Жеральд Мессадье Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать (Том 1) Маска из ниоткуда

34. ПРИНЦ В КОНЦЕ ЛАБИРИНТА

Наконец Пушапур. И неопределенность.

Путешествие из Одессы продлилось около трех месяцев, на целых два больше, чем предполагали Засыпкин и Банати. Посланец царя Холькара, который должен был ждать их в Пушапуре, наверняка отчаялся увидеть когда-либо графа де Сен-Жермена и вернулся в свою страну.

Егор, Трофим и Василий пустились в обратный путь, обогатившись не только своей добычей — оружием и трофейными лошадьми, — но и тремя собственными ахалтекинцами, которых Себастьян им подарил. Четырех оставшихся коней для окончания путешествия было вполне достаточно.

Солиманов не говорил ни на каком из языков Индии, и, если бы не симпатия, родившаяся из совместно пережитых испытаний, Себастьян отправил бы и его восвояси. Знаний туркмена хватило лишь на то, чтобы сказать:

— Вроде тут по-пуштунски говорят.

Это был язык афганских племен, который Солиманов узнавал, но говорить на котором не мог.

Так они втроем оказались в чужой стране без малейшей надежды найти пристанище в этом городе, вполне оправдывающем свое название «Город цветов»: сады тут были повсюду. Между широкими пространствами, засаженными кустами и клумбами, проезжали туда-сюда на мулах, реже на лошадях, люди в тюрбанах, внешне похожие на разбойников, устроивших им засаду. Но попадались и азиаты в более коротких одеяниях.

«Похоже, мы заблудились», — подумал Себастьян.

Десять часов утра. Они добрались до какого-то базара у городских ворот, спешились и стали ждать, стоя рядом со своими лошадьми, словно в клетке гигантской игры «гусек», обозначавшей положение «вне игры».

Светлокожие, несмотря на загар, приобретенный на плато Устюрт, одетые совершенно иначе, чем жители этой страны, они неизбежно привлекали внимание и прохожих, и торговцев. Их кони тоже. Таких тут явно никто не видел, и красота животных бросалась в глаза самым возмутительным образом. Себастьян начал терять терпение.

Однако странность троицы оказалась ее защитой.

Себастьян уже собирался, испив до дна чашу стыда, прибегнуть к языку жестов, чтобы дать понять первому же попавшемуся торговцу зеленью, что они ищут, где бы поесть и поспать.

Но тут их внимание привлекло некое зрелище. Человек верхом на лошади, лет сорока и надменного вида, в сопровождении десятка вооруженных пеших телохранителей двигался прямо к ним. Подъехав поближе, он остановился и рассмотрел сначала самих путешественников, потом их коней, затем его взгляд вновь вернулся к Себастьяну, который, видимо, показался ему главным в этой троице.

— Do you speak English?⁵² — спросил всадник с высоты своего бархатного седла, украшенного золочеными узорами.

Себастьян сначала изумился, потом возликовал.

— Да, — ответил он на том же языке. — Кто вы?

— Я Ассад Зафрульдин, — объявил всадник таким тоном, каким во Франции мог бы сказать, что он принц Конде. — Мои люди сообщили мне о заблудившихся чужестранцах. Правда, они не поняли, на каком языке вы говорите. Сказали только, что вы светлокожи и одеты по-туркменски.

Откуда этот вельможа знает английский язык? Себастьян решил приберечь вопрос на потом.

Тем временем вокруг собралась небольшая толпа. Себастьян нашел, что господин Зафрульдин поступил бы учтивее, сойдя с коня для продолжения беседы. Высокомерие всадника уже начинало его раздражать. Но в конце концов, это было единственное человеческое существо, которое могло оказать им содействие, так что Себастьян придержал язык.

— Кто вы? — спросил всадник резко.

— Я граф де Сен-Жермен, а это мои спутники — князь Александр Полиболос и наш проводник Исмет Солиманов.

— Граф — это ведь титул знатного человека, верно? — спросил Зафрульдин.

— Так и есть.

— В какой стране? — продолжал вельможа.

— В данном случае во Франции.

