Книга посвящена обоснованию природы языкового знака. Не раскрыв сущность языкового знака, не познать и механизм взаимодействия языка с мышлением, речью, текстом, действительностью

Диалектический метод познания сущности языка – главный метод, ведущий к построению гипотез, соответствующих истине. Но диалектика познания природы языка должна применяться не путём внесения диалектических законов в языкознание извне, а путём отыскания этих законов в самом объекте, выведение их из него и объяснение его. Надо найти диалектический механизм в соотношении между мышлением – сознанием – логикой – языком – речью – текстом – действительностью. Поиск этих внутренних взаимоотношений между перечисленными понятиями и есть теория или философия языка

Язык – явление ненаблюдаемое. Мы не можем наблюдать непосредственно устройство языка и механизмы его функционирования. Наблюдать язык можно только в речи. О языке можно судить только по косвенным наблюдениям, связывая его либо с поведением, либо с мозгом. Ни одно лингвистическое направление не может претендовать на то, что оно реально воспроизводит устройство языка. Это возможно лишь на уровне гипотез. Лингвисттическая теория – это описание не реального устройства языка, а того способа его видения, который представляется наиболее удобным для целей построения данной теории.

Ответ на любое явление, его сущность, может быть как достоверным, так и предположительным. Язык бесконгнчно сложен и многообразен, поэтому в своей познавательной деятельности человек не всегда может дать достоверный ответ. Первая ступень – более или менее достоверное предположение, которое проверяется, и либо отбрасывается как ложное, либо обосновывается до степени достоверно истинного знания. К таким достоверным знаниям относятся аксиомы.

Некоторые учёные считают, что в языкознании аксиоматика невыполнима. Например, в математике аксиоматика даётся без труда, потому что она оперирует с точными числами и величинами, раз и навсегда обладающими определённым и бесспорным содержанием. Таблица умножения единообразна везде, всегда, у всех. В гуманитарных науках приходится отказываться от аксиоматики в точном смысле этого слова. В языкознании, где есть более понятное и менее понятное, сомнительное и правдоподобное, в аксиоматике, как считают некоторые, неприменимо, невыполнимо. Или в лучшем случае окончательная аксиоматика в языкознании возникнет ещё очень и очень нескоро. Лосев вообще отвергает аксиоматику в языкознании, и лишь потому, что он, как философ, рассатривает языкознание только как гуманитарную науку. [Лосев 1995 : 69 - 72 ].

Как убедительно показал Бодуэн де Куртенэ в некоторых своих работах, языкознанию не место только среди гуманитарных наук. Языкознание – не столько гуманитарная наука, сколько естественная наука. Предметом изучения гуманитарной науки языкознания является язык, но он одновременно есть объект изучения и в литературоведении, в истории, антропологии, юриспруденции и в других науках. В этом и только в этом состоит гуманитарная сторона языкознания. Но подход к языку только с гуманитарных позиций не раскрывает сущность языка.

В теоретическом языкознании придумано много аксиом. Вот, например, некоторые из них. К лингвистическим аксиомам Будагов относит: «Глубоко общественная природа языка», «его коммуникативная функция», «связь языка с мышлением», «взаимодействие формы и содержания в языке», «язык как практическое реальное сознание». [Будагов, ВЯ, 1975, № 6 ]. Эти «аксиомы» равнозначны таким же «аксиомам», как, например, «человек – живое существо», «вода – это то, что мы пьём и чем мы умываемся», «воздух – это то, чем мы дышим». Это слишком общие, обиходные «аксиомы» и поэтому они не могут иметь статуса научных аксиом. Действительно, «человек живёт», «вода» нужна для питья, «воздух» нужен для дыхания. Ну а какова сущность этих природных продуктов? Так и язык: если язык имеет коммуникативную функцию, то как, при помощи каких механизмов она реализуется; если язык связан с мышлеием, то – каким образом и где он находится? А ведь в аксиомах теории языка заложена сущность теоретического языкознания, в основе которого должны лежать какие-то структурнообразующие основы фукнкционирования языка.

Вот что пишет по этому поводу Лосев: «Получается, такое впечатление, что аксиомы, лежащие в основе языкознания, каждый исследователь может по собственному произволу отбирать, выбирать, комбинировать и интерпретировать. В предельном отрыве от естественных языков и грамматик это является законченной системой релятивистского и субъективного идеализма... Можно только порадоваться, что ввиду хаотичности внесмысловых языковых построений это не доходит до законченной системы мировоззрения и остаётся только в виде не продуманных до конца тенденций...». [Лосев, ВЯ, 1965, № 5 : 30 ].

Аксиома есть простое и очевидное суждение, не требующее для себя никаких доказательств, и само лежащее в основе всяких доказательств в определённой области знания. Сведение этих аксиом воедино есть аксиоматика. В теоретичском языкознании, как и в математике, такие аксиомы не могут быть лишь предварительными, с дальнейшими испрпавлениями и дополнениями. Аксиомы – не исходный пункт исследования, а его заключительный результат. Эти аксиомы не прикладываются к природе и к человеческому обществу, к языку, а абстрагируются от них. Не язык, его грамматическая структура, сообразуется с аксиомами, не природа, ни человечество сообразуются с ними, а, наоборот, аксиомы верны лишь постолку, поскольку они соответствуют природе языка.

Но возникает вопрос, истинны ли сами эти аксиомы, соответствуют ли они истинному положению вещей в знаковой системе и в мышлении, являются ли они аксиомами материализма или идеализма? Не взгляды и вкусы исследователя, а сама наука языкознание, как и сам язык повинны в этих аксиомах, которые здесь доказываются. По мере развития науки аксиомы подвергаются время от времени сомнениям, т.е. данная область частично или полностью пересматривается. Но и способ сомневаться тоже подчиняется некоторым правилам, ибо сомнения вне всяких правил обнаруживают дилетантов.

Лосев считает, что в языкознании не может быть аксиом и объясняет это тем, что языкознание не требует точности. Если согласиться с ним, то это означало бы, что языкознание – это наука, в которой нет никаких фундаментальных и незыблемых законов, понятий, основ, аксиом, всё продиктовано только беллетристическими рассуждениями и языкознание как наука в таком случае превращается в сказку про белого бычка: что вижу, о том и пишу, что, кстати, и делается многими в языкознании (мои критические обзоры многих теорий – яркое тому свидетельство).

