) Фонема и графема как психическая реальность

В языкознании нет, пожалуй, более важной и в то же время более запутанной и спорной проблемы, чем проблема фонемы, по-разному понимаемой и трактуемой многими лингвистами. Фонема рассматривалась и как психологическое явление в виде воображаемого звука, противопоставляя её действительному звуку; и как единица кода, а звуки – сообщение; и как класс звуков, объединённый неким фонологическим сходством; и как фикция, конструкт, фиктивная единица языка; и как алгебраический знак, который, по Ельмслеву, должен стать «алгеброй языка, оперирующей произвольными единицами без естественных обозначаемых». [Ельмслев 1960; см. также: Якобсн, Халле 1962 : 238 - 244 ]. Существовали даже отдельные направления или школы в теории фонемы (Московская, Ленинградская, Пражская), дотошно, и надо сказать, схоластически изучавшие противопоставления и оппозиции фонем, но так и не раскрывшие её истинную сущность.

Кому мы обязаны появлением понятия фонемы? Впервые мысль о противопоставлении материального и идеального в звуке высказал Аристотель: «Элемент – невидимый звук, но не всякий, а таковой, из которого может возникнуть разумное слово. Ведь и у животных есть неделимые звуки, но ни одного из них я не называю элементом. [Аристотель 1936 : 62 ].

Носители языка не замечают всего многообразия звучаний одного и того же звука или написания одной и той же буквы, представляя себе разные звучания как один и тот же звук, а разные написания одной и той же буквы как одну и ту же букву. Впервые в Новом времени, в истории языкознания в 1870 году идею о психической реальности высказал профессор Казанского, а затем Петербургского университетов Бодуэн де Куртенэ, по-видимому ещё не придавая особого значения этому величайшему открытию, которое впоследствии перевернёт всё языкознание, правда, ещё и сегодня мы сталкиваемся с лингвистическими динозаврами, которые называют фонемы «дегуманизацией языка».

Вся творческая деятельность Бодуэна де Курьенэ была направлена на глубокое осмысление всех главных теоретических проблем науки о языке, а общее языкознание он считал истинным, собственным языкознанием. Бодуэн де Куртенэ даёт весьма образное определение понятию фонемы. Звуки животных – пишет он – обладают общей им всем чертой: они самой природой животного предназначены для того, чтобы выражать именно то, что они, в действительности, выражают. А слова отличаются способностью принимать всё новые значения. Характер необходимости им совершенно чужд, им не соответствует во внешнем мире ничего непосредственно чувственного. [Бодуэн 1963 : 261 - 262 ]. Он поведал лингвистическому миру о несовпадении «физической природы звуков с их значением в чутье народа» [Бодуэн 1963, т. 2 : 46 ]. Это «психический вариант звуков языка» [Там же : 271, 351 ], как «представление языковой единицы», которое «существует и беспрерывно продолжается в индивидуальной психике». [Там же : 249 ]. «Пока мы имеем дело с говорением и слушанием, нам достаточно термина «звук», обозначающую простейшую фонационную, произносительную единицу, вызывающую единое акустико-фонетическое впечатление; но если мы встанем на почву действительного языка, существующего в своей непрерывности только п с и х и ч е с к и, будем искать другого термина, могущего обозначать п с и х и ч е с к и й эквивалент звука. Именно таким термином и является термин ф о н е м а». [Бодуэн 1963, т. 2 : 351 ].

С п с и х о л о г и ч е с к о й точки зрения, е д и н с т в е н н о п р а в и л ь н ы м и в я з ы к о з н а н и и фонетическими единицами являются отдельные фонетические п р е д с т а в л е н и я. Это простейшие п с и х о ф о н е т и ч е с к и е элементы. В отличие от звуков, независимых от языкового мышления, эти живые элементы языка со стороны произношения есть ф о н е м ы, следовательно, однородное неделимое в языковом отношении антропофоническое представление, возникшее в душе путём психического слияния впечатлений, полученных от произношения одного и того же звука. [Бодуэн, т. 1 : 355 ].

Итак, в слове имеются две стороны – звуковая форма и функция, которые не существуют отдельно. «В этом взгляде на природу языка очевидно недостаёт чего-то, связывающего звучание и значение, и именно недостаёт представления созвучия как внутреннего отражения внешней стороны слова. Этот недостаток есть следствие рассмотрения языка в отвлечении от человеческого организма. ... Эти процессы (в мышлении, – А.К.) совершаются посредством соединения представления предмета (значения) с представлением созвучия (при написании ещё с представлением видимых начертаний, сопровождаемых соответствующими движениями руки), но без слышимого созвучия ...». [Бодуэн 1963 : 374 ]. Поэтому основа языка – ц е н т р а л ь н о – м о з г о в а я: звуки, чувственная сторона, внешняя, периферийная сторона, взятая сама по себе, ничего не значат. Например, чужой язык мы не понимаем, хотя различаем его звуки, которые не существуют для нас как язык. Основа языка – чисто психическая, следовательно, языкознание относится к психологическим наукам. А так как психическое развитие возможно только в обществе, социальной среде, то языкознание – наука психологично-социологическая. [Там же : 384 ].

Фонема – это психический эквивалент звука, это единый, неделимый антропофонический образ, возникший из целого ряда одинаковых и единых впечатлений, это единое фонетическое представление, возникшее путём психического слияния впечатлений, полученных от произношения одного и того же звука. Язык как физическое явление вообще не существует. [Бодуэн 1973 : 389 - 390 ].

