Глава 1. НЕОБХОДИМОСТЬ И ВОЗМОЖНОСТЬ ФИЛОСОФСКОЙ И ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

• 
  Концепция времени у Карла Маркса, отношение этой кон­
  цепции к постструктуралистским идеям времени, особенно у Ми­шеля Фуко.
  
• 
  Годы формирования советской цензуры (1917-1922).
  
• 
  Советские военные исследования (Soviet Military Studies, по-
  видимому, имеются в виду исследования военных аспектов в исто­
  рии СССР. - Н. Р.).
  
• 
  Формальные характеристики исторического нарратива как
  эффект реального (по Барту) бремени истории (а-ля Хайден Уайт),
  память и забвение мест и прошлого этих мест.
  

Отечественная публицистика при всей ее пестроте вращается вокруг осмысления причин (вопрос 1) и желательных/нежелатель­ных перспектив (вопрос 5) переломных событий в российской ис­тории конца XX в. Даются диаметрально противоположные толко­вания роли этих событий и всего нашего времени в российской и мировой истории (вопросы 2, 5): либо это несчастное впадение мо­гучей России в морок коммунизма, счастливое пробуждение от него и возвращение в лоно мировой цивилизации, л ибо трагический раз­рыв с православием и светлое будущее восстановления правой веры, либо возврат к уже преодоленной стадии «капитализма», либо ту­пиковый путь и новая стагнация, либо соскальзывание в пропасть полного распада. Соответственно толкуются и общий образ, ход, направленность российской истории (вопрос 3) и самый смысл ее столь драматического развертывания (вопрос 4) в таких версиях, как: ополчение мировых сил зла на Святую Русь, долгий путь социаль­но-политического «окультуривания» России, ее вхождения или воз­вращения в Европу, фатальные циклы смуты-распада и имперства-

стагнации, осуществление особого неповторимого евразийского пути и т.п.

Окончание «холодной войны» существенно оживило и западную публицистику, научные и околонаучные дискуссии общего плана, где наиболее ярким началом дискуссии была статья Ф. Фукуямы о «конце истории» [Фукуяма, 1990]. В данном случае наиболее про­блематичными становятся значение и ценность вклада западной цивилизации в мировую историю, влияния Запада на ее общий ход (место в истории и направленность истории — вопросы 3, 5), нрав­ственный долг по отношению к беднейшим странам и народам (как правило, терпевшим большой ущерб от западного вмешательства, а нередко и поныне ограбляемым). Это этико-практические следствия исторических знаний (вопрос 5).

Развертывается борьба между традиционным европоцентризмом и новым направлением антиевропоцентричной всемирной истории (World History), некоторые представители которого упорно называ­ют Европу «северо-западным полуостровом Афроазии». Эта полемика особенно остро ведется при обсуждении пропорций государственного исторического образования (от европоцентризма отнюдь не свобод­но и российское образование, достаточно сравнить объем сведений в школьной и вузовской программах по истории Европы и, скажем, Индокитая, Полинезии, Южной Америки или Центральной Афри­ки, причем по каждой эпохе). Фактически это вопросы разбиения истории на части, ее структуры и центрирования (вопрос 2).

Не ослабевает интерес к причинам и движущим силам европей­ской «экспансии» или «прогресса» Нового времени, соответствен­но к механизмам исторического развития в другие эпохи и на дру­гих континентах (вопрос 1).

Наконец, глобальные (особенно экологические и демографичес­кие) проблемы, нехватка ресурсов, невозможность не то чтобы ос­тановить, но даже притормозить молох техногенной нагрузки на природу вновь и вновь ставят вопросы о самом месте и роли чело­веческой истории в эволюции биосферы и во всей истории Земли и Вселенной (вопрос 4).

С проблематикой исторического самоопределения прямо свя­зан опыт участия в качестве ведущего в научно-образовательной

программе моделирования переговоров между правительствами стран Европы и мира по современной реальной глобальной про­блематике. В течение многих лет каждый семестр студенты Ново­сибирского университета становятся «правительством» новой стра­ны, и каждый семестр автору как руководителю приходится обсуж­дать и совместно вырабатывать с ними национальные приоритеты и интересы, политическую стратегию какой-то новой страны, но­вой нации. Философская привычка снабжать мыслительную рабо­ту методом и обоснованием привела к следующим нетривиальным вопросам:

• 
  Какие вообще должны быть основания для принятия сис­темы национальных приоритетов — нравственные, культурно-эт­нические, традиционно-религиозные, глобалистские, геополити­ческие?
  