Фактически к лингвистическим аксиомам должны относиться лишь аксиомы, выступающие в любом случае как незыблемый закон языкознания. Аксиомы в языкознании должны быть л о г и ч е с к и м и п о с ы л к а м и и при исследовании любой темы. Многие лингвисты наглухо закапсулировались в своих личных узких проблемах и их не интересуют никакие аксиомы. «Грустно сознавать, что в лингвистике отсутствуют подлинно строгие исходные понятия, сопоставимые с исходными понятиями других наук. Лингвистические работы не в праве начинаться с апелляции к какому-либо известному, принятому всеми, строгому правилу, закону, понятию, аксиоме: ведь таковых просто не существует» [Перцов 1996 : 47 -48].
§ 3. Аксиомы теоретического языкознания – это исходные определения

аксиоматики, не требующие доказательств.

Аксиома 1. Знак обращён на внешнюю действительность, на нечто, вне самого знака, он есть представитель нечто другого. Знак имеет «заместительный» принцип.

Аксиома 2. Языковой знак есть чисто материальный объект, материя знака служит необходимым условием создания идеальных образов предметов в мозгу человека. Языковой знак м а т е р и а л е н, но материален (звуки, чернила) только для органов чувств, для глаз и для слуха, как чувственная форма мышления человека. Для мозга, т.е. как абстрактная форма мысли, он только идеален. В мозг знак входит не своей материей, и остаётся там не как физическая субстанция (в мозгу нет места ни для чернил, ни для звуковых волн), а только в виде а б с т р а к т н о й и д е и э т о й м а т е р и и, в виде некоего идеального (логического) образа звука (фонема) или в виде некоего идеального образа буквы (графема). И только в этой идеализированной, л о г и ч е с к о й ф о р м е он хранится в мозгу, воспринимается мозгом из устной и письменной речи и выходит вовне, продуцируется о б р а т н о в физическую среду, через органы речи и пальцы руки, в виде тех же материальных звуков и букв. Процесс же перехода конкретной материи (звуков, букв) в мозг в виде абстрактной идеи об этой материи и обратный выход из мозга абстрактной идеи об этой материи в чисто материальное, в звуки, буквы, – это, во-первых, процесс сугубо таинственный и нам об этом круговороте материального и идеального в мозгу и через мозг пока ничего не известно, во-вторых, это и есть скрытый процесс мышления, понимания, коммуникации, познания, и именно в этом таинственном скрытом процессе и нужно искать п р и р о д у и с у щ н о с т ь я з ы к а, т.е. п р и р о д у и с у щ н о с т ь я з ы к о в ы х з н а к о в.

В языковом знаке заложена вся с у щ н о с т ь, и д е о л о г и я и ф и л о с о ф и я языковой знаковой системы, или того, что мы называем «языком». Отсюда следует: чтобы п о з н а т ь с у щ н о с т ь «языка», надо выйти за пределы традиционно очерченных вокруг него границ и установить все связи и опосредования со всеми смежными областями науки – психологией, физиологией, нейрофизиологией, логикой, философией.

связей, которые суть тоже языковые знаки, но более абстрактного порядка, чем семантические правила, создаётся возможность для беспрецедентного творческого потенциала мышления и сознания, обеспечивая человеческому мышлению совершенно особый статус, не сравнимый ни с какими другими типами мышления в животном мире. Благодаря условным, немотивированным языковым знакам, не связанным органичеки с реальными объектатами мира, создаётся безграничная продуктивность естественного, человеческого языка и бесконечные варианты и особенности его структурной организации.

Аксиома 12. Становление системы языковых знаков означало одновременное становление человека разумного (homo sapiens).

Этими аксиомами, разумеется, не исчерпано теоретическое языкознание, сущность языка, философия языка, но они могут быть положены в основу поисков истинной п р и р о д ы я з ы к а. Это большая, кропотливая, изнурительная работа и, конечно, не одного поколения лингвистов. Но, как сказал К. Маркс: «В науке нет широкой столбовой дороги, и только тот достигает её сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по её каменистым тропам».
Глава 11
Заключение.
1) Чему посвящена эта работа?

В основе материального знака (звука, буквы, слова) лежит его идеальный или логический двойник, без которого никакое общение людей и, следовательно, существование человеческого общества невозможно. Животные тоже общаются и в некотором смысле обладают даже абстрактным мышлением. Но их звуки – это лишь реакция на данную, единичную ситуацию, их звуки сугубо однозначны и не являются знаками в смысле языковых знаков человека, т.е. их знаки не условны и не могут образовывать структурные цепочки знаков, т.е. служить средством абстрактного мышления.

В качестве материальной основы языка выступают два вида материи: во-первых, внутримозговые материальные системы нейронных связей, во-вторых, внемозговые материальные, устные или графические знаки и символы. Первые из них рождают идеальные образы от материальных знаков – фонемы и графемы ( 2 ) и от материальных внешних предметов – понятия ( 3 ) , эти образы – невидимые, неощущаемые, абстрактные, психические, логические, т.е нематериальные. Вторые из них, внемозговые материальные знаки – видимые, ощущаемые, слышимые, воспринимаются нашим зрением и слухом. Но надо отметить принципиальную разницу в функциях между двумя языковыми материальными системами – внутримозговыми (нейронными, т.е. идеальными) и внемозговыми (знаковыми, т.е. материальными) системами знаков: мозг является облад ателем не только внутримозговой, но и внемозговой знаковой системы языка, потому что внешне выраженная, чувственная (в звуках и буквах) знаковая система живёт и существует только потому, что она представлена в мозгу в её идеальной форме в виде фонем (графем) и понятий. Внемозговая, т.е. внешне выраженная материальная система языка живёт только в материи знаков. Но идеальные или логические образы этой материи находятся не в самой материи знаков, а в том же мозгу, это те же мозговые идеальные образы, но будучи экстраполированными во внемозговую среду, они воспринимаются не как чуственные образы, не на уровне чувственного мышления, а на уровне абстрактного, логичеакого мышления.

Взаимодействие материального и идеального, т.е. того, что составляет основной фопрос диалектической философии или диалектики мышления, и есть природа того, что мы называем языком. Этот язык и лежит в основе всей жизнедеятельности человека, следовательно, связан весьма сложными путями с отражением человеком внешней природы и самого себя, связан с психикой, логикой, действительностью, самим мышлением и сознанием. Все эти вопросы и связанные с ними проблемы можно объединить под одним понятием «философия языка».