Вот что пишет, например, антрополог Поршнев: к знакам относятся интонация, мимика, телесные движения (пантомимы, жестикуляция). О них говорят лишь как о средстве выражения эмоций, но никогда – как о знаках. То же надо сказать и о фонеме – это знак, идеальная сторона которого живёт в мозгу как логическая форма. [Поршнев 1974 : 140 ].

Внутри физической реальности звучащих и написанных слов, совершенно разной у разных говорящих и пишущих носителей одного и того же языка, заложена некая всеобщая, абстрактная произносительная или графическая единица, – фонема, графема, которые есть не что иное, как звуковое или графическое понятие. Так же, как данное конкретное слово выражает значение отдельного предмета, это же слово одновременно выражает и обобщённое логическое понятие о множестве аналогичных предметов. Следовательно, всеобщее в материальных звуках и буквах, как низших логических формах – в фонемах и графемах, образованное совокупностью психических процессов в мозгу, самим мозгом рассматривается через психическое как обобщающую, логическую закономерность, присущую множеству различительных признаков. Фонемы, графемы, понятия объединяют множество звуковых или графических признаков, но в мозгу живут не эти физические признаки, а их логические эквиваленты.

Не физические звуки и буквы, не нечто материальное воспринимает и продуцирует мой мозг, а нечто идеальное, логическое, но именно через эту материю звуков и букв. Из области чувственного созерцания (звуков и букв) в мозг переходят только их абстракции как звуковые и графические понятия. Это обусловлено высшим законом – законом познания мира человеческим мозгом. Звуковые и графические единицы как физическая субстанция не могут «войти» в мозг непосредственное как таковые, как физическая материя, они должны быть переработаны или, как пишет Маркс, «преобразованы» в ней. А это значит – преобразованными в логические формы, т.е. в логические понятия – фонемы или графемы. Звуковые и графические понятия (но не сама материя звуков и букв !) находятся на полках сознания, но не навалом, не в хаотическом состоянии, как на плодоовощных базах, а в фонологической системе.

Фонемы, рождающиеся в результате обобщения материальных оболочек слов, служат различительным признаком для выражения значений. Тем самым фонемы становятся фактором сознания, а оно существует не иначе, как только в определённых логических формах, в наименьших логических формах – фонем и графем, служащих строительными элементами, кирпичиками понятий, которые, в свою очередь, в процессе мышления складываются в более высокие логические формы – суждения и умозаключения. Как слова, так и предложения состоят из сплошного потока или системы фонем и графем как материальной основы звуковых и графических понятий, которые лежат в основе всех структурных единиц языка. Фонемы и графемы – самый низкий уровень мыслительной организации предложения, они образуют его смысл, кодируют информацию.

Если слова, как пишет Панфилов, «локализуются в мозгу как следы в нейронных связях», то фонемы и морфемы якобы «не имеют прямых соответствий» в тех же нейронных связях, тогда возникает вопрос: где они обитают, если не в нейронных связях, ведь слова состоят только из фонем и графем? Следовательно, фонемы и графемы, как конституирующие элементы слова, тоже живут в мозгу.

Действительно, является ли фонема и графема самой низкой единицей в логической иерархии «фонема (графема) – морфема – понятие – суждение – умозаключение»? Звегинцев, как и Панфилов, не считают её логической единицей, потому что она замкнута только системой своего языка. Выражение этой замкнутости состоит в том, что ни одна фонема не может быть соотнесена с аналогичными фонемами другого языка. [Звегинцев 1957 : 97 ].

Но ведь все языки тоже замкнуты своими системами и, следовательно, любая логическая форма, выраженная в материи данного языка, замкнута только своей языковой системой. Но сущность логической системы, т.е. системы логических форм для каждого языка – всеобща и не признаёт материальных знаковых границ. Фонемы в разных языках разные, они не соотносятся с аналогичной системой фонем в любом другом языке. Но они – фонемы данного языка, ибо только они смыслоразличительные знаки данного языка, следовательно, с них, с этих мельчайших логических форм начинается мышление человека. Сущность фонемы та же, что и сущность других логических форм – и те, и другие суть логические абстракции от множества аналогичных материальных объектов, фонемы – от звуков, графемы – от букв, понятия – от предметов.

В этом нет ничего удивительного, любой звук, любое слово данного языка не соответствует тем же звукам и словам других языков. Но общая значимость и функциональная идентичность фонем во всех языках состоит не в том, что во всех языках они имеют разные системы (семантические и грамматические структуры всех языков тоже разные !), а в том, что их функциональная, а это значит, что их л о г и ч е с к а я предназначенность – о д н а и т а ж е: р а з л и ч а т ь звуковые, морфемные и словарные логические понятия. А что такое слова, словарные знаки? Это система фонем или графем (абстрактных, логических звуков или букв), служащих для различения словарных понятий. Акустически и графически в речи существуют лишь представители фонем и графем как а б с т р а к ц и и от реальных звуков и букв. Фонема и графема реально существуют во множестве реальных экземпляров звуков и букв в виде их а б с т р а к ц и й, а не чувственно воспринимаемых объектов.