— А юноша — князь?

— Да.

— В Греции, — ответил Себастьян, решив в итоге, что его собеседник скорее забавен.

У всадника было энергичное, довольно красивое, хоть и грубо отесанное лицо — столь же грубо, как и его манеры.

— Приехали из Самарканда?

— Нет.

— Значит, из Бухары?

— Так вы не купцы? — удивился Зафрульдин.

— Нет, — ответил Себастьян несколько сухо. Убедившись, что имеет дело не с какими-нибудь людишками низкого звания, Зафрульдин щелкнул пальцами, и двое из его людей бросились к нему, чтобы помочь спуститься с коня.

— Откуда же вы держите путь?

— Из Мазар-эль-Шарифа.

Зафрульдин опешил:

— И вы одни прошли через долину? Да вы же храбрецы! Стерегущие ее племена не слишком-то приветливы.

Себастьян удержался от замечаний об оказанном им гостеприимстве и, повинуясь инстинкту, не стал уточнять, что их сопровождали русские солдаты.

— Могу я вас спросить, что вы собираетесь делать в Пушапуре? — осведомился Зафрульдин.

Чтобы учинить полицейский допрос, этот человек наверняка должен был располагать полномочиями.

— У нас здесь назначена встреча с посланцем царя Холькара, но мы задержались в пути на несколько недель и недоумевали, как ему сообщить о нашем прибытии. Однако тут любезно появились вы, — добавил Себастьян с оттенком иронии.

Услышав про царя Холькара, Зафрульдин оживился. Потом, бросив на своего собеседника испытующий взгляд, заявил:

— Я советник правителя Пушапура Тарик-хана Хаттака. Быть может, я смогу вам помочь найти посланца, с которым вы разминулись. Но если вы окажете мне честь последовать за мной, я бы уже сейчас был спокоен, что вы разместитесь достойным образом.

Себастьян кивнул. В других обстоятельствах он отнес бы это великодушное предложение на счет обычного восточного гостеприимства, но сейчас интуиция подсказывала иное: в сущности, этот человек брал его со спутниками в плен. Такой вельможа не побеспокоился бы лично прибыть с десятью вооруженными стражниками только потому, что ему донесли о каких-то заблудившихся чужестранцах. Подлинный мотив прибытия Зафрульдина — подозрительность. И десять стражников предназначались для их ареста, а может (кто знает?), и немедленной казни на месте в том случае, если бы ответы чужаков ему не понравились.

Похоже, эта страна живет в тревоге. Но почему? Себастьян нахмурился.

Через несколько мгновений он, Александр и Солиманов сели в свои седла, правда без помощи стражников. Этой чести гостеприимец им не оказал. По его отрывистому приказу кортеж тронулся в путь; они ехали шагом, удаляясь от базара и проезжая мимо садов, простиравшихся на запад. Сады казались просторнее, чем те, что путешественники уже видели, и их было больше. Цветущие фруктовые деревья источали благоухание и роняли лепестки под сенью столетних сикомор. Павлины чванливо влачили свои хвосты по лужайкам, не менее горделивые лебеди скользили по глади прудов, заросших водяными лилиями.

Разительный контраст с бесплодными областями, которые путешественники недавно покинули. Они приблизились к комплексу зданий, размерами не уступавшему целому городу. Может, это и есть дворец правителя, имя которого Себастьян не смог запомнить? Доступ в сады охраняли стражники, до зубов вооруженные копьями, кривыми саблями и мушкетами; завидев Зафрульдина, они кланялись ему до земли.

Прибыв к большому зданию, окруженному галереей и стоящему в стороне от роскошной постройки с четырьмя высокими башнями, наверняка дворца правителя, вельможа рявкнул, отдав какой-то приказ. Налетела туча слуг, чтобы помочь ему спешиться; на сей раз такую же честь оказали и его гостям. Другие занялись поклажей, повели лошадей в конюшню.

— Хочу надеяться, что эти покои подойдут вам, — сказал Зафрульдин. — Если угодно, я увижусь с вами через два часа, — добавил он, взглянув на большие карманные часы в золотом корпусе.

