Э н т и м е м а м о д е л и [1] – (2) – (3)

– Представляешь, вчера первый раз в моей жизни я допустил врачебную ошибку.

– Я вылечил человека за два визита, а оказалось, что он миллионер !  (1) [Все врачи, пытаясь нажиться на больных, берут с богатых высокие гонорары]. (2 ) Ему не удалось получить высокие гонорары.. (3) Он не смог нажиться на богатом больном.

2. 
   Молодой человек заходит в цветочный магазин и видит
   

– Как, всего одну?

– Да, я не болтлив.  (1) [Множеством роз, символизирующих слова, выражают свои чувства болтливые люди]. (2) Он не болтлив. (3) Он купил лишь одну розу.

3. 
   Если женщину не тронули ваши слова – не тронут и ваши
   

4. Однажды я зашёл в казино в Монте-Карло. Рядом со мной сел играть какой-то субъект, и ему страшно не везло. Когда денег у него совсем уже не стало, он сделал последнюю ставку ... на жену. И опять ему не повезло ... он выиграл.  (1) [Везёт тому, у кого есть шансы избавиться от жены, проиграв её в казино]. (2) Он не проиграл жену. (3) Ему не повезло.

Э н т и м е м а м о д е л и (1) – (2) – [3].

1. В детстве мама часто говорила мне: «Кушай, сынок ! А то в солдаты не возьмут» ... Зачем же я ел? !  (1) В армию берут только тех, кто много ел в детстве. (2 ) Он не должен был много есть в детстве. (3) [Он не желает служить в армии].

Э н т и м е м а м о д е л и [1] – (2) – [3]

1. – Ты меня любишь? – ласкаясь, спрашивает она.

– Конечно, – отвечает он.

– А ты на мне женишься?

– Что у тебя за привычка всегда менять тему разговора? !

 (1) [Женится лишь тот, кто прямо отвечает женщине на поставленный ею вопрос]. (2) Он не ответил ей прямо на поставленный ею вопрос. [Он не женится на ней].

2. 
   У фонтана на скамеечке одна пенсионерка делится со второй:
   

очередной раз в этом убедилась ! Стоит мне зайти в трамвай или в троллейбус и посмотреть на сидящего юношу, как он тут же засыпает !  [Все воспитанные юноши уступают место пожилым женщинам]. (2) Юноша не уступил место пожилой женщине. (3) [Этот юноша невоспитан].

3. – Как вы сегодня замечательно выглядите !

– Вы всем красивым девушкам такое говорите? – произнесла она.

– Нет, красивым я другое говорю.  (1) [Всем красивым женщинам он делает особые комплименты]. (2) Он не сделал ей особых комплиментов. (3) [Она – не красивая].
6) Логический анализ сложных форм естественного языка доказал

реальность существования авербального мышления.

На примере энтимем, представленных самыми различными языковыми

построениями, наиболее чётко выявляется различие между семантическими и логическими формами мышления. Семантическая форма причинно-следственной мысли обычно представлена двумя связанными предложениями. Языковая форма в них компрессирована, сжата, хотя мыслей содержится больше, чем выражаемых ими слов: мысленное содержание выходит за пределы материи знаков. Где эти мысли находятся и как они хранятся? Разумеется, в голове, но они каким-то образом представлены и в формах языка. На примерах энтимем, выраженных в формах русского и немецкого языков, я показал отличие семантических форм мысли от логических форм мысли. Это не только проблема с о о т н о ш е н и я я з ы к а и м ы ш л е н и я, точнее – материальных знаков и мышления, которое я называю семантическим мышлением, но это одновременно и вопрос о в н е я з ы к о в о м (авербальном) мышлении, о мышлении, свободном от языковой материи.

