Глава 14 Какой вид помощи действительно помогает?

Глава 14 Какой вид помощи действительно помогает?

Во время передачи Калачакры, в ту самую ночь, когда Трейе приснился сон про имя Трейя, мне приснилось, что Калу Ринпоче дает мне магическую книгу, в которой содержатся все тайны Вселенной. Вскоре после Калачакры мы с Трейей приняли участие в десятидневном ретрите Передачи мудрости, который давал Калу недалеко от Лос-Анджелеса.

Я уже говорил, что не считаю буддизм наилучшим или единственно возможным духовным путем. И уж точно я бы не назвал буддистом себя: слишком сильны мои связи, среди всего прочего, с ведическим индуизмом и христианской мистикой. Но если ты занимаешься практикой, тебе приходится выбрать один, конкретный духовный путь, и таким путем стал для меня буддизм. В конце концов, я согласен с шуткой Честертона: «Все религии одинаковы, особенно буддизм».

Я полагаю, что преимущество буддизма — в его завершенности. Он располагает специальными практиками для всех высших уровней сознания — психического, тонкого, каузального и абсолютного. Он располагает системой практик, которые шаг за шагом проводят вас по всем этим ступеням, так что единственное ограничение — это лишь ваши способности к развитию и трансценденции.

Ретрит передачи Мудрости был введением в эти практики со всеми их этапами. Для Трейи этот ретрит имел особенное значение, потому что после него произошли серьезные изменения в медитации, которую она практиковала.

В тибетском буддизме общий духовный путь подразделяется на три обширные стадии (на каждой из которых есть несколько подстадий): Хинаяна, Махаяна и Ваджраяна.

Хинаяна — это фундаментальная практика, и в качестве основы, базы, она встречается во всех школах буддизма. На этой стадии основная практика — випассана, внутренняя медитация, — та самая, которой Трейя занималась почти десять лет. Практикуя випассану, человек просто садится в удобную позу (лотоса или полулотоса, если это возможно; если же нет, то скрестив ноги) и уделяет «чистое внимание» всему, что происходит вовне или внутри него, ничего не оценивая, не осуждая, не избегая, не желая и ни во что не вовлекаясь. Человек просто безучастно свидетельствует происходящее, а потом расстается с ним. Цель этой практики — понять, что индивидуальное эго — не реальная и субстанциональная сущность, а просто череда мимолетных и преходящих ощущений, как и все остальное. Когда человек видит, насколько эго «пусто», он перестает идентифицировать себя с ним, отстаивать его или беспокоиться о нем, а это, в свою очередь, избавляет его от хронических страданий и беспокойства, проистекающих из того, что он отстаивает то, чего не существует. Как гласит Вей By Вей^[100]:

Почему ты несчастлив?

Потому что 99,9 % того, что ты думаешь,

И того, что ты делаешь,

Ты думаешь и делаешь для своего «я»,

А такового не существует.

Первые несколько дней ретрита Передачи мудрости были посвящены этой базовой практике. Все, кто там был, разумеется, уже интенсивно занимались ею, но Калу Ринпоче давал свои, дополнительные рекомендации.

При всей глубине этой практики ее нельзя считать совершенной, потому что в самом свидетельствующем сознании еще остается некоторый дуализм. Есть несколько способов объяснить это явление; самый простой из них тйкой: уровень Хинаяны направлен на просветление медитирующего и игнорирует просветление других. Разве это не служит признаком остатков эго? Мы приобретаем что-то для себя и игнорируем остальных.

Там, где Хинаяна делает упор на индивидуальное просветление, учение Махаяны идет вперед и делает акцент на просветлении всех живых существ. Таким образом, Махая на — это прежде всего путь сострадания. Причем не просто в теоретическом смысле: существуют практики, развивающие сострадание в душе и сердце.

Среди практик Махаяны основной считается практика, известная под названием «тонглен», что означает «вбирать и посылать». После того как человек приобрел прочную базу в випассане, он переходит к практике тонглен. Эта настолько мощная практика и она так сильно меняет человека, что до недавнего времени в Тибете ее хранили в строгой тайне. Именно этой практике Трейя отдалась всем сердцем. Суть ее в следующем.

