Книга посвящена обоснованию природы языкового знака. Не раскрыв сущность языкового знака, не познать и механизм взаимодействия языка с мышлением, речью, текстом, действительностью

Суждение, выражаемое некоторым предложением, понимается как то общее, что есть во всех возможных правильных его переводах. 1) Суждение есть познавательный акт, в котором предмету ( S ) приписывается какой-либо признак ( P ). Языкового, знакового выражения предикация не имеет, цементирующей основой предложения служат два главных члена – грамматические подлежащее и сказуемое. 2) Суждение – это высказывание чего-то о чём-то, поэтому S и P подвижные категории, т.е. S и P могут выражаться любыми членами предложения. Субъектно-предикатная структура суждения, как структура предикативная, является главным стержнем для понимания предложения и выражаемой в нём формы мысли. Да и сами понятия логического субъекта ( S ) и логического предиката ( P ) возникли на базе анализа естественного языка.

Предложение – не структурная единица какого-то более высокого уровня языка. Например, морфемы, слова могут быть пересчитаны. Их число конечно. Число предложений бесконечно. Морфемы и слова имеют на более высоком уровне (соответственно в словах и предложениях) дистрибуцию на своём уровне. Для предложений не существует законов дистрибуции на более высоком уровне – в тексте. Предложение – образование неопределённое на текстовом уровне, неограниченно варьирующее, это жизнь языка в действии. Но на логическом уровне оно всегда есть логическое суждение. Это и дало повод заподозрить в предложении отсутствие каких бы то ни было чисто структурных связей с себе подобными, с такими же предложениями. «С предложением мы покидаем область языка как системы знаков и вступаем в другой мир, в мир языка как средства общения, выражением которого является речь. На самом деле это два разных мира (морфемы, слова и предложения), хотя они охватывают одну и ту же реальность. Им соответствуют две разных лингвистики, пути которых, однако, всё время перекрещиваются. С одной стороны существует язык как совокупность формальных знаков, выделяемых посредством точных процедур, комбинирующихся в системы и структуры. С другой – проявление языка в живом общении. Предложение принадлежит речи, это единица речи» [Бенвенист, 1974 :139 – 140]. Предложение не образует какого-либо формального класса противопоставленных единиц, которые были бы потенциальными членами более высокого уровня (как это свойственно фонемам, мрфемам), оно принципиально отлично от других языковых единиц. Сущность этого различия заключается в том, что предложение содержит знаки, но само не является знаком. [Бенвенист, 1974 :139].

Сегментировать предложение, разлагать его на более мелкие, составляющие его единицы, мы можем, но мы не можем его сделать членом какой-либо другой сттруктурной единицы более высокого уровня. Структурной единицы более высокого уровня, чем предложение, не существует. Это объясняется той особенностью, которая присуща только предложению – п р е д и к а т и в н о с т ь ю. Все другие свойства предложения являются вторичными по отношению к предикативности. Число знаков в предложении не играет никакой роли, достаточно одного знака, чтобы выразить предикативность. Не обязательно и наличие субъекта. Предикативный член предложения достаточен сам по себе. Следовательно, единственным признаком предложения является его предикативность. Следовательно, текст не есть структурная единица языка. Языкового уровня выше предложения не существует.

Предикативность – это мыслительный процесс, минимальный акт законченной мысли, идеально отражающий реальные вещи и их свойства, он всегда имеет д в у х ч л е н н у ю структуру, реализующуюся в логических суждениях (S – P). В мысли всегда наличествует компонент, выделяющий предмет мысли, и компонент, отражающий свойство предмета. Именно в силу особенностей мышления, а не под влиянием строя того или иного языка, и возникает процесс п р е д и к а ц и и или п р е д и к а т и в н о е отношение. Логика отражает н е ф о р м ы я з ы к а, а ф о р м ы м ы ш л е н и я, навязанные законами внешнего мира, а мышление отражает мир и законы его познания. А познание осуществляется только одним путём: предмет  его свойства, т.е. в формах суждений ( S – P ).

Что такое предикация с логической точки зрения? Предикативные отношения – основной тип смысловой связи, это межпонятийная связь, отражающая предметные отношения объективной действительности. Предикативное отношение состоит в приписывании субъекту какого-либо признака. Логическому субъекту ( S ) приписывается его логический предикат ( P ). Логическая интерпретация предложения как субъектно-предикатная структура S – P есть отражение единичного и общего, конкретного и абстрактного. Предикативность – свойство не предложения, а суждения: первая часть – не подлежащее, а логический субъект ( S ), вторая часть не сказуемое, а логический предикат ( P ). Логическая форма предикативности отражает процесс познания, в котором отражается связь между логическим субъектом и логическим предикатом ( S – P ). Это значит, что в суждении мы имеем дело не со структурой предложения, а со структурой мысли, хотя они часто совпадают.

Процесс предикации, т.е. соотнесение мысли с действительностью, порождается не особенностями строя предложения языка, а диалектикой процесса познания, отражения объективной действительности в мыслительной сфере. Вторичность мышления по отношению к бытию, опосредствованный характер отношения мышления к бытию определяет д в у ч л е н н о с т ь м ы с л и, заключённой в суждении. Эта мысль образует наименьший мыслительный акт, наименьший самостоятельный отрезок мыслительного процесса. В суждении, а конкретно – в предложении, как семантической основе суждения, выделяется часть, выступающая в качестве «представителя» предмета мысли, его идеальный «двойник» – субъект ( S ). Этой части противопоставляется вторая часть – предикат ( P ). Функция суждения состоит в том, чтобы отражать объективный мир: как отдельные элементы суждения, так и суждение в целом соотнесены с действительностью, истинной или мнимой.

Это означает, что познание мира в с е гд а осуществляется как субъектно-предикатная структура мысли, поэтому структура мысли S – P у н и в ер с а л ь н а. Это значит также, что предикативность, как свойство субъектно-предикатной мысли, тоже у н и в е р с а л ь н а. Без наличия предикативного отношения ни одна мысль, а следовательно, ни одно суждение, в том числе и однословное, не может быть выражено.