Как этот реальный, экспериментально обоснованный вопрос решается в языкознании»? По мнению Панфилова, «мышление человека способно выйти за пределы содержательной стороны языковых единиц», т.е. быть невербальным. [Панфилов 1982 : 41]. И в то же время Панфилов, опровергая себя, считает, что если бы мышление могло осуществляться вне языковых форм, то это означало бы, 1) что материя или знаковая сторона языковых единиц не является обязательным, органическим моментом мышления, 2) что мышление может осуществляться в чисто понятийной форме. «Поэтому не может быть и речи о том, что язык оказыает обратное влияние на мышление [Панфилов 1982 : 50]. Те, кто полагает, что мышление может осуществляться и без языка (Б. де Куртенэ, Мельников), для них «язык не является необходимым средством осуществления процессов человеческого мышления» [Панфилов 1977 : 5].

Но допустить возможность невербального мышления – не значит отвергать то, что язык есть «необходимое средство мышленияя», а говорит лишь о том, что наряду с языковым мышлением есть мысль и без языка, при этом ничего не говорится о степени важности того и другого. С другой стороны, если язык есть необходимое средство осуществления процессов мышления, то это ещё не значит, что кроме знаков языка нет ничего, что могло бы служить средством общения. Панфилов отрицает ассоциативный характер связи языковых единиц с соответствующими единицами мышления, т.е., по его мнению, связь знака с мыслью – о р г а н и ч е с к а я. А так как связь языка и мысли имеет ассоциативный, условный характер, то это, по Панфилову, значит, что «язык не оказывает обратного влияния на мышление». Познавательное мышление осуществляется чаще именно без языка, в то вренмя как коммуникативное мышления без языка невозможно.

Панфилов отвергает реальное существование внеязыкового мышления приводит доказательства психологов, физиологов (И.М.Сеченов, А.Р.Лурия, П.Милнер и др.), приводит пример «Маугли» как случай, когда дети не могут развиваться вне языка. Он делает три вывода из своего положения, будто нет мысли без языка: 1) существуют определённые биологические предпосылки функционирования языка, 2) биологическая основа языковой способности развивается лишь в обществе людей, 3) язык и мышление развиваются неразрывно как органическое единство [Панфилов 1977 : 7].

В поддержку моей точки зрения об отсутствии жёсткой, неразрывной связи языка и мышления я тоже обращусь за помощью к некоторым авторитетам, главный из которых – сам лингвистический материал и его логический анализ. Как пишет Ибраев, связь предшествующей мысли с последующей возможна благодаря не просто звучанию предшествующей речи или даже её «компрессии» – ведь оно уже не существует, – а благодаря сохранению в сознании в качестве предпосылки новой речи с м ы с л о в о г о о б р а з а отзвучавшей речи [Ибраев 1981 : 32]. „ ... Man kann die Sprache nur verstehen, wenn man mehr als Sprache versteht“ ( « ...Язык можно понять лишь тогда, когда понимаешь больше, чем язык» [Hörmann 1978 : 210].

« ... Общность знаний коммуникантов принято именовать в лингвистике пресуппозицией». Пресуппозиция – это «невербальный компонент коммуникации, как сумма условий, предпосылаемых собственно речевому высказыванию ...» [Халеева 1989 : 203]. Пресуппозиция, Voraussetzung означает «лежать в основе», «принимать за истину», «допускать», «условие истинности высказывания», «невербальный компонент коммуникации», «сумма условий для речевого высказываания». Это и есть невербальное мышление, в какие бы одежды его не рядили. Когда лингвисты говорят, как пишет Караулов, что «значение фразы больше суммы смыслов составляющих её слов» и ищут источник «приращения» смысла только в синтаксисе, то они совершенно упускают знания о мире ...» [Караулов 1987 : 170]. Нечипоренко не без основания утверждает, что речь сигнализирует как осознаваемые человеком мыслительные операции, так и отчасти отголоски скрытых, почти неосознаваемых операций мышления. В знаках проявляется своеобразная бинарность: явное, ясно высказываемое в речи, содержание понятийного плана и одновременно наличие скрытого, неясно выраженного содержания [Нечипоренко 1998 :151].

