Карло росселли

ГЛАВА V ПРЕОДОЛЕНИЕ МАРКСИЗМА¹

Название главы не должно вводить в заблужде­ние. Когда мы говорим, что Маркс преодолен, мы не имеем в виду, что ничего живого и насущного от его мыслей не осталось. Напротив, никому в голову не придет абсурдная мысль целиком отказаться от Маркса, с тем, чтобы вернуться к утопизму, или к солидаристическим течениям, или к историографиче­ским теориям, справедливо забытыми за их форма­лизм. Вековой опыт пролетарского движения нельзя отбросить. Сын обретает независимость, но не может отринуть своего отца. Современные социалисты являются сыновьями Маркса, даже если они отказываются сегодня принять наследство, не огово­рив предварительно себе право не выплачивать боль­шинства его долгов.

Добавлю также, что сегодня нельзя представить себе современного человека, который, остро чувствуя животрепещущие проблемы своего времени, не был бы в какой-то мере марксистом, который бы не усвоил, не вобрал в себя всю совокупность тех истин, что во времена Маркса вполне справедливо казались революционными, а сегодня представляются почти ба­нальными — настолько современная наука и мысль пропитаны ими. Сюда относятся: признание первосте­пенного значения экономических сил, включающих в себя производительные силы и их организацию; тесные связи, существующие между системой производства

98

и социальными отношениями, что обуславливает их историческую относительность; органическое развитие способа производства и невозможность перескочить основные фазы экономического развития; возрастающее преобладание машинного производства и индустриа­лизации; реальное существование классовой борьбы и ее значение в прошлом; выдвижение пролетариата вследствие развития капитализма и главенствующая роль противоречий между капиталистами и пролетари­ями; частое изменение идеологий в зависимости от интересов какого-либо класса и сословия и т. д.

99

жений, несущих на себе явственный отпечаток мыс­лей Маркса. В том то и дело, что эти истины, именно вследствие того, что они истины, уже не могут счи­таться монополией социализма и еще менее могут определять социалистическое движение и направлять его. Они суть истины и как таковые не являются ни буржуазными, ни пролетарскими.

100

То, что это свойственно человеку, понятно; то, что, в конечном счете, в человеке его гения такая огромная исключительная гордыня была даже полез­на, допустима; но то, что за чистую монету прини­маются все его фантазии, капризы, злонамеренные уловки и притворное непонимание хитрого полеми­ка — это поразительно. К счастью, в Европе быстро обозначилась реакция, и любовь к Марксу переста­ла быть слепой любовью и медленно, необратимо отходит от него. Но в Италии почитание его, по крайней мере еще несколько лет назад, шло наряду с почитанием Помпейской Мадонны и святого Януа­рия; недоставало лишь заявить, что сосуду с марк­систским содержанием суждено вечное кипение, тогда как в нем осталось мало чему кипеть... Я знавал много молодых людей, которые, не зная азбуки политической экономии, блуждали в путани­це теорий стоимости, или изучению современной действительности предпочитали остроумное толко­вание бесконечных и противоречивых выдержек из марксистского учения, или же все свое рвение обра­щали не на изучение его сущности, а на изучении его стиля, состоящего из захватывающих противоре­чий и резких суждений... Но это, будем надеяться, уже осталось в прошлом.

101

Вывод: Маркс — социалист — это Маркс, кото­рого опровергла теория и последовательно отбрасы­вает практика; он принадлежит к безусловно основ­ной, но уже пройденной фазе истории социалис­тического движения. (Его мысль представляет собой один из пластов — быть может наиболее ценный — интеллектуальных недр социализма, и всегда найдут­ся такие, что будут опираться на его положения, но она уже не может претендовать на исключительное и монопольное место, как её к этому вынуждают вплоть до наших дней. Она позволила сделать социалисти­ческому движению первый гигантский шаг, выведя его на главную политическую магистраль, предоста­вив ему исходную позицию, указав ему основное сырье, оружие и тактику. Маркс более, чем какой-либо другой агитатор способствовал распростране­нию главного триединства тактики социалистических партий: классовая борьба, самораскрепощение про­летариата, завоевание политической власти. Но сам он остался навсегда на исходных позициях: обра­щаться сегодня к нему означает двигаться по замкну­тому кругу, остановив исторический процесс на прой­денной стадии. Марксизм был элементарной педагогикой пролетариата, учением, соответст­вующим его трудному детству, когда единственной и необходимой задачей было пробуждение огрубевших и беспризорных масс. Безусловно, он удивительней­шим образом отвечал этим простейшим требованиям. Гедонизм, материализм, пронизывающий его, точ­нейшим образом отражали материальное и умствен­ное состояние масс. Никакой попытки взломать узкие рамки жалкой среды, в которую была втиснута жизнь масс, никакого усилия раздвинуть постепенно их духовный горизонт, но напротив, полное приятие существующей формы пролетарского мышления, тео­ретизация и абсолютизация интересов и душевного состояния пролетариата. Две ипостаси девственной и бунтующей души толпы — скрытая религиозность и материальные запросы — находят свое

полное признание в этом учении. С одной стороны — мифическое, пророческое, со сверканием молний ви­дение счастливого и богатого общества, без борьбы и без истории. С другой — установка на грубый ре­ализм, безжалостная отрицательная критика мира, изначально отмеченного печатью рока. Все элементы, содействующие усилению чувства гнета, отсюда и мятежного чувства. Мы знаем, что в рассуждениях Маркса и Энгельса возмущение пролетариата при­обретало высочайшую и символическую ценность, они еще в свои молодые годы говорили о пролетариа­те как о наследнике немецкой классической филосо­фии, то есть говорили о пролетариате, который в своем движении раскрепощения постепенно осущест­влял бы идею свободы. Но это их рассуждение было понятно лишь малому числу посвященных, но никог­да не было понятно массам.

Высмеивая все этические категории, пренебрегая проблемами сознания, откладывая проблемы образо­вания на послереволюционное время (то есть пробле­мы изменения среды), отрицая даже принцип свобо­ды, марксизм пресекал любой идеалистический по­рыв масс, любое усилие к внутреннему усовершен­ствованию, любую способность воспринять на более высоком уровне обещанный рай.

Те, кто упорно отрицают глубоко материалисти­ческий, гедонистический характер марксизма и пускаются во всевозможные толкования с целью дока­зать нам, что в марксистском гуманизме есть место для этических понятий, должны знать, что по край­ней мере в области пропаганды положения марксиз­ма неуклонно ухудшаются: неизбежная двусмыслен­ность между пропагандистом и пропагандируемыми приводит к тому, что эти последние, несмотря на все оговорки и увещевания, ценят в теоретическом марк­систском ядре прежде всего самые тривиальные, од­носторонние и ошибочные аспекты, которые легче всего увязываются с низким уровнем восприятия, то есть те знаменитые «шлаки» (экономический детер-

103

минизм, теория упадка, теория прибавочной стоимо­сти), которые ревизионисты тщательно пытаются вы­вести. Достаточно поприсутствовать на лекции, пропагандирующей марксизм, чтобы понять, какая участь ожидает, скажем, того несчастного, который намерился бы вынести представление о столь замыс­ловатой и сложной проблеме, как теория обратного праксиса. Я там присутствовал и просветился. В настоящее время ясно, что тот марксизм, который нас по-настоящему интересует, это не тот более или менее чистый марксизм элиты посвященных, а фальшивый, для людей заурядных. В конечном счете имеет значе­ние то, какая часть истин, побуждений, реальности может, при использовании какого-либо учения, быть принято массой. Марксизм это не учение типа плато­новского созерцания. Это учение пролетарского дви­жения. И как таковое, оно должно иметь дело с психологией, нуждами и несовершенством пролета­риата. В конце концов, какое для меня имеет значе­ние, что четырнадцать комментариев к Авербаху или «Критика философии права Гегеля» являются антите­зой с чисто материалистической и фаталистической позиции и открывают философу горизонты для самых пространных рассуждений? Какое это имеет значе­ние? Массы читают и понимают «Манифест», а не комментарии. А «Манифест» говорит сам за себя безо всяких комментариев. Если все же кто-либо попытал­ся бы представить «Манифест» через комментарий к нему, то он проделал бы бесполезный труд. Маркс, очищенный от теории упадка, детерминизма, проро­честв, перестает быть средством пропаганды и пре­вращается в предмет изучения. «Манифест» прель­щает массы в сто раз сильнее всех пояснительных изощренных книг марксистов-ревизионистов, в кото­рых, вследствие диалектики предметов, обратного праксиса, антропологического натурализма — поня­тий смутных, не поддающихся пропаганде, расплыв­чатых, неопределенных — прекрасная сказка, что была совсем близко, тает, как августовский снег...