Себастьян поклонился со всем возможным изящетвом. Прием вполне мог сравниться с тем, что некогда строил ему Байрак-паша. Наличие стражи подтверждало его догадку: путешественники стали в некотором роде пленниками.

Теперь оставалось устроиться в отведенном им доме. По правде сказать, уважение Себастьяна к Засыпкину и Банати резко пошатнулось. Оба втянули его в плохо задуманную и еще хуже подготовленную экспедицию. Это отразилось и на его верности делу. Но Себастьян решил, что глупо или, по крайней мере, преждевременно выходить из игры сейчас, после стольких злоключений и долгих дней без воды. Прежде всего следовало узнать, каковы ставки.

Он чувствовал, что, сам того не ведая, угодил в ловушку — в некий лабиринт, выхода из которого не знал.

Вдруг из этих тактических рассуждений вынырнула мысль: до сих пор он имел дело только с прислужниками власти, со всеми этими стенхоупами, лобковицами, бель-илями, засыпкиными, банати и прочими. Но никогда с их хозяевами — королями.

Однако впредь Себастьян хотел вести дела именно с королями. Только так он сможет взять реванш. Но какой? — спрашивал он себя, стоя на террасе отведенного ему дома.

Александр молча наблюдал за отцом. О чем догадывался этот юноша?

— Вы заговорите со мной когда-нибудь, отец?

Себастьян смутился.

— Вы считаете, что я слишком неразговорчив?

— Думаю, у вас еще найдется, что мне сказать.

Себастьян улыбнулся.

— Вы проницательны, Александр.

— Быть может, это наследственное, отец. Так о чем вы говорили с этим вельможей?

— Его зовут Зафрульдин, и он министр правителя Пушапура.

— Да, но разговор с ним, похоже, вас озадачил.

— Я ничего от вас не скрою, когда сам разберусь, что к чему.

Пришел слуга и объявил графу и князю, что все приготовлено для их омовения.

Около шести часов вечера явился Зафрульдин, пышно разодетый в вышитые шелка, лен и бархат, и сообщил Себастьяну, что Тарик-хан Хаттак приглашает его со спутниками отужинать. Потом придирчиво осмотрел их наряд.

— Это вся ваша одежда? — спросил он.

По правде сказать, их платье несколько потеряло свежесть и было почти в жалком состоянии. Зафрульдин кликнул слуг, и через несколько минут те принесли новехонькие шаровары, тонкие рубахи, расшитые сапоги, великолепные халаты и переодели чужестранцев. Себастьяну пришлось стерпеть и это унижение. Вместо гордого отказа он открыл одну из своих сумок, достал из кошелька перстень с потрясающим изумрудом, потом алмазное ожерелье и надел все это с нарочито небрежным и даже скучающим видом.

Зафрульдин улыбнулся, прищурив глаза.

— Ваши драгоценности великолепны, — сказал он. — Так и вправду лучше.

Потом пристально посмотрел на Себастьяна:

— Вы шпион?

— Нет. Скорее посол, — ответил Себастьян надменно, решившись пойти ва-банк.

— Чей?

— России.

— Мне легче будет представить вас моему господину, если я узнаю цель вашей встречи с Холькаром.

Трудно было высказаться откровеннее.

— Цепь проста и ясна: прояснить положение дел в Индии, — ответил Себастьян с апломбом.

— Зачем?

Понятия не имея о ситуации, в которой находились как царь Холькар, так и сам правитель Пушапура, Себастьян решился на импровизацию.

— Игра в шахматы придумана ведь в Индии, не так ли, ваше превосходительство? Так вот, Россия на самом севере этой шахматной доски.

— И она не забыла мат, который поставил ей Надир-шах,⁵³ — заметил Зафрульдин.

Сен-Жермен слышал о Надир-шахе всего несколько слов от Астахова: для него это был бывший разбойник, ставший царем Персии, вот и все. Так что он не понимал, зачем Зафрульдин приплел его сюда.