Мысль может быть независимой от речи, а сам процес мышления может быть и несловесным. Это значит: содержание будущего высазывания создаётся до форм его выражения в речи и что единицы мысли и единицы речи не совпадают. Это положение важно для культуры общения, так как ориентирует на глубинное понимание, т.е. на понимание на уровне смыслов, а не их внешних выражений. Выготский доказал, что в деятельности общения первичной и исходной является мысль. Она идёт всегда впереди языка, т.е. содержание будущего высазывания конституируется раньше формы его выражения в речи, мысль оповещает о себе до того, как наступает её словесное оформление. Вербальные компоненты языка – лишь вершина айсберга. « ... Единицы мысли и речи не совпадают» [Выготский 1996 ].

« ... Мышление преступно отождествлять и даже связывать с вербальной речью» [Михайлов 2005 : 42]. Далее Михайлов пишет: «Говоря о немоте, о паузе, я имел в виду, что эти слова имеют не один смысл, а, как минимум, два. “Первый ...“. Но как только я сказал „первый“, то вдруг подумал, что не знаю, какой „второй“. ... Но пережив мгновенный конфуз, ... я тут же потерял и „первый“. Бессмысленно „задумался“. Вот она пауза, вот она – немота мысли ! ... При ... простой попытке повторения уже сказаного, сказанное ранее целиком преобразилось, и даже для меня самого стало иным, открывая какие-то новые горизонты мысли. И тут же выскочили, откуда ни возьмись, и совсем новое „первое“ и новое, явно следующее из него, ...даже для меня самого ... неожиданное „второе“. ... А главное – до этого я понятия не имел о том, что открылось для меня как новое понимание предмета обсуждения ... В итоге – катарсис !» (духовная разрядка, – А.К.).

Каждый из нас испытывает это состояние немыслия при обыденном разговоре и при вполне рутинном создании устной и письменой речи своей. И состояние это даже психологически странное: ступор (оцепенение, заторможенность, – А.К.), отключение, похожее на забывание. На забывание того, что было сказано, написано, ... ведущее за собой незнание того, что должно последовать за уже сделанным осуществлённой мыслью. Однако следует заметить, что состояние небытия мысли – это нечто принципиально отличное от симптомов склероза и амнезии» [Михайлов 2005 : 47].

В сознании каждого человека имеется некоторая сумма накопленных знаний о связях между предметами, явлениями, которые, будучи закреплёнными человеческой практикой, приобрели устойчивый характер. Эти устойчивые связи и позволяют нам открыто их не высказывать, но подразумевать, «держать в уме» (отсюда и термин «энтимема» – «то, что держится в уме»). Благодаря языковым формам, служащим для построения скрытых, свёрнутых суждений и логических энтимем, мы получаем возможность придать нашим рассудениям чрезвычайно разнообразную, гибкую и изящную словесную форму. В живом языке, как и в формальной логике, мы наблюдаем регулярное выпадение строго определённых звеньев речевой цепи, что свидетельствует о движении мышления также вне эксплицитно выраженных языковых форм [подробнее см.: Кривоносов 1993; 1996 ].

Почему Панфилов, наиболее последовательный представитель «марксистско-ленинского языкознания», опровергает самого себя? Потому что, вопреки фактам (он пишет, что «мышление может выходить за пределы содержательной стороны языковых единиц») у него наготове неопровержимые, раз и навсегда данные «марксистско-ленинские» рецепты: 1) существует «неразрывная связь» языка и мышления, 2) существует «обратное влияние языка на мышление». При этом Панфилов не замечает, что пункт первый противоречит пункту второму. Если эти «марксистско-ленинские» догмы нарушены, то необходимо отвергать и реальные языковые и психологические факты. «Марксистско-ленинские» установки превыше любой научной истины !

Анализ сложных языковых форм логическими методами 1) начисто опровергает теорию «неразрывности языка и мышления», представленой в «марксистско-ленинском» языкознании, 2) показывает, что реальное существование семантичесих и логических форм мысли – реальный факт и он доказан экспериментально. 3) Экспериментально также разрушены теории «лингвистической относительности» и «языковой картины мира». Теперь уже решён вопрос о реальном существовании в н е я з ы к о в ы х (н е в е р б а л ь н ы х) ф о р м м ы с л и, он доказан экспериментально на материале логических умозаключений, в том числе и энтимем, т.е. форм мысли (это в основном общие логические суждения), отражённых не в материальных формах языка (однако эти мысли выражаются косвенно, непрямо, иногда еле заметными намёками), а реально существующих лишь в нейронных клетках мозга.