Во время медитации надо представлять себе, визуализировать кого-то, кого вы знаете и любите, кто прошел через серьезные страдания — болезнь, утрату, депрессию, боль, беспокойство, страх. Когда вы делаете вдох, надо представлять себе, что страдания этого человека — в виде темных, черных, похожих на дым или смолу, плотных и тяжелых облаков — входят в вас через ноздри и проходят в сердце. Надо задержать эти страдания у себя в сердце. Потом, делая выдох, вы собираете всю свою свободу, мир, здоровье, доброту и добродетельность и посылаете ее этому человеку в виде целебного, освобождающего света. Вы представляете себе, как он вбирает все это и чувствует себя совершенно освободившимся, осознающим и счастливым. Так делается несколько вдохов и выдохов. Потом вы представляете себе город, в котором живет этот человек, и на вдохе вбираете в себя все страдания из этого города и взамен посылаете здоровье и счастье каждому живущему там человеку. Потом вы делаете то же самое для всего региона, для всей страны, для всей планеты и всей Вселенной. Вбираете в себя страдания всех живых существ и взамен посылаете им здоровье, счастье и добродетельность.

Когда людям в первый раз объясняют эту практику, реакция обычно бывает сильной, импульсивной и резко отрицательной. Со мной было именно так. Вобрать в себя черную смолу? Вы что, издеваетесь? А если я заболею по-настоящему? Это вредно и опасно. Когда Калу Ринпоче в первый раз давал инструкции по тонглен (где-то в середине ретрита), какая-то женщина поднялась примерно перед сотней человек и произнесла то, о чем подумали буквально все:

— А что, если я буду делать это для человека, который по-настоящему болен и его болезнь перейдет ко мне?

Калу Ринпоче ответил не задумываясь:

— Тогда вы должны сказать себе: «О, отлично! Это работает!»

В этом вся суть. Нас, «эгоистичных буддистов», ловят на том, что из нас выпирает наше эго. Мы готовы медитировать, чтобы получить просветление для самих себя, чтобы уменьшить собственные страдания, но вбирать в себя страдания других, пусть даже в воображении? Да ни за что!

Практика тонглен предназначена именно для того, чтобы пресечь наше эгоистическое стремление заботиться только о себе, развивать и защищать только себя. Она подменяет мое «я» на «я» другого и тем самым размывает субъектно-объектный дуализм. Она требует, чтобы мы отказались от противопоставления себя другим вплоть до той черты, которой мы так боимся: причинить боль самим себе. И это не просто разговоры о сочувствии чужим страданиям, но ваше реальное волеизъявление вобрать эти страдания в свое сердце и взамен дать страдающим облегчение. Это подлинное сочувствие, это путь Махаяны. В каком-то смысле это буддистский аналог того, что делал Христос: по своей воле принять на себя грехи всего мира и через это преобразить и мир, и самого себя.

Суть здесь довольно простая: для подлинной Самости, единственной Самости, «я» и «другой» взаимно заменяемы. Поскольку они суть одно и то же, для единого «Я» между ними нет разницы. Соответственно если мы неспособны заменить «себя» на «другого», то оказываемся отлученными от осознания единого «Я». Нежелание принять на себя чужие страдания запирает нас в плену страданий собственных без шанса на освобождение: мы замкнуты в своем «я» — и все. Как сказано у Уильяма Блейка: «Да не настанет Судный день и не застигнет меня неуничтоженным, да не буду я схвачен и предан в руки своего эгоизма».

Удивительные вещи происходят с теми, кто практикует тонглен в течение долгого времени. Во-первых, никто не заболевает. Мне неизвестно ни одного достоверного случая, когда кто-нибудь заболел из-за того, что занимался тонглен, хотя многие используют этот страх, чтобы оправдать свое нежелание практиковать. Происходит другое: вы больше не отшатываетесь в ужасе перед болью, своей или чужой. Вы больше не убегаете от боли, а, наоборот, понимаете, что можете трансформировать ее одним лишь желанием — сначала вобрать ее в себя, а затем снять. Перемены начинают происходить именно с вами, — от одной лишь готовности отказаться от защиты своего эго. Напряженные отношения между «я» и «другим» ослабляются, и вы понимаете, что существует единое «Я», страдающее от всякой боли и наслаждающееся любым успехом. Имеет ли смысл завидовать, если любого успеха добивается лишь одно «Я»? Поэтому «позитивная» сторона тонглен описывается фразой «я радуюсь чужим успехам». Для недуального сознания «чужие» — то же самое, что и «мои». Так развивается «сознание великого равенства», которое выбивает почву из-под высокомерия и гордыни, с одной стороны, и страха и зависти — с другой.