Таким образом, мы можем сделать очень важный вывод: предикативное отношение как процесс познания не зависит от структуры того или иного языка, оно зависит только от свойств нашего мозга – видеть, ощущать предмет, оценивать его, приписывать ему какое-то свойство, качество. Познание как процесс предикации (приписывание предмету его свойств) порождается не особенностями строя предложения того или иного языка, а диалектикой процесса познания, отражения материального мира в мышлении человека.

Однако выделенные в процессе познания предмет и его признаки ещё не дают полного представления о сущности предикативности: реальный предмет и его признак преобразуются в мышлении в их идеальные образы, двойники. Но реальное предложение преобразуется в мозгу в суждение. Поэтому материальные понятия «предмета» и его «признаков» как их идеальное отражение в реальном процессе мышления всегда идёт одновременно и неразрывно по двум направлениям – а) как логическое субъектно-предикатное суждение ( S – P ) и б) как подлежащно-сказуемостная синтаксическая структура предложения ( П – С ), каждая из которых всегда предполагает другую и их раздельное существование невозможно. Т.е. невозможно себе представить, чтобы предложение никогда не выражало логичесого суждения, а логическое суждение существовало бы без своей матеральной основы. Это всё равно, что увидеть, например, конкретное дерево, но его абстрактного образа у меня в сознании нет. Или, напротив, логичесий образ реального дерева в моём сознании есть, но я его никогда не видел как чувственное отражение в органах чувств. Пример К. Маркса (см. выше) о переходе конкретного дома в его математическую абстракцию показывает то же самое: невозможно представить себе, как эти два дерева (понятие дерева и реальное дерево) в реальности могут существовать отдельно, независимо один от другого. Первая структура – это л о г и ч е с к а я форма мышления, вторая структура – это языковое, оречевлённое мышление или с е м а н т и ч е с к а я форма мысли. Только первая структура, т.е. логическая форма мышления в виде суждения ( S – P ) образует предикативность как понятие л о г и ч е с к о е, а не языковое, семантико-грамматическое.

Предикативный процесс – процесс логического соотнесения субъекта и предиката в процессе познания и в процессе коммуникации, т.е. это логическая форма мысли в виде акта выражения суждения и одновременно соотнесения этого суждения с действительностью. Расчленённость семантического значения предложения на две части – на подлежащее и сказуемое, как семантическая форма мысли, – есть не предикативное отношение, а синтаксическая связь между подлежащим и сказуемым как главными членами предложения.

Предикативность в суждении не отражает каких-либо свойств объективной реальности, она является порождением самого процесса отражения мира в мышлении, выступая как его н е о т ъ е м л е м ы й субъективный признак. Без предикативности нет познания. Но поскольку познание всегда осуществляется в формах языка, без которого никакое познание невозможно (если игнорировать авербальное мышление), то предикативное отношение, как логическая форма мысли, всегда н а с л а и в а е т с я в предложении на какое-либо синтаксическое отношение, отражающее синтаксические связи слов в предложении, т.е. на семантическую форму мысли. Поскольку предикативность – понятие логическое, как связь субъекта и предиката в суждении, а суждение не может быть выражено иначе, как только в реальном предложении, то всегда существует соблазн признать предикативность только и только свойством предложения, т.е. признать реально звучащее и написанное предложение логической формой мышления.

Чем же тогда различаются суждение и предложение? Не предложения, а логическое мышление, существующее только через свои логические формы, отражает окружающий мир, а в качестве основной формы этого отраждения служит логическое субъектно-предикатное суждение, принявшее языковую, т.е. знаковую форму, а не подлежащно-сказумостное предложение. Cилой познания обладают лишь суждения как логические формы мысли, а предложения, как семантические формы мысли, не обладают познавательной способностью, но формируют эти суждения.

Передавать предикативность в область синтаксиса неверно, потому что синтаксис есть учение о синтаксических связях членов предложений, о структуре предложения, о способах, видах, типах, законах связи слов в предложении. Если переводить предикативность в ранг синтаксической категории, то тем самым мы постулируем существование двух параллельных типов суждений: логического суждения ( S – P ) и языкового суждения – подлежащее и сказуемое ( П – С ). В таком случае предикативность передана синтаксической структуре предложения и понимается под нею «соотнесённость» содержания предложения с действительностью. Но не существует никаких формальных средств выражения «предложенческой предикативности» на уровне синтаксиса, если под таковой не считать логической связи субъекта и предиката, лежащей в глубине синтаксической структуры. Но здесь мы уже покидаем область грамматики и вторгаемся в область логики.

То, что предикация является сущностной характеристикой логического суждения, а не предложения, свидетельствует тот факт, что при любом сокращении предложения (при беглой речи, при афазии, во внутренней речи, в односоставных, назывных, именных, бессказуемных предложениях) непременно остаётся в каждом предложении как суждении его предикативный костяк, а всё остальное может сокращаться. Если нарушается сам процесс предикации, то суждение и, следовательно, предложение, как его семантический носитель, построить невозможно. Если в суждении, выраженным предложением На куст боярышника опустилась стая чижей изъять его предикативное ядро Стая опустилась ( S – P ), то оставшееся словосочетание На куст боярышника чижей не является предложением, если его не принимать за часть реплики из разговорной речи.

В устной речи тенденция к редуцированию членов предикативности (т.е. к сокращению подлежащего) возникает иногда, а в письменной речи – никогда, но во внутренней речи она возникает всегда. Предикативность – основная и единственная форма внутренней речи, которая вся состоит с психологической точки зрения из одних логических предикатов.

Тот факт, что предикация в виде суждения ( S – P ) неизбежно реализуется в синтаксической структуре, то больше, то меньше визуально соответствующей логическому суждению, но тем не менее и суждение (логическая форма мысли), и предложение (семантическая форма мысли) – это разные структуры, не только обслуживающие разные науки, но и целевая установка их различна, хотя по логической форме суждения часто можно предсказать синтаксическую форму предложения, как и по синтаксической форме предложения всегда можно определить форму, фигуру, модус суждения.

Предикативность, как показали логики и психологи – понятие и принадлежность логического субъектно-предикатного суждения ( S – Р ) и как таковое оно не может быть одновременно синтаксическим понятием, но если и может (что и происходит часто при совпадении логической и грамматической структур), то в этом случае мы уже переходим из логики в область языкознания. Предикативность – это конституирующая связь логических субъекта и предиката. Логическое суждение и семантическая форма мысли – разные уровни одной и той же языковой структуры. Если эти два различных уровня одного и того же языкового построения не различать, то в этом случае было бы отменено различие между двумя реально существующими формами мышления – семантической и логической формами одного и того же процесса мышления. А это означало бы отменить существование двух различных, хотя и тесно связанных наук – языкознания и логики, имеющих свои собственные аспекты исследования одного и того же объекта – семантико-грамматическую структуру п р е д л о ж е н и я (языкознание) и логическую структуру с у ж д е н и я (логика).

Подтверждением того, что суждение как л о г и ч е с к а я форма мысли и предложение как с е м а н т и ч е с к а я форма мысли не совпадают, служит тот факт, что логическая предикация может быть представлена в языке самым причудливым образом. «Мышление действительно состоит из того, что мы что-нибудь предицируем с чем-нибудь. ... Когда мы переходим к языку, этот принцип предицирования приобретает совершенно неузнаваемые формы, а иной раз даже и совсем отсутствуют, по крайней мере видимым образом. Это значит, что чисто логическая предикация неузнаваемым образом интерпретируется в языке. Безличные предложения вроде: Светает, Вечереет, Холодает ... не имеют выраженного предмета для предицирования, а лишь выражают само предицирование» [Лосев 1971 : 402].

Между подлежащим и сказуемым (как между главными членами предложения) не может быть никакой предикативности хотя бы потому, что подлежащее и сказуемое н е в с е г д а с о в п а д а ю т с субъектом ( S ) и предикатом ( P ) суждения. Но тогда, когда подлежащее и сказуемое накладываются на субъект ( S ) и предикат ( P ) суждения, т.е. семантическая форма мысли совпадает с логической формой мысли, тогда можно говорить, что синтаксическая структура связи подлежащего и сказуемого с о в п а д а ю т с логическим суждением по его структуре. «Совпадают», но и в этом случае только одна из них – логическое субъектно-предикатное суждение – обладает свойством предикативности, а другая – синтаксическая структура предложения – обладает лишь свойством синтаксической завершённости, и не более. Как только этой синтаксической структуре мы придадим свойство предикативности, мы тотчас же переходим на уровень логики и покидаем синтаксис.

Итак, предикативность – это особое свойство логического субъектно-предикатного суждения ( S – P ), сущность которого состоит в том, что оно, как логическая форма отражения объективного мира, всегда д в у х ч л е н н о: объекты мира, отражённые в логическом субъекте ( S ), всегда имеют те или иные свойства, выраженные в форме логического предиката ( P ). Эти два центра суждения представлены в сознании человека как субъект и его признак. Любой язык есть вынесенное за пределы мозга в материальных знаках отражение семантической формы мысли, в основе которой в с е г д а, н е и з б е ж н о л е ж и т л о г и ч е с к а я ф о р м а м ы с л и.

Если бы было иначе, и американские племена индейцев интуитивно не владели бы логическим мышлением, то они бы не выжили как племена – жизнь требует действий и поступков сообразно законам природы, а это значит – л о г и ч е с к и м законам. Поэтому, какой бы экзотической структурой не обладал каждый язык, говорящие на нём люди мыслят л о г и ч е с к и м и к а т е г о р и я м и (понятиями, суждениями, умозаключениями), одна из которых на уровне суждения в обязательном порядке имеет п р е д и к а т и в н у ю субъектно-предикатную форму, одетую в своеобразную семантико-грамматическую форму своего языка. Процесс предикации как логический процесс сопровождает человека на каждом шагу. Он не может произнести ни одного предложения, не осуществляя одновременно процесса предикации, хотя и не подозревает об этом, т.е. процесса приписывания предмету его качества или, точнее, процесса приписывания субъекту ( S ) его предиката ( P ). Предикация – это чисто мыслительная, логическая операция, управляемая работой мозга.

Универсалии – это не категории языков, а принципы их научного определения. Поскольку универсалии – абстрактный, мыслительный, всеобщий признак, то они должны быть не очень информативными. Но признание всеобщности и отсутствие информативности универсалий подобна всеобщим законам развития человечества, всеобщим характерам физических законов, законов природы. В языке это – структуры предложения, т.е. логическая предикативность предложения. Всеобщность универсалий вскрывает сущность этого явления. Постулируя принципы теории языка, мы постулируем лингвистические универсалии, из чего следует, что теория языка должна заниматься изучением лингвистических универсалий, как взаимодействия языковых знаков с формами мысли. Общая теория лингвистики должна быть по существу теорией универсалий, так как она ищет существенное в языке.

В самых различных языках мира существуют некие общие структурно-семантические типы, ведомые нашим общечеловеческим, единым для всех мышлением. Вот вокруг этих общих логических форм мышления и группируются определённые языковые типы, которые для всех языков являются общими, например, части речи, слова, предложения. Это общее, универсальное в языках базируется на общности одного и того же мира для всех народов и на общности физиологического устройства всех людей (физиологических органов, устройства мозга), Физиологическая общность устройства мозга и речеобразовательных органов являются условием одинакового отражения окружающего мира и, следовательно, общности человеческого мышления. Оно, это мышление, и раньше трактовалось как общечеловеческая универсалия под термином «понятийная категория» у Есперсена и Мещанинова.

Универсалии в языке – это материальное, знаковое отражение универсального, логического мышления всего человечества. Но хотя общечеловеческое мышление универсально, тем не менее у каждого народа свой язык и его структурно-семантическое устройство разное. Однако одни и те же логические формы мышления часто находят одинаковое или близкое лексико-грамматическое устройство в разных языках. Именно это чаще всего и выдаётся за универсалии. Например, Мещанинов за такие универсалии принимает субъект и предикат, атрибут, прямой и косвенный объект, предметность, атрибутивность. [Мещанинов 1945 : 196 ]. Бондарко универсалиями считает: глагольные категории длительности, процессуальности, повторяемости, неповторяемости, способ действия, результативность, начинательность, ограничение длительности. [Бондарко 1971 : 7 - 8 ]. К конкретным универсалиям языковых знаковых систем Панфилов относит следующее: 1) слова и предложения; 2) выражение в составе предложений субъектно-предикатных отношений, т.е. логических субъекта ( S ) и предиката ( P );

3) такие глубинные свойства языков, которые обусловлены общей всем языкам функцией. [Панфилов 1977 : 126 - 129 ].
2) Универсалии свойственны человеческому мышлению, а не

создаются самими лингвистами (это онтология, а не гносеология).

Считают, что к языковым универсалиям относятся явления, свойственные самим языковым системам. Однако универсалии обусловлены общностью человеческого мышления и, следовательно, познавательных и коммуникативных функций. Сами универсалии относятся к онтологии объекта, а не к гносеологии. Универсалия должна характеризовать язык в его всеобщности, обозначать признак, присущий языку вообще и каждому языку в отдельности. Языковые универсалии – не просто абстрактные порождения лингвистов, не чистый конструкт, а есть категория, присущая самому мышлению. Если бы не было этих общих, универсальных признаков, на основе которых строятся здания всех языков, то семья человеческих языков распалась бы. Поэтому универсальные свойства мышления лежат в основе основной характеристики всех типов языковых структур, отражающие природу языковых знаков.

В каждом языке, как считают лингвисты, есть нечто универсальное. Часто под этими универсалиями понимают общность каких-то структурно-грамматических элементов. Но в чём их общность в различных языках, если каждый язык имеет свои грамматические, словообразовательные, семантические особенности, т.е. способы семантической сегментации одних и тех же участков внешнего мира в различных словах? Допускают, что есть общность в разных языках: в предложениях всех языков есть структурное ядро предложения – подлежащее и сказуемое, есть определения, дополнения. Кроме самих слов, в которых отражены различные участки материального мира, есть синтаксические и морфологические формы, служащие для цементирования предложения, объединяя все слова предложения в замкнутую структуру. Полагают, что только в этом и лежит их «универсальность», которая в сущности не является ею. Универсалия в любом языке – это логическая структура предложений, логические суждения. А главные члены предложения – подлежащее и сказуемое – причисляемые к универсалиям всех языков, есть лишь знаковая, языковая семантико-грамматическая форма их выражения. Это семантические и грамматические формы, т.е. знаковые формы выражения мысли, без взаимодействия которых невозможно построить ни одного предложения. Логическая форма суждения – одна и та же для всех людей, т.е. языков мира, разнесённая во множестве семантико-грамматических формах выражения в разных языках.

Логическая структура предложения любого языка совпадает с общей для всех языков логической структурой. Каждая семантическая микросистема в языке опирается на глобальные логические связи глобального характера, т.е. на связи, которые присущи человеческому мышлению, – единому для всех по своей логической сущности. Эти признаки объяснимы биологическим характером речевого механизма, единой биологической характеристикой человека и главным образом – мозга. Это и есть физиологическая предпосылка для единой организации человеческого мышления. Язык человека, его мозг, в конечном итоге опираются на единство материи.

Существуют тесные связи между логикой и грамматикой, и природу предложения как языковой единицы невозможно понять без учёта природы суждения как формы мышления. Формы мысли проявляются в грамматических отношениях слов. Грамматика во многих случаях находится во внутренней связи с логикой, во многом тождественная с логикой. Сравни Гегель: «Грамматика – это начала логики». Грамматические формы уже указывают на формы, рассматриваемые логикой.

Большинство учёных связывают универсалии со структурами языков и их взаимодействием с мышлением. Универсалии являются такими глубинными свойствами языков, которые обусловлены общностью таких функций языка, как мыслительная и коммуникативная. Ю. Степанов пишет: «Человеческий ум в любой науке стремится установить общие черты и закономерности изучаемого. Без установления повторяемости, а следовательно, общности изучаемых явлений вообще нет науки. Надо проникнуться идеей о том, что все языки имеют в своей основе общее устройство и их различия должны рассматриваться только как та или иная ступень развёртывания заложенного в них е д и н о г о м е х а н и з м а, е д и н о й с т р у к т у р ы ...» [Ю. Степанов 1966 : 133 – 134].

Что же конкретно языкознание считает универсалиями в естественном языке? Этот вопрос по-разному оценивается лингвистами.

Во-первых, одна из точек зрения утверждает, что универсалия – это передача звуковых сигналов как наиболее надёжно функционирующей субстанции. Если функция языка – быть посредником между сознаниями собеседников и отражать в речевых посылках изменения в структуре передающей системы (сознание говорящего) для приведение в аналогичное состояние принимающую систему (сознание слушающего), то важнейшее требование к языковой субстанции – это способность надёжно отражать различие и изменение в передающей системе. Отсюда – универсальные свойства языков, т.е. использование наиболее надёжно функционирующей субстанции. Причиной универсального свойства языков служит то, что все они основаны на передаче звуковых сигналов и, следовательно, на использовании артикуляторно-акустических способов кодирования и декодирования. Такова важнейшая субстантная универсалия человеческих языков. Из этой сути субстанции (звуковой и графической) логически следует линейный характер языка, последовательный способ кодирования [Мельников 1969 : 39 - 40].

Во-вторых, это свойство или универсальное отношение между неуниверсальными свойствами языков. Отсутствие данного свойства хотя бы в одном языке достаточно, чтобы не считать его универсалией. Например, во всех языках наличие слогов со структурой СГ. Это абсолютная универсалия [Вардуль 1969 : 21]. Как пишет Х. Гиппер, в практике даны не универсалии, а частности каждого языка, общее можно лишь постулировать. Все естественные языки – это звуковые языки, это открытые системы знаков, социально и географически обусловленные. Эти знаковые системы построены по единому принципу. Все языки привязаны к одному и тому же речевому аппарату, органам речи, к одним и тем же точкам мозга. У всех языков сходные фонологические системы, и принципы оппозиций у всех языков те же: СГ. Все эти общности лежат в сфере высших абстракций и полезны теоретически. Но главное: какие грамматические категории неизбежны в языке, а какие факультативны. Должны ли быть везде N и V, S и P? И вот только здесь появляется теория универсалий [Gipper 1972 : 146].