Так как звуковой состав речевого потока молниеносно меняется, то это изменение заметить невозможно, если нет чего-то такого, что «остаётся постоянным». В этом и состоит знаковая сущность фонем и графем, которая регламентирует знаковый состав слов, являющийся постоянным. Знаковая функция фонемы и графемы заложена в материи языка, в звуках, буквах, но знаковые отношения вскрываются в функционировании только данной системы языка.

Фонема занимает в языке особое место и отличается от всех остальных элементов языковой системы. Фонема – это дифференциальный знак в чистом виде, знак пустой, лишённый какого бы то ни было значения. Содержание фонемы – различие между этой фонемой и остальными фонемами данной системы. Если человек различает слова по значению, то он слышит фонемы. Фонема – это класс физически сходных и функционально тождественных звуков, это конструкт, абстрактная единица. Звуки объединяются в фонемы не по акустической или артикуляционной близости, а по функциональной общности.

Абаев справедливо пишет, что учение о фонеме как о смыслоразличительной единице вошло в железный фонд науки о языке на вечные времена. Говорящие осознают не все различия между звуками, а лишь те, которые служат для различения значений. Поэтому ведущим и организующим началом в языке является семантика. В языке нет другой доминанты, кроме значения (которое не живёт вне логических форм, – А.К.) – вот истинный смысл учения о фонеме. [Абаев 1965 : 29 ].

Лосев задаёт вопрос: можно ли относить фонологию к языкознанию и считать её частью этой науки? Если считать, что фонология занимается звуками как таковыми, отвлекаясь от всякой их семантики, то такая фонология не имеет никакого отношения ни к языку, ни к языкознанию. Ведь язык – не только звучание, как гром или свист ветра. Если фонология хочет обойтись без физической, физиологической, психологической и социально-исторической основы, то это лишь фонетика. Фонология, исключающая всякую семантику, должна строиться вне всякого языкознания. Фонема определяется при помощи свойственного ей смысла или значения, без чего не может возникнуть и сам термин «фонема». Фонема как звуковое понятие всегда обращено к интеллекту, к логическим формам.

Фонемы каждого языка образуют слова, без фонем нет слов. А так как слова записаны в сознании в их идеальной форме в виде понятий, то строительные элементы этих понятий – фонемы и графемы – тоже участвуют в конструировании этих понятий, но только в функции более мелких логических форм – фонем и графем, как строительные элементы, кирпичики понятий, отличая своим присутствием одни понятия от других.

Жинкин задаёт вопрос: откуда же берётся в тексте смысл, которого нет в отдельной фонеме? И отвечает: иерархическая структура языка-речи есть механизм осмысления бессмысленного. Действительно, соответствие (условное, немотитвированное) между системой фонем и тем, что есть в сознании говорящего, существует, иначе мы бы не понимали своего собственного языка. Фонология не нуждается в специальной акустической аппаратуре для определения фонемного состава слова, языка. Это фундаментальное требование исходит из того, что бинарное противопоставление фонем является семантической (точнее сказать – логической, – А.К.) операцией, а акустическая аппаратура не может обнаружить семантических преобразований. ... Фонема – не знак, а значение, которое константно. Для построения механизма языка фонемы необходимы как значимые средства, формирующие мост между интеллектом субъекта и мыслями, одинаковыми у всех. [Жинкин 1982 : 27, 65].

Почему логики оперируют только тремя логическими формами – понятиями, суждениями, умозаключениями, открытыми ещё Аристотелем два с половиной тысячелетия тому назад? Потому что, по их мнению, ниже понятия, отражающего все объекты внешнего и внутреннего мира, в логике ничего не может быть. Мышление, якобы, не фиксирует структурные элементы ниже понятия, не замечая, что слова, живущие в мозгу в виде понятий, в свою очередь, состоят из более мелких единиц (как суждения из понятий) – фонем и графем но они, якобы, ни в каких логических исчислениях участия не принимают, и только потому, что служат лишь строительными элементами понятий, ниже которых уже по определению никаких иных логических форм быть не может. Однако фонемы, графемы, морфонемы – тоже область мышления, и именно самые низкие логические формы как абстракции от звуков и букв. Действительно, фонемы как звуковые понятия соотносятся с более крупными единицами мышления – морфемными понятиями (морфонемами), словарными понятиями, а через них – с логическими суждениями и умозаключениями.

Логики, начиная с Аристотеля, признают лишь три логические формы: понятия, суждения, умозаключения, и ими оперируют в своих логических исчислениях, полагая, что ниже и выше этих трёх форм мысли никаких иных форм в мышлении не существует. Правда, они пишут о рассуждениях, доказательствах, теориях, как наиболее высоких логических категориях, но всё, что ниже словарного понятия – з в у к о в ы е и г р а ф и ч е с к и е п о н я т и я, т.е. фонемы, графемы, морфонемы – не замечают, хотя это те же элементы форм мышления, т.е. логические формы, только более низкого уровня – самого низкого уровня в иерархии логических форм, как изначальные кирпичики логических понятий и, следовательно, всего человеческого мышления. Без фонем, без графем (их материальная субстанция – звуки и буквы), без морфем не существует общей системы языка, а без общей системы языка не существует вербального мышления. Так что фонемы, графемы, морфонемы – низшие логические формы, без которых никакого мышления быть не может

Панфилов не отрицает существование фонем, графем, морфонем в языке, но не считает, что они тоже связаны с мышлением, с логическими формами, как и слова, и только потому, что наука логика не приготовила для них логического термина, вследствие чего это не та логическая форма, которую можно поставить в один ряд с понятиями, считающимися всеми лингвистами и логиками как низшая логическая форма мысли. Логика в этом смысле не сделала ни шагу вперёд – а ведь она диктует правила игры теоретическому языкознанию.