В общем, в наше время марксизм уже нельзя назвать благотворной силой. Когда-то он был един­ственным эффективным средством, чтобы вырвать бедняков из их пассивности и направить их в орга­ничное и цивилизованное русло освободительного движения. Но сегодня его влияние сбивает с пути и дурно воспитывает. Сбивает с пути — поскольку пристегивает фантазии и умы к уже пройденной реаль­ности; дурно воспитывает — поскольку взывает к вульгарным представлениям о жизни, к побуждениям низкого порядка — присущим массам, к которым еще не пробился ни один духовный проблеск — то есть к абсолютной противоположности тому, что предпола­гает социалистическое общество.

Вызвав к жизни демона утилитаризма, это учение уже не может изгнать его: чем больше оно использует его, тем в большую зависимость от него попадает. Демон развращает пролетариев, сводит на нет освобо­дительные порывы, обуржуазивает — в худшем смысле этого слова — движение, последовательно заключая его в рамки противоположного мировоззрения.

Анри Де Ман, в своей знаменитой книге «По ту сторону марксизма» ("Au-delà du marxisme") дает непревзойденную по силе производимого впечатле­ния картину этого возмездия.

По правде говоря, можно было бы применить к марксистской идеологии его же принцип обратного праксиса. Ведь и эта идеология, когда-то дававшая толчок к движению, превратилась в препятствие и тормоз.

Марксистская философия, заявляет Де Ман, это ни что иное, как результат социального положения пролетариата, показатель его отсталости и подчинен­ности духу капитализма. Марксистская этика (на самом деле не существующая, так как понятие этика существует самостоятельно, без прилагательных: эти­ка Сократа, Христа, Канта), ни что иное, как либе­ральная (утилитарная) этика, основывающаяся на человеке экономическом (homo oeconomicus).

105

Религия, рядящаяся в цинизм и пролетарский материализм, это ни что иное, как капитализм с противоположным знаком. Марксисты никогда не понимали, что усиление экономического фактора, к чему неизбежно ведет их доктрина, если вначале и отвечала своему назначению, сегодня мешает по­строению новой цивилизации и ведет движение к разложению. Во многих случаях социалистическая рабочая элита, под влиянием марксистского материа­лизма, вместо того, чтобы стать провозвестницей но­вой цивилизации, новых культурных ценностей, ри­скует превратиться в новую потенциальную буржуа­зию, сильно отстающую по своим интеллектуальным вкусам от огромной части буржуазного войска.

Какой же вывод из этого можно сделать? Он прост. Социализм должен, под страхом паралича, изменить свою национальную, материальную, детер­министическую, экономическую платформу. Он дол­жен вернуться к своим истокам, вновь обратиться к самой сущности масс и вновь испить живительной влаги их движения. Будет ли это воссоединение по­степенным или революционным, но оно должно про­исходить на этической, добровольной основе. До сих пор социализм говорил почти исключительно об ин­тересах, правах, материальном благосостоянии.

106

Теперь он должен чаще говорит об идеалах, обязан­ностях, самопожертвовании. Он слишком обожест­влял пролетариат, делая из него представителя всех самых высоких добродетелей, слишком упрощенно списывал все его недостатки и беды на вредоносную организацию общества. Человек в «естественном со­стоянии» у Руссо превратился в XIX веке в «народ» у Мадзини и в «пролетариат» у Маркса. «Пролетари­ат» был поднят до положения философской катего­рии; История превратилась в эпическую поэму, где ее герой-пролетарий сражается с чудовищем-буржуа­зией, пролетарии представлены от природы добрыми и справедливыми, испорченными лишь средой и со­циальной несправедливостью. Увлечение абстракт­ными суждениями привело к потере контактов с конкретным человечеством, с живыми пролетариями. При анализе организации общества — вне всякого сомнения ответственного за многое — было забыто, что несовершенство, ограниченность, слабость проле­тария прежде всего и независимо от любого социаль­ного положения или классового разделения ведет начало из его качественного определения как челове­ка. Человек человеку волк имеет корни более глубо­кие, чем полагает наивная марксистская психология, пренебрегающая всеми проблемами совести и нрав­ственного воспитания. Иллюзией было бы верить, что положение можно исправить только через внешний план, через реформы, направленные исключительно на изменение среды. Марксизм, превратив формулы детерминизма — определяющих человека как про­дукт среды — в основе всей своей пропаганды, в конечном счете стал видеть лишь проблему средств и материальных преобразований, а потому слишком часто путать средства с целями, тем самым компроме­тируя или затуманивая то, что является подлинной конечной целью социализма. За последние пятьдесят лет весь социализм, похоже, растворился в социализирующей догме. Сколько социализации, столько социалистического духа. Не допускалось

даже предположения, что можно быть предметом социализации, не претерпевая обязательно при этом психологические нравственные изменения. Однако не осталось ни одного социалиста, даже коммуниста, который бы всерьез верил в полную отмену частной собственности при производственной системе. Но тем не менее продолжают повторять магическое заклина­ние, как если бы оно содержало в себе скрытый высший идеал.