Когда заложен фундамент пути сострадания Махаяны, когда, хотя бы в какой-то мере, осознана взаимозаменяемость «себя» и «другого», тогда наступает время Ваджраяны. Ваджраяна основана на одном непререкаемом принципе: есть только Дух. Когда человек отказывается от субъектно-объектного дуализма во всех его формах, ему становится все более и более очевидно, что все сущее — высокое или низкое, священное или обыденное — в равной степени является полным и совершенным проявлением и украшением Духа, Ума Будды. И тогда весь явленный мир начинает восприниматься как игра его собственного самоосознавания — пустого, лучезарного, чистого, сверкающего, неограниченного, спонтанного. Вы учитесь уже не столько искать это осознавание, сколько наслаждаться им, играть с ним, ведь только оно и существует — это единое осознавание. Ваджраяна — это путь игры с осознаванием, с энергией, с лучезарностью, путь, отражающий одну вечную истину: универсум есть игра Божественного, а вы (как и все живые существа) и есть это Божественное.

В соответствии с этим путь Ваджраяны состоит из трех этапов. На первом (внешние тантры) вы визуализируете Божество прямо перед собой или над своей головой и представляете, как целительная энергия и свет струятся вниз и проникают в вас, неся с собой благодать и мудрость. Это, разумеется, седьмой, психический уровень, на котором человек устанавливает связь с Божеством.

На втором этапе (низшие внутренние тантры) вы визуализируете себя как Божество и повторяете определенные слоги, или мантры, представляющие Божественную речь-. Это восьмой, тонкий уровень, где устанавливается единство с Божеством. И наконец, на третьем этапе (высшие внутренние тантры, «махамудра» и «маха-ати») человек растворяет и себя, и Божество в чистой, неявленной пустоте, причинном уровне высшей подлинности. К этому моменту вы уже не занимаетесь визуализацией, повторением мантр или сосредоточением — скорее вы осознаете, что ваше собственное свидетельствование, такое как оно есть, уже изначально просветлено. Все сущее и есть Дух, следовательно, нет способовдостигнуть Духа. Все, что есть, является только Духом, и вы безмятежно пребываете в спонтанной природе самого ума, без усилий объемля все возникающее как украшение вашего собственного извечного опыта. Неявленное и явленное, пустота и форма сливаются в чистой недуальной игре вашего осознавания — обычно это называют абсолютным состоянием, которое, собственно, и не является состоянием.

На ретрите (и во время передачи Калачакры) переводчиком у Калу Ринпоче был Кен МакЛеод, его одаренный старший ученик. Мы с Трейей подружились с ним. Кстати, Кен был переводчиком ключевого тибетского текста, описывающего практику тонглен — «Великий путь пробуждения», — и я очень рекомендую эту книгу всем, кого заинтересует эта практика.

Постепенно под руководством Калу и с помощью Кена Трейя расширила свои практики, включив в них помимо випассаны еще и тонглен, и йогу Божества (она визуализировала себя как Ченрези, Будду Сострадания). Я сделал то же самое. Она начала занятия тонглен с того, что вобрала в себя мою боль и страдания в тот год, что мы провели на Тахо; я сделал то же самое с ее болью. Потом мы расширили этот опыт, включив в него под конец всех живых существ. Именно этот путь мы с Трейей практиковали в последующие годы больше, чем что-либо другое.

