К психологии и патологии так называемых оккультных феноменов

Прогулка по кладбищу индуцирует видение со скелетами, встреча с тремя мальчиками пробуждает галлюцинацию о заживо погребенных детях, голоса которых пациентка слышит по ночам. Пациентка приходит на кладбище в сомнамбулическом состоянии, которое на этот раз из-за употребления алкоголя проявляется особенно интенсивно. Она совершает импульсивные действия, о которых ее подсознание, во всяком случае, получает известные впечатления. Нельзя недооценивать роль, которую сыграл при этом алкоголь; как известно, в подобных случаях он может вызвать не только ухудшение, но и усиление суггестивности, вызываемое им точно так же, как и любым другим наркотиком. Впечатления, полученные в сомнамбулическом состоянии, способны к самостоятельному разрастанию, они продолжают подсознательно формироваться и в конце концов попадают в сферу восприятия как галлюцинации. Тем самым наш случай оказывается тесно сопряжен с сомнамбулическими бредовыми состояниями, которые в последнее время стали объектами пристального изучения в Англии и во Франции.

Периоды отсутствия сознания, которые представляются первоначально бессодержательными, приобретают содержание благодаря случайной аутосуггестии. До известной степени оно продолжает автоматически формивитие его проникает в соседние области, т. е., например, к восприятию цветка присоединяется представление о руке, которая его срывает, или представление о запахе цветка, то мы теряем всякую возможность какого бы то ни было разграничения между автоматизмом бодрствования и автоматизмом сомнамбулического состояния. Единственными критериями различия становятся тогда понятия «более» или «менее». В одном случае мы говорим о галлюцинациях здоровых бодрствующих людей, а в другом — о «сомнамбулических бредовых видениях». Надежность истолкования припадков нашей пациентки как истерических возрастает в силу указания на возможную психогенность галлюцинаций. Она подкрепляется также жалобами пациентки (головная боль и «тендоваги-нит»), которые оказались доступны суггестивному лечению. Диагноз «истерия» недостаточно принимает во внимание только этиологический фактор, и можно было бы, в сущности, a priori ожидать, что в ходе болезни то и дело будут наблюдаться черты, которые могут быть истолкованы как проявления истощения, чему, в общем, так полно соответствует возможность излечить истощение покоем. Встает вопрос: не могут ли эти приступы — первоначально лакунообразные, а потом сомнамбулические — рассматриваться как состояния истощения, иначе говоря, как «неврастенический криз»? Мы, правда, знаем, что в области психопатической неполноценности возможны различного рода эпилептоидные состояния, принадлежность которых к эпилепсии или истерии по меньшей мере сомнительна. Вестфаль говорит буквально следующее: «Итак, опираясь на многообразные наблюдения, я утверждаю, что так называемые эпилептоидные припадки образуют один из наиболее общих и частых симптомов в той группе болезней, которые мы причисляем к душевным болезням и нейропатиям, и что ни для характера и формы заболевания, ни для его протекания или прогноза не является определяющим простое наличие одного или нескольких эпилептических или эпилептоидных припадков. При этом, как упоминалось, понятие эпилептоидности по отношению к приступу я употребляю в самом широком смысле»17 (Agoraphobie, p. 158.). Нет необходимости выдвигать на первый план эпи-лептоидные моменты нашего случая; против этого можно привести тот довод, что общий фон картины исключительно истерический. В противоположность этому необходимо указать на то, что не всякий сомнамбулизм ео ipso* (Уже тем самым (лат.).) является истерическим. При случае и типичная эпилепсия демонстрирует состояния, которые с рассматриваемой стороны образуют прямую параллель сомнамбулическим состояниям или которые — за исключением действительных судорожных припадков — отличаются от истерических'8(Pick, Vom Bewufitsein in Zustdnden sogenannter Bewufitlosigkeit, p. 202; далее: Pelman, Uber das Verhalten des Gedachtnisses bei den verschiedenen Formen des Irreseins, p. 78.).

Как показывает Диль'9 (Neurasthenische Krisen, p. 366: «Когда больные впервые описывают свои кризы, они, как правило, предлагают такую картину, которая наводит на мысль об эпилептическом расстройстве. Я довольно часто впадал в заблуждения такого рода».), на почве неврастенической неполноценности дело также может дойти до «кризов», которые, часто ставят диагноста в затруднительное положение. Определенное содержание представлений может даже стереотипно повторяться в отдельных кризах. Мёрхен20 ( fiber Dammerzustande, Fall 32, p. 75) также недавно опубликовал случай эпилептоидного неврастенического помраченного состояния.