1) Cреди всех сокращённых силлогизмов (энтимем) и полных силлогизмов, в результате сплошного анализа было обнаружено, например, в немецком тексте [см. Heinrich Mann. Im Schlaraffenland. Berlin, Aufbau-Verlag, 1951, 400 S.] 1943 силлогизма. Среди них 458 (24 %) силлогизмов объединены в полисиллогизмы, состоящие из различного количества энтимем (от 2-х до 6-ти), образовав 195 полисиллогизмов: 2-х ярусных = 150, 3-х ярусных = 30, 4-х ярусных = 9, 5-ти ярусных = 4, 6-ти ярусных = 2. В зависимости от сочетаний различных модусов в каждом полисиллогизме все эти 195 полисиллогизмов сведены к 44-м моделям. Текст, таким образом, содержит в себе у с т о й ч и в ы е, п о в т о р я ю щ и е с я модели причинно-следственных предложений (на уровне семантических форм мышления), выступающих как взаимосвязанные силлогизмы, группирующиеся в более высокие логические единицы – полисиллогизмы (на уровне логических форм мышления).

2) Силлогизмы, энтимемы, эпихейремы, полисиллогизмы, антилогизмы как сложные многоярусные структуры взаимосвязанных умозаключений, выступают в естественном языке в виде нестрогих логических д о к а з а т е л ь с т в (естественный язык – не логические, математические исчисления), которые имеют сложную структуру и состоят из различных типов умозаключений, из их различных модусов и из их различных моделей, т.е. различных расположений посылок и заключений относительно друг друга. В этих полисиллогистических доказательствах посылки и заключения сочетаются самым причудливым образом, вплоть до 6-ти этажных построений. Реактивный характер связей в устной речи (а диалоги и монологи в художественном произведении – это отражение устной речи) как бы о б н а ж а е т работу мысли: высказывание рождается как непосредственная реакция на предшествующую порцию информации. При этом разные смысловые отношения не успевают оформиться в стереотипные жёсткие конструкции логических умозаключений: к ним тут же добавляются новые. Логические построения не получают окончательной завершённости, а демонстрируются в процессе их создания.


§ 5. Взаимодействие семантических и логических форм мысли.
I. Неизбежность двухуровневой формы выражения

мысли в предложении – семантической и логической.
1) Подступы к пониманию двойственной сущности языка.

В учении «Пор - Рояля» доказано существование двух языков. «Человеческий язык состоит из двух слоёв: один – точный, ясный, упорядоченный, закономерный, логический, общий для всех людей. Другой или другие, ибо их много – своеобразный у каждого народа, изменчивый, полный причудливых правил». Грамматика «Пор – Рояля» считает, что ближе всех к логическому языку – латинский, философ Спиноза таковым считал древнееврейский.

«В языке таким чудесным образом сочетается индивидуальное со всеобщим, что одинаково правильно сказать, что весь род человеческий говорит на одном языке и что каждый человек обладает своим языком». [Гумбольдт 1956 : 75 - 76 ]. « ...мы движемся навстречу новому взлёту сравнительного языковедения – некоей фазе универсального сравнения человеческих языков, на которой должен быть на более высоком уровне реализован тот замысел, который маячил уже перед В. Гумбольдтом и его современниками. Первое положение об универсализме – существенное структурное сходство всех известных человеческих языков». [К. Бюлер 1993 ].

Языковое или семантическое мышление не есть чистая логика. От логического мышления семантическое мышление отличается тем, что оно не является чистым мышлением, а той или иной его конкретизацией. Уже Аристотель увидел в языковых символах сопряжение двух идей – семантической и логической, на основе чего и родилась его формальная логика.