Именно практика тонглен усилила сочувствие Трейи ко всем страдающим. Она говорила, что ощущает глубокую связь со всеми живыми существами только потому, что все они страдают. Занятия тонглен позволили ей в каком-то смысле облегчить собственные страдания, собственные мучения, связанные с раком. Когда вы овладеваете искусством тонглен, вы обнаруживаете, что всякий раз, почувствовав боль, беспокойство или депрессию, вы делаете вдох и почти инстинктивно думаете: «Могу ли я вобрать в себя все это страдание?» — и на выдохе освобождаетесь от него. В результате вы сближаетесь со своим страданием, делаете шаг навстречу ему. Вы не отшатываетесь в ужасе перед лицом страдания, а скорее используете его для того, чтобы установить связь со всем живым, которое также подвержено страданию. Вы охватываете и трансформируете его, погружая его во вселенский контекст. Оказывается, что это уже не просто вы со своей личной болью — скорее у вас появляется возможность установить связь со всеми, кому больно, возможность осознать: «Если я делаю что-то для своих собратьев, они сделают то же самое для меня». Эта простая практика тонглен, этот обмен состраданием заставил Трейю почувствовать, что большая часть ее мучений утрачивает свою остроту и обретает смысл, контекст, связь; тонглен вытащил ее из плена индивидуальных невзгод и поместил в живую ткань всего человечества, где она уже не была одинока.

И самое главное: тонглен помог ей (и мне) отказаться от вынесения оценок страданиям, своим или чужим. В тонглен вы не дистанцируетесь от страданий (своих или чужих), а воспринимаете их просто и прямо. Вы не отходите в сторону, не выдвигаете доморощенных теорий о причинах страдания, о том, почему человек «навлек их на себя», или в чем их сокровенный «смысл». Все эти теории — не самый лучший способ относиться к человеческому страданию, и их единственная задача — отгородить вас от страдания. Даже если вы считаете, что эти теории приносят огромную пользу, на самом деле это просто способ сказать: «Не трогай меня!»

Только благодаря практике тонглен, практике сочувственного отношения к страданию, которую нам передал Калу, Трейя написала статью «Какой вид помощи действительно помогает?». Статья была опубликована в «Журнале трансперсональной психологии»; потом ее перепечатал журнал «Нью-эйдж» («New Age»), получив чуть ли не самый сильный читательский отклик за все время существования журнала. Благодаря этой статье на Трейю обратили внимание в «Шоу Опры Уинфри». (Трейя вежливо отказалась от участия в нем: «Они просто хотят, чтобы я схлестнулась с Берни [Зигелем]».) Редакторы «Ныо-эйдж» назвали статью «более сострадательным взглядом на болезнь». «Более сострадательным», чем типичная позиция «Нью-эйдж», состоящая в том, что человек сам навлекает на себя болезни. Вот несколько выдержек из этой статьи.

КАКОЙ ВИД ПОМОЩИ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПОМОГАЕТ?

— Неужели ты не видишь, что делаешь? — спросил он. — Ты обращаешься со своей матерью как с посторонним объектом. Развиваешь теории относительно нее.

Когда другие рассуждают о человеке, он воспринимает это как насилие. Я это знаю. Когда мои друзья придумывают разные идеи о том, почему у меня развился рак, я воспринимаю это как бесцеремонное вторжение в мои дела. У меня ощущение, что ими движет не забота обо мне и уж совершенно точно не желание поддержать меня в трудный период жизни. Их «теории» — это то, что они делают со мной, а не то, что они делают, чтобы помочь мне. Наверное, мысль о том, что у меня рак, настолько пугает их, что им нужно найти причину, объяснение, смысл. Они придумывают теории, чтобы помочь не мне, а самим себе, и эти теории причиняют мне огромную боль.

Я была в шоке. Я никогда не задумывалась о подоплеке своих теорий, мне никогда не приходило в голову, какие чувства они вызывают у моей матери. Хотя никто из нас не рассказывал ей о наших идеях, я уверена, что она все это чувствовала: они буквально висели в воздухе. А такая атмосфера не очень располагает к доверию, откровенности или просьбам о помощи. Я вдруг осознала, что сделала себя совершенно бесполезной для матери во время тяжелейшего кризиса в ее жизни.

Этот случай открыл для меня дверь, это было началом перемен: я стала больше сочувствовать людям, страдающим от какой-то болезни, стала больше уважать их личное пространство, стала добрее к ним и утратила уверенность в своих теориях. Я начала понимать, что лишь отчасти мои теории основаны на желании стать «судьей» — еще глубже они основаны на невысказанном страхе. Начал проясняться их скрытый смысл. Вместо того чтобы сказать: «Я волнуюсь за тебя, чем я могу тебе помочь?», — на самом деле я говорила: «Что ты сделала не так? В чем была твоя ошибка? Как так вышло, что ты проиграла?» И еще, разумеется: «Как мне защитить себя?»