Сообщению профессора Блейлера я обязан следующим случаем: образованный господин средних лет — эпилептических предвестников не наблюдалось — был истощен многолетней чрезмерной интеллектуальной работой. Без каких-либо иных продромальных симптомов (никакой депрессии или тому подобного) он, будучи на каникулах, предпринял попытку суицида: находясь в типичном помраченном состоянии, он неожиданно бросился в воду с облюбованного им места на берегу. Его тотчас же вытащили, воспоминание о происшедшем у него было самым поверхностным.

Принимая во внимание эти наблюдения, можно признать, что в приступах нашей пациентки доля неврастении весьма значительна. Головные боли и тендовагинит указывают на существование относительно легкой истерии, которая, однако, обычно протекает латентно и обнаруживает себя только под воздействием истощения. Генезис своеобразной картины этой болезни объясняет нам ее родственность эпилепсии, истерии и неврастении, которая была описана выше. Подведем итог: пациентка Элиза К. психопатически неполноценна, с тенденцией к истерическим аффектам. Под воздействием нервного истощения у нее появляются «эпилептоидные» припадки одержимости, объяснение которых нам пока неизвестно. Под влиянием непривычно большой дозы алкоголя приступы превращаются в отчетливые сомнамбулизмы с галлюцинациями, которые фантастическим образом соединяются со случайными внешними восприятиями. При излечении нервного истощения истеро-формные явления также отступают.

В области психопатической неполноценности с истерической окраской мы встречаем многочисленные явления, которые, подобно вышеприведенному случаю, несут в себе симптомы определенных картин различных болезней, но не могут быть с уверенностью отнесены ни к одной из них. Частично эти состояния даже формируют самостоятельную картину болезни; таковы, например, патологическая ложь, патологический бред и т. д. Однако многие из этих состояний еще ждут внимательной научной проработки и пока пребывают в области более или менее далеких от науки анекдотов. Носитель этих состояний — или человек с хроническими галлюцинациями, или тот осененный вдохновением, кто привлекает к себе внимание окружающих то как поэт или художник, то как святой, пророк или основатель секты.

Генезис своеобразного состояния духа этих людей по большей части скрыт абсолютным мраком, ибо лишь изредка удается подвергнуть точному наблюдению одну из таких примечательных фигур. Принимая во внимание, что довольно часто это личности большого исторического значения, следует признать, что обладание научным материалом, на базе которого мы могли бы более детально рассмотреть развитие их особенностей, представляется весьма желательным. За исключением произведений пневматологического направления начала XIX века — сегодня, впрочем, уже почти утративших свою ценность,— научная литература на немецком языке очень бедна соответствующими наблюдениями, и даже кажется, что существует прямое нежелание разрабатывать данную область. Тем фактическим материалом, который имеется в этой сфере, мы обязаны исключительно работам англо- и франкоязычных исследователей. Обогащение нашей литературы представляется желательным по меньшей мере с одной точки зрения. Эти размышления побудили меня опубликовать наблюдения, которые, возможно, будут способствовать расширению наших знаний об отношении истерических помрачений сознания к проблемам истории и к психологии нормальных людей.

1. Случай сомнамбулизма у женщины с отягощенной наследственностью (спиритического медиума)

Изложенный ниже случай я наблюдал в 1899 и 1900 годах. Я не был врачом пациентки С. В., так что не имел возможности провести телесное обследование истерических стигматов. Относительно сеансов я вел подробный дневник, заполняя его регулярно и тщательно. Последующее сообщение есть сжатое изложение этих заметок. В интересах С. В. и ее семьи изменены некоторые малозначительные даты и опущены различные детали при изложении ее романов, большую часть которых составляли весьма интимные моменты.

Пациентка С. В., 15 с половиной лет, протестантка. Дед по отцовской линии — духовное лицо; был очень умен; часто имел галлюцинации в бодрствующем состоянии. По преимуществу это были видения, но часто и целые драматические сцены с диалогами и т. д. Брат деда — имбецильный, взбалмошный — тоже духовидец. Сестра деда отличалась редким, своеобразным характером. Бабушка по отцовской линии на 20 году жизни после болезни, сопровождавшейся лихорадкой (тиф?), имела приступ мнимой смерти, в котором она находилась три дня и от которого постепенно пришла в себя лишь после того, как ей прижгли темя горячим железом. Позднее глубокие душевные переживания сопровождались у нее приступами физической слабости, почти регулярно приводившими к кратковременному сомнамбулическому состоянию, в котором она пророчествовала. Отец — своеобразная и оригинальная личность с причудливыми идеями. То же самое два ее брата. У всех троих бывали галлюцинации в бодрствующем состоянии (второе зрение, предчувствия и т. д.). Третий брат с эксцентричным, взбалмошным характером, односторонне одаренный. Мать от рождения психопатически неполноценна, часто на грани психотического состояния. Одна из сестер истеричка, с видениями, а другая страдает от «нервных сердечных приступов».