Семантические формы языка в разных языках меняются, но за ними стоит единое, реальное, понятийное или логическое мышление. Различия форм языкового выражения не обусловливают разную познавательную деятельность сознания. В разных языковых формах человек может думать об одном и том же, мыслить одно и то же, но это уже будет одно и тоже логическое суждение, общее для людей всех наций. Общим знаменателем для всех языков является реальный мир и сам человек. А производным от этого мира является логическое мышление. Национальные языки есть производное от этого логического мышления, одного и того же для всех людей Земли. Но все эти земные языки будут разными, в зависимости от их структурно-семантического устройства, обусловленного образом жизни этих людей. Но так как логическое мышление – общечеловеческое, единое для всех людей, следовательно, описываемая разными языками действительность будет одним и тем же миром. Лишь каждое описание одного и того же мира будет иметь разную семантико-грамматическую окраску. Это будет не «переход из одного круга языка в круг другого языка», как писал Гумбольдт, что вело бы к взаимонепониманию, а переход внутри одного и того же логического суждения к двум их различным семантико-грамматическим формам манифестации, т.е. переход из одного национального языка, представленного одной семантической формой мысли, в общечеловеческий логический язык, но представленный уже другой семантической формой мысли. Следовательно, язык не имеет никаких свойств, преобразующих мир и мышление человека.

Слово, предложение служат основой для процесса обобщения. Но сам этот процесс обобщения протекает не в тех знаковых формах, в каких мы их слышим и читаем, а как логические суждения. Прямого уподобления между значением предложения и суждением нет. Входя в структуру языка, суждение обретает новые, знаковые качества, которые передаёт ему эта семантическая структура. Суждение получает «качество структурности» именно того языка, в котором оно выражено, которое проводит разграничение между ним как логической категорией и как компонентом языка. Происходит то же самое, что и со звуком, который превращается в элемент языка – в фонему. Логическое суждение, войдя составным элементом в структуру языка, перестаёт быть чисто логической категорией, суждением, и превращается в лингвистическую категорию, в структурно-семантическую форму предложения, т.е. в семантическую форму мысли.

Цементирующей основой языкового или семантического мышления, средством осуществления которого является естественный язык, служат логические формы мысли. Лишь путём абстрагирования от грамматических средств выражения логическая структура мысли выделяется как предмет исследования логики. Языковая знаковая система не есть преобразующая сила и не заменяет мышление. Разные языки не представляют разные «картины мира»: объективная картина мира запечатлена в языках неодинаковым образом, а по мерке каждого отдельного языка. Факт различия языков не значит, что разные языки образуют разные «картины мира». Неодинаковое семантическое членение обусловлено человеческим сознанием, выросшем в различных жизненных условиях. Будучи посредником между сознанием и миром, не указывает мышлению определённые пути его развития. Языковые знаки есть посредник лишь в том смысле, что без их участия невозможна вообще познавательная деятельность. Языковые знаки – орудие, инструмент процесса мышления, но это не значит быть его руководителем, демиургом. Языковая знаковая система – производное от мышления и действительности.

Грамматика – это наиболее элементарная часть логики. Это начало анализа процесса мышления. Принципы и правила грамматики – это средства, с помощью которых знаковые формы «приспосабливаются» к универсальным формам мышления. Структура всякого предложения есть урок логики. Грамматические значения тоже зависят от логических категорий. В грамматических значениях сосредотачиваются собственно логические элементы, на основании которых только и возможно соотносить грамматическое предложение с категориями внешнего мира. Соотносить язык с действительностью возможно только потому, что в предложении содержится логика, но только в конкретном предложении в его семантико-грамматических формах. « ... при переводе логическая структура суждения сохраняется ...неизменной, в то время как семантическая структура предложения подвергается обычно многочисленным и разнообразным изменениям и переводческим трансформациям». [Бархударов, ВЯ, 1973, № 3 ].
2) Логический анализ сложных форм естественного языка доказал

реальность взаимодействия семантических и логических форм

мышления.

Наряду с грамматическими категориями а также кроме них, или за этими категориями, обусловленными структурой каждого языка, имеются ещё и внеязыковые категории, не зависящие от структуры какого бы то ни было языка. Это внеязыковые, незнаковые или экстралингвистические категории, но такие, что без них нет и языка. Эти категории универсальны, они применимы ко всем языкам, хотя они и представлены в каждом языке только согласно их структурам. Эти категории Есперсен и Мещанинов называли «понятийными категориями».