При ближайшем рассмотрении природы языкового знака, лежащего в основе понимания философии языка, выявляется, что знак имеет сложную структуру. Языковой знак всегда выступает в виде четырёхуровневой структуры: ( 1 ) материя знака; ( 2 ) идеальный, психический или логический образ этой материи в мозгу в виде ф о н е м ы (г р а ф е м ы); ( 3 ) идеальный, психический или логический образ в мозгу, образованного от реального, отражаемого предмета в виде п о н я т и я; ( 4 ) сам материальный, внешний предмет. ( 1 ) и ( 4 ) уровни знака – это материальные предметы как объекты нашего чувственного созерцания, мышления. ( 2 ) и ( 3 ) уровни – логические абстракции от реальных, материальных предметов (от знака – фонемы, от предмета – понятия) как объект нашего абстрактного, логического мышления. Надо подчеркнуть, что уровень ( 2 ) фонемы и уровень ( 3 ) понятия есть одно и тоже по названию, но не по сущности, по природе. Например, мы воспринимаем фонемы дерево ( 2 ), которое перешло в одноименное понятие дерево ( 3 ), благодаря чему тут же в мозгу слушающего всплывает чувственный образ этого реального предмета дерево ( 4 ).

В процессе устного и письменного общения человека с человеком, в процессе познания мира невозможно обойтись без языковых знаков. Поэтому, чтобы понять сами эти процессы, необходимо расрыть механизм «работы» знака – материального, чувственного внешне и идеального, логического, внутреннего, внутримозгового. Идя по этому пути, мы сможем понять механизм взаимодействия языка с мышением, сознанием, логикой, речью, текстом, материальной действителностью.

Эта книга посвящена одной проблеме – философии языка. Это значит, что в ней поставлены и решаются следующие вопросы:

1. 
   Исходная точка – четыре уровня знака: (1), (2), (3), (4), все они
   

2. 
   Человеческий язык – это указанные четыре уровни знака, они
   

3) Мышление и сознание: это те же четыре уровня в знаке, но в мышлении знаки проявляют себя как процесс мысли, а в сознании – как результат работы этой мысли.

4) Логика различает в языке: а) семантическое и б) логическое мышлеие, но ( а ) – семантико-синтаксическая структура предложения, смысл этого предложения, а ( б ) – логическая структура этого смысла. Поэтому связи у них разные: в ( а ) ведущими являются и семантика, и структура предложения, а в ( б ) только логическая форма этого смысла.

5) Речь – это реализация всех уровней знака, здесь участвуют в коопреции семантическая и логическая форма мысли, причём главным для понимания является логическая мысль, без которой предложение остаётся непонятным.

6) Текст: то же, что и речь, но различие между ними заключено в следующем – в отдельных предложениях главные связи заложены между членами предложения, в тексте – между целыми предложениями, как формой выражения логических суждений.

7) Поскольку существует строгая иераржическая взаимосвязь всех четырёх уровней языка и на всех уровнях язык связан с мышлением, сознанием, логикой, речью, текстом, действительностью, то все эти связи основаны на законах диалектики, в частности таких, как взаимоотношение материального и идеального в языке. Каждый этап связей указанных объектов (язык, мышление, сознание, логика, речь, текст, действительность) построен на законах диалектики как переход материального в идеальное и как переход идеального в материальное. Это и есть основная проблема теоретического языкознания, или философии языка.

Итак, я пытался доказать, что фактически уже нет того «языка», который мною представлен в теоретическом языкознании как объект его изучения. Понятия «язык» как некоего привычного, обычного, традиционно-кухонного и даже научного, т.е. некоего самостоятельного объекта не существует, не существует ни в общении, ни в книгах. Этот термин у с л о в е н, как и все термины и слова, и он н е п е р е д а ё т с у щ н о с т ь того, что обозначает, как и ни одно другое слово не передаёт сущность того, что оно обозначает. «Язык» или, вернее, то, что мы называем «языком», содержится только в головах каждого из нас, а это значит – только в идеальной форме, в двойной идеальной форме – в виде идеальных звуков и букв (фонем и графем, уровень 2 ) и в виде идеальных образов названий предметов (понятий, уровень 3 ). А вне нас, будучи вынесенным за пределы мозга, язык материализуется в звуках и буквах, и не просто в звуках и буквах, а в системе звуков и букв, и не просто в системе звуков и букв, а в неразрывной связи с живым мозгом, владеющим той же внешней, материальной, знаковой системой, но преобразованной в мозгу в идеальную систему, и только в этом виде хранящуюся в мозгу. Сами звуки и буквы вошли в мозг и хранятся там не как природные, материальные образования, а как идеализированные, абстрактные, обобщённые, логические понятия – фонемы и графемы. Мозг владеет этой вторичной, идеальной системой не в её первозданной материальной форме (она необходима и неизбежна лишь как строительный материал, инструмент для производства мышления), а именно в её идеальной, абстрактной форме. Эти абстрактные образы отложились в нейронных связях мозга на всю жизнь и лишь пополняются новыми идеальными единицами – фонемами, графемами, морфемами, понятиями, входя в уже сложившуюся систему логических форм.

Мы ещё долго будем барахтаться в непонимании ни природы языка, ни его взаимоотношения с мышлением (хотя, в сущности, это одно и то же), пока не выйдем за пределы того феномена, который мы называем «языком». Современная теоретическая мысль всё с большей убедительностью подтверждает, что границы между данными понятиями, между языком и мышлением, размыты и условны, что настала пора их переструктуризации, переосмысления.

Но что же идеального в материи языка, в его знаках, устных и письменных? Без участия мозга в ней не сыщёшь ничего идеального, это лишь природная материя. Идеальное в знаках – это «вынесенный» за пределы мозга и ассоциативно соотнесённый с материей данных знаков мыслительный процесс отражения мира в мозгу человека. Усвоение языка, понимание его в устной и письменной форме есть усвоение и понимание системы материальных языковых знаков, которые были, как пишет Маркс, «пересажены в человеческую голову и преобразованные в ней» в идеальное. В языкознании это идеальное обозначается термином смысл, значение, содержание, семантическое, логическое. Знакам ассоциативно «приписывается» именно идеальное, которое, может быть рождено только в мозгу и нигде более. В самой материи знаков нет ничего идеального, никакая материя, кроме живого мозга, не может продуцировать идеального. Но это идеальное прописано в знаке по общественному договору, условно, ассоциативно и, следовательно, неразрывно, но до тех пор, пока само общество не придаст этому знаку или иное, или дополнительное идеальное значение. Реципиент по звукам и буквам узнаёт в слове идеальный образ (понятие) соответствующего предмета, потому что на заре своей жизни он усвоил железное правило: сочетание именно этих звуков и букв ассоциируется с данным понятием, а оно – на уровне чувственного мышления преобразуется в наглядное представление об этом предмете. Материя слова не содержит в себе идеального и не порождает его, она лишь в о з б у ж д а е т в мозгу слушающего (читающего) ту же идею, то же значение, понятие, на основе чего в мозгу принимающего возникает тот же или приблизительно тот же образ предмета и происходит взаимопонимание (хотя каждый человек в своём чувственном мышлении видит все предметы по-иному).