В-третьих, и это естественно, настоящая универсалия – мыслительные категории. Но мыслительные категории «мыслятся» всеми лингвистами по-разному. Универсалии грамматики – это мыслительные категории. Для Н. Хомского – это изучение универсальной грамматики, что и является изучением природы человеческих мыслительных способностей [Хомский 1972 : 24]. Этим идеальным объектом Гухман считает Панфиловское «актуальное или логико-грамматическое членение предложения», свойственное всем языкам [Гухман 1973 : 8]. Для Жинкина – это «универсальный предметный код» (УПК). Нет такого языка, который в чём-то не походил бы на другой язык. [ Жинкин ВЯ, 1984, № 6 ].

Однако к главнейшим, общим, универсальным свойствам всех языков (а мы уже знаем из Главы 2, что языковой знак имеет четыре уровня, два из которых – логические, т.е. фонемы и понятия) относятся м ы с л и т е л ь н ы е к а т е г о р и и, л о г и ч е с к и е ф о р м ы мысли. О каких бы универсальных категориях мы ни говорили – все они сводятся к общему для всех языков знаменателю – л о г и ч е с к о м у у р о в н ю м ы ш л е н и я, л о г и ч е с к и м ф о р м а м м ы с л и. Все люди, независимо от их национальности и языка, культуры и т.д. имеют одну и ту же, общую для всех систему значений, систему понятий. Символическая система понятий у всех наций универсальна. [Hörmann 1967 : 348]. Звегинцев справедливо пишет, что «в немалой степени старая концепция языка обусловливалась тем обстоятельством, что лингвистика была наукой о языках – множестве конкретных языков со своими структурными особенностями и своеобразием, на описание которых и было направлено основное внимание исследователя. Ныне лингвистика более интересуется языком – всечеловеческой способностью осуществлять деятельность общения на основе абстрактных правил специфического порядка. Поиски универсальных средств человеческого языка ... являются ныне одной из самых главных задач науки о языке. Представление естественного языка в виде высокоабстрактного устройства, которое состоит из системы универсальных правил («универсальной грамматики»), порождающих предложения языка, как нельзя лучше согласуется с у н и в е р с а л ь н о й п р и р о д о й м ы с л и, почему и возникает искушение отождествлять формальные лингвитические универсалии с м ы с л и т е л ь н н ы м и у н и в е р с а л и я м и (везде разр. моя, – А.К) [ Звегинцев 1986 : 30].

Филин пишет, что теория «понятийных категорий» во многом предвосхитила исследования универсальных категорий, которые широко ведутся в наше время в советском и зарубежном языкознании [Филин 1977 : 7]. Универсальным для предложений во всех языках является выражение субъектно-предикатных отношений, т.е. отношения логического субъекта и предиката, выделяемых в традиционной логике [Панфилов 1974 : 8 - 9]. Общечеловеческий характер логических форм мышления обусловливает универсальный характер тех форм языка, в которых воплощаются логические формы и, следовательно, общие структурные черты всех языков мира [Чесноков 1992 : 12].

Об однотипности мышления всех людей, которое невозможно без однотипности логического строя, сохраняющегося у людей всех наций, несмотря на существенные различия в грамматическом строе конкретных языков, писали К. Маркс и Ф. Энгельс. «Так как процесс мышления сам вырастает из известных условий, сам является естественным процессом, то действительно постигающее мышление м о ж е т б ы т ь л и ш ь о д н и м и т е м ж е (разр. моя, – А.К.), отличаясь только по степени, в зависимости от зрелости развития, следовательно, также и от развития органов мышления» [Маркс, Энгельс т. 32 : 461].

Кратко рассмотренные здесь проблемы универсалий дают основание утверждать, что под языковыми универсалиями многие исследователи понимают преимущественно не сам язык, его грамматические формы, не знаки языка, а м ы с л и, выраженные этими знаками: формы языка подменяются мышлением человека. Наличие универсалий связано с тем, что фонемы, графемы, морфонемы, понятия, суждения, умозаключения относятся к универсальным логическим формам мышления, свойственным всему человечеству. Каждый язык не может быть не похож чем-то на другой язык, языки не могут быть совершенно чуждыми друг другу, через материальные знаки всех языков в сознании людей ассоциативно запечатлены у н и в е р с а л ь н ы е для каждого языка некоторые семантические и грамматические формы: и всё это является с л е д с т в и е м единого механизма, единой структуры, зазываемой логическими формами, с л е д с т в и е м о б щ н о с т и м ы с л и т е л ь н ы х ф о р м человека, о б щ н о с т и арсенала его л о г и ч е с к и х ф о р м – фонем, графем, морфонем, понятий, суждений, умозаключений, без которых не может обойтись ни один народ, на каком бы языке он ни говорил.

По мнению некоторых лингвистов, эта теория должна быть общетеоретической и должна быть поставлена в теории языка как основная.

Универсалии – это бесконечность порождения семантических значений. Универсальную возможность языка как средства выражения бесконечности мира объясняют тем, что морфемы, слова, комбинируясь, порождают бесконечное число высказываний. Аксиомы в теоретическом языкознании – это и есть языковые универсалии.

Например, французы, получив в машинном переводе Пушкинское «Я помню чудное мгновенье», ужаснулись: оно стало банальным стихотворением. Перевод – это перевод не только смысла, понятий, суждений, но и чувств автора текста, его эмоции, настроения. Смысл научной речи, обычной речи, машинного языка не зависит от того, в какой конкретной языковой системе он выражен, каким кодом записан. В произведениях искусства всё – наоборот, там не менее важна и форма оригинала и перевода. «Форма и содержание», «код и сообщение» связаны воедино и их нельзя разорвать, нельзя перекодировать в другой код, не исказив сообщения. Перевод – это перевод смысла, поэтому здесь искажения невозможны. Возможна лишь творческая транспозиция, вариации на тему – и только. Опера «Евгений Онегин» Чайковского – это не перевод Пушкинского «Онегина», а создано самостоятельное музыкальное произведение. Рисунки Кукрыниксов к рассказам Чехова – не переложение произведения на язык графики, а их творческое преломление.

