осуждать! Верно? (Удар) Мой злейший враг – я сама! Согласны? (Еще удар) Согласны? Согласны? Согласны? После последнего удара она отворачивается от Брэкиша и разражается рыданиями. Падает в кресло и, заглушая рыдания, закрывает лицо папкой. Брэкиш сам готов разрыдаться. Он обращается к ней с сочувствием. БРЭКИШ: О, Кэтлин, Кэтлин, пожалуйста… Скажите мне, что я могу сделать? Я так хочу вам помочь. Ну скажите, что вы не просто так пришли ко мне. В этот дом. Пожалуйста, скажите, что я могу для вас сделать? КЭТЛИН: (Смотрит прямо ему в глаза) Я хочу пересдать экзамен по музыковедению. Я хочу получить частные уроки, чтобы подготовиться. Я хочу снова попробовать получить мой диплом. Я хочу пересдать экзамен по музыке. Вот всё, что я хочу. Звучит музыка Штрауса, меняется освещение. Кэтлин направляется в свою комнату. На голове у нее наушники от портативного проигрывателя, она погружена в партитуру. Брэкиш идет в свой кабинет берет с письменного стола тетрадь, возвращается в библиотеку и перебирает компакт-диски, предназначенные для экзамена. За отрывком из Штрауса следуют мелодии Баха, Дебюсси, Брамса, Шопена и Мендельсона. Кэтлин быстро спускается по лестнице с тетрадкой и ручкой в руках. Садится за кухонный стол и пишет ответ в тетради. После мелодии Мендельсона освещение нарастает. Брэкиш ставит «Неоконченную симфонию» Шуберта. Некоторое время они оба молча слушают. БРЭКИШ: Пора переходить к следующему этапу. КЭТЛИН: Я знаю, знаю… БРЭКИШ: Вам хватило времени? КЭТЛИН: (В панике) Секундочку, одну секундочку… О, боже мой… (Облегченно вздыхает и кричит:) Есть! Я готова, готова! БРЭКИШ: Итак, не менее трех отрывков… (Он ставит диск Моцарта. Кэтлин кусает ручку… и вдруг вспоминает. Пишет ответ в тетради, останавливается, раздумывает и стучит кулачком по столу, три раза) Вы готовы? КЭТЛИН: Секундочку, одну секундочку… Боже мой, боже мой, боже мой… (Пишет ответ). БРЭКИШ: Два последних… (Ставит «Чакону» ре минор Баха. Пока звучит музыка, Кэтлин улыбается и пишет ответ. Брэкиш ставит последний диск.) И в завершение… (Ставит «Вторую симфонию» ми минор Рахманинова). КЭТЛИН: (Испуганно) О, боже мой, боже мой, боже мой… (Наконец решает, что правильный ответ найден, и записывает его в тетради.) Я закончила. БРЭКИШ: (Поворачивается к ней). Вы закончили? КЭТЛИН: У меня раскалываются мозги… БРЭКИШ: Хотите еще раз послушать какой-либо из отрывков? КЭТЛИН: Нет. По правилам я должна была отгадать с первого раза. БРЭКИШ: Может хотите выпить чашечку чая перед тем, как отвечать? КЭТЛИН: Вы слишком любезны! БРЭКИШ: Как знаете. Я вас слушаю, миссис Хоган… КЭТЛИН: Первым был Штраус, это точно… его последний, романтический период… Штраус… Вторым был Бах… произведение в стиле барокко, си мажор… «Бранденбургские концерты»… Третий номер – потруднее… Это – импрессионизм. Дебюсси. Я бы сказала, что это его «Ноктюрны»… Да, это «Ноктюрны» Дебюсси. Четвертый – романтик Брамс, это – легко. Пятым номером, спасибо за подарок, был Шопен, «Баллада» фа минор… Шестым еще один романтик, по-моему, Мендельсон… За седьмого тоже спасибо, это Шуберт, «Неоконченная симфония»… Восьмой – самый загадочный, но я назвала бы Моцарта. Я полагаю, что это была его «Симфония №40» соль минор… Я не знаю, почему, но я почти уверена, что это Моцарт. Таков мой ответ. Так, это был восьмой номер… Девятый – в стиле барокко, «Чакона» Баха. Тут у меня никаких сомнений… Десятый... хитрый ход. Вам известно, что я плохо знаю Рахманинова. Но чутье подсказывает, что это был именно он. Я полагаю … «Симфония №2» ре минор… Ну вот и все...