• 
  Есть ли что-то общее в этих основаниях для разных стран и
  народов либо они полностью специфичны?
  
• 
  При поиске общности как избежать монополизации, подав­ления одних культурных ценностей другими (например, вестер-
  низации)?
  
• 
  При опоре на специфику как избежать пренебрежения сто­ронами чужих приоритетов, имеющих необщезначимые основания,
  как избежать соскальзывания к «войне всех против всех»?
  

Если делать образы и решения явными, требовать для них ис­торических, этико-философских оснований, то становятся необ­ходимыми знания и по всем предшествующим вопросам: о дина­мике и механизмах исторического движения (вопрос 1), о струк­туре национальной истории и объемлющей структуре всемирной

истории (вопрос 2), о ходе истории, вмещающем все траектории и сценарии национальных историй (вопрос 3), о смысле, предназ­начении истории человечества в целом (вопрос 4) и историческом предназначении каждого народа в отдельности (вопрос 5).

Если учесть растущий уровень рефлексии правящих и интеллек­туальных элит многих стран относительно направлений националь­ного развития, а также ускоряющиеся перемены в мире, соответ­ствующую необходимость гибкой корректировки политической стратегии и системы приоритетов в каждой стране, то можно ожи­дать, что недалеко времена, когда целенаправленная работа по ис­торическому самоопределению станет необходимой и перманент­ной составной частью выработки политической стратегии развития в каждой уважающей себя державе. В этом смысле рассуждения о том, что философия истории должна систематически давать «про­дукт» в ответ на внешние социальные «запросы» (см. 1.1), могут оказаться уже отнюдь не отвлеченными.

7.7.7. Преподавательский опыт

В течение многих лет преподавательской работы автор система­тически использовал общение со студентами, испытывающими интерес к проблематике философии истории, но ранее всерьез ею не занимавшихся (т.е. «не испорченных» специальной литературой), для выявления реальных внешних запросов «публики» к «цеху» философии истории. Нужно сказать, что ничего принципиально нового по отношению к текущей публицистике это, как правило, не давало. Соответственно и выхода за пределы состава вопросов 1-5 не было. Разнообразие достигалось лишь за счет нюансировки внутренней проблематики каждого вопроса. Иногда появляются лю­бопытные «пограничные вопросы», например возможно ли вообще и насколько оправданно целенаправленное влияние какой-либо со­циальной группы на ход истории? Этот вопрос серьезен, содержа­телен, но при ближайшем рассмотрении оказывается, что на него нельзя ответить, не ответив на скрытые в его составе иные вопро­сы: что такое вообще ход истории и каковы его внутренние причи­ны и закономерности (вопросы 1, 3)? как определить свое место и роль в истории, например, для той социальной общности, которая имелась в виду, какова должна быть ее этически и исторически обо­снованная направленность действий (вопрос 5)?

22 Глава 1. НЕОБХОДИМОСТЬ И ВОЗМОЖНОСТЬ ФИЛОСОФСКОЙ И ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

7. Ί.8. Ценностное обоснование гуманитарного образования

Исследование проблемы общезначимых ценностей и соответ­ствующих этико-философских требований к ценностям социаль­но-гуманитарного образования в современном мире [Савицкий, 1990,1992; Розов, 1993а, 19936] показало, что ценность общекультур­ной компетентности раскрывается как способность человека адек­ватно ориентироваться и действовать в ситуациях различного смыс­лового и социально-временного масштаба. Такими масштабами являются в социальном измерении: семейно-родовой, локальный (свой город, край), этнокультурный, национальный (общество, стра­на), цивилизационный, общечеловеческий; во временном измере­нии - дни, недели, месяцы, годы, десятилетия, столетия, тысяче­летия. При этом в образовании должны быть учтены такие аспекты подготовки по каждому кругу ситуаций, как исторический, теоре­тико-информационный, смысловой, проблемно-практический и коммуникационный. Таким образом, философия истории как су­щественный компонент формирования общекультурной компетен­тности «отвечает» за ориентацию человека в «ситуациях» максималь­ного социально-временного масштаба, а именно в аспекте судеб стран и цивилизаций в течение столетий и тысячелетий (вопрос 2, 3 о частях и направленности истории).