Если следовать теории, будто каждый язык содержит в себе свою собственную картину мира, детерминирующую восприятие внеязыковой действительности его носителями, то непереводимость приобретает статус общеязыковедческой аксиомы. Возникает неразрешимое противоречие, обусловленное тем, что перевод означает транспонирование языкового содержание одного языка в языковое содержание другого языка, что является бессмыслицей, потому что, согласно теории «языковой картине мира» каждый из языков содержит в себе свой собственный языковой мир. Следовательно, языковое содержание одного языка не может быть передано как его содержание в переводящем языке.

При каких условиях может быть осуществлён перевод с одного языка на другой? Перевод предполагает знание того, какие мысли, а следовательно, в каких л о г и ч е с к и х ф о р м а х выражаются эти мысли в семантических и грамматических формах переводимого языка. Перевод – это межъязыковая коммуникация, переходящая языковые границы и вступающая в с ф е р у м ы с л и. Переводческие трансформации – это не только те многочисленные и качественно разнообразные межъязыковые преобразования, осуществляющиеся для достижения переводческой эквивалентности (адекватности перевода) вопреки расхождениям в формальных и семантических системах двух языков, но и включение общечеловеческих м ы с л и т е л ь н ы х а к т о в в коммуникативный процесс.

Перевод – сложнейший вид речевой коммуникации, это многомерный и многоаспектный процесс, обусловленный множеством языковых и внеязыковых факторов. В их число входят система и норма двух языков, две культуры, две коммуникативные ситуации – первичная и вторичная и др. Перевод – это взаимодействие двух культур, при котором ситуация порождения исходного текста переносится на вторичную ситуацию в другой язык и в другую культуру. Эти две культуры не могут взаимодействовать без того среднего, универсального звена между ними, которое называется общечеловеческим л о г и ч е с к и м м ы ш л е н и е м, единым для всех людей.

Переводные тексты нельзя называть «вторичными» текстами, потому что они лишены, якобы, творческого начала. Их противопоставляют «первичным» текстам, в которых есть нечто, чего лишены вторичные тексты. Так их называют те лингвисты, которые процессу перевода придают статус технического приёма, а не напряжения ума. Перевод – это процесс умственной переработки иноязычной информации, процесс сохранения исходного с м ы с л о в о г о и э м о ц и о н а л ь н о г о содержания в иной системе языковых знаков. В этом и состоит величайшая трудность адекватного перевода, и может быть более сложная, чем создание оригинального текста. Поэтому, естественно, переводной тект – не «вторичный продукт».

Некоторые лингвисты считают, что процесс перевода состоит лишь в соотнесённости языка с действительностью. Только тождественная предметная соотнесённость делает возможным перевод. Но в чём содержится, где она обитает эта «предметная соотнесённость»? Если процесс перевода – лишь соотнесение языка с действительностью, то куда исчезли логические формы мышления, стоящие между материей языка и действительностью? Кроме того, наряду с общей соотнесённостью языка и действительности, у каждого языка есть ещё и дополнительные признаки, как бы конкретизирующие подобную соотнесённость. Этим, в частности, и определяется адекватность переводов с одного языка на другой.

Сравнения языков и перевод с одного языка на другой допустимы лишь при условии, чтобы была «соблюдена дистанция» к своему и чужому языку и сверх того наблюдатель должен «указать масштаб сравнения (Vergleichmaßstab), tertium comparationis, которым можно измерить каким-либо образом различия между языками» [Gipper 1972 : 80]. Это не что иное, как завуалированная идея не о «языковых», семантических, а о логических формах мышления. Общим масштабом сравнения между языками могут служить только л о г и ч е с к и е формы мысли. С целью сохранения идентичного логического смысла при переводе с языка на язык могут привлекаться «иные словосочетания», «описательные формы», «перефразирования». Это делается только для того, чтобы найти в своём языке соответствующие, далеко не аналогичные языковые формы, не совпадающие с формами оригинала, но служащие для полного и точного выражения соответствующей м ы с л и оригинала, т.е. одного и того же л о г и ч е с к о г о с у ж д е н и я. В данном случае преследуется цель сохранить одно и то же мыслительное, а значит – логическое и эмоциональное содержание исходного языка в иной системе знаков.

Если полагать, что всякий человеческий язык переводим, и что переводимость языков в другие знаковые системы – это свойство человеческого мозга, и что механизмом переводимости служит нейронная система, то эту мысль надо понимать только в том смысле, что нейронная система есть в то же время логическое мышление, что одно и то же. В этом проявляется «двухзвенность превода». Одна и та же м ы с л ь, одни и те же л о г и ч е с к и е ф о р м ы стоят между д в у м я р а з л и ч н ы м и с и с т е м а м и я з ы к о в ы х з н а к о в, которые в разных языках по-разному избираются для выражения одной и той же формы мысли. «Понимание» есть понимание общечеловеческих форм мысли, отражённых в воспринимаемом тексте (устном и письменом), которые переданы формами одного языка и ждущие своего закрепления в формах другого языка.

Только через идентичное логическое суждение можно понять и перевести иноязычное предложение – другого не дано. Эту мысль высказывают многие лингвисты, психологи, логики, философы. Проблема перевода – это не что иное как проблема взаимоотношения я з ы к а и м ы ш л е н и я: перевод возможен только на основе общности логического мышления, в частности на основе общечеловеческой формы суждения. Но у всех языков мира имеется также целый ряд общих структурных черт, это прежде всего их основные грамматические функции, осуществляющие непосредственную связь н а ц и о н а л ь н о г о языка с и н т е р н а ц и о н а л ь н ы м логическим мышлением, способность быть инструментом для выражения мысли.

Вопрос перевода является в своей основе вопросом философским, методологическим, производным от трактовки проблемы соотношения языка и мышления. Именно эта общность логического строя мысли, общечеловеческий характер логических форм составляют ту основу, на которой возникает принципиальная возможность переводимости. В процессе перевода семантические формы мысли фигурируют как переменные величины. Инвариантным остаётся формируемый знаковым контекстом и ситуацией общения с м ы с л. Именно общечеловеческий логический строй мысли дают возможность нейтрализовать различия между нетождественными значениями, или использовать разные значения для передачи одного и того смысла. «Если в каждом языке всё то, что п о д р а з у м е в а е т с я (разр. моя; это и есть всё то, что называется логическими формами мышления, – А.К.), может быть выражено, то в принципе, по-видимому, всё то, что выражено на одном языке, можно перевести на другой» [Koller 1983 : 152].