Мозг так создан, что он воспринимает мир через органы чувств (чувственное мышление), но только с одним этим качеством мозга человек влачил бы своё счастливое существование на уровне животных. Человеку надо общаться, думать, работать, решать поблемы, а это значит – отражать вещи внешнего мира не так, как они ему представлены физически, как он их видит реально (они в мозг не могут войти в их естественной материи, а в мешке их не унесёшь и через них не будешь общаться, как описано в одном фантастичском рассказе), а как-то иначе. А иначе – только в форме их идеального представления и обобщения в мозгу, в виде идеальных логических понятий об этих вещах. Только в этом случае человек может манипулировать «реальными вещами», т.е. только понятиями о них, без обращения к самим вещам, и даже в их отсутствие здесь и сейчас, и даже в их нереальности вообще (черти, ведьмы).

Не затихает спор: отражено ли в языке мышление, идеальное, содержит ли язык в с е б е с а м о м это идеальное. Но ничто не может мыслить, кроме определённым образом организованной живой материи – мозга (в том числе и животных). В материи слов не содержатся значения, идеальные образы, она только ассоциативно указывает на это идеальное, находящееся в мозгу, и только если к этой материи прикоснётся мозг человека, вооружённый аналогичной знаковой системой. Классики марксизма справедливо считают, что ничто, кроме живого мозга не может мыслить. При этом они имеют в виду только тот процесс мышления, который продуцирует мысль и совершается только в нейронных клетках, не будучи вынесенным за пределы мозга в виде ассоциативных материальных знаков (звуков, букв). Но идеальное может быть «вынесено» из мозга, но не сам процесс работы нейронов, а лишь его п р о д у к ц и я – мысль, идеальное, ассоциативно закодированное в материи знака. Это значит, что мозг через подчинённые ему органы речи связал жёсткой, постоянной, ассоциативной связью определённые идеи с определённой материей звуков и букв. Эти звуки и буквы становятся посредником между двумя мозгами (говорящего и слушающего, пишущего и читающего), и только мозг может дешифровать звуки, буквы точно так же (почти так же), как они замыслены отправителем.

Античное представление о языке в наше время в теоретическом языкознании мало сдвинулось с мёртвой точки. Почему? Ответ на этот вопрос есть. «Язык» как объект науки (и как в наивном сознании людей) есть то, что видно и слышно физически, материально. А так как за физическим, и неразрывно с ним, скрыто содержание, смысл, идеальное, то оно органически тоже включается в материю «языка», потому что, по общему мнению, пустые звуки ещё не язык. Следовательно, о «мышлении» забыли как о самостоятельном и независимом от «языка» явлении. Это происходит не только при эмпирическом анализе языков и их структур, что не приносит ему никакого вреда, но это вредит теоретическому языкознанию. Фактически очень удобно оперировать в языкознании термином «язык» в его народном (а также сегодняшнем «научном») понимании (точно так же, как Солнце всходт, Солнце заходит), н е в д у м ы в а я с ь в е г о с у щ н о с т ь. А он, «язык», на самом деле не совсем то, что мы о нём думаем.

Языкознание – это наука, которая воюет со своими определениями и дефинициями. Достаточно взглянуть на определения фонемы, слова, предложения, текста, семантики, значения, языка, и т.д. и т.д., чтобы убедиться, насколько в языкознании всё запутано и нет почти никакой возможности понять, что есть что. Невозможность использования естественного языка в компьютерных системах базируется на том факте, что языкознание «не ориентировано на формализацию знаний о языке и, как предел формализации – на математизацию. ... Языкознание по сравнению с другими областями науки ... имеет значительно меньший объём накопленных положительных знаний, т.е. неполнота информации о языке-объекте (особенно в области синтаксиса) является серьёзным препятствием». И далее: «... философы, как и лингвисты, пока не в состоянии достаточно ясно и конструктивно определить, ч т о т а к о е я з ы к» [Карпов 2003 : 15].

Проблема н о в о й т е о р и и я з ы к а назрела и никому не удастся отмахнуться от нее или пересидеть острую ситуацию в уголке какого нибудь нового теоретического лингвистического здания. Правда, в этом лингвистическом уголке толпятся уже некоторые скороспелые лингвистические теории и теорийки и ждут своего бесславного конца. Созревшая ситуация в языкознании требует особой смелости мысли. Опасность состоит только в том, чтобы мы заранее сами себе не внушили, что «этого не может быть, потому что этого никогда не может быть». Элементы такого догматического, консервативного подхода особенно вредны при рассмотрении фундаментальной методологической проблемы – проблемы взаимодействия наук в исследовании сущности языка.

В этой книге, как заметил читатель, я не дал п о л н о г о и и с ч е р п ы в а ю щ е г о объяснения тому феномену, который мы называем «языком», ибо для этого надо обладать исчерпывающими сведениями о нём. Но я показал, что «язык» – не совсем то, что под ним понимают лингвисты, психологи, логики, философы. Всё, что причисляют к свойствам языка как отдельного, самостоятельного феномена, есть само мышление чистейшей воды, и от того, что в языке считают «языком», не осталось ничего, кроме мышления. Так существует ли вообще такое явление как «язык»? И да, и нет. Это наша мысль, мысль как к о н к р е т н а я (с е м а н т и ч е с к а я форма мысли), которая есть тоже идеальное образование, только более низкого уровня абстракции, чем логическое мышление, и а б с т р а к т н а я, более обобщённая л о г и ч е с к а я форма мысли. Разумеется, все лингвисты могут называть языком именно то, что они всегда и называли, т.е. ф и з и ч е с к и й з в у к (б у к в а) + з н а ч е н и е, скрытое в нём. Разумеется, так понимая «язык», лингвисты могут творить, исследовать, описывать именно свой объект – «язык», разумея под ним связь физической субстанции и значения. Но это удел только эмпирического языкознания, которая не даёт полного представления о с у щ н о с т и «языка», как я его понимаю.