А тот внимательно посмотрел на Себастьяна и вытянулся на своем ложе. Отпил глоток миндального сиропа, потом взял длинную курительную трубку, поданную слугой, и раскурил ее от головешки, услужливо протянутой другим. Александр и Солиманов безмолвно наблюдали за этой восточной пантомимой, внешне расслабленной, но, как они догадывались, исполненной важного, хоть и непонятного им смысла.

— Прежде чем вы встретитесь с моим господином, — заявил Зафрульдин, — позвольте мне кое-что рассказать вам о нем.

И Себастьян узнал, что правитель Пушапура Тарик-хан Хаттак был внуком пуштунского героя, поэта и полководца Кушал-хана Хаттака, который три четверти века назад поднял восстание против власти Великих Моголов. Таким образом, этот доблестный предок изгнал войска Могола Ауренгзеба и отвоевал долину Пушапура. Тем не менее, несмотря на дипломатический язык Зафрульдина, Себастьян понял, что этот князек был на самом деле лишь вассалом Надир-шаха, даже вассалом его вассала — Ахмед-шаха, царя Афганистана. В конечном счете чем-то вроде губернатора провинции, чей титул и ограниченную власть обеспечивало лишь его славное происхождение.

Очевидно, рассудил Себастьян, положение правителя Пушапура незавидно. Только вмешательство иностранной державы, такой как Россия, могло бы освободить его от тирании Надир-шаха. Отсюда и интерес его министра к миссии чужестранца.

Себастьян кивнул.

— Граф, — сказал Зафрульдин, вставая с проворством и грацией дикого зверя, — позвольте мне вам сказать, что Россия опоздала. Здесь, на севере, мы на задворках. Настоящая игра идет отныне между двумя другими странами, Францией и Англией. По обе стороны доски.

— Могу ли я вас спросить, где вы выучили английский? — спросил Себастьян.

— В Калькутте. У торговцев слоновой костью и ценным деревом, — ответил Зафрульдин, усмехнувшись. — Идемте, мы должны быть в зале, когда туда войдет Тарик-хан Хаттак. Когда я вас представлю, вы поклонитесь и поцелуете ему руку. Он не говорит ни на одном европейском языке. Я буду переводить. Он укажет вам ваше место. Ваш спутник, юный князь, сядет подле вас. Проводник туркмен займет место сзади. Соблаговолите их об этом уведомить. Я вернусь за вами через четверть часа, — заключил он.

— Что он сказал? — спросил Александр, когда министр вышел.

— Пока ничего определенного. Но у меня чувство, что Пушапур не то место, где можно расслабиться, как могло бы показаться.

Зафрульдин вернулся, как обещал. Они прошли по галереям, усаженным благоухающими цветами, и достигли первого зала, где около десятка вельмож стали их с удивлением рассматривать, особенно алмазное ожерелье Себастьяна.

За толпой царедворцев взгляду открывался другой зал, очень просторный, с красными коврами на полу, отделанный светло-серым мрамором. Там и должен был состояться ужин, но до появления правителя никто не смел туда входить. Тарик-хан вскоре прибыл.

Бледный, худощавый, с тонким лицом, обрамленным иссиня-черной бородой. Взгляд то пронзительный, то мрачный и отсутствующий. Тарик-хан Хаттак вошел медленным шагом в сопровождении двух старцев и двух подростков. Его глаза обежали присутствующих с быстротой ласки. Еще до того, как к нему приблизился Зафрульдин, он сделал шаг навстречу Себастьяну, оглядел его, потом Александра. Церемония представления прошла очень быстро, и когда Себастьян взял руку принца, чтобы ее поцеловать, тот вздрогнул и что-то спросил у Зафрульдина.

— Его лучезарное высочество спрашивает, не маг ли вы? — перевел министр.

— Нет. Пусть его лучезарное высочество соблаговолит простить меня. Просто я обладаю даром, которым не могу управлять.

Принц отдал какие-то короткие приказания.

— Его лучезарное высочество просит вас сесть по правую руку от него. А князя Александра по правую руку от вас.

Присутствующие тоже встали по своим местам, полукругом по обе стороны от правителя. Когда тот сел на ковер, все сделали то же самое, каждый перед своим низким столиком. Никаких приборов, только пиалы из голубого фарфора и кубок. Есть предполагалось прямо руками. Потянулась нескончаемая вереница слуг, подносящих салаты, каких-то жареных с пряностями птичек, рис, шашлык из баранины, другие салаты… Единственными напитками, согласно предписаниям Корана, были чай и вода с добавлением пахучих эссенций. Тарик-хан Хаттак повернулся к Себастьяну и что-то ему сказал. Зафрульдин наклонился, исполняя свою службу переводчика.

— Мой советник сообщил мне, что вы беспрепятственно добрались из Мазар-эль-Шарифа до Пушапура. Вам очень повезло.

— Видимо, небо благоволило к нам.

— Настолько, что наверняка послало к вам своих ангелов с ружьями.

Едва уловимая ирония в тоне и сам образ вызвали улыбку Себастьяна. Значит, правитель осведомлен о стычке, случившейся в начале этого перехода? Вполне вероятно. Но Себастьяну еще меньше захотелось рассказывать, что их сопровождали трое русских солдат. Один Бог знает, к какой партии или племени принадлежали те разбойники, а полный их разгром наверняка произвел впечатление на остальных.

— Русские, отправившие вас послом к Холькару, правителю Индаура, подвергли вас большим опасностям, — продолжил Тарик-хан Хаттак.

— Они переоценили способности нашего проводника, — ответил Себастьян.

— Знаете ли вы, почему вас в первую очередь направили к Холькару?

— Поскольку цель моей миссии — собрать сведения о пожеланиях индийских государей и о том, как Россия могла бы их удовлетворить, мне было указано, что царь Холькар сообщит больше других.

Тарик-хан Хаттак иронично улыбнулся: вероятно, это была его обычная манера вести разговор.

Себастьян заметил, что большинство сотрапезников едва прикасались к яствам, стараясь уловить хоть что-нибудь из этой беседы; вероятно, они были разочарованы, поскольку голос у правителя был негромок и глуховат, к тому же вряд ли можно было предположить, что многие из них понимали английский, на который и с которого Зафрульдин переводил вопросы и ответы.

— Ради этого незачем было отправляться в Индаур. От империи Моголов остались лишь обломки. Прекрасные обломки — впрочем, не одна дюжина пышных княжеств, правда не имеющих войск. Здесь, на северо-востоке, избавившись от владычества Ауренгзеба, мы попали под власть Надир-шаха и находимся под негласным надзором его союзника Ахмед-шаха, правящего Афганистаном… насколько вообще можно править такой страной.

Тарик-хан Хаттак бросил на Себастьяна многозначительный взгляд, чуть ироничный, словно подчеркивая сарказм своих слов, и продолжил:

— Если Россия предполагает играть какую-то роль в нашей стране, ей придется сперва захватить Персию и Афганистан; к тому же она должна располагать мощным флотом, которого у нее нет. А еще ей надо бросить вызов туркам, что было бы для нее откровенной авантюрой. Даже слишком откровенной.

Испытав горечь от этих слов, Себастьян погрузился в молчание.

Отведав лук-порей в масле, правитель ополоснул пальцы в чашке с надушенной водой, которую ему протянул слуга, вытер бороду салфеткой, тоже надушенной, и отпил большой глоток чая.

— Это о севере. На юге, на востоке и западе, — продолжил он, — бренные останки империи Ауренгзеба оспаривают друг у друга французы и англичане. Их торговые компании грызутся за фактории на побережье, а главное, за союзников. Большую часть континента занимают мелкие индусские княжества, которые силятся создать конфедерацию — конфедерацию говорящих на языке маратхи. Юг состоит из остатков мусульманской империи Ауренгзеба. И те и другие будут проглочены Западом. Вот так, — объявил правитель, с хрустом разгрызая редиску.

Себастьян рассмеялся, правитель тоже, обнажив перламутровые зубы.

— А голландцы, шведы, датчане? — спросил Себастьян.

— О, они лишь клюют крошки то тут, то там, главное — это французы и англичане, которые здесь преобладают. И готовятся к беспощадной войне, высадив с этой целью войска. Через несколько лет либо те, либо другие приберут к рукам наибольшую часть земель. Чтобы заниматься Индией, России надо располагать очень большой военной мощью, а главное, большим флотом. Это вам и следует передать вашей царице.

После чего правитель немилосердно разделался с фаршированным голубем.

«Вот человек с ясным умом», — подумал Себастьян, сочтя своим долгом тоже воздать должное птице, ожидавшей его на тарелке лапками кверху. Правитель бросил на него взгляд.

— Предполагаю, что у вас есть вопросы.

— Да, ваше лучезарное высочество, — ответил Себастьян, которого этот напыщенный титул в конце концов начал забавлять. — На чью сторону склоняются предпочтения князей?

— Ха! Про всех я не знаю, как вы понимаете. Очевидно, они предпочтут тех, кто оставит им их владения с титулом вице-короля. Возможно, на это и надеется хлыщ, которого вы собираетесь повидать в Индауре.

Хлыщ? Английское слово «fop», выбранное Зафрульдином, было решительно оскорбительным — Себастьян удивленно поднял брови. Тарик-хан Хаттак ему подмигнул.

— Не знаю, кто вам сказал, что он царь, — пояснил он. — Мальхар Рао — крестьянский сын из касты пастухов. Он отличился в войске и достиг ранга начальника кавалерии в маратхской области пешва. Имя Холькар он взял потому, что родом из селения Холь. А завладев землями, стал называть себя еще и магараджей.

Казалось, и правителя, и его министра изрядно позабавило разочарование, написанное на лице собеседника. Потому что Себастьян еще раз оказался застигнутым врасплох: выходит, Засыпкин отправил его в такую даль через пустыни и горы для встречи с каким-то выскочкой?

— Добавлю к сказанному, — продолжил Тарик-хан Хаттак, — что многие князья уже стары, но имеют честолюбивых сыновей, например Низам-эль-Мулк в Деккане и Анвар-эль-Дин в Карнатаке. Когда эти дети повзрослеют настолько, чтобы править самим, некоторые прислушаются к обещаниям французов, некоторые — англичан. Сами представьте, какая начнется неразбериха.

— Но как же вы, ваше лучезарное высочество? — осмелился спросить Себастьян, хотя Зафрульдин не ожидал, что будут задавать подобные вопросы его господину.

— Я? — переспросил с горечью принц. — Я — хан. Знаете, что это такое?

— Нет.

Глухой голос, начав декламировать, сделался певучим, в нем послышались возвышенные, даже героические интонации. Зафрульдин дождался окончания и только после этого перевел:

Когда она поет, соловей умолкает,

Ее когти сильнее орлиных,

Ее перья — чистое злато, а взгляд

Пронзительней, чем взгляд саламандры.

Коль мужествен ты, лелей ее и холь.

Ибо никто не смеет назваться мужчиной,

Коль глухо сердце его

К божественной песне Птицы Чести.
Среди гостей послышался сперва удивленный шепот, потом возгласы одобрения.

Правитель больше не проронил ни слова до самого конца трапезы, завершившейся изысканными сластями.

Пришли музыканты с длинногрифыми пандурами и ситарами. Поклонившись Тарик-хану Хаттаку, расселись напротив него. К ним присоединилась женщина в тяжелых украшениях. Преклонив колени перед правителем и коснувшись лбом пола, она встала и запела. Под негромкие аккорды музыкантов ее нежный и звучный голос выводил какую-то протяжную и мечтательную мелодию.

Когда она умолкла, правитель Пушапура кивнул и встал. Приглашенные последовали его примеру. Хан пожелал всем звездной ночи и покинул зал.

Обменявшись несколькими словами с Зафрульдином, Себастьян простился с ним и в сопровождении Александра и Солиманова направился в свои покои.

Министр объявил, что завтра к самозваному царю Холькару будет отправлен гонец, чтобы предупредить его о прибытии гостей. Себастьян надеялся, что вестник обернется быстро. Атмосфера дворца казалась ему и впрямь гнетущей.