Я действительно очень сожалею, что испортила Вашу пластинку Касальса… Ну и как? Как я справилась? БРЭКИШ: Это подборка произведений, была предложена мне на первом курсе Гарварда. Во время экзамена. Я дал шесть правильных ответов из десяти. Всего лишь...Хотя этого было достаточно, чтобы получить проходной бал. Я даже сохранил свою тетрадь… (Открывает тетрадь и читает:) Я не отгадал Рахманинова. Мендельсона и «Чакону» Баха. Я не отгадал также то, что для вас было «подарком», – «Балладу» ля минор Шопена. Благодарю вас… Вы ответили правильно. На десять вопросов из десяти. КЭТЛИН: Я была уверена. Правда. Я даже не сомневалась. БРЭКИШ: Однако, это была лишь половина экзамена. КЭТЛИН: Как? БРЭКИШ: Вторая половина – устный ответ только на один вопрос. Вы готовы? КЭТЛИН: Да, готова. БРЭКИШ: Итак, последний вопрос, который составляет половину экзамена. Это поистине самый важный вопрос. К ответу на него вы готовились всю свою жизнь… Можно задавать? КЭТЛИН: Я готова. БРЭКИШ: Вы любите классическую музыку, Кэтлин? КЭТЛИН: О, да, господин Брэкиш, очень люблю. Она мне очень нравится, правда. БРЭКИШ: (Выдержав паузу) Поздравляю. Вы набрали идеальное количество очков. КЭТЛИН: Боже мой! Это весь вопрос? БРЭКИШ: Да. Кстати, я тут послушал песню Пола Саймона «Something So Right» и я понял, что вам в ней нравится… Это так называемая гомофония – однозвучность, романтизм, нечто от баллад английского двора, почти соната. Очень лиричное произведение … (Улыбается) И знаете, мне она очень даже понравилась. Честное слово. Медленно гаснет свет.. КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ Начало зимы На протяжении всей сцены звучит адажио Альбинони. За окном зима. Торчат голые стволы деревьев, падает крупными хлопьями снег. Свет на лестнице. Весело мигают рождественские гирлянды. Кэтлин прилаживает новую гирлянду над камином. Брэкиш сидит на канапе, перед ним ворох бумаг, которые он, судя по всему, достает из большого ящика со старьем. Тут же наполовину заполненная корзина для бумаг. Брэкиш берет из ящика лист партитуры и книгу на греческом. БРЭКИШ: Как жаль, что у меня на хватило ни таланта, ни вдохновения, , чтобы сочинять прекрасную музыку! Как жаль, что я не умел читать на древнегреческом языке… (Рассматривает книгу) Эврипид… (Кладет лист партитуры и книгу в корзину и берет из ящика учебник китайского языка) Или на китайском… (Бросает учебник в корзину и достает из ящика маленький мольберт и палитру) Я и талантом художника обойден. И этого мне тоже жаль. Я был без ума от картин Уинслоу Хомера. Особенно от его «Крытого моста»! Мольберт и палитра летят в корзину. КЭТЛИН: Меня зачали на песчаной отмели под Старым мостом… Ой, я краснею… Я наверно стала пунцовая… БРЭКИШ: Вам нечего смущаться, Кэтлин… Тем более со мной. КЭТЛИН: Моя мать рассказала мне об этом перед самой смертью… Я сидела у ее постели… Она все время спала… И вдруг я услышала, как она шепчет: «Кэтлин, твоя жизнь началась под Старым мостом, на песчаной отмели. Мы любили друг друга там, с твоим отцом, и я была уверена, что на сей раз у нас будет ребенок. И это была ты…» Это меня настолько потрясло, что я целый год не могла пойти на то место. Наконец решилась… И там я увидела двух