Где же выход? А его нигде не надо искать. Ведь в языкознании, как в эмпирическом, так и в теоретическом, всегда исследуют только то, что на поверхности, только явление, только то, что считают «языком» в обычном значении этого слова, т.е. взаимодействие звука и значения, называя свой объект и метод его исследования э м п и р и ч е с к и м я з ы к о з н а н и е м. Идя таким путём, мы исследуем только объект под традиционным названием «язык», и на этом пути языковедов всегда ждут эмпирические и теоретические открытия, обнаруживаемые в конкретных языках. Но от этого мы ни на шаг не продвинулись в поисках с у щ н о с т и того, что всегда считали «языком». Что бы мы ни считали «языком», а) мы всегда исследуем связь, взаимоотношение знака и значения (в лучшем случае), или по отдельности каждую из этих двух ассоциативно взаимосвязанных сторон; б) но чтобы проникнуть в с у щ н о с т ь тех двух составных частей, которые инкриминируют «языку» (материальной субстанции и её идеальному значению), надо проникнуть в сущность взаимоотношения «мир – мышление – сознание – логика – язык – речь – текст».

Как ни странно, эти два подхода к объекту нашей науки – разные и каждый из них не зависит от другого. Первый подход – это эмпирическое языкознание, под знаменем которого оно и состоялось как самостоятельная наука, второй – теоретическое языкознание, философия языка которая до сих пор ещё не до конца понята. Но только второй из них открывает подлинную завесу над пониманием с у щ н о с т и «языка», а первый – открывает его грамматическую и семантическую структуры, чем языкознание всегда и занималось. Даже лингвисты, введя понятия духа (В. Гумбольдт) и понятия языка и речи (Ф. де Соссюр) лишь косвенно поставили вопрос о том, что сущность языка заключена совсем не в том, есть не то, что все о нём думают, что люди воспринимают акустически и визуально (звук, буква + значение), а нечто иное. Но они не дошли до глубины понимания сущности языка.

Главной теперь остаётся проблема: понять, как взаимодействуют эти два уровня мышления – логические и семантические формы мысли. Тот факт, что процесс мышления, осуществляющийся в материальном взаимодействии нейронов мозга и, следовательно, выносимый во внешне выраженные материальные знаки в двух абстрактных формах – семантических и логических формах мысли – это аксиома и мышления, и того, что мы называем «языком». Этот вопрос частично решён уже тем фактом, что эти два уровня и в мышлении и в языке давно являются объектом изучения двух тесно взаимодействующих наук – языка и логики. Но тем не менее во взаимодействии этих двух уровней мысли остаётся больше вопросов, чем на них ответов. Это и есть древний вопрос о соотношении языка и мышления, языка и логики, слова и вещи. Таким образом, оказалось, что выявление двух уровней в мышлении и в языке – это самый древний философский вопрос, который всегда стоял на повестке дня и философов, и психологов, и логиков, и языковедов, и вообще теории познания.
3) Сущность языка заключена в четырёхуровневой природе языкового

знака.

Свойства языка невидимы, поэтому они и понимаются не всегда верно, хотя это удобно. Когда Панфилов пишет, что мышления нет без языка, о чём свидетельствует, во - первых, его теория неразрывной связи языка и мышления, во - вторых, что язык относительно самостоятелен, в - третьих, что язык оказывает обратное воздействие на мышление, то сразу же возникает множество вопросов: (а) Что такое язык, если это не только физическая материя звуков (букв)? (б) Если считать, что в языке есть содержание, то означает ли это, что материя знаков сама мыслит и мы перешли уже в сферу мышления, и поэтому язык уже не связан с мышлением, а есть само мышление? (в) Если между языком и мышлением существует неразрывная связь, т.е. представляет собою нечто единое, не означает ли это, что язык есть само мышление? Возникают и другие вопросы ко всему теоретическому языкознанию.

Но эти свойства языка (идеальные фонемы и понятия) – н е в и д и м ы е, загораживаемые самой материей знаков, вводящих в заблуждеие лингвистов и философов. Точно так же, как фразы Солнце встаёт, Солнце садится, Солнце заходит вводят науку в заблуждение. Это значит, что язык совпадает с материей, физическим явлением, с одной стороны, и с идеальным, мыслью, с другой стороны. Вот это неопределённое понятие «язык-мышление» или «мышление-язык» и есть представление данного народа о языке, в том числе и лингвистов, психологов, логиков и философов, это и есть традиционное представление о языке учёных всех специальностей. Это единение языка и мышления под одним термином «язык», с одной стороны, удобен для именования этого двойственного понятия, как бы слитого воедино, для преподавания языка, описания его структуры, грамматики и всех разделов эмпирического языкознания. Этот «нераздвоенный» термин удобен и для теоретической науки (языкознания, психологиии, логики, философии), для описания языка, его форм, для практической работы с языком. Но, с другой стороны, такой «язык» – н е н а у ч н о е п р е д с т а в л е н и е о его истинной сущности. Такое понимание языка н е е с т ь о б ъ е к т т е о р е т и ч е с к о г о я з ы к о з н а н и я, н е о б л а с т ь т е о р и и я з ы к а.

Как же быть сегодняшнему теоретическому языкознанию? Где выход? А выход есть. Он намечен, и не более чем намечен в этой книге: о с н о в ы т е о р е т и ч е с к о г о языкознания должны строиться только по теории об истинной структуре знака, представленной этой книгой, или близких к этому теорий. Т р а д и ц и о н н о е п о н и м а н и е я з ы к а пригодно, главным образом, для э м п и р и ч е с к о г о я з ы к о з н а н и я и оно от этого нисколько не пострадало и никогда не пострадает, ибо её цели – совсем иные.

Чтобы понять истинную сущность языка, надо прежде посмотреть, из чего он состоит и дать его элементам диалектическое истолкование. Язык состоит, как принято считать, из слов, но сами слова не есть нечто цельное, они тоже состоят из своих более мелких частиц, из букв и звуков, и в то же время сами слова как структурные элементы входят в более крупные языковые единицы – предложения. Все эти строительные элементы языка, разные по своим функциям, можно назвать общим для всех термином – знак, который уже давно существует в языкознании.

Многие лингвисты спотыкаются даже в простейшем вопросе, который, казалось бы, всем давным давно понятен и известен: что такое язык? Мы слышим звуки, читаем буквы, думаем словами, слышим и понимаем слышимое, пишем прозу и стихи, – и всё это считаем языком. Говорить так обобщённо о языке – мы сразу же теряем границы того, что называем языком. В более узком масштабе языком иногда считают лишь слышимые звуки и видимые и написанные буквы. Но есть ли язык лишь эта физическая субстанция, материя?

Вот тут и встаёт вопрос о сущности языка. Если я произношу слово берёза, меня понимают, имеют в виду один из сортов дерева. Но ведь кроме меня и все остальные русские люди тоже произносят это слово и его тоже понимают все. Но ведь это слово разными людьми произносится и пишется по-разному, в сотнях различных фонетичесих и графических вариантах, и инструментальный анализ показывает, что нет и двух одинаковых произношей и написаний. И тем не менее все люди понимают это слово как дерево, называемое берёзой. Почему? Значит, в основе понимания смысла этого слова лежат не только, вернее – не столько сами звуки. А нечто, лежащее в глубине, невидимые звуки, общие для всех людей, говорящих на этом языке – логические абстракции от этих звуков – ф о н е м ы (от букв – г р а ф е м ы).