Панфилов пишет: «В языке выделяются такие уровни, как фонологический и морфологический, единицы которых, т.е. фонема и морфема, не имеют прямых соответствий в мышлении ... [Панфилов 1963 : 76; 1971 : 230; 1982 : 99 - 100]. « ...чем ниже уровень языка в иерархическом ряду его уровней, тем более отдалённой и опосредованной оказывается связь соответствующих языковых явлений с мышлением и тем большей будет степень самостоятельности соответствующих подсистем языка». «Морфема, не обладая номинативной функцией (пере – правил - а? Разве нет у этих морфем значения? ), не способна выразить понятие, т.е. не соотносится с какой-либо формой мышления, хотя и имеет значение». (а значение – разве не понятие, не логическая форма? ). [Панфилов 1971 : 6 ]. Но так как звучащее и написанное слово не может быть закодировано в мозгу в его материальной форме, а лишь как её идеальное отражение, то идеальное от звука (фонема) и от буквы (графема), как стоительных элементов слова, становятся неизбежно логическими формами мысли.

Например, Чесноков, с одной стороны, считает, что фонемы не соотносятся непосредственно с единицами мышления. И в то же время он пишет, что фонемы участвуют непосредственно в процессе познания и коммуникации, так как они позволяют обходиться ограниченным количеством элементарных словарных единиц языка для выражения бесконечного количества единиц мышления, благодаря различным комбинациям: комбинации фонем порождают морфемы, комбинации морфем порождают слова. Вот пример Чеснокова, которым он хочет доказать, что фонемы и морфемы не образуют особого сегмента мысли в слове, следовательно, они – не логическе формы. В слове пере – воз – чик – и, по его мнению, это единая, не расчленяемая на более мелкие отрезки единица мышления, «в которой сплавлены идеи возить + перемещать с места на место + лицо, производящее действие + множественность». [Чесноков 1992 : 46, 47 ]. А между тем это логическое понятие состоит из морфем (они выделены самим Чесноковым), т.е. из более мелких, чем само это понятие, логически более обобщённых, именно м о р ф е м н ы х л о г и ч е с к и х п о н я т и й. Указанные морфемы имеют свои в высшей степени абстрактные, т.е. логические значения: это и есть логические понятия, образующие новое слово как более высокое словарное понятие по сравнению с каждым из отдельных морфемных понятий. Действительно, если отбросить окончание [и ], то вместо п о н я т и я множественности появится п о н я т и е единичности. Если отбросить морфемное понятие [чик ], указанное слово превращается в новое существительное, т.е. в новое предметное п о н я т и е или в основу глагольного п о н я т и я (воз). Присоединив к указанной морфеме префикс [пере ], получаем новое логическое п о н я т и е «места переправы на реке» [пере + воз ]. Если последнюю пару морфем разделить, то мы получим в [пере ] в высшей степени абстрактное морфемное п о н я т и е, обозначающее направленность движения, действия через какое-либо пространство или предмет и др. (см. словари: этих логических определений может быть бесконечно много). Наконец, морфема [воз ] обозначает п о н я т и е повозки с кладью. Словарное п о н я т и е перевозчики соткано из множества морфемных п о н я т и й с их собственными значениями. А каждая морфема состоит из множества фонем или графем, обладающих своими смыслоразличительными логическими п о н я т и я м и, дифференцирующих различные словарные п о н я т и я. Если же мы включим слово перевозчики в широкий контекст, то обнаружим, что перед нами выстраивается иерархическая структура л о г и ч е с к и х п о н я т и й, начиная от фонем (графем) и кончая текстом. Это и есть иерархическая структура текста, в котором нет ни одного звука, ни одной буквы, которые не были бы в то же время логическими фонемой и графемой.

Если фонологический и морфологический уровни, фонемы и морфемы, как утверждают некоторые, «не имеют прямых соответствий в мышлении», то чем они порождены? Слова как понятия локализуются в мозгу как «идеальные следы в нейронных связях», а фонемы, как строительный материал слов, будучи единицами языка, выпали из мышления? Следовательно, по Панфилову, фонемы и морфемы как самостоятельные единицы языка, его строительный материал, независимы от мышления. Фонемы и морфемы к области мышления не относятся, и только потому, что они в традиционной логике даже не упоминаются как логические формы. Тогда вопрос: где же они локализованы и чем порождены?

Никто из лингвистов и логиков не считает фонемы и графемы абстрактными звуковыми и графическими логическими понятиями, которые порождают слова и предложения. Они убеждены, что «фонема не соотносится непосредственно ни с каким фактом мышления», очевидно, понимая под этими «фактами» лишь более высокие логические формы – понятия о реальных предметах. Но если они пишут, что фонемы непосредственно участвуют в процессе познания и коммуникации, значит они не могут каким-то образом не соотноситься с единицами мышления. Комбинации фонем и графем только потому и порождают морфемы и слова, т.е. морфемные и словарные понятия, что фонемы и графемы суть единицы того же логического ряда, что и словарные понятия. Значит, фонемы и графемы суть не что иное, как звуковые и графические понятия, образующие более высокие логические структуры – понятия, так же, как и понятия образуют более высокие логические формы – суждения.

Некоторым лингвистам, логикам, психологам, философам небесполезно было бы понять ту непреложную истину, что в языке, во всей его произносительно-артикуляторной и, следовательно, во всей его фонологической и графической системе, даже доведённой до автоматизма и действующей бессознательно, ничего не совершается б е з у ч а с т и я и п о д к о м а н д о в а н и е м м ы ш л е н и я, которого, если это не чувственное мышление, вне логических форм не существует.

Так что же, имеют или не имеют фонемы, графемы, морфонемы свои собственные ассоциативные семантические значения, очень абстрактные структурно обусловленные логические понятия, ещё более абстрактные, чем словарные значения, оставаясь на уровне логического мышления мельчайшими логическими понятиями? Так соотносится или не соотносится фонема «непосредственно с единицами мышления»? А разве старая теория «дифференциальных признаков фонем», хотя она и не увидела в них логического начала, не свидетельствует о том же? Фонемы и графемы есть звуковые и письменные абстрактные, обобщённые, логические фонемные и графемные понятия, выполняющие функцию различения смыслов, т.е. являются, как и слова, условными знаками мыслительных единиц, только более низкого формального уровня, но более абстрактные по их логическому значению. Следовательно, вопреки установившейся традиции, «сплавившиеся» в одном слове фонемы и морфемы, «подключая к слову некоторую добавочную идею» в слове своим с высшей степени абстрактным логическим значением, или «семантически отличая одно слово от другого», фактически делают н о в о е слово, которое всегда называлось логическим понятием.

Вопрос о дифференциальных значениях логической фонемы (графемы как звукового логического понятия) является основным для понимания механизма языка – речи – текста. Смысл рождается в связях, противопоставлениях, в иерархической структуре: фонема (графема) – понятие – суждение – умозаключение. Иначе и быть не может: словарные понятия ассоциативно запечатлены в нейронных связях мозга вместе и их составными, структурными единицами – фонемными и графемными понятиями. Все они спаяны воедино как словарное логическое понятие, и изъятие или добавление одного из них видоизменяет всё понятие, превращая его в иную логическую целостность.

Итак, в основе каждой фонемы, графемы, понятия лежит сложный комплекс материальных звуков или букв, который может быть исследован инструментально. Это физическая реальность, но она разная у разных людей, говорящих на одном и том же языке, потому что нет одинаковых людей с одними и теми же знаниями, умениями, навыками, опытом и т.д. В основе этих материальных звуков и букв обнаруживаются смыслоразличительные логические признаки, которые в составе слов становятся звуковыми (фонемы) или буквенными (графемы) понятиями. Эти понятия в виде смыслоразличительных признаков выступают как мельчайшие логические формы (фонемы и графемы), различаемые мозгом. Эти звуковые и буквенные понятия объединяются в более крупные понятия – морфологические понятия, словарные понятия, суждения, умозаключения, рассуждения, доказательства, теории. Выстраивается целая иерархическая цепочка логических единиц. Фонемы и графемы, таким образом, через последовательную цепочку иерархически сцепленных понятий, участвуют в построении логических суждений и далее, более высоких логических единиц, выступая по отношению к последним как мельчайшие, ядерные логические кванты.

В речевом потоке, в тексте предложения следуют одно за другим последовательно, меняется их содержание. Этот калейдоскоп постоянно меняющихся смыслов человеческий мозг не мог бы воспринять, если бы в этом потоке не было п о с т о я н н ы х э л е м е н т о в в виде мельчайших логических форм (фонем, графем). При быстрой смене предложений слушатель может и не уловить смысл некоторых из них, хотя хорошо слышит (видит на бумаге) их грамматическую структуру. Это значит, что он «не уловил» не смысл как таковой, который не может не иметь какой-либо логической формы, облечённой в материю слов, а «не уловил» логическую структуру этого смысла, которая для каждого предложения идентична, константна, варьирующаяся лишь в семантическом значении. Если в качестве постоянной единицы в звуке (в букве) выступает фонема (графема), как обобщённый логический элемент звука (буквы), то постоянным в тексте является л о г и ч е с к о е п о н я т и е, какой бы звуковой или графической протяжённостью оно не обладало.
4) Философское обоснование взаимодействия звука и фонемы, буквы и

графемы как взаимодействие отдельного и общего, явления и

сущности.

В сборнике «Философия языка» (под ред. Сёрля, М., 2004) помещены статьи, посвящённые этой «философии»: проблемы разграничения «перформативов – констативов» ( Остин), о «намерениях и конвенциях в речевых актах» ( Стросон), «что такое речевой акт» ( Сёрль), «значение говорящего, предложения и слова» ( Грайс), «теории порождающей грамматики» ( Хомский), «теория врождённых идей» ( Хомский), «гипотеза врождённости» ( Путнам), «эпистемологии» ( Гудман).

В чём же состоит смысл этой «философии языка»? Как авторы сборника, так и его составители воображают, что они занимаются философией языка. Разве в этих лингвистических фрагментах хотя бы приблизительно раскрыта философская сущность языка? «Естествоиспытатели воображают, что они освобождаются от философии, когда игнорируют или бранят её. Но так как они без мышления не могут двинуться ни на шаг, для мышления же необходимы логические категории, ... то в итоге они всё-таки оказываются в подчинении у философии, но, к сожалению, по большей части самой скверной, и те, кто больше всех ругает философию, являются рабами как раз наихудших вульгаризированных остатков наихудших философских учений» [Маркс, Энгельс т. 20 : 524 - 525]. Необходимо на место указанных К. Марксом и Ф. Энгельсом «естествоиспытателей» поставить указанных мною выше авторов.

«Какова цель ... философии? Показать мухе выход из мухоловки» [Виттгенштейн 2003 : 367]. «Проблемы решаются не через приобретение нового опыта, а путём упорядочения уже давно известного. Философия есть борьба против очаровывания нашего интеллекта средствами нашего языка» [Виттгенштейн 2003 : 287 - 288]. «Итог философии – обнаружение тех или иных явных несуразиц и тех шишек, которые набивает рассудок, наталкиваясь на границы языка. Именно эти шишки и позволяют нам оценить значимость философских открытий» [Виттгенштей 2003 : 288]. «Наиболее важные для нас аспекты скрыты из-за своей простоты и повседневности. Их не замечают, потому что они всегда перед глазами. Подлинные основания исследования их совсем не привлекают внимание человека. До тех пор, пока это не бросится ему в глаза. Иначе говоря: то, чего мы до поры не замечаем, будучи увидено однажды, оказывается самым захватывающим и сильным» [Виттгенштейн 2003 : 292].

А что значит показать истинные пути познания объекта, в данном случае взаимоотношение семантических и логических форм мышления, в частности взаимоотношения звука и фонемы? Фонема (звуковое понятие) и графема (графическое понятие) играют среди физических, членораздельных звуков ту же роль, что и понятие для множества однотипных предметов, обозначаемых этим понятием, что и логические формы мышления (суждения) среди множества семантических форм мышления (предложений). Разница лишь в у р о в н е манифестации языковой структуры: фонема (графема) является низшей логической формой мысли по отношению к понятию и тем более по отношению к логической форме суждения, являющейся высшей логической формой отдельной законченной мысли (не считая умозаключений как связей мыслей). Между ними – морфонема или морфемное понятие и словарное понятие или просто «понятие». На уровне структурных е д и н и ц я з ы к а (т.е. на уровне семантических форм мышления) взаимоотношение между ними следующее: без звуков (букв) нет морфем, без морфем нет слов, без слов нет предложений, без предложений нет языка. На уровне структурных е д и н и ц м ы ш л е н и я (т.е. логических форм мышления) взаимоотношение между ними следующее: без фонем и графем, без морфонем нет понятий, без понятий нет суждений, без суждений нет умозаключений, без умозаключений нет мышления. Следовательно, без фонем и графем как звуковых и буквенных понятий нет мысли, нет логического мышления. Человек исчез.

Таким образом, существуют д в а п а р а л л е л ь н ы х, в з а и м о с о о т н о с и т е л ь н ы х уровня структурных единиц. Н и з ш и й у р о в е н ь, представленный с е м а н т и ч е с к и м и формами мысли: 1) звук (буква); 2) семантическое значение морфемы; 3) семантическое значение слова; 4) семантическое значение предложения, т.е. семантическая форма мысли; 5) причинно-следственное, противительное, уступительное, сочинительное или иное другое сложное семантическое значение, как связь двух семантических форм мысли. В ы с ш и й у р о в е н ь, представленный л о г и ч е с к и м и формами мысли: 1) фонема и графема; 2) морфонема; 3) понятие; 4) суждение; 5) умозаключение (силлогизм).

Некоторые учёные пишут, что фонема до сих пор представляет собой загадку для науки. Например, считают, и не без оснований, что фонема – удивительный феномен: она предстаёт перед нами и как лингвистический феномен, и как мистическая тайна, двуликий Янус науки [Елистратов 2000 : 30]. Фонема – это парадокс языковой субстанции. Она как языковая реальность, как представление о «звуке речи» и существует, но не имеет ... фонетической реальности: ни артикуляторно, ни акустически речь не членится на сегменты, соответствующие фонемам. «Фонема, выходит, вроде бы и есть, и её нет, она – звук, а звука-то и нет» [Журавлёв 1991 :141]. У фонемы нет ни значения, ни формы. Фонема соотносится с определённой семантикой не сама по себе, а только в сочетании с другими такими же единицами. Это значит, что на уровне фонем план содержания отсутствует, а следовательно, нет оснований говорить и о плане выражения [Чесноков 1992 : 6].

Действительно, фонема – уникальная единица языка. А впрочем, уникальна ли только она? Всё в языке уникально. Ведь и звуковая материя, какой бы язык ни взять, ч у ж д а мысли, с л у ч а й н а по отношению к мысли, но лишь в одном отношении она не только не случайна, но и н е о б х о д и м а – как система условных понятий по общественному договору общества. Ведь под рукой у человека ничего подходящего не нашлось, чтобы одеть свои мысли, которые появились ещё до материальных знаков, во внешние формы знаковой, материальной манифестации, и чтобы с помощью этой знаковой системы мыслить (одного невербального мышления недостаточно, иначе человек так и не появился ба на свет), – а это значит мыслить одними и теми же, общими для всех людей, логическими категориями, общаться с себе подобными, и в конечном счёте выжить как человеческий род. Хотя физические звуки ничего общего не имеют с мыслью, сугубо духовным, идеальным образованием, и не могут войти в мозг и выйти из него именно как некие материальные вещи, предметы, тем не менее встреча физической материи (звуков, букв) с мыслью сама по себе только кажется совершенно с л у ч а й н о й, если не учитывать того, что не она, физическая материя, звуки заказывают музыку, а, напротив, идеальное, мозг находит себе удобную знаковую систему для самовыражения (ни одна из возможных материальных систем – мимика, жесты, флажки, светофор, костёр и пр. для этих целей не подходит).

В основе материи звуков з а л о ж е н ы фонемы как нечто идеальное – з в у к о в ы е п о н я т и я, которые не существуют помимо материи звуков, так же как и последние бессмысленны без фонем, без идеального – и звуки, и идеальное (фонемы) в з а и м о н е о б х о д и м ы. Так что фонемы, как звуковые понятия, как идеальные формы мысли, живущие только в мозгу, вынужденно должны воплощаться в чуждом им природном материале – в физических звуках. Вот как раз из диалектической необходимости встречи разнородных и случайных по отношению друг к другу стихий и рождается то, что мы по давней традиции называем «языком». Традиционно понимаемый «язык» есть звуковая и графическая природная материя, растворившаяся в идеальной, абстрактной, логической мысли. Поэтому на самом деле «язык» состоит из сплава материального и идеального, сплавленного звуками или буквами и мышлением. То, что мы называем «языком», есть общественный конвенциональный договор между людьми о том, под каким звуком (буквой) мы будем понимать то или иное логическое понятие. Это не более как произвольный договор между людьми, которые даже не догадываются о том, что их «язык» есть на самом деле их семантическое, языковое, знаковое мышление как абстракция первого этажа, облечённое в физическую материю знаков, в основу которых органически, необходимо заложены логические формы мысли как более высокие абстракции второго этажа.

Так как для процесса мышления и процесса коммуникации важна не сама природная материя (хотя без неё нет ни мыслей, ни общения, ни человека !), а то, что лежит а её основе – фонемы и графемы, т.е. категории мышления, то, следовательно, язык, внешне воспринимаемый как система материальных знаков, на самом деле есть система идеальных, логических форм – фонем и графем как низших логических форм. С этой точки зрения язык, оказывается, есть мышление. Но так как, далее, язык есть средство выражения мысли в словах и в связях слов, а они выражают логические понятия и их связи, т.е. логическое мышление, то и с этой точки зрения язык есть тоже мышление.

Фонема есть непосредственное отражение в лингвистике основного вопроса философии – о диалектическом противоречии между материальным и идеальным. Фонология – это философия фонетики. В языке как системе материальных знаков заложено противоречивое единство материального и идеального, все без исключения языковые единицы (звук, буква, морфема, слово, предложение, текст) имеют д в о й с т в е н н у ю природу. Язык – это не просто структура, система, он есть условное материальное, звуковое, графическое инобытие структуры мысли, подобно тому как система стоимостных отношений есть инобытие вещественных общественных отношений.

Аналогичную мысль высказал немецкий лингвист В. Нойманн. При любом употреблении языковых знаков (устно или письменно) отчётливо видно п р о т и в о р е ч и е, оно является постоянно действующим, неизбежным для функционирования языка. Суть его в следующем. Физический феномен – это «носитель» мыслительного содержания, люди производят колебания воздуха или изменяют условия отражения света на бумаге. Это и есть последовательность фонем или графем, а носитель языка их понимает спонтанно. Эти акустические и оптические раздражения кажутся именно материальными, физическими, с помощью которых происходит «передача мыслительных содержаний от человека к человеку». Это и есть н е й р о ф и з и о л о г и ч е с к и й субстрат этих раздражений, которые не сводятся к материи, не есть физические феномены. Это п с и х и ч е с к о е явление, п р е д с т а в л е н и я образов предметов, свойств, отношений действительности (т.е. логические звуковые понятия, – А.К.). [Нойманн 1979 : 81]. «Психологизм» Бодуэна хорошо вписывается в рамки диалектико-материалистической теории. Если бы он назвал свою фонему не психологической, а логической единицей, он бы не ошибся: от этого ничего бы в сущности фонемы не изменилось: и в том, и в другом случае он создал бы совершенно диалектическую теорию фонемы. На деле он её так и понимал – как единицу м ы ш л е н и я, следовательно, как мельчайшую логическую форму мысли.

Послушаем теперь Маркса. Так как язык – явление социальное, то Маркс указывает на ту близость, которая обнаруживается между таким сугубо общественным явлением, как стоимостью и языком. В мозгу индивидуальных производителей товаров отражается двойственный характер общественного труда, создающего потребительские стоимости, а тем самым и стоимости. Маркс пишет: « .. люди сопоставляют продукты своего труда не потому, что эти вещи являются для них лишь вещными оболочками однородного человеческого труда. Наоборот, приравнивая свои различные продукты при обмене один к другому как стоимости, люди приравнивают свои различные виды труда один к другому как человеческий труд. Они не сознают этого, но они это делают. Таким образом, в стоимости не написано на лбу, что это такое. Более того, стоимость превращает каждый продукт труда в общественный иероглиф. Впоследствии люди стараются разгадать смысл этого иероглифа, проникнуть в тайну своего собственного общественного продукта, потому что определение продуктов как стоимостей есть общественный продукт людей не в меньшей степени, чем, например, язык» [Маркс, Энгельс т. 23 : 84]. « Поэтому общее, являясь, с одной стороны, всего лишь м ы с л и м о й differentia specifica, вместе с тем представляет собой некоторую о с о б е н н у ю реальную форму наряду с формой особенного и единичного» [Маркс, Энгельс т. 46, Часть 1 : 437].

Маркс пишет о капитале, который имеет всеобщую форму и элементарную форму. Соотносящиеся на рынке товары, имеющие одинаковую стоимость, заключают в себе два полюса. Один из них выражает свою стоимость в другом благодаря их в с е о б щ е й стоимости. Маркс это сравнивает с монархией: его величество принимает телесный вид короля, хотя он является королём только потому, что все прочие относятся к нему как подданные. Форма стоимости исторически и логически переходит в форму в с е о б щ у ю, денежную, в которой товары по своей стоимости приравниваются к одному особенному товару, который в своей телесности, в форме благородного металла становится зеркалом, т.е. эквивалентом заключённого в нём общественного отношения – равенства различных видов человеческого труда.

В религии Маркс увидел то же, что и в товарном производстве. «Здесь п р о д у к т ы ч е л о в е ч е с к о г о м о з г а представляются с а м о с т о я т е л ь н ы м и с у щ н о с т я м и (разр. моя, – А.К.), одарёнными собственной жизнью, стоящих в определённых отношениях с людьми и друг с другом. То же самое происходит в мире товаров, с продуктами человеческих рук» [Маркс, Энгельс т. 23 : 82].

Послушаем теперь Ленина: «Раздвоение единого и познание противоположных частей ... есть с у т ь ... диалектики. ... Раздвоение есть «борьба» противоположностей, ... единство противоположностей (разделение единого на взаимоисключающие противоположности и взаимоотношения между ними)» [Ленин т. 29 : 316 - 317].

Л. Витгенштей пишет, что сущность не «нечто явленное открыто и делающееся обозримым при упорядочивании. Напротив, подразумевается, что сущность – нечто скрытое, не лежащее на поверхности, нечто заложенное внутри, видимое нами лишь тогда, когда мы проникаем вглубь вещи, нечто такое, до чего должен докопаться наш анализ, сущность скрыта от нас» [Витгенштейн 2003 : 282]. В схоластике (в средневековой религиозной философии) существовал принцип: «Singularia nominantur, sed universalia significantur“ («Единичное именуется, а общее означается»). Это внешне сопоставленные противоположные стороны действительности: явление – внешняя, непосредственно обнаруживаемая сторона; сущность – скрытая от непосредственного взора наблюдателя сторона. «Действительность предстаёт перед нами в виде как бы бесконечного ряда сущностей, ведущих ... в глубь материи и представляющих собой последовательные переходы от менее глубокой ко всё более глубокой сущности ...» [Кедров 1969 : 18].

Это внешне сопоставленные противоположные стороны действительности: явление – внешняя, непосредственно обнаруживаемая сторона; сущность – скрытая от непосредственного взора наблюдателя сторона.

Журавлёв пишет, что инструментальная фонетика разрушила наивное представление о том, что каждый звук в его физической реальности и есть языковая единица. На акустико-моторном, физическом уровне «членораздельности» нет ! Так появился парадокс элементарных единиц языка. Бодуэн де Куртенэ в 1870 году, как пишет Журавлёв, «доказал принципиальное несовпадение физической природы звуков с их значением (т.е. с звуковыми понятиями,– А.К.) в механизме языка» [Журавлёв 1991: 97].

Только потому, что человеческие материальные звуки скрывают в себе незримо и никак не ощутимо звуковые понятия или фонемы, и только потому, что звуки и фонемы друг другу противопоставлены как я в л е н и я и с у щ н о с т и, что одно отрицает другое, и что эти две противоположные единицы находятся в то же время в н е р а з р ы в н о м е д и н с т в е, т о л ь к о п о э т о м у человеческий звук и его фонема (звуковое понятие) служат материальной, вынесенной вовне мозга оречевлённой формой мышления и в процессе познания, и в процессе коммуникации. Совокупность п с и х и ч е с к и х, т.е. и н д и в и д у а л ь н ы х мыслительных процессов, происходящих в мозгу во время мышления и оперирования знаками, перерастает во в с е о б щ и е внутренние закономерности процесса мышления, т.е. в л о г и ч е с к и е ф о р м ы м ы ш л е н и я. Так, на основе знаковой системы языка частное и индивидуальное, психологическое перерастает во всеобщее в психике, а психология перерастает в логику. И вообще многое в мире (в мышлении, в экономике, в биологии и др.) имеет д в о й с т в е н н у ю природу как с п о с о б с у щ е с т в о в а н и я всего сущего.

Реальный мир покоится в нашем сознании в виде его идеального отражения, в виде его идеального дубликата, в виде второго мира, и это сразу же ведёт к проблем: а как живут звуки и буквы в мозгу? Реальные звуки и буквы живут вне человека, т.е. вне его мозга лишь как физические объекты, как звуковые волны или чернильные крючки; им нет места в мозгу, они там представлены только и д е а л ь н о – в виде психических образов, обобщённых звуковых и графических образов этих звуковых волн и этих чернильных крючков – фонемы и графемы. Но это происходит только и только благодаря логическому мышлению, общего и единого для людей всех наций, говорящих на разных языках. Абстрактная идея сама по себе не может выйти из мозга и перекочевать в мозг другого человека, ей нужна материальная линия связи в виде звуков и букв, которые входят в мозг и выходят из него в виде фонем и графем. Это и есть главнейшее условие существования человека, а не животного.