больших собак. Двух лабрадоров, которые занимались… БРЭКИШ: Они занимались… этим? КЭТЛИН: Да! Как раз на том месте, где… В общем, близко от этого места, но там! Меня такой разобрал смех. Я так хохотала. О, Господи, как мне стало легко! Она начинает нервно хихикать и вдруг у нее прорываются слезы. Брэкиш дает ей немного поплакать, а потом мягко говорит. БРЭКИШ: Нет ничего хуже в мире, Кэтлин, чем пережить дорогих тебе людей. Нет ничего печальнее. Человек чувствует себя страшно одиноким и начинает панически бояться смерти… Мне всегда нравилось бродить по этому пляжу под Старым мостом… Особенно летом… Я бегал там в шортах… и ветер холодил мои голые ноги… Там пахло шиповником и жимолостью… Я частенько встречал монахинь и священников из католического монастыря. Они своим молитвенным шествием и торжественностью нарушали покой птиц и черешневых деревьев. (Он смотрит на Кэтлин, она немного успокоилась) Усмири свои воспоминания, девочка… Не давай им иссушить себя и превратить в камень… КЭТЛИН: (Утирает слезы и смотрит на Брэкиша с улыбкой) А о чем еще вам случается сожалеть? БРЭКИШ: (Некоторое время раздумывает) Мне?...Ну… я сожалею, что не оказался в постели с некоторыми женщинами. КЭТЛИН: С какими именно? БРЭКИШ: Ммм… Ну хотя бы с Грейс Келли. На ее фильм «Путь в высшее общество» я ходил девять раз. С Агнессой Вирджилио, продавщицей из булочной. Она вышла замуж за Космо, того самого… КЭТЛИН: Да ей уже под восемьдесят! БРЭКИШ: Увы, Кэтлин. Этим сожалениям уже немало лет. В тот период я еще мог их себе позволить. Глаза Агнессы Вирджилио меня просто завораживали. У нее был глубокий, озорной, многообещающий взгляд… А бюст у нее был такой, что аж дух захватывало.... Едва Агнесса вошла в мой класс, я был потрясен и очарован ее глазами. Я потерял всякую способность трезво рассуждать, критически мыслить и дышать! КЭТЛИН: И вы ни разу с ней не переспали? Ну, да, конечно, она же в списке ваших сожалений. БРЭКИШ: Да, в самом начале списка. Прямо после Грейс Келли. КЭТЛИН: А что вам помешало с ней переспать? БРЭКИШ: Она вышла замуж за принца Ренье. КЭТЛИН: Да я говорю об Агнессе Вирджилио… БРЭКИШ: Она все поняла про мой слуховой аппарат. Как и вы…Мои родители, и отец, и мать, очень рано стали глухими… Я был уверен, что меня это тоже ожидает, и я стал надевать слуховой аппарат моего отца. Потом я стал носить его в школу. Хотя мой слух позволял мне уловить даже падение булавки!.. В один прекрасный день на глазах у своих учеников я уронил свой аппарат и произнес: «Я абсолютно глухой без аппарата, дети мои. Я ничего не слышу!» Тогда один маленький негодяй из глубины класса крикнул: «Ты настоящий мудак, Брэкиш!» После этого случая я хранил свой секрет, чтобы знать, что думают обо мне мои ученики… И они говорили мне это безо всякого стеснения… Вот так же, как и вы! КЭТЛИН: О, Господи, я так жалею, что наговорила вам все эти ужасы! (Вспоминая свои слова) Ооо, Господи! Простите меня. БРЭКИШ: Не извиняйтесь. Я это заслужил. Если человек подглядывает в замочную скважину и получает ключом в глаз, в этом он сам виноват. Оба смеются. Пауза. КЭТЛИН: У меня тоже есть одно сожаление. Мне так хотелось кое о чем узнать. Но я так никогда и не решилась спросить у матери. Я помню, однажды, когда я была одна в доме, кто-то позвонил из бара Касей… Мой отец что-то там натворил… БРЭКИШ: Побил кого-нибудь? КЭТЛИН: Наоборот. Кто-то его