То, что сказано о конечной цели, относится и к средствам. Как социализм растворился в социализа­ции, так и социалистическое движение слишком лег­ко растворяется в принципе классовой борьбы, в котором, по мнению некоторых, материализуется весь процесс раскрепощения пролетариата. Здесь тоже тактический принцип, имеющий безусловную педагогическую и практическую ценность, подменяет собой сущность движения, которое содержит в себе нечто более глубокое и положительное, чем созна­тельную оппозицию, борьбу.

Самое крупное в истории массовое движение было заключено в ограниченное пространство корот­кого исторического опыта с увековечиванием прехо­дящих данных и мотивов и незамеченным остался тот факт, что огромная народная река в своем движении к устью вбирающая новые течения, уже перестала вмещаться в узкие границы прежнего русла.

Одним словом, необходимо самоутверждение на новых свободных началах, высоких и очищенных от примесей социалистического идеализма, независи­мых от любых течений и методических предрассуд­ков. Социализм — это не социализация, не пролета­риат у власти и даже не материальное равноправие. Социализм, по своей сути — это прогрессивное осу­ществление идеи свободы и справедливости между людьми, идеи врожденной, которая, в большей или меньшей степени погребенная под вековыми наслое­ниями, находится в глубине каждого человеческого существа; это усилие обеспечить всем людям равную

108

Но — могут сказать — все это не социализм. Социализм хочет уничтожения классов и экономиче­ского равноправия. Здесь же, напротив, преодолевая марксизм, соскальзываешь в неопределенность, на свет появляются фантазерские положения, и только одна вещь обретает устойчивость — сама направлен­ность. Для нас не представляет никакого труда при­знать, что вышеизложенное уже не допускает просто­душной веры в такие вещи, как, например, стабиль­ные республики или Город Солнца. Приверженец такой категоричной конечной цели должен выйти из социализма. Но тогда добровольно отлучит себя лишь один невезучий неконформист или же это при­дется сделать всему социализму? Потому, что вопрос стоит именно так. Если вместо того, чтобы предавать­ся абстрактному определению социализма, мы мето­дом индукции попробуем рассмотреть опыт одного века, к какому определению мы придем? Если вместо социализма мы проанализируем деятельность кон­кретных социалистических партий конкретных орга­низаций, требования и эффективные стимулы масс, образ мышления политических и профсоюзных руко­водителей, можем ли мы быть уверены, что сможем восстановить классическое определение социализ­ма? По моему мнению, в самом вопросе заключается ответ. Утопическое упрощенчество партий пропор­ционально уровню образования масс. Активность масс соответствовала крайне элементарной пропа­ганде. Но в настоящее время большая часть масс, по крайней мере в Германии, во Франции и в Англии,

109

уже в состоянии понять менее примитивную концеп­цию политической борьбы.

И для социалистов тоже конечной и единствен­ной целью является человек, конкретный индиви­дуум, первичная фундаментальная ячейка, иначе го­воря, общество, но только когда этим именем обозна­чается совокупность индивидуальностей, состоящая из большого количества людей. Потому, что общество как организация представляет собой средство для определенной цели, орудие на службе людей, а не метафизическую величину, будь то Родина или Ком­мунизм. Не существует таких целей общества, кото­рые одновременно не были бы целями отдельного индивидуума как нравственной личности; более того, эти цели безжизненны, если основательно не прочув­ствованы в глубине сознания. Справедливость, мо­раль, право, свобода не смогут реализоваться, если в той же степени они не реализуются в отдельной личности. Справедливым можно считать не то госу­дарство, чьи законы руководствуются каким-то аб­страктным критерием справедливости, но то, в кото­ром его члены в своей конкретной деятельности руководствуются правилами справедливости. Сво­бодное государство требует прежде всего и главным образом свободных людей. Это социалистическое го­сударство с социалистически мыслящими людьми. Я без колебаний заявляю, что в конечном счете социали­стическая революция может считаться таковой только в том случае, если изменение социальной организа-

110

ции сопровождается нравственной революцией, то есть постоянно возобновляющимся завоеванием каче­ственно лучшего человечества, более доброго, более справедливого, более духовного.