В теоретико-информационном плане становится необходимым знание о движущих силах, механизмах, закономерностях историчес­кого развития (вопрос 1), в смысловом плане - о предназначении и смысле человеческой истории (вопрос 4). В плане определения свое­го времени (десятилетий жизни) и общности, с которой человек иден­тифицируется (семья, город, край, этническая общность, социальная общность, нация), становятся значимыми аспекты исторического самоопределения. Необходимость проблемно-практического компо­нента в составе общекультурной компетентности диктует необходи­мость установления этико-практических императивов даже в, каза­лось бы, не предназначенных для этого «ситуациях» масштаба столе­тий, тысячелетий (вопросы о том, «чему учит история», о том, можно ли что-то делать и что именно, чтобы как-то «скорректировать» ее ход, - вопрос 5).

Острота глобальной экологической и демографической пробле­матики в последние десятилетия XX в. показала, что решение этих вопросов уже не является досужим схоластическим упражнением ума. Если история так ничему нас и не научит, то она и впрямь мо­жет кончиться.

1.2. Проблематизация в философии и теории истории ^1

1.2. Проблематизация в философии и теории истории

Плутарх

Если вопросы к философии и философам истории сформулиро­ваны как выражение познавательного интереса со стороны «внеш­него потребителя», то проблемы рациональной философии истории (далее — РФИ) должны отражать внутреннее профессиональное по­нимание цели, плана и принципиального метода исследования.

Проблемы относятся к вопросам в принципе так же, как внут­ренние требования к новому проекту сложной электронной аппа­ратуры (например, современного цветного телевизора или музы­кального центра) относятся к учитываемым в этом проекте запро­сам конечного потребителя (используем здесь пример, популярный в школе С.П. Никанорова, среди специалистов по системному ана­лизу и концептуальному проектированию). Прием каналов, каче­ство изображения и звука, удобство в управлении, совместимость с дополнительным оборудованием представляют собой несложный

2 Л Глава 1. НЕОБХОДИМОСТЬ И ВОЗМОЖНОСТЬ ФИЛОСОФСКОЙ И ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

перечень основных требований к бытовому телевизору. Но чтобы удовлетворить эти запросы, инженерам-электронщикам приходи­лось ставить и решать совокупность сложнейших профессиональных технических задач, многие из которых требовали специальных науч­ных исследований. Вся эта профессиональная «кухня» обычному потребителю, как правило, не нужна и не интересна, его волнует толь­ко одно: «включишь — работает». Однако решение профессиональ­ных проблем конструкторов электронной аппаратуры в конечном счете направлено на выполнение переформулированных внешних запросов: как добиться технической реализации «приема каналов», «высокого качества изображения», «удобства управления» и т.д.

Не удивлюсь буре возмущения или радостного глумления по по­воду приведенной технической метафоры. Действительно, святая святых философской мудрости, излюбленное лоно философских от­кровений - философия истории - сравнивается с квинтэссенцией презренной массовой культуры — цветным телевизором. Большего оскорбления для высоких умонастроений историософской духовно­сти и ожидать нельзя. Обвинения в удручающей механистичности мышления автора, по-видимому, будут самыми мягкими.

Не беда. Чем более скандально сравнение, тем лучше оно запо­минается. При всех поправках на различие природы предметной об­ласти, специфики социально-философского познания и т.п. нельзя не признать, что современное техническое мышление в своей конст­руктивности и эффективности существенно опережает мышление научное, причем не только гуманитарное, но даже естественное. Объясняется это достаточно просто — очевидностью и непосредствен­ностью обратной связи. Техническая ошибка сигналит, как правило, уже при изготовлении макета или опытного образца: узел автомоби­ля заклинивает, телевизор дает помехи, компьютер «зависает». В аб­страктных дисциплинах, математике и логике, жизнь ошибки также скоротечна, обнаружить ее помогает прозрачность и нормирован-ность структуры знания, наличие и выполнение высоких стандартов профессиональной подготовки специалистов. Ошибка в естествен­но-научных областях обычно обнаруживается, но отнюдь не всегда и существенно позднее: когда-то где-то до нее доберутся коллеги-экс­периментаторы. То же имеет место в лингвистике, экономической науке, эмпирической истории и эмпирической социологии. Однако ошибки в большинстве других областей социального, гуманитарно­го, особенно философского познания практически ненаказуемы: почти никогда нельзя доказать с достоверностью, что это именно