С. В. очень хрупкого телосложения, обнаруживает слегка рахитичное строение черепа без выраженной гидроцефалии, цвет лица несколько бледный, темные глаза со своеобразным колючим блеском. Не перенесла ни одного серьезного заболевания. В школе училась средне, заметного интереса ни к чему не проявляла, бывала рассеянна. В общем, в ее . поведении преобладала застенчивость, которая, однако, могла внезапно уступить место самой необузданной, самой экзальтированной радости. Интеллект развит средне, ярких дарований не имеет. Она очень немузыкальна, не любит книг, предпочитает рукоделие или мечтательную праздность. Уже в школе она, как бы уносясь мыслями прочь, часто делала странные ошибки при чтении вслух, например вместо слова «Ziege» читала «Gais», вместо «Тгерре» — «Stege»* (Речь идет о замене слова близким синонимом или диалектным вариантом: Ziege — «коза», Geis — «коза» в южнонемецком диалекте, Тгерре — «лестница», Stege — «трап, сходни, мостки».); подобное случалось столь часто, что братья и сестры даже высмеивали ее за это. Каких бы то ни было иных отклонений от нормы у С. В. не наблюдалось; тем более никогда не обнаруживалось тяжелых истерических явлений. Семейство ее, состоящее из ремесленников и торговцев, имеет весьма ограниченный круг интересов. Книг мистического содержания в семье не терпели. Воспитание в семье оставляло желать лучшего. Братьев и сестер было много, и воспитывали их всех вместе, однако в обращении матери с детьми сказывались непоследовательность, необразованность, а часто и прямая грубость, и дети сильно страдали от этого. Отец был очень занят своей торговлей и не мог уделять детям много внимания; он умер задолго до того, как С. В. подросла. Нет ничего удивительного в том, что в этих малоутешительных обстоятельствах она чувствовала себя стесненной и несчастной. Нередко она боялась идти домой и в любом другом месте находилась с большим удовольствием, чем дома. Поэтому она много времени проводила с подружками в своих детских играх и, таким образом, взрослея, слабо развивалась в культурном отношении. Соответственно уровень ее образования остался относительно низким, а круг интересов весьма ограниченным. Заметно ограничен также и объем ее литературных познаний. Она знает песни Шиллера и Гёте, обычно заучиваемые наизусть в школе, а также стихи некоторых других поэтов, кроме того, целиком или частично помнит некоторые песнопения и отрывки из псалмов. Что касается прозы, верхняя граница может быть обозначена романами Хаймбурга или теми художественными произведениями, которые печатаются в газетах. Книг более серьезного содержания она не читала вплоть до периода развившегося сомнамбулизма.

Дома и от подружек она слышала рассказы о столоверчении, и ее это заинтересовало. Однажды она пожелала, чтобы ей позволили принять участие в подобном эксперименте. Ее желание вскоре осуществилось. В июле 1899 года в порядке шутки С. В. несколько раз приняла участие в столоверчении в кругу своих подруг, а также братьев и сестер. При этом было сделано открытие, что она превосходный «медиум». Некоторые из ее сообщений носили весьма серьезный характер и были восприняты со всеобщим удивлением. Особенно поражал их пасторальный тон. Дух выдавал себя за дедушку медиума. Поскольку я был знаком с их семьей, мне удалось участвовать в соответствующих экспериментах. В начале августа 1899 года в моем присутствии имели место первые приступы сомнамбулизма. Протекали они по преимуществу следующим образом: С. В. медленно, сильно бледнея, опускалась на пол или на стул, закрывала глаза, впадала в каталепсию, делала несколько глубоких вдохов, после чего начинала говорить. На этой стадии она, как правило, бывала совершенно расслабленной, рефлексы век сохранялись, равно как и тактильная чувствительность. Она была восприимчива к неожиданным прикосновениям и пугалась их, особенно в начальной стадии.

продолжительностью до двух минут с частотой до 100 вдохов в минуту. Первоначально приступы возникали спонтанно, позднее С. В. научилась их провоцировать, при этом она усаживалась в темный угол и прятала лицо в ладонях. Однако этот эксперимент частенько ей не удавался, у нее бывали так называемые «хорошие» и «плохие» дни.