Рассматривать структуру знака удобнее всего начинать со слова, как общепринятого понятия во всех языках и для всех людей. Но оказалось (см. Главу 1), что знак (слово) состоит из четырёх взаимодействующих, взаимосвязанных и взаимопредполагаемых уровней: ( 1 ) звук, буква как м а т е р и я этого знака; ( 2 ) идеальный образ этого знака как ф о н е м а, г р а ф е м а; ( 3 ) идеальный образ отражаемого внешнего предмета как логическое п о н я т и е; ( 4 ) м а т е р и я внешнего предмета.

Все эти уровни, как отмечено, взаимопредполагаемы. Это означает, что из слова как знака ни один из указанных уровней не может быть изъят без того, чтобы не развалилось всё слово. В слове есть звуки, буквы, без них нет слов ( 1 ) . Мы слышим и читаем звуки и буквы в чьём-то, отличном от моего, исполнении, но мы, тем не менее, понимаем эти звуки и буквы. Электронная машина, например, этого никогда не разберёт и зафиксирует один и тот же звук в исполнении разных людей как разные единицы, ничего общего не имеющие одна с другой. Человек же увидел в одном и том же звуке (букве), но в исполнениях разных людей одно и то же, потому что до этого эти звуки у него в сознании отложились как абстрактные представления об этих звуках, как логическое понятие – фонемы ( 2 ). Но звучащая или написанная цепочка звуков (букв), отложившаяся в моём сознании в виде её идеального образа, в виде фонемы (графемы), одновременно стала для меня другой идеальной или логической формой в виде названия внешнего предмета – понятием ( 3 ).

Знак, как мы видим, есть последовательная четырёхуровневая цепочка составляющих её ингредиентов ( 1 )  ( 2 )  ( 3 )  ( 4 ), образованная из двух материальных внешних предметов ( 1 ) и ( 4 ), т.е. цепочки материальных звуков или букв и материального внешнего предмета, и из их двух внутренних, абстрактных, логических образов, т.е. цепочек фонем и понятий, имеющих одно и то же имя – берёза. Значит уже в самом знаке представленны частица и материального мира, и её идеальный образ, они диалектически взаимодействуют и они неразлучны. Это порождает вопросы о характере функционирования самой нейронной системы мозга – как она, сама будучи материей, порождает в себе самой образы внешней материи, превращает материальное в идеальное, а идеальное – в материальное.

Итак, невозможно знаку обойтись хотя бы без одного из четырёх своих структурных составляющих, потому что изъятие хотя бы одного и них, любого, разрушает знак как языковой знак. Это ведёт нас к далеко идущим выводам о том, что, поскольку язык состоит из слов, т.е. языковых знаков, то эти четыре уровня должны преследовать нас посвюду, какие бы теоретические языковые проблемы мы не решали, будь то, например, соотношение языка с мышлением, сознанием, логикой, речью, текстом, действительностью или с более частными проблемами теоретического языкознания.

Выше была раскрыта структура языкового знака как взаимодействие его четырёх аспектов, уровней мышления: материя знака ( 1 ), её идеальный, абстрактный, логический образ как низшая логическая форма – фонема, графема ( 2 ). Сами по себе эти логические формы – фонемы и графемы – в мозгу существовать не могут, это бессмыслица, они должны иметь свой внемозговой материальный коррелят во внешнем мире. Иначе для чего тогда нужны пустые логические знаки, которые уже и не знаки? Если я слышу звук (слово) и он для моего мозга ни с чем не связан (китайский язык для меня), ни на что не указывает, то это – не знак: знак присутствует лишь в знаковой ситуации: говорящий – предмет беседы – слушающий. Если знак заканчивается двумя первыми фазами ( 1 ), ( 2 ), и за этим знаком не скрывается объект коммуникации и познания, то этот знак, его материя, отрицает самого себя, он уже не знак.

Чтобы абстракция звука (фонема) стала знаком, звук должен иметь выход на реальный, внешний предмет, с которым этот звук связан условно, произвольно. Значит цепочки фонем и графем, как логические абстракции ( 2 ) , переносятся на образ реального внешнего предмета, т.е. логическое понятие ( 3 ). Следовательно, абстракция звука, фонема (дерево) ( 2 ) есть в то же время и логическая абстракция, понятие ( 3 ) о реальном предмете (дерево) ( 4 ). Уровни в знаке ( 2 ) и ( 3 ) – одно и то же, нет названия знака (дерево) ( 2 ) без названия одноимённого предмета (дерево) ( 3 ). Даже цепочка фонем в словах типа ведьма, русалка, которых в действительности нет, ( 2 ) вызывает в сознании определённый чувственный образ предмета ведьма, русалка, причём у каждого человека он видится по-своему. Кстати, и любой реальный, знакомый предмет при его наименовании у каждого человека ассоциируется по-разному, в заивисимости от его знаний, образования, опыта.

Но если у меня в голове возникает фантастически представляемый мною абстрактный, логический образ, понятие ведьмы ( 3 ), то он, этот образ или понятие не существует в полном одиночестве, сам по себе, он вызывает у меня в мозгу представление о реальной ведьме, за моим представлением должен скрываться реальный предмет ( 4 ), последняя фаза в модели знака. Здесь происходит переход нашего а б с т р а к т н о г о мышления в ч у в с т в е н н о е, иначе: услышанное или прочитанное слово вызывает в моём сознании образ внешнего предмета. Так же происходит и обратный процесс – при виде реального дерева ( 4 ) у меня в сознании сразу же всплывает его идеальный образ ( 3 ). Здесь происходит переход моего ч у в с т в е н н о г о мышления в а бс т р а к т н о е мышление. Иначе этот материально-идеальный процесс не существует – один уровень мышления мгновенно переходит в другой уровень, абстрактное – в чувственное, а чувственное – в абстрактное. Процесс коммуникации мужду людьми всегда протекает на двух его уровнях мышления – в форме абстрактного, т.е. логического ( 3 ) и в форме чувственого, наглядного мышления ( 4 ). Для того и существует мышление, чтобы в мозгу, т.е идеально, логически ( 3 ) отражать реальный предмет в его чувственной, осязаемой, видимой, слышимой или представляемой форме как наше представление о реальном предмете ( 4 ).