ошибка, а не специфика личной авторской концепции или никем пока не понятое духовное откровение. Что греха таить, социальные теоретики, гуманитарии нередко пользуются этим «преимуществом», но обратной стороной его является крайне медленное развитие со­циального и гуманитарного познания, не говоря уже об удручающе низкой его практической эффективности.

Данная ситуация имеет объективную природу и, по-видимому, не преодолима в обозримом будущем. Но, понимая ее, мы вправе хоти бы выбрать отдаленный ориентир профессиональной продук­тивности и точности решений. Речь вовсе не идет о том, чтобы в чем-то уподобить философские и социальные концепции техничес­ким изобретениям (резерв эвристичности технических метафор, начиная с «человека-машины» Ламеттри, уже давно исчерпан). Ско­рее, речь идет о повышении планки интеллектуальной ответствен­ности. Техническое мышление является ответственным вынужден­но, поскольку качество его продукции налицо. В философии, особен­но в таких областях, как социальная философия и философия истории, такой очевидности и быстроты обратной связи не будет никогда. Принять более высокую, чем «объективно требуется», планку интел­лектуальной ответственности можно только на основе свободного этического выбора. Это и есть лучший вид испытания в аспекте той самой пресловутой «духовности».

В нашем случае принятие высокой планки означает готовность признать, что все философские умствования по поводу философии истории рано или поздно будут оценены грубо и прагматично - есть ли в результате «сухой остаток» в виде ответов на внешние вопросы публики к профессионалам-философам (см. 1.1, вопросы 1—5).

Людвиг Витгенштейн

Рациональная философия истории должна обеспечить ценнос­тные, прагматические, методологические и онтологические осно­вания для развертывания исследований теоретической истории. Перечислим внутренние «цеховые» проблемы философии истории:

2g Глава 1. НЕОБХОДИМОСТЬ И ВОЗМОЖНОСТЬ ФИЛОСОФСКОЙ И ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

• 
  Проблемы истории философии (истории об авторах, книгах,
  идеях прошлого).
  
• 
  Методологические и логические проблемы истории и фило­
  софии истории (о методах, подходах, процедурах исследования).
  
• 
  Онтологические проблемы, проблемы значимости (о базовых
  сущностях и категориях, основах парадигм и концепций, ценнос­
  тях как основаниях отбора существенного в материале).
  
• 
  Концептуальные и терминологические проблемы (о понятий­
  ном аппарате, конкретных моделях, схемах, теориях как развитии
  парадигм и концепций).
  

• 
  Проблемы преподавания истории и философии истории.
  
• 
  Частные проблемы эмпирической истории.
  

выводы из нее представляют список методологических нормативов теоретической истории, который будет приведен далее. Централь­ная проблема общей идеи, метода и плана исследования требует либо выбора из существующих методологий, либо комбинации таковых, либо оригинальной разработки. В данной работе предполагается использовать методологию исследовательских программ Имре Ла-катоса [Лакатос, 1995]. Соответственно построение методологии исследования предполагается вести как заполнение основных эле­ментов лакатовской схемы: твердого ядра, защитного пояса и поло­жительных эвристик программы.

Предполагаются наиболее значимыми следующие области он­тологического постулирования:

• 
  сущности и явления истории;
  
• 
  причины и следствия в истории;
  
• 
  факты, события, тенденции и законы в истории;
  
• 
  онтологические слои реальности или «сферы бытия» истории;
  
• 
  априорные представления о смысле (смыслах) истории.
  

Вильям Джемс

Теории исторической динамики должны строиться не только для нужд мировоззрения и философии, но также в качестве необходи­мого знания для решения современных задач социальной практи­ки в глобальном, национальном и локальном масштабах (ср. с воп-

2g Глава 1. НЕОБХОДИМОСТЬ И ВОЗМОЖНОСТЬ ФИЛОСОФСКОЙ И ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

росом 5 об историческом и этико-практическом самоопределении). Данный тезис далеко не очевиден, и, прежде чем продвинуться даль­ше, следует преодолеть распространенную современную установку, отрицающую необходимость и значимость теорий исторической и социальной динамики для нужд социальной практики, установку, утверждающую излишность и/или опасность таких теорий.