отделал за здорово живешь. БРЭКИШ: О! КЭТЛИН: По телефону меня попросили предупредить мать. Хотели, чтобы она приехала и забрала его… Но ее не было дома. Я заподозрила что-то недоброе, вскочила на велосипед и через минуту была там… Как раз у подножия вашего холма. Вы жили недалеко от нас. БРЭКИШ: Да… КЭТЛИН: Папа лежал во весь свой рост, смертельно пьяный, весь в крови, и пел во всю глотку: «Красные розы для дамы в голубом…» Никогда этого не забуду… Мне было всего семь лет. Я вхожу в этот мрачный бар в своем розовом платьице с желтыми тюльпанами… и нахожу своего отца на полу, поющим, в крови, и никто не обращает на нас ни малейшего внимания. Думаю, что он меня даже не узнал. Я попыталась его приподнять, но у меня ничего не вышло. А он все продолжал горланить одно и то же: «Я сорвал эти красные розы для дамы в голубом… Я сорвал эти красные розы для дамы в голубом…» Подъехали полицейские… Отец с большим трудом поднялся и пошел… Я следовала за ним… Он взобрался на этот холм и, продолжая свою песню, дошел до вашего двора. В этот день мама взяла машину, и я увидела, что она припарковала ее у вашего дома… (Она собирается с духом) Мама оставила нашу машину в вашем дворе, господин Брэкиш! (Брэкиш смотрит в сторону. Кэтлин не спускает с него глаз и продолжает мягко говорить) Папа подошел к машине. Глаза у него были налиты бешенством. Он харкнул кровью на лобовое стекло и стал рисовать пальцем… (Пауза) Он рисовал красные розы… своей кровью… Кажется, он нарисовал с полдюжины таких роз… А потом он направился домой. Я вытерла лобовое стекло, чтобы мама не испугалась, когда будет садиться в машину… (Глаза Брэкиша и Катлин встречаются на какое-то мгновение) Моя мама припарковала свою машину в Вашем дворе, господин Брэкиш. (Пауза) Вы с ней часто встречались? БРЭКИШ: (Кивает головой) Да, можно сказать, часто. Мы с Франсин стали видеться через несколько лет после вашего рождения. Однажды, когда ваш отец избил ее, она пришла ко мне, не помню уже по какому поводу. Но с этого дня я всегда был рядом, когда она нуждалась во мне. Мои отношения с Вашей матерью были самым жутким и самым волнующим событием в моей жизни. КЭТЛИН: Бедный папа… БРЭКИШ: «Бедный папа…» Бедные мы все! Он орал свою песню у меня перед домом. Мы с вашей матерью пошли посмотреть, что происходит, и увидели его под окном… Вы стояли рядом, такая маленькая, такая напуганная… (Пауза) С тех пор я ее больше никогда не видел… Никогда. (Вздыхает) Я обожал Вашу маму, Кэтлин… Кэтлин подходит к Брэкишу и обнимает его. КЭТЛИН: А теперь скажите, почему Вы засыпали ее на экзамене? БРЭКИШ: Почему я «засыпал» Франсин Флинн? Вы смеетесь! Ваша мать, Кэтлин, была очень плохой ученицей. Я что, по-вашему, должен был поставить хорошую отметку Франсин Флин только потому, что у меня перехватывало дыхание, когда она входила в класс? Только потому, что я терял всякую рассудительность в ее присутствии, и у меня темнело в глазах, когда я поднимал на нее взгяд ? Это же не причина, чтобы ставить хорошую отметку. Надо соблюдать правила! (Смеется) Ах, если бы мужчина, каким я был повстречался со мной сегодняшним, вот бы они надавали тумаков друг другу. Оба смеются от всего сердца. КЭТЛИН: А если бы я сейчас вошла в ваш класс, вы бы… У вас бы тоже потемнело в глазах? Перехватило дыхание? Ну, в общем, что-нибудь в этом роде?... БРЭКИШ: О, Кэтлин, если бы я снова мог прожить свою жизнь и увидеть, что вы входите в мой класс, я бы сразу остолбенел! Я бы задохнулся… Мои легкие разорвались бы в клочья… Я бы ничего не видел, ничего не понимал, мой мозг оцепенел бы и я бросился бы к вашим ногам… (Долгая пауза) Ах, Катлин!.. Ах, этот Глостер!.. Мне нужно немного отдохнуть. (Он встает, берет Кэтлин за руку и читает ей стихи своего детства:) «Назад, назад, уходящее время! Умерь свой бег, остановись… Верни мне мое быстротечное детство, Пусть только на вечер, хотя бы на миг…» (Он смотрит на Кэтлин.) Боже, как я устал! Он начинает подниматься по лестнице, качается и падает) КЭТЛИН: (Бежит к нему) Господин Брэкиш! БРЭКИШ: Какая слабость. И тяжесть в груди. (Кэтлин помогает ему подняться) Может быть это… Мое кресло… Свет уменьшается. Поддерживаемый Кэтлин Брэкиш медленно, с трудом передвигается к своему креслу. «Адажио» умолкает. Совсем тихо звучит «Канон» Пахельбеля. Свет становится ярче. Кэтлин заканчивает разговор по телефону. Вешает трубку и подходит к Брэкишу. Он совсем слаб. Кэтлин весело болтает, как бы не давая ему совсем сникнуть. КЭТЛИН: У меня очень хорошие новости. В колледже хотят учредить премию вашего имени. Официально. Премия имени Джакоба Брэкиша. Чтобы награждать ею учащихся, преуспевших в английской литературе и в музыковедении. Им осталось только обсудить последние детали с президентом Национального банка Глостера. Вы представляете себе, что это значит? Если такой ученик попадет в Гарвард, его стипендия будет удвоена. Прекрасная новость, не правда ли? (Она тихо напевает ему песню Пола Саймона «Something So Right». Он уже не реагирует, на лице у него слабая улыбка.) Вам все звонят, даже из окрестных городов, словно сам Святейший заболел. Я не шучу! Нет, нет. Многие, очень многие, хотят посетить вас, чтобы пожелать доброго здоровья. Но я их прошу повременить, пока вы не поправитесь… (Пауза) Мне, наверное, следует позвонить доктору Чандлеру, а? Не беспокойтесь, я не дам им отвезти вас в больницу. (Она поднимается и берет трубку. Смерть завершает свою работу. Брэкиш больше не дышит. Кэтлин резко поворачивается к нему, смотрит) Вы что-то сказали? (Она подходит к Брэкишу,) Боже! Боже мой! Боже мой! Боже мой! (Она поднимает очки Брэкиша, закрывает ему глаза и продолжает разговаривать с ним, как бы утешая.) Вы помните Снодди Тиммонса? Он был в нашей группе. Он звонил. Они все звонили: Август Амморэ, Франни и Эвви Фарина, Гарри и Маргарет Бадд, Джон Шарп, Шиммасы… Все, говорю я вам! Все вас здесь уважают, Джакоб, вы просто этого не замечали. (Садится около него, держит его за руку, улыбается, смотрит на него с обожанием. Снимает со своей шеи медальон). Этот медальон принадлежал моей матери. С одной стороны – моя фотография, когда я была маленькой, а с другой – мама… такая, какой вы ее знали… молодая, красивая… Я подумала, что Вам будет приятно иметь этот медальон. А у меня достаточно других вещей, от нее на память. (Кладет медальон ему в руку). Спасибо, господин Брэкиш… Джакоб. Я всегда буду вам очень признательна. (Она поднимается, слушает музыку и потом говорит, как бы обращаясь ко всем). Пахельбель… «Канон»… Восемнадцатый век… Барокко… Божественная музыка! (Берет телефон, набирает номер) Алло...я звоню сообщить... Здесь только что умер человек… Свет постепенно гаснет. Музыка умолкает. Конец жүктеу/скачать 263.5 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|