Значит, языковой знак, если это языковой знак, а не просто посторонний звук, то мы имеем дело с реальным четырёхфазовым или четырёхуровневым языковым знаком. Этот знак со всеми его свойствами и лежит в основе того, что мы называем языком, и любые языковые знаки, т.е. членораздельные звуки, буквы, цифры, символы химии и логики, чертежи, графики и др. состоят из этих о б я з а т е л ь н ы х признаков. Следовательно, природа языкового знака лежит в основе человеческого мышления, в основе всех аспектов соотношения и взаимодействия языка с мышлением, сознанием, логикой, речью, текстом, действительностью. Какой бы вопрос теоретического языкознания мы ни затронули, мы неизбежно упрёмся в теорию знака, его диалектическую четырёхуровневую сущность, а без одной из этих необходимых сторон языковой знак исчезает и преврвщвется в обычную природную материю (китайский язык для русского).

Взаимоотношение языка и мышления – это соотношение материального и идеального, конкретного и абстрактного, явления и сущности в знаке, в слове, в предложении. Взаимоотношение языка и мышления надо рассматривать как взаимодействие внешней, внемозговой материи (звуки, буквы) и идеального образа от неё в сознании. Невозможно говорить по отдельности о языковых знаках или о языке как системе материальных знаков, будто это соотношение материального и идеального миров происходит в знаках, и только в знаках, или в языке и только в языке. Нельзя говорить отдельно и о мышлении, будто в нём происходит взаимодействие с материей звука (буквы) и идеальной формой мысли. Это было бы неполным, и по сути – неверным, представлением о взаимодействии языка и мышления. Эту проблему надо решать во взаимодействии четырёх аспектов: 1) Переход от материи знака к идеальному в материи знака, т.е. переход от материального к идеальному (1  2 ); 2) Переход от идеального в знаке к идеальному в предмете, т.е. перенос идеального образа знака на идеальный образ внешнего предмета, что одно и то же по названию, но не по сущности (2  3). Это продиктовано тем, что знаки – условны, немотивированы и, следовательно, сами по себе не отражают сущность природы, внешнего мира; 3) Переход от идеального в предмете к материи этого внешнего предмета, т.е. переход от идеального к материальному (3  4). Это и есть проблема соотношения или перехода от конкретного к абстрактному, и от абстрактного к конкретному в процессе познания действительности человеком. Язык и мышление, естественно, не являются отдельными, разделёнными, самостоятельными объектами в этой системе, как будто и в языке, и в мышлении имеются свои и материальные и идеальные единицы. Это было бы верно лишь в том случае, а) если бы мы считали языком лишь материю звука, буквы, будто бы способных сами по себе отражать действительность, т.е. заменили бы мозг материальными знаками; б) если бы мы считали мышлением лишь внутримозговую работу мышления, без выхода продукции этого мышления вовне мозга, без живых ассоциативных материальных знаков, как это происходит у животных.

Теория или философия языка, представленная здесь, должна рассматриваться как очередная гипотеза на пути бесконечного блуждания и искания правды о сущности языка. Но эта теория отличается от всех остальных тем, что она не «высосана из пальца», а основана на реальном материале, на чётком и последовательном логическом эксперименте.

Гипотезу о единстве языка и мышления, оригинальную точку зрения, в своё время высказал замечательный отечественный философ Ильенков, считающий, что ни языка, ни мышления как нечто отдельного не существует, что, в принципе, как я здесь доказываю, верно. Но эта половинчатость того и другого, по мнению Ильенкова, даёт в сумме именно то, что и есть истинный объект познания – «речевое или языковое мышлеие» (т.е. семантическое мышление). Но это механическое соединение материального и идеального – в реальном языке не так происходит.

Послушаем Ильенкова: мышление и язык (речь) – это две одинаково односторонние абстракции, и выражаемая в них «конкретность» есть нечто третье, само по себе ни мышлением, ни языком не являющееся. В этом случае логика (наука о формах мышления), как и лингвистика (наука о формах языка) – лишь два абстрактных аспекта этого третьего, реального, конкретного предмета (процесса), не получающего своего конкретного, истинного изображения ни в той, ни в другой науке [Ильенков 1977 : 92]. Поэтому всю предшествующую историю и логики, и лингвистики надо объявить предисторией новой науки, в рамках которой должны найти своё переосмысление все специальные абстракции (и все понятия и термины) как логики, так и лингвистики. В лоне этой новой науки вопрос об отношении между мышлением и языком (речью) был бы снят с самого начала по той причине, что он там даже не мог бы встать. В ней с самого начала ни мышление не рассматривалось бы само по себе, т.е. в отвлечении от языковой формы его выражения, ни язык не рассматривался бы иначе, как естественная, необходимая и, следовательно, единственная форма, без которой мышление вообще не может осуществляться, представляться и мыслиться. Такой ход мысли не выдуман автором, можно сослаться на сотни работ, где говорится о «речевом мышлении», «словесном мышлении» и понятие чистого мышления без языка считается предрассудком старой логики. По мнению авторов таких работ, нет проблемы суждения, отличной от проблемы высказывания, она сливается в одну проблему, как и проблема понятия слилась с понятием слова [Там же : 92]. Утверждения Ильенкова лишь формально, но не по сущенству прокладывают путь к пониманию сущности так называемого «взаимоотношения языка и мышления» и в то же время порождают много вопросов.
4) Чего мы достигли в этой книге?

Эта книга ставит окончательно вопрос о том, что теорий «марксистского языкознания», «языка как семиотической системы», «структурализма как теории языка», «лингвистической относительности», «языковой картины мира», «лингвистики текста», «когнитивной лингвистики», «биологической лингвистики», «экологической лингвистики» нет и они не могут существовать, и только и прежде всего потому, что этому препятствуют два главенствующих закона человеческого мышленния: закон ч е т ы р ё х у р о в н е в о й с т р у к т у р ы я з ы к о в о г о з н а к а, и закон д в у х у р о в н е в о г о п р о ц е с с а м ы ш л е н и я как взаимодействия с е м а н т и ч е с к и х и л о г и ч е с к и х форм мысли. Этих законов не может не быть, иначе не мог бы осуществляться процесс мышления, коммуникации, познания и, следовательно, не было бы человека: только он обладает соответствующим мозгом а, значит, мышлением, а мышление не может существовать без материальных знаков, условно, ассоциативно закреплённых за всеми, известными человеку, понятиями. На основе этих знаков и осуществляется з н а к о в о е, я з ы к о в о е мышление, отражающее специфику с е м а н т и ч е с к о й формы мышления. Но в структуре и системе условных знаков, т.е. в «языке», в семантических формах мысли закодирована также структура л о г и ч е с к и х форм – фонем, графем, морфонем, понятий, суждений, умозаключений, которая л е ж и т в о с н о в е всего нашего языкового, семантического мышления. Эта логическая структура мышления и есть инструмент о т р а ж е н и я мира, обобщения единичных фактов, переход от простого к сложному, от частного к общему, от явления к сущности. В основе теории познания, а это значит – в основе теории, обеспеченной материальной знаковой системой, лежат законы физиологии мышления как взаимодействие материального и идеального. Это и есть философия языка, так как в ней решаются и доказываются наиболее фундаментальные проблемы взаимоотношения материи и сознания.

