КЫПЧАКИ В ПАФЛАГОНИИ
Коробейников Д.А.
Центр истории Византии и
восточно-христианской
цивилизации,
Институт Всеобщей истории РАН,
Москва, Российская Федерация;
Research Center for Anatolian
Civilizations, Koç University,
Istanbul, Turkey
Тюркское население Малой Азии состояло из двух больших групп:
огузов, которые составляли большинство, и кыпчаков. Если огузский «пласт»
в Малой Азии довольно легко «прочитывается» [1], то кыпчакский «след»
едва обозначен. Причиной этого является не только малочисленность
кыпчаков в Малой Азии, но и общая неразработанность проблемы: как ни
странно, именно
лингвисты, а не историки, первыми обратили внимание на
наличие кыпчакских черт в современных диалектах Турции [2, p. 188; 3, p.
179; 4, p. 238; 5, c. 410-411; 6, c. 170-171].
Кыпчаки могли появиться в Малой Азии уже в XI в., во время великих
Сельджукских
завоеваний, когда волна огузов, перемещавшихся на запад,
могла увлечь за собой и «осколки» кыпчакских племен,
тем более что
конфедерация огузов Средней Азии включала в себя и какую-то часть
кыпчаков [7, c. 89]. Среди современных турецких диалектов Малой Азии
именно диалекты бывшей византийской провинции Пафлагония, на
черноморском побережье
Турции напротив Крыма, демонстрируют
кыпчакское влияние. Это, прежде всего, диалект Бартына (визант. Парфения
[8, p. 258-259]) возле Амасры (визант. Амастрида) [9, p. 129-133; 10, p. 162-
164, 170-174, 177-178; 11, p. 206; 12, p. 258] и, в меньшей степени, диалект
Кастамону [13, c. 550-554].
В
нашем
распоряжении
есть
два
источника,
касающиеся
кастамонийского диалекта. Один из них –
запись разговорного языка
Кастамону, произведенная в XX веке [14, c. 81], другой – комментарий к
Корану, составленный во время правления «Абу'л-Фатха Исфендияра», т.е.
Мубаризеддина Исфендияра (1391-1440), сына Баязида Кётюрюма (1361-
1385) из династии Джандаров, правителей Синопа и Кастамону с начала XIII
в. до 1461 г. [15, p. 180-181]. Этот источник удобен тем, что арабская графика
в нем дана с огласовками.
Современный кастамонийский диалект отличается следующими чертами
[14, c. 81, текст № 42]:
1) озвончение k- → g-: garşısında вместо karşısında («напротив»), galbur
вместо kalbur («решето»);
2) переход -ğ- → -v-: bovurmak вместо bağırmak («кричать»), çuvurmak
вместо çağırmak («звать»);
3) переход -ñ → -y (в аффиксе): padişahiy (род. падеж) вместо padişahin
(«падишаха»), napacasay вместо ne yapacaksan («что хочешь сделать») [6, c.
20].
4) в области грамматики - употребление формы на -а (-la), выступающей
эквивалентом формы настоящего времени на -jor
литературного турецкого
языка: geliya вместо geliyor, çuvuryala вместо çağırıyorlar [14, c. 81].
Эта форма -а (-la), по всей видимости, родственна туркменской форме
настоящего времени.
Последняя, в отличие от турецкой формы на -jor,
закрепила в качестве литературной нормы широкий гласный: туркм. gelyar
вместо тур. geliyor [6, c. 158]
52
. Что касается озвончения k- → g-, то это
общая
огузская черта, характерная для большинства диалектов турецкого
языка Анатолии [6, c. 25]. Переходы -ñ → -y и -ğ- → -v-, скорее всего,
следует признать обусловленными кыпчакским влиянием [2, p. 188; 3, p. 179;
16, p. 341]. Однако я не склонен объяснять это явление связями Пафлагонии с
Крымом; вероятно, переходы -ñ → -y и -ğ- →
-v- суть рудименты общего
огузокыпчакского языкового «пласта», когда огузы и кыпчаки еще не
Достарыңызбен бөлісу: