Глава 1. НЕОБХОДИМОСТЬ И ВОЗМОЖНОСТЬ ФИЛОСОФСКОЙ И ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

Для догматизма, конечно же, все в истории имеет смысл (как часть Божественного Провидения или момент классовой борьбы), но смысл этот задан в исходных установках, так что конкретная история может лишь подтверждать или детализировать его. Для во­люнтаризма ничего в истории собственного смысла не имеет, но тут же приобретает «приданный» смысл, если встать, например, на «позицию борьбы за открытое общество», как к тому призывает сам Поппер. Легко увидеть, что его позиция вполне подходит на роль очередной историософской догмы. (Догматизм тоже развивается и обновляется, причем во многом за счет ассимиляции «окаменелых панцирей», которые сбрасывает с себя волюнтаризм, отправляясь на поиски новых идей.)

В двух представленных крайних противоположностях есть лю­бопытная общая черта: полное равнодушие к тому, что содержится в самой истории. Что бы мы ни узнали нового о прошлом человече­ства, о жизни людей, расцветах и упадках обществ в разные века и эпохи, ничто не способно изменить догматически «найденный» или волюнтаристски «приданный» смысл истории. Исследование и изу­чение истории ради демонстрации уже известных заранее истин я считаю уделом проповедников, пропагандистов и прочих идеоло­гов; это занятие недостойно науки и рациональной философии.

Многообразие и изменчивость наших познавательных и миро­воззренческих установок по отношению к истории может означать многообразие и изменчивость ее смыслов, но не их отсутствие. Если же имеются или проявляются инварианты установок, то вполне ре­зонно утверждение о существовании или появлении соответствую­щих инвариантных смыслов, через синтез которых можно прийти к искомому единому смыслу истории. Может быть, таких инвариан­тов нет и процедуры синтеза неправомерны, тогда от идеи единого смысла в истории придется отказаться. По крайней мере, открыва­ется поле для серьезных философских размышлений на эту тему.

Предлагаемую мною позицию относительно проблемы смысла истории нельзя назвать простой, четкой и однозначной. Скорее в ней больше моментов зыбкости, неравновесности и неопределенности. Вне зависимости от человека смысла истории нет. Но и сам человек не волен по своему капризу придавать любой смысл истории или лишать ее смысла вовсе. Смысл истории субъективно-объективен, по-видимому, множественен и изменчив, вероятно, меняется совме­стно с самим ходом истории, превращениями человеческих качеств, развитием самого познания людьми своей истории.

1.6. Смысл истории: предварительные рассуждения qq

Читатель может в этом месте воскликнуть: так выкладывай же карты! Сколько можно ходить вокруг да около внешних, ста­тусных, формальных признаках? В чем же само содержание смыс­ла истории, по мнению автора? Здесь я должен признаться, что своего читателя, особенно столь внимательного и терпеливого, добравшегося через лабиринты рассуждений к этим строкам, я искренне люблю и рад сделать для него все, что в моих силах. Но ответить на справедливо заданный вопрос не могу — не знаю на него достойного и достаточно обоснованного ответа. Если бы знал, то не нужны бы мне были ни полемика с Поппером, ни проект новой теоретической истории, ни само предприятие ра­циональной философии истории, шагом выполнения которого является данный текст.

Догадки, дебютные идеи, смутные интуиции есть. Но пока еще нет достаточных интеллектуальных средств, инструментов и полу­ченных с их помощью знаний, чтобы отличить проблеск истины от многочисленых отблесков лжи. Рациональные доводы для филосо­фа и ученого — то же, что слово для поэта. Нет доводов — догадки ускользают. «Я слово позабыл, и мысль бесплотная в чертог теней вернулась» (О. Мандельштам).

Ί.6.2. Возможно ли систематическое исследование смыслов истории?

Смысл мира должен находиться вне мира.

В мире все есть как оно есть, и все происходит, как оно происходит; в нем нет ценности — а если бы она и была, то не имела бы ценности.

Людвиг Витгенштейн

Лев Шестов

Обратимся к внутренней структуре самого понятия «смысл». Как правило, смысл некоторого объекта А (например, поступка, собы­тия, череды событий, поступков, деятельностей, процессов) озна­чает отношение А к другому объекту В, обладающему более глубо­ким бытийным и/или ценностным статусом. Говоря об истории, таким объектом В резонно считать охватывающий по отношению к А временной и социально-пространственный сегмент реальности, а точнее - путь от объективно значимого в начале к объективно зна­чимому в конце соответствующего периода.

В качестве начальной эвристической идеи предложим понима­ние смысла исторического события (череды событий, поступков и деятельностей, процессов) как его место и роль в переходе охваты­вающей исторической ситуации из «начального» состояния в «ко­нечное», причем в объективно значимых аспектах.

Место и роль события могут и должны быть выявлены только на основе познания хода истории в ее данном фрагменте. Соответ­ственно эта роль определяется объективным значением события в динамике охватывающей исторической системы в рамках аттрак­тора, либо в ее кризисном блуждании в бифуркационной зоне (со­стояние современной России, между прочим), либо в транссистем­ном переходе от одного аттрактора к другому.

Ход истории определяется как ее структура, объясненная через динамику истории. Иначе говоря, сосуществование, взаимодей­ствие, последовательность и смена обществ, цивилизаций, миро­вых систем, ойкумен, фаз и эпох их превращений объясняется че­рез действие внутренних механизмов исторического развития (та­кова задача-максимум теоретической истории, см. выше).

Еще сложнее обстоит дело с тем, что считать объективно значи­мым в начале и конце рассматриваемого периода. Согласно прини­маемой точке зрения, объективно значимыми являются условия для обеспечения следующих трех групп процессов:

1. 
   биологическое выживание и воспроизводство данного сооб­
   щества (соответственно значимыми практически всегда являются
   аспекты обеспечения пропитания, минимальной инфраструктуры,
   военной безопасности, защиты от массовых эпидемий и экологи­
   ческих бедствий);
   
2. 
   социально-экономическое и социокультурное воспроизвод­
   ство сообщества (передача из поколения в поколение основных об­
   разцов деятельности, мышления, традиций, социальных отноше­
   ний и структур и т.д.);
   
3. 
   реализация интересов, потребностей и ценностей основных
   социальных групп данного сообщества.
   

знаний, философских представлений и логических методов, вклю­чающая:

а) абстрактный смысл произвольной части всемирной истории
(история континента, цивилизации народа, эпоха, период, собы­
тие); познавательные запросы относительно этой части и охваты­
вающей ее системы; способы «исчисления» содержательного исто­
рического смысла произвольной части всемирной истории на ос­
нове знаний — ответов на эти запросы;

б) примеры такого исчисления для конкретных эпох, периодов,

в) абстрактный смысл всемирной истории как ее роль в разви­

г) требуемые знания теоретической истории, требуемые фило­

д) исчисление содержательного смысла всемирной истории на

Отказавшись от запредельных материй, мы попадаем на плат­форму ранее принятых предпосылок об ограниченности онтологии истории биотехносферой, психосферой, социосферой и культуро-сферой (см. разд. 3). Нет запрета на выбор любой их этих сфер как вместилища главных ценностей. Однако мы отдадим предпочтение «крайним» аспектам — биотехносфере с ценностью выживания че­ловеческих популяций как безусловно общезначимой, и культуро-сфере как «штатному» хранилищу всех человеческих ценностей, включая ценности «души» и «общества».

Социосфера и психосфера, по сути своей, поставляют возмож­ности и ограничения для реализации ценностей и потребностей людей, большая часть которых, видимо, относится к социальным отношениям и психическим влечениям и чувствам. Однако карди­нальная нижняя платформа (жизнь, здоровье, продолжение рода) и высота ориентиров (ценности как высшие образцы) принадлежат соответственно биотехносфере и культуросфере. В то же время структурные и качественные изменения этих двух сфер - явления весьма медленные и нечастые. Изменения же социосферы относи­тельно часты, быстры (в историческом масштабе времени) и край­не значимы для живущих в это время людей, об интересах которых

мы не имеем права забывать (см. априористский этический подход, изложенный в начале данной работы).

Те же предпочтения попробуем обосновать и в плане «глубины бытия». На бытийный приоритет биотехносферы указывают даже не столько ее «материальность» и «объективность», сколько укоре­ненность в этой сфере таких кардинальных и неотменимых для че­ловека категорий, как жизнь и смерть. Психосфера и социосфера показывают весьма высокую пластичность и изменчивость на про­тяжении всемирной истории, поэтому их бытийность скорее инст-рументальна, а не фундаментальна для человеческого рода. Иное дело с культуросферой: здесь главную роль играет уже не столько изменчивость, сколько аккумуляция достижений человеческого духа, сущностных способностей человека, по Канту [Кант, 1994]. С другой стороны, такие компоненты культуросферы, как научные и философские знания, по своему универсальному содержанию (или хотя бы интенции к таковому) рядоположены универсуму бытия. Даже не соглашаясь с Гегелем о вторичности природы по отноше­нию к духу, нельзя не признать бытийную глубину мира самого че­ловеческого духа — культуросферы.

7.6.3. Многослойностъ смыслов истории

Итак, рассмотрим три главных аспекта смысла явлений: эколо­гический (относящийся к биотехносфере), социально-историчес­кий и культурно-исторический.

Экологический смысл исторического события состоит в его роли в изменениях биотехносферы при переходе ситуации из «начально­го» состояния в «конечное». Так, задолго до XX в. вполне опреде­ленный экологический смысл (как правило, негативный для дру­гих видов) имели неолитическая революция, миграции и появле­ние металлургии, повлекшие к изведению большей части лесов планеты и населявших их животных.

Социально-исторический смысл события состоит в его роли с точки зрения расширения-сужения возможностей осуществления общезначимых ценностей между начальным и конечным состояни­ями ситуации (см. выше ценностные основания и общегуманисти­ческий критерий в истории). По предварительным оценкам, такие возможности существенно сужались по мере появления государств (по сравнению с чифдомами-вождествами), при переходе к средне­вековью (конец личной свободы земледельцев [Дьяконов, 1994], при

создании товарных производств с массовым применением рабского труда (образование Римской империи в отношении к рабам, органи­зация хлопководства в Южно-Американских штатах до Гражданс­кой войны), при возникновении тоталитарных обществ (формиро­вание российского коммунизма и германского фашизма в XX в.).

Напротив, защита общезначимых ценностей (см. 1.5.3) объек­тивно повышалась при создании больших мир-империй с обеспе­чением внутренней безопасности производства и торговли (Ахеми-нидская держава, Римская империя для свободных, арабские хали­фаты, древний и средневековый Китай, империя Моголов в Индии, Московское царство и др.), с появлением абсолютистских монар­хий, защитивших людей от бесконечных усобиц, со становлением демократических обществ в странах ядра мир-экономики (но толь­ко для граждан этих стран).

Наконец, культурно-исторический смысл события состоит в его роли в сдвигах и приращениях систем образцов культуросферы с точки зрения сужения или расширения смыслового и образного пространства выбора ценностей и ориентиров индивидами и сооб­ществами. Эта проблематика является поистине terra incognita, где нет даже предварительных оценок.

В рамках данной схемы на место сообщества можно в принци­пе поставить весь человеческий род, а на место череды событий — всю историю человеческого рода. Тогда смыслом прошлой исто­рии человечества следует считать роль всего хода истории (см. выше) в изменении условий для трех блоков процессов от некото­рой условной границы «доисторического», например пять тыся­челетий назад, согласно Франку и Гилсу [Frank and Gills, 1993], к современности.

Представленное понимание смысла истории формирует точку зрения и критерии значимости для постановки и решения задач те­оретической истории. Принимается познавательная направленность (точка зрения, интерес, лежащий в основе выбора явлений для ана­лиза) на жизнь и мировоззрение индивидов и сообществ в разнооб­разии их типов, а также на механизмы и ход изменения материаль­ных, социально-экономических, политико-правовых и социокуль­турных условий жизни, условий реализации потребностей, интересов и ценностей.

Философия истории традиционно (Гердер, Кант, Фихте, Тейар Де Шарден, Ясперс и др.) обращает свой взор и на будущее челове­чества. Соответственно смысл всей истории следует считать откры-

. _{л л} Глава 1. НЕОБХОДИМОСТЬ И ВОЗМОЖНОСТЬ ФИЛОСОФСКОЙ И ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

104

тым, а его текущее понимание зависит от предвосхищаемых (про­гнозируемых, проектируемых) условий существования человечес­кого рода в будущем. Граница этого будущего срока должна быть достаточно отдаленной для возможности создания долговременных стратегий национального и глобального развития, но в то же время осязаемой и реальной. Например, 100 лет — немалый срок для тем­пов современной истории, но это время, которое застанут дети на­ших внуков, а у внуков есть возможность что-то передать непосред­ственно уже сейчас и в ближайшие десятилетия.

Для формирования разнообразных культурно- и национально-специфичных позиций с минимально необходимыми общими ос­новами гуманистического и ответственного мировоззрения в гло­бальном масштабе, для формирования соответствующих стратегий заполнения мыслимого отрезка нашего общего глобального буду­щего требуется философское решение проблем исторического са­моопределения, этических и практических следствий из понима­ния хода и смысла истории.

С этой точки зрения смысл исторических событий и процессов раскрывается:

а) в изменении условий биотехносферы для жизни человеческо­
го рода (что стало с ландшафтами, ресурсами и т.д. с точки зрения
общезначимых витальных ценностей, биологического разнообразия);

б) в появлении, росте и эволюции форм (институтов, государств

в) в наращивании культуросферы как хранилища передаваемых

Так в чем же именно состоит смысл истории? Наш подход со­стоит не в поиске очередного трюизма, а в разработке философско­го и теоретико-исторического инструментариев, которые помогали бы разным людям и сообществам в различных исторических ситуа­циях по-разному отвечать на этот вопрос, судя во всему, относя­щийся к разряду «вечных» или «проклятых» вопросов философии, а точнее — к классу глубоких затруднений - скрытых сокровищ философии [Collins, 1998]. Чтобы приоткрылся смысл истории, нуж-

но много узнать о ее принципиальной динамике, ходе и структуре, а для этого требуется сложный концептуальный и методический аппарат. Дальнейшее изложение будет посвящено прежде всего раз­работке такого аппарата.

В смысловом пространстве, построенном по соответствующим эскизным наметкам, уже могут уточняться и обоснованно решать­ся остальные фундаментальные проблемы философии истории: ис­торического самоопределения сообществ и индивидов, этико-прак-тических следствий. Таковы в общих чертах перспективы дальней­ших историософских исследований с помощью представленных понятийных конструкций.

2.1. Предназначение теорий

107


Глава 2

ТЕОРИИ, ПАРАДИГМЫ И ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЕ ПРОГРАММЫ*

В качестве методологической основы для теоретической истории возьмем концепцию развития исследовательских программ Имре Лакато-са [Лакатос, 1995]. Самим Лакатосом и его последователями концепция исследовательских программ использовалась прежде всего для объясне­ния развития научного познания. Имеется не так много работ, где кон­цепция Лакатоса применялась в качестве нормативного плана организации нового исследования. Во всех случаях сопоставление этой методологии и практики создания и развития научных теорий давало значимые и инте­ресные результаты. Однако после появления данной методологии прошли уже десятилетия. Особенно много в этот период было сделано в сфере со­циальных и исторических наук, определенные сдвиги произошли в тео­рии познания вообще и в философии социальных наук в частности [Little, 1991; Bunge, 1996].

Поэтому в данном разделе сделаны определенные уточнения схемы исследовательской программы по Лакатосу, направленные главным обра­зом на ее конструктивизацию — применимость в качестве логической и методологической основы теоретико-исторических исследований. Цель теоретической истории — построение проверяемых теорий, позволяющих объяснять и предсказывать явления динамики, структуры и хода истории. Исследовательские программы - это рамки или каркасы, в которых рож­даются, сохраняются, сосуществуют, конкурируют, сталкиваются с ано­малиями и обновляются теории в течение двух и более поколений исследо­вателей. Поскольку до сих пор среди предметных исследователей гораздо более распространенным понятием, чем «исследовательская программа», является «парадигма», то после представления теории как цели исследо­вания анализируется взаимосвязь между теориями, парадигмами и иссле­довательскими программами. Затем — уже в конструктивном ключе — рас­крывается структура исследовательской программы и соответствующая общая стратегия теоретико-исторических исследований.

* Раздел подготовлен при поддержке Российского гуманитарного фонда. Ис­следовательский проект 00-03-00397а.

Марк Твен

Теории являются моментами, продуктами и исходными пунк­тами развивающегося человеческого знания. Они являются компак­тным логически упорядоченным хранилищем достигнутого знания (о логической структуре теорий см. 2.2). Теории используются преж­де всего для дальнейших исследований, в практической деятельно­сти и для культурной трансляции при смене поколений (в системе образования).

2.1. 7. Теории для исследовании

В рамках одной исследовательской программы теории исполь­зуются как исходный пункт для дальнейшего углубления, уточне­ния, расширения или обобщения знаний, а соответственно, для построения новых теорий, которые так или иначе должны быть со­единены со старыми. При встрече теории с аномалиями требуются коррекция старых и построение новых версий теории. Конкуриру­ющие исследовательские программы, как правило, используют «чу­жие» теории прежде объекты критики, с тем чтобы, «расчистив поле», занять это место собственными теориями. В рациональной философии познания и науке все эти процессы считаются оправ­данными, соответственно теории должны быть выражены с макси­мальной ясностью и определенностью, должны быть открытыми для критики и коррекции. Кроме того, теории желательно представлять как совместимые в понятийном, логическом и языковом планах с другими уже существующими теориями, по крайней мере в рамках одной и той же исследовательской программы. Этим обеспечива­ются возможности сопоставления, синтеза и обобщения теорий. Эти общие требования в полной мере относятся к историческим теори­ям. Логика, понятия и языковая форма исторических теорий долж­ны быть совместимы (хотя бы сопоставимы) с соответствующими формами социальных (социологических, политологических, эконо­мических, антропологических, культурологических), а также демог­рафических, психологических, географических, экологических те­орий (о месте теоретической истории в системе наук см. 1.2).

Теория используется на практике как основа решения задач, по­скольку она позволяет рассчитывать (предсказывать) результаты опе­раций с объектами посредством операций с теоретическими замес­тителями (моделями) данных объектов, без выполнения (зачастую невозможного или сопряженного с большими издержками) опера­ций с самими объектами. Иными словами, теория должна позволять из условий - значений одних понятий Я_р...,Я_Л - получать решения, т.е. значения (в общем случае), других понятий /7_р...,Я_г [Никаноров и Персиц, 1977]. Следовательно, теория должна быть выражена так, чтобы в ней явно были представлены понятия для задания условий и искомых как элементов типовых задач, решения которых требует со­временная или предполагаемая в будущем практика. В идеале тео­рия должна быть снабжена типовыми подходами, процедурами и примерами решения задач. Такого рода требования могут показать­ся неприемлемыми или преждевременными для исторических тео­рий. Тезис о неприемлемости был отклонен в проведенной апологии теоретической истории как рациональной науки [Розов, 1995; Rozov, 1997]. С тезисом о преждевременности спорить трудно, заметим толь­ко, что задачи глобальной и национальной практики, требующие те­оретико-исторических знаний, в общем виде уже были поставлены. Сами же методологические требования к теориям, представленные выше, даже если и преждевременны, все равно могут служить полез­ным ориентиром в историческом теоретизировании.

В принципе преобразование научных теорий в форму, приспо­собленную для учебного процесса, — это самостоятельная область задач дидактики как части педагогики. Ученые-теоретики редко на­гружают себя дополнительной обязанностью беспокоиться о том, чтобы теория была приемлема для процессов передачи знаний из поколения в поколение. Это особенно характерно для тех областей науки, новейшие достижения которых volens-nolens воспринимают­ся образованием (естественные науки, математика, информатика, экономика). В социальных науках и истории ситуация существенно иная. Здесь скорее царит недоверие, пренебрежение к результатам новейших, особенно теоретических, исследований. Социальные и ис­торические теории добираются до учебных кафедр в течение долгих десятилетий. Особенно это относится к нашей стране, отделенной

от наиболее динамично развивающихся западных социально-исто­рических наук языковым барьером, финансовым барьером (практи­ческое отсутствие новых западных книг и периодики в библиотеках российских университетов), а в недавнем прошлом — железной сте­ной идеологической нетерпимости. Достаточно сказать, что до сих пор во многих российских вузах сочинения Тойнби и Парсонса по­даются как современное состояние социальных и исторических зна­ний. В таких условиях исследователи в области теоретической исто­рии просто обязаны заботиться о приемлемости формы полученных результатов для восприятия преподавателями и студентами. Главны­ми предметами заботы здесь служат мотивация потенциальных пре­подавателей и дидактические качества представления знания.

Среди разнообразных подходов обеспечения мотивации выде­лим лишь то, что напрямую связано с логикой и семиотикой пред­ставления теорий. Если ориентироваться на творческих преподава­телей, преподавателей-исследователей (о более широком распрос­транении результатов теоретической истории говорить пока рано), то новые исторические теории должны помогать им составлять в единое стройное целое учебные курсы, представлять разнообраз­ный материал как частные приложения и примеры действия одно­го и того же набора теорий. Кроме того, каждый преподаватель-ис­следователь творчески руководит научной работой своих учеников, сам ведет исследования. Новые исторические теории должны по­зволять ему строить эффективные программы этих исследований.

В плане логики и семиотики такие требования означают, что пред­ставление теорий должно быть по возможности сопоставимым с тра­диционным учебным материалом (например, с образовательными стандартами или современными учебными пособиями по истории и социальным наукам); представление теорий должно позволять орга­низовывать этот материал как ясное и осмысленное целое.

Теории должны представляться не столько как замкнутые мо­нады, сколько как интеллектуальные провокации, призывающие к дальнейшим исследованиям, направленным на их опровержение, коррекцию, апробирование на новом материале. В идеале каждая историческая теория должна быть снабжена набором методов и про­цедур приложения ее к новому материалу, а также для проверки ее в новых эмпирических областях. Только при этом условии есть на­дежда, что преподаватели-исследователи в области социальных наук и истории возьмут новую теорию на вооружение в своей професси­ональной работе.

110

2.2. Теория в истории: логическая структура

Рэндалл Коллинз 2.2. Ί. Строгое определение теории

В социальных науках отношение к понятию «теория» нельзя назвать особенно аккуратным. Под теорией здесь могут понимать учение, доктрину, концепцию, модель, схему, парадигму, собствен­но любую понятийную конструкцию с какой-либо степенью общ­ности. Далее это общее и расплывчатое значение термина «теория» использоваться не будет. Под теорией будем понимать идущее из классической логики и теории познания XX в. «жесткое» представ­ление. С этой точки зрения теория есть дедуктивно организованная совокупность суждений, сформулированных в замкнутой системе по­нятий. Иначе говоря, каждая теория в своей точной (эксплициро­ванной) форме должна включать как минимум следующие компо­ненты: базовые неопределяемые понятия, производные понятия, аксиомы (невыводимые в рамках данной теории постулаты в тер­минах базовых и производных понятий) и теоремы, т.е. суждения, выводимые по определенным правилам из аксиом. Пусть этот иде­ал строгости остается, как правило, недостижимым для имеющих­ся исторических и макросоциологических теорий, но он должен быть задан как ориентир уточнения теорий в будущем.

2.2.2. Номологическое объяснение

Как было показано в разд. 3.2 и 3.4, логическая схема номоло-гического (основанного на законах) объяснения и предсказания Карла Гемпеля [Гемпель, 1942/1998], несмотря на десятилетия бур­ного возмущения и разгромной критики среди ученых-гуманита-

риев, в результате оказалась в основе наиболее успешных исследо­вательских программ теоретической истории, в частности Роберта Карнейро и Рэндалла Коллинза. Поэтому в качестве одного из ориентиров мы также полагаем способность теории объяснять и пред­сказывать явления через дедуктивный вывод суждений о следствиях класса E из суждений о начальных условиях класса Си универсальных законов L,, £₂,..., т.е. суждений о причинной связи между начальны­ми условиями и следствиями. Полное объяснение имеет место тог­да, когда согласно законам L_p L₂,... условия класса С необходимы и достаточны для следствий класса Е. Суждения, выражающие зако­ны Z,,, L₂,... имеют статус теорем или аксиом в составе теории. До прохождения эмпирической проверки эти суждения имеют статус теоретических гипотез Я_р Я₂,... . В этом случае следующим образом определяются эмпирические гипотезы или предсказания, которые, как мы знаем, могут быть не только натуральными относительно бу­дущего, но также структурными и антипационными относительно ис­торического прошлого (см. разд. 3.8). Эмпирические гипотезы (пред­сказания обнаружения фактов) суть суждения />_р Р_г... о том, что в данных конкретных условиях с_р с₂,... (при конкретных обстоятель­ствах в определенном времени и месте входящих в класс условий О, при условии верности теоретических гипотез Я_р //₂,... (или за­конов L_r L₂,... для уже проверенной теории) непременно должны (были) произойти следствия е_г е₂,... (явления в определенном вре­ден и и месте, входящие в класс следствий £).

Под теоретическим описанием понимается совокупность теорий, относящихся к одной предметной области [Никаноров, 1977]. Сис­тематическое соотнесение теорий этой совокупности позволяет про­водить их синтез, т.е. превращать теоретическое описание в еди­ную синтезированную теорию. Принимается подход, согласно ко­торому каждое понятие есть (вырожденная либо свернутая) теория, а каждая теория есть (развитое л ибо развернутое) понятие [Там же]. Благодаря такому подходу сколь угодно сложная теория может быть свернута и «вложена» в качестве понятия в другую, охватывающую теорию. Такое вложение теории в теорию является частным случа­ем синтеза двух и более теорий, суть которого в отождествлении некоторых понятий из этих теорий [Никаноров, 1977; Никаноров и Персиц, 1977; Освоение и концептуальное проектирование..., 1990].

112