Представленные здесь на суд читателя теории «четырёхуровневой структуры языкового знака» и «двухуровневого процесса мышления (семантического и логического )» возникли не в стороне от столбовой дороги развития языкознания: эти вопросы, имплицитно и эксплицитно были поставлены ещё ранее. Частично уже были даны и некоторые ответы на вопросы, затронутые в этой книге. Моя книга – прямое и непосредственное продолжение всего того, что уже давно носилось в воздухе. Я не умаляю роли моих предшественников в этом вопросе, даже если они во многом ошибались, или смотрели совсем не в тот корень.

Надеюсь, читатель поймёт пафос этой книги: вскольз здесь проанализированные мною теории языка, отмеченные выше, жили, но уже не живут и не будут жить. Они жили лишь в воображении некоторых учёных, но они не соответствуют многим реальным фактам в соотношении «мира – мышления – сознания – логики – языка – речи – текста». Мы присутствуем на похоронах этих теорий, так долго привлекавших внимание многих учёных.

Чего мы достигли в этой книге? Прежде всего того, чему она посвящена: этой книгой, во-первых, мы навсегда похоронили теоретическое «марксистско-ленинское языкознание», теории «лингвистической относительности», «языковой картины мира», «лингвистику текста», «когнитивную лингвистику» основанные на поверхностном понимании философии языка, не отражающие глубинные процессы жизни «языка» и его связей с мышлением и реальным миром.

Во-вторых, в этой книге показано самое главное – то, что выступает в роли могильщика этих теорий: а) это закон о четырёхуровневой структуре языкового знака, каждый из уровней которого диалектически взаимодействует с другими уровнями, б) это реально существующий двухуровневый процесс человеческого мышления, но почти незаметный для самого человека, – логический и семантический, процесс, в котором эти два уровня постоянно взаимодействуют, переходят друг в друга, один переливается в другой, один не существует без другого, один постулирует и подразумевает другой. И всё это происходит незримо, невидимо, почти неосознаваемо для пишущего, читающего, слушающего, говорящего человека.

В-третьих, на сущность языка и его взаимодействие с мышлением, с сознанием, с действительностью, с логикой, с речью, с текстом я попытался взглянуть с новых позиций, обнаружив, что отвергнутые мною теории построены на самой обыкновенной чувственной интуиция её авторов, увидевших в разных языках самые необычные способы представления мира, следовательно, надуманных, научно не обоснованных с самого начала. Все эти теории построены на зыбучем песке, лишь на реально видимых фактах, на я в л е н и я х, которые не открывают своей глубинной, внутренней с у щ н о с т и:

Если все поставленные в этой книге проблемы довести до логического конца, то это будет книга, посвящённая одной проблеме: ч т о т а к о е я з ы к? Эта книга – о начальном понимании с у щ н о с т и я з ы к а. А так как поднятые здесь вопросы – лишь фрагменты этой большой проблемы, исследованием которой займутся будущие лингвисты, психологи, логики, философы, то естественно ожидать, что одна эта книга не может решить все выявленные здесь проблемы и даже не ставит такой задачи. Моя цель – на примере взаимоотношения действительности – мышления – сознания – логики – языка – речи – текста показать, что современное т е о р е т и ч е с к о е языкознание находится ещё в к о л ы б е л и. Тем самым я пытаюсь раскрыть начинающим лингвистам пути решения этой сложной проблемы.

В этой книге я окончательно развенчал выше указанные теории языка и показал нынешнее наивное понимание того, что мы называем «языком», показал неизбежность двухуровневой сущности нашего мышления (и нашего языка), существующего как неразрывное единство «логических форм мысли» и «семантических форм мысли», поставил много вопросов для размышления о природе языка.

Нет сомнения в том, что языкознание ушло далеко вперёд по сравнению с уровнем развития языкознания времён В. Гумбольдта. Если теперь посмотреть, что внесла лингвистика в свою копилку за прошедшие с тех пор полтора века своего существования, то можно сказать, что эти результаты состоят в попытках разрушить лишь некоторые устойчивые догмы, доставшиеся нам в наследство от 19 – 20 веков. Но теоретическое языкознание мало продвинулось вперёд.

Эмпирическое и теоретическое языкознание тесно связаны, но они не покрывают друг друга. Язык как объект языкознания может быть объектом и эмпирии языка, и теории языка. Первое направление всегда было главным в исследовании языка, на этом, собственно, и построено всё языкознание. Теоретическим языкознанием занимались все лингвисты, но только в масштабах своих эмпирических проблем, а специальное теоретическое направление в языкознании как философия языка, было уделом лишь отдельных лингвистов. Эта книга – именно о теории языка и вся моя полемика с некоторыми авторами носит именно такой, лингвистически-философский характер.

Я не претендую на истину в последней инстанции, но я этой книгой претендую на то, что я р а с ч и с т и л д о р о г у к истине через четырёхуровневую структуру языкового знака и через двухуровневую природу мышления и языка. Придёт время, и другие покажут и докажут, в чём она, эта истина состоит. Всё изложенное здесь – моё теперешнее л и н г в и с т и ч е с к о е и ф и л о с о ф с к о е у б е ж д е н и е, может быть со временем оно изменится, если это время будет. Я не предлагаю окончательно сформулированной т е о р и и я з ы к а, слова, значения, мышления, познания, взаимодействия языка (материальных знаков) с внешним миром и мышлением, теории языкового знака и др., тщась поставить точку на сложной теории взаимодействия многих аспектов того феномена, который мы называем «языком». Но я предлагаю тот задел, который поможет будущим лингвистам более глубоко разобраться в природе языка.

Я думаю, что эта книга вызовет много замечаний, нареканий, споров. Но как часто бывает в научной полемике, сперва будут говорит, что это абсурд, потому что этого никогда не может быть. Затем кое-кто скажет: в этом что-то есть. И не исключено, что этой книге уготована участь поколебать некоторые устоявшиеся ложные представления о языке, и могут даже сказать: «А кто же этого не знает»?