Я осознала, что мною движет страх — невысказанный, скрытый страх, и это именно он заставляет меня выдумывать истории, в которых мир устроен слишком понятно, а человек может управлять чем угодно…

За эти годы я поговорила со многими раковыми больными; большинству диагноз поставили совсем недавно. Сначала я толком не знала, о чем говорить. Легче всего мне было рассказывать о своем опыте ракового пациента, но вскоре я поняла: часто человек не хочет об этом слушать. Выяснилось, что помочь человеку можно было только одним способом — слушать его самого. Только когда я выслушала, что же они пытаются мне сказать, я поняла, в чем они нуждаются, с какими проблемами им приходится сталкиваться и какая помощь может действительно помочь им в данный момент времени. Поскольку люди, страдающие такой упрямой и непредсказуемой болезнью, как рак, проходят много разных этапов, это особенно важно — научиться слушать их и понимать, в чем они нуждаются.

Иногда, особенно когда люди встают перед необходимостью принять решение о предстоящем лечении, им нужна информация. Им может захотеться, чтобы я рассказала о существующих вариантах лечения или помогла понять их суть. Если же они определились с планом лечения, то дополнительная информация им, как правило, уже не нужна, хотя, быть может, это самое легкое и наименее страшное из того, что я могу им предложить. Теперь им нужна поддержка. Им уже не надо слушать об опасностях облучения, химиотерапии или мексиканской больницы, которую они выбрали, — выбор в таких ситуациях бывает трудным и становится итогом долгих размышлений. В этот момент новые соображения о целителях, методиках лечения, видах терапии могут лишь опять ввергнуть их в замешательство. Они могут подумать, что я сомневаюсь в правильности их выбора, и это лишь подогреет их собственные сомнения-

Решения [о лечении своего рака], которые принимала я, были непростыми. Я знаю, что решения, которые приходится принимать в подобных ситуациях, относятся к числу самых трудных в жизни. Я усвоила одну истину: я никогда заранее не пойму, какое решение приняла бы я на месте другого человека. И эта истина позволила мне искренне поддерживать других. Моя любимая подруга, которая помогала мне чувствовать себя красивой, даже когда я лишилась волос, недавно сказала: «Ты выбрала не то, что выбрала бы я, но это неважно». Я была благодарна ей за то, что она не сказала мне этого тогда, в тот период, который, несомненно, был самым тяжелым в моей жизни. Я сказала: «Но ведь ты не можешь знать, что бы ты выбрала на самом деле. Я выбрала то, что, как тебе кажется, ты бы не выбрала. Но и я выбрала то, что, как мне казалось, я никогда не выберу».

Я ни за что не подумала бы, что соглашусь на химиотерапию. У меня есть серьезные страхи, связанные с проникновением ядов в тело, страхи, касающиеся их долгосрочного воздействия на иммунную систему. Я долго сопротивлялась такому лечению, но в конце концов решила, что, несмотря на все недостатки, химиотерапия — мой лучший шанс на излечение…

Я уверена, что сама оказала влияние на то, что у меня появилась болезнь, что влияние это было неосознанным и ненамеренным, и я знаю, что оказываю огромное влияние, на этот раз сознательное и целенаправленное, на то, чтобы становиться здоровой и поддерживать свое здоровье. Я стараюсь сосредоточиться на том, что можно сделать сейчас; копание в прошлом слишком уж легко оборачивается самообвинениями, которые не облегчают, а усложняют принятие правильных, осмысленных решений в настоящем. Кроме того, я прекрасно осознаю, что есть множество других факторов, неподвластных моей осознанной или неосознанной воле. Слава богу, все мы являемся частью чего-то намного большего. И мне нравится это осознавать, хотя это и значит, что у меня в руках меньше контроля. Вдобавок мы все слишком тесно взаимосвязаны и друг с другом, и с окружающим миром — такая уж жизнь чудесно-сложная штука, чтобы можно было просто утверждать: «Ты сам творишь собственную реальность». Вера в то, что я управляю или создаю свою реальность, на самом деле стремится вычеркнуть из моей жизни все то богатое, сложное, таинственное и умеющее приходить на помощь. Во имя контроля эта вера отрицает всю сеть взаимоотношений, которые питают и меня, и всех нас.