Подавляющее большинство историков и философов, значитель­ная часть представителей социальных наук (антропологи, социоло­ги, политологи, экономисты, психологи) отвергают саму возможность теоретического познания в сфере истории. К чему же стремится противостоящее этой массе меньшинство? Общая направленность мышления в этом лагере меньшинства представляется весьма стран­ной: это установка, идущая еще от О. Конта и Г. Спенсера, строить знание о социальной и исторической реальности по образцам есте­ственно-научного знания. Увы, такого подобия достичь не удается уже в течение полутора сотен лет (к радости противоположного ла­геря большинства).

Для обеих сторон остается выпавшим аспект практической при­менимости теоретического знания. Однако авторитет естествен­ных наук держится не только и не столько на логической «образ­цовости» их теорий (которой на самом деле нет даже в механике), сколько на бесспорной эффективности применения этих теорий в практике: в промышленных технологиях, сельском хозяйстве, ме­дицине. Адекватным ориентиром при построении социальных и исторических теорий должна быть не частная форма естественно­научных теорий и тем более не погоня за формальными парамет­рами и количественной точностью, а лишь общая логика теорети­ческого познания и эффективность для решения задач социаль­ной практики.

Историческим же теориям адекватны проблемы и задачи долго­временного социального развития: глобальные, национальные и локальные. На всех этих уровнях задачи развития довольно редко грамотно ставятся и еще реже эффективно решаются, причем с ро­стом масштаба эффективность снижается по экспоненте. Развитие корпорации, города, провинции, попавших в удачную экономичес­кую конъюнктуру, бывает очень успешным. То же касается и реше­ния задач развития — реформирования небольших стран. Крупные страны и регионы мира чаще дают обратные примеры. Наконец, проблемы глобального развития, особенно в сфере экологии, эко­номики, разоружения, представляются вовсе неразрешимыми.

До последнего времени господствовали две крайние практи­ческие парадигмы социального развития: стихийно-органическая и искусственно-конструктивистская. Согласно первой история движется и может двигаться только как стихийное, не зависящее от человеческих целей и разума складывание обстоятельств. По­этому всякие попытки искусственного вмешательства и регулиро­вания всегда бесполезны, излишни;а нередко опасны и вредны. Наиболее последовательно это направление выражено в идее «спонтанного порядка» Фридриха фон Хайека. Допустимо лишь решение шаг за шагом текущих мелких частных задач. К такому взгляду склонялся даже рационалист Поппер в своей идее поша­говой социальной инженерии [Поппер, 1993]. Если внимательно рассмотреть программные документы национальных правительств западных стран и наднациональных сообществ (например, Евро­пейского Союза), то станет видно безусловное доминирование выхваченной из Тойнби терминологии «ответа на вызовы», отра­жающей именно эту идеологию частичных реакций на текущие события при отказе от разработки и проведения целостной долго­временной стратегии развития.

С точки зрения второй, искусственно-конструктивистской па­радигмы решения социальных задач должны иметь вид целостных и всеохватных проектов и программ действий, подобно проекту зда­ния и плана его строительства. Крупномасштабным воплощением такой парадигмы была попытка «построения социализма и комму­низма» в России и ее сателлитах, которая очевидно провалилась, какими бы причинами это ни объяснялось. Это вовсе не означает смерти самой конструктивистской парадигмы.

Постоянно возрождаются лозунги создания мирового социали­стического правительства, причем идущие вовсе не от коммунис­тов, а от респектабельных западных университетских профессоров. Именно с мировым правительством связаны надежды на решение экологических проблем, сокращение устрашающего разрыва меж­ду бедными и богатыми странами и т.д.

По сравнению со стихийным и конструктивистским значитель­но более обещающим представляется направление via media, вклю­чающее, например, доктрину «устойчивого развития», в которой сочетаются программы искусственно регулирующих усилии с трезвым пониманием неустранимости естественных разнонаправленных про­цессов исторического развития. Таким образом, рождается новая синтетическая парадигма, но она еще весьма слаба.