Вопрос относительно амнезии после приступов является, к сожалению, весьма неясным. Во всяком случае, совершенно определенно, что после каждого приступа она точно ориентировалась в том, что пережила «в восхищении». И напротив, нет определенности в том, как она запоминала разговоры, которым служила в качестве медиума, и те изменения, которые происходили в ее окружении во время приступа. Часто возникала видимость того, что некоторое общее воспоминание об этом у нее уже было. Потому что непосредственно после пробуждения она часто говорила: «Кто здесь был? Не было ли здесь X или Y? Что он сказал?» Она обнаруживала также некоторую поверхностную ориентацию относительно содержания разговоров. Далее, она часто упоминала, что духи перед пробуждением сообщили ей, о чем шла речь. Однако зачастую это сообщение не соответствовало действительности. Когда же по ее требованию присутствовавшие сообщали содержание того, что она говорила в трансе, С. В порой часами находилась в дурном настроении, особенно если имела место неделикатность по части чужих тайн. В таких случаях она могла чуть ли не браниться и часто заверяла, что в следующий раз попросит своих проводников, чтобы подобных духов держали от нее подальше. Ее негодование не было притворным, ибо в бодрствующем состоянии она едва могла справиться со своими аффектами, так что любое огорчение тут же обозначалось на ее лице. Относительно внешних событий во время приступа каждый раз казалось, что она совсем либо почти совсем не ориентируется в них. Она редко замечала, когда кто-то покидал комнату или входил. Так, однажды она запретила мне входить в комнату, так как ожидала сообщения, которое хотела бы утаить от меня. Я тем не менее вошел, сел вместе с другими тремя присутствовавшими и все прослушал. Глаза у С. В. были открыты, и она говорила, прямо обращаясь к присутствующим, но меня не замечала. Увидела она меня только тогда, когда я начал говорить, и следствием этого был взрыв искреннего возмущения. Что касалось слов других участников, слов, относившихся либо прямо к ней, либо к тому, что было сказано ею в трансе, то их она помнила несколько лучше, однако тоже, по-видимому, лишь в общих чертах. Я никогда не мог обнаружить в этом определенного отношения раппорта.

Наряду с этими «большими» приступами, которые всегда протекали с известной закономерностью, С. В. обнаруживала и большое число других автоматизмов. Предвидения, предчувствия, непредсказуемые состояния и внезапно меняющиеся настроения бывали у нее постоянно. Состояния обычного сна я не наблюдал ни разу. Напротив, мне сразу бросилось в глаза, что С. В. посреди оживленнейшего разговора вдруг начинала говорить совершенно бессмысленно и спутанно, со своеобразной монотонностью, и при этом мечтательно смотрела перед собой полуприкрытыми глазами. Эти «отключения» длились обычно лишь несколько минут. Потом она внезапно спохватывалась: «Да, так что высказали?» Вначале она не хотела давать каких-либо разъяснений по поводу этих «отключений», отвечая уклончиво: ей-де стало немного не по себе, у нее головокружение и головная боль и т. д. Однако позднее она сказала просто: «Да они-то снова здесь» — имелись в виду ее духи. Подверженность такого рода «отключениям» была очень неприятна, и она часто оборонялась против них: «Я не хочу, я не могу теперь, они должны прийти в другое время, они думают, что я существую только ради них». «Отключения» преследовали ее также на улице или в магазине, вообще в любой ситуации. Если это состояние настигало ее на улице, она прислонялась к какому-нибудь дому и пережидала, пока приступ не проходил. Во время этих «отключений», интенсивность которых всегда была очень различной, у нее регулярно бывали видения, кроме того, она очень часто «путешествовала» — и это особенно относится к тем приступам, когда она сильно бледнела; это значило, по ее словам, что она покидала свое тело и перемещалась в отдаленные места, куда переносили ее духи. Дальние путешествия в экстазе требовали от нее особого напряжения. После этого она часами бывала совершенно изнуренной и жаловалась иногда, что духи снова вытянули из нее все силы, что подобные перенапряжения — это слишком тягостно для нее, что духи должны поискать себе другого медиума и т. п. Однажды после подобного экстаза наступила получасовая истерическая слепота. Она шла покачиваясь, ощупью, ее нужно было вести, она не видела светильника, стоявшего на столе. Зрачки реагировали.

туманный образ. Видение пропало только тогда, когда она включила свет. Такие же и подобные этому видения повторялись дюжинами. Видения двух других родственников были аналогичного характера, но меньшей интенсивности.