Идея, что мы сами творим свою реальность (а следовательно, и свои болезни), важна и необходима, потому что она вносит поправки в теорию, что мы полностью зависим от высших сил, а болезни приходят к нам исключительно извне. Но эти поправки не должна заводить нас слишком далеко. Часто они становятся неадекватной реакцией, основанной на слишком большом упрощении. У меня возникло ощущение, что эта установка в своей крайней форме отменяет то полезное, что в ней есть, и слишком часто используется эгоистически и неосмысленно, разъединяет нас с другими людьми и несет в себе опасность. Полагаю, что мы способны воспринимать эти вещи более трезво. Как говорит Стивен Левин, эта установка — полуправда, опасная именно своей половинчатостью. Более верным будет сказать, что мы влияем на собственную реальность. Это ближе к истине; так остается место и для эффективных сознательных усилий, и для полного чудес таинственного внешнего мира…

Если кто-нибудь спрашивает меня примерно так: «Почему ты решила заболеть раком?», — мне часто кажется, что собеседник пришел из какого-то царства святош, из мира, где все хорошие, в то время как я дурная. Этот вопрос не предполагает конструктивного самоанализа. Люди, которые более чутко воспринимают сложность ситуации, задают вопросы, которые помогают больше: «Как ты решила использовать свой рак?»

Меня радует такой вопрос: он помогает мне осознать, что я могу сделать сейчас, помогает почувствовать свои силы, поддержку со стороны и предполагает испытание в позитивном смысле этого слова. Задающие такой вопрос видят в моем раке не наказание за то, что я что-то сделала не так, а трудное испытание, в котором, кроме прочего, есть потенциал для роста, и это помогает и мне взглянуть на свою болезнь с такой же точки зрения.

В нашей иудейско-христианской культуре, с ее упором на понятия греха и вины, слишком легко увидеть в болезни наказание за неправильные поступки. Я предпочитаю буддийский подход, где все происходящее воспринимается как возможность научиться сильнее сострадать другим, служить им. На происходящие со мной «плохие» вещи можно смотреть не как на наказание, а как на возможность проработать дурную карму, покончить с ней, расплатиться по счетам. Такой взгляд помогает сосредоточиться на том, что я могу сделать сейчас.

Я считаю, что это настоящая помощь. Если я исхожу из философии нью-эйдж, то могу почувствовать искушение спросить заболевшего: «Что ты сделал не так?» Но, исходя из буддийских взглядов, я скорее обращусь к тому, кто заболел смертельно опасной болезнью (даже если он делает то, чего я не стала бы делать), со словами, содержащими примерно такую мысль: «Поздравляю. Ты нашел в себе мужество справляться с болезнью, ты начал что-то делать. Это вызывает во мне огромное уважение».

Когда я разговариваю с человеком, у которого недавно диагностировали рак, с человеком, у которого появился рецидив, или с человеком, который за много лет устал сражаться с раком, я напоминаю себе: чтобы помочь ему, мне необязательно выдавать конкретные соображения или советы. Выслушать — уже помощь. Дать что-то — уже помощь. Я стараюсь быть эмоционально открытой для них, преодолеть свои страхи и соприкоснуться с их страхами, установить человеческий контакт. Я считаю, что есть много страшного, над чем мы вместе сможем посмеяться, если уж мы позволили себе напугаться. Я стараюсь не поддаваться искушению чего-то требовать от них, даже того, чтобы они сражались за свою жизнь, изменили себя или умерли, оставаясь в сознании. Я стараюсь не толкать людей в том направлении, куда пошла бы сама (или мне кажется, что пошла бы на их месте). Стараюсь не забывать и о своих опасениях, что в один прекрасный день могу оказаться на их месте. Я должна постоянно учиться дружить с заболевшими людьми, а не воспринимать болезнь как поражение. Я стараюсь использовать свои неудачи, слабости и болезни как повод больше сострадать и себе, и другим, и при этом не забывать, что к серьезным вещам не надо относиться чересчур серьезно. Я стараюсь помнить о возможностях психического и духовного исцеления, которые окружают меня перед лицом настоящей боли и настоящих страданий, взывающих к моему сочувствию.