Суждение – это то общее, что есть во всех переводах данного предложения. А что есть это общее? Это наличие утверждения или отрицания существования в действительности определённых связей вещей. Этот факт всегда находит выражение в определённой языковой форме, а наличие такой формы является также обязательным общим моментом во всех переводах того или иного предложения. Переводимость с языка на язык, т.е. совместимость и взаимопереводимость языков основаны на «единой логической базе». Логико-тематическая структура текстов оригинала и перевода всегда совпадают уже по определению, поскольку такое подобие входит в понятие коммуникативной равноценности. Сохранение общей логической схемы построения текста необходимо, и без неё нет перевода.

Люди обычно запоминают и вспоминают из информации не словесные выражения, а содержание мыслей. Человек выражает усвоенную им мысль в новой словесной оболочке (упаковке). Это значит: в процессе понимания внешней речи человек переводит высказывания на некоторый логический код, в логическую форму мысли, следовательно, мысль не только запоминается, но и формируется в логической оболочке этого семантического значения. Копнин пишет, что через уяснение структуры иностранного предложения мы уясняем его смысл, определяем его субъект и предикат. Только уяснив с у ж д е н и е в иностранном предложении, мы выражаем его на нашем родном языке. По грамматическим категориям можно уяснить смысл суждения, потому что грамматические категории формировались для выражения наших мыслей, т.е. в зависимости от логических категорий, в зависимости от структуры суждения. Значит, существуют в каждом языке специфические связи между формой предложения и формой суждения [Копнин 1973 : 242)].

Согласно одному из наиболее распространённых определений суждение, выражаемое некоторым предложением, есть то общее, что есть во всех возможных правильных его переводах. Вот как эту же мысль выразил профессиональный переводчик, живущий в Нью-Йорке: «Перевод тогда только хорош, когда он не заметен, когда не видно, что это перевод. Буквальный перевод, приверженцами которого являются многие слависты, может сгубить книгу. Переводить надо не слова, а ф р а з ы, может быть даже а б з а ц ы, потому что законы английского языка и американской культуры совсем иные, чем русские» (разр. моя, – А.К.) [Владимир Соловьёв. Газета «Русский базар», 20 - 26 марта 2003, Нью-Йорк]. Психолог эту идею о логическом суждении как главном звене при переводе выразил так: « ... построение речи в том или другом из этих языков (англ. и русс. – А.К.) требует не перевода слов одного языка на слова другого, а перехода с точки зрения одного из них на точку зрения другого» [П.Я.Гальперин 1977 : 97 - 98]. Правильнее сказать: не усвоение «точек зрения» разных языков, а усвоение одного и того же логического суждения, которое было бы одним и тем же в обоих языках.

Разумеется, в любом развитом языке найдутся средства для адекватного перевода любого явления другого языка. Привлекая другие ресурсы другого языка, мы привлекаем адекватные, но выраженные иными языковыми формами, те же логические понятия, суждения или умозаключения, что и в исходном языке. Следовательно, не «речевое использование языка», не «динамика языка», не «сумма единиц» переводящего языка, как считают многие лингвисты, лежат в основе взаимопонимания, а это значит, что в основе перевода лежит о б щ а я для переводимого и переводящего предложений, о д н а и т а ж е л о г и ч е с к а я ф о р м а м ы с л и в виде суждения или умозаключения.

Простейшим доказательством существования семантической (языковой) и логической форм мышления является возможность перевода с одного языка на другой: но переводятся с одного языка на другой не семантические, а логические формы мысли (форма языка при этом тоже учитывается). Если несмотря на существование различий в грамматической и семантической структуре соответствующих единиц различных языков они могут быть переданы адекватно средствами другого языка, то это свидетельствует только о том, что переводится с одного языка на другой не форма языка, а форма мысли, а язык для переводчика служит лишь одной цели – найти наилучшую форму для адекватного выражения чужой мысли. Это означает, что язык и мир связаны не непосредственно, а через мышление, через понятия, суждения, умозаключения, которые стоят между материальными знаками языка и миром.

Языковые преграды никогда не были помехой общения народов. Все языки переводимы, и нет ничего такого в одном языке, что не могло бы быть переведено на другой язык. На любом языке может быть выражено абсолютно всё, в том числе и путём описательных форм.

Индивидуальный опыт человека наслаивается на тот, который даёт человеку язык, и осмысливается он в терминах того языка, через который человек приобщается к общечеловеческому опыту. Для человека, следовательно, делается привычной определённая лингвистическая мерка, которой он меряет свой внутренний и внешний мир. Отсюда трудность усвоения другого языка и преодоления родного языка. Такая определённая лингвистическая настроенность не замыкает вовсе человека раз и навсегда в непереступаемый волшебный круг и не преграждает ему пути к познанию «вненациональных» категорий. Переход с одной языковой системы на другую «картину мира» аналогичен переходу с одной системы мер на другую. Семантико-грамматические формы языка при этом меняются, но за ними стоит единое для всех, реальное л о г и ч е с к о е мышление.

Однако помимо двух обычно принятых для всякой коммуникации двухфазного процесса, отмеченного в языкознании (порождение исходного содержания партнёром А и восприятие текста партнёром Б), перевод с языка на язык, как и процесс понимания – явление более ложное, и фактически осуществляется по более сложной модели:

1) Говорящий (пишущий) выражает устно (письменно) языковую, семантическую форму мысли в структурах своего языка. Но она е щ ё д о э т о г о с у щ е с т в о в а л а в е г о м ы ш л е н и и к а к л о г и ч е с к а я ф о р м а м ы с л и в виде некоей интенции, ибо говорящий не может говорить о чём-то, не связанным с мыслью, рождённой ещё до речевого воплощения или вместе с нею. Но это не просто мысль, но мысль, обязательно живущая в какой-то логической форме – в форме понятия, суждения или умозаключения.

2) Слушатель (читатель) воспринимает семантическую форму мысли говорящего (пишущего) в структурах языка этого последнего, которая тут же преобразуется в голове слушающего (читающего) в логическую форму мысли, которая ещё ранее, у говорящего, была заложена до её оформления в семантические формы его языка. И только после этого слушатель (читатель) преобразует эту логическую форму мысли говорящего (пишущего) в свою родную языковую форму (семантическую форму мысли), если есть необходимость перевести иноязычную мысль. Таким образом, происходит п я т и у р о в н е в ы й или п я т и с т у п е н ч а т ы й процесс перевода чужого языка на родной язык, а не двухступенчатый процесс, как это принято считать в традиции.

Вот этот процесс: 1) Замысел или логическая форма мышления – суждение говорящего А преобразуется им же в  2) семантическую форму мысли того же говорящего А в структурах языка А,  3) которая воспринимается слушающим Б как семантическая форма мысли говорящего А в семантико-грамматических формах его языка, которая преобразуется  4) в мышлении слушающего Б в логическую форму мысли – в суждение говорящего А,  5) и только затем логическое суждение Б, воспринятое им через ч е т ы р е ступени от говорящего А, преобразуется в языковую, семантическую форму мысли родного языка слушающего (читающего) Б.

Таким образом, говорящий (пишущий) в коммуникации на одном и том же языке проходит две ступени – от логической формы мысли к семантической форме мысли (к грамматической структуре формулируемого им предложения).

Слушающий (читающий) проходит те же две ступени, но в обратном порядке – от семантической формы мысли (от грамматической структуры предложения ) говорящего к исходной логической форме мысли, родившейся в голове того же говорящего, которая понимается слушающим беспереводно. Для переводчика нужна пятая ступень процесса коммуникации. Последний, пятый этап реален, лишь если переводчик (читатель) сам для себя или для других решил озвучить (записать) это логичское суждение в формах своего родного языка. Если нет, то ему достаточно понимать текст беспереводно.

Таким образом, «обычный», как все считают – «двухсторонний», «двухуровневый», «двухступенчатый», п р о ц е с с п е р е в о д а на самом деле более сложен, он проходит через пять ступеней деятельности мозга : А (1  2)  Б (3  4)  Б ( 5 ), где шаги 1 и 4 – это логическое суждение говорящего А, понятое слушающим как то же логическое суждение Б, которое затем на фазе 5 переводится слушающим в формы языка слушающего Б.

Процесс п о н и м а н и я чужого (как и своего родного) языка заканчивается фазой 4, а процесс п е р е в о д а чужого языка на родной язык завершается фазой 5. Однако эта модель перевода с иностранного языка на родной (как и в модели понимания родного языка), т.е. (1  2)  (3  4)  ( 5 ) ни у одного специалиста по переводу не отмечена: их забота – трудности перевода, ошибки в переводах, «ложные друзья переводчика» и т.д. Точно такой же пятифазовый процесс происходит и при понимании текста, сказанного (написанного) на родном языке, но этот процесс завершается фазой 4, потому что слушающему (читающему) нет необходимости переводить логическое содержание чужого текста, если он его понимает беспереводно. Нет никакой принципиальной разницы между «пониманием» и «переводом» на другой язык, кроме существования последней фазы ( 5 ), т.е. перевода логического суждения чужого языка в формы родного языка, что, кстати, вместе с фазой ( 2 ), т.е поиском говорящим (пишущим) языковой формы выражения своей, рождённой в его голове логической мысли, является самым трудным этапом в этом пятиступенчатом процессе коммуникации и который может быть назван «муками слова». Эта фаза, этот процесс перевода своей мысли, своего суждения в формы своего языка найдёт более подробное объяснение в другом месте этой работы.

Из сказанного можно сделать только один вывод – не существует «непереводимости», которую неосознанно постулируют теории «лингвистической относительности» и «языковой картины мира». Между исходным и переводящим текстом стоит м ы ш л е н и е, а не форма языка, но одна и та же мысль находит свою реализацию в различных языковых системах, как в чужих, так и в родном языке. Реальное существование логических форм мысли делает возможным и понимание текста и его перевод на другой язык. Тот факт, что коммуникация успешно осуществляется между носителями различных языков, говорит о том, что нет препятствий в процессе обмена информацией.

Перевод, как и понимание, не может совершаться в обход логического мышления, в противном случае это означало бы, что и в исходном языке А, и в переводящем языке Б существовали бы слова, н е в ы р а ж а ю щ и е л о г и ч е с к и х п о н я т и й. А такого не бывает: говорящий и пишущий изобретают прежде понятия, а потом находят в своём языке соответствующие им знаки. Следовательно, взаимопонимание людей, владеющих множеством языков, возможно не на формах языка, разных в разных языках, а лишь через семантико-грамматические формы этих языков на некоторой о б щ е й о с н о в е – н а о с н о в е л о г и ч е с к и х ф о р м м ы с л и.

Итак, перевод с одного языка на другой, как одно из интеллектуальных деяний человека, связан прежде всего с «процессом понимания» и невозможна без него: в противном случае мы получим не более, чем подстрочный перевод. Только через л о г и ч е с к о е с у б ъ е к т н о – п р е д и к а т н о е с у ж д е н и е ( S – P ) можно понять и перевести на другой язык предложение иностранного языка – другого пути не дано. Именно эта общность логического строя мысли (но не количество слов в предложении) составляет основу взаимопонимания людей, говорящих на одном и том же языке, а также взаимопонимание людей разных наций и, следовательно, переводимости одного языка на другой. Всё, что мыслится в формах одного языка, может мыслиться и в формах любого другого языка, столь же развитого. При переводе фраз с одного языка на другой полностью меняется семантико-грамматическая структура переводящего языка, т. е. его семантическая форма мысли, но логическая структура мысли не меняется, не происходит замены одной логической формы на другую. Без участия логических форм мысли перевод текста, как и понимание собеседника, невозможны.

Это и есть и с т и н н а я т е о р и я п е р е в о д а предложений с одного языка на другой. Это и есть теория понимания людьми друг друга, говорящих на одном и том же языке, или на разных языках, которыми владеют оба собеседника. Между языковыми, т.е. материальными знаками и материальным внешним миром стоит и д е а л ь н о е м ы ш л е н и е человека, которое в сознании реализуется в соответствующих л о г и ч е с к и х ф о р м а х мысли, а передаётся за пределы мозга в с е м а н т и ч е с к и х ф о р м а х м ы с л и в материи материальных знаков (звуковых и графических).