Многие лингвисты считают, что в языке семантика не совпадает с семантикой в логике – понятиями, суждениями. Доказывают относительную автономию лингвистической семантики и тем самым пытаются отстоять суверенитет лингвистической науки. Вот как это доказывается. Хомскианство, Пишет Филин, – одна из разновидностей современного идеализма. Идея «поверхностных» и «глубинных» структур языка нам представляется бесперспективной, не открывающей ничего нового. [Филин 1982 : 69 ].

Известно, что в высшем аристократическом свете в 19 веке лица привилегированных сословий, мысля по-французски, сохраняли русскую речь. Здесь несомненный парадокс и вместе с тем коренится глубокая языковая проблема. Логика одна ! Языки разные ! Переводы разноязычных текстов, как национальных семантико-грамматических или просто семантических текстов, основаны именно на этом принципе, переводы возможны лишь благодаря единому для всех людей мышлению. Теория перевода основана на этом принципе: есть два языка – семантический и логический.

Логика – наука о формах мысли и правилах их связи. Но мысли выражаются средствами языковых знаков, поскольку 1) непосредственной, явной действительностью мысли являются знаки, 2) мысль не может быть выведена из головы непосредственно, в виде каких-то идеальных потоков мысли, без чувственно воспринимаемых знаков. В этом и только в этом смысле языковые знаки и логика неразрывны. Для логики важны общие закономерности мышления, выражаемые в языковых конструкциях, а лингвистика изучает частные семантико-грамматические языковые законы, которые формируют высказывания и обеспечивают их связность.

Логика в некотором смысле игнорирует семантическое мышление, вылущивает из него рациональное зерно – понятия, суждения, умозаключения. Семантическое мышление может быть истинным и ложным, противоречивым, субъективным. Логика же схематизирует мышление, обобщает его, абсорбирует из предложения реальное содержание, одевая его семантику в прямолинейные, непротиворечивые и свободные от субъективных оценок логические формы. Но естественное, практическое, т.е. семантическое мышление в известной мере свободно от диктатуры формально-логических схем. Оно отражает гибкость, подвижность, противоречивость природы – её диалектику, со всевозможными зигзагами, отступлениями, заблуждениями, противоречиями. Именно потому семантическое мышление не всегда и с трудом поддаётся формально-логической интерпретации.

К общечеловеческому характеру мышления принадлежит только логическое, но не семантическое мышление, которое представлено всегда конкретными системами языковых знаков, т.е. языками. Но логический строй не исчерпывает мышления в целом, поэтому нет полного соответствия между единицами логической и семантической формы мысли. Например, формальная логика традиционно оперирует единицами, мельчайшими из которых для неё являются понятия, суждения, умозаключения. Но для неё не существует фонем, графем, морфонем, т.е. нет логических коррелятов для звуков, букв, морфем, хотя они тоже участвуют в построении более крупных логических форм. Даже односоставные предложения не всегда считают формой выражения логического суждения. Когда Маркс пишет, что язык есть «непосредственная действительность мысли», то таковой является лишь реальное, звучащее, написанное, т.е. семантическое предложение, из которого автоматически, бессознательно абсорбируется его логическая схема – суждение.

Хотя семантическое мышление, осуществляющееся в знаковых формах языка, шире, богаче, содержательнее форм логики, однако логические формы мысли главные, ведущие и без них не может быть сформировано ни одно предложение. «Язык есть не чистая логика. Он есть практическое мышление, извлекающее из объективной действительности те моменты, которые необходимы для общения людей, и те моменты из чистой логики, которые в результате сложнейшей модификации могут стать орудием разумного мышления. [Лосев, ВЯ, 1965, № 5 : 29 ].

Форма предложения обнаруживает себя не как чисто семантическая и не как чисто логическая, а как логико-семантическая форма. Форма предложения является объектом семантики и грамматики, так как она получает характеристику через описание состава языковых средств, выражающих структурную законченность мысли. Она является и объектом логики, поскольку характеризуется через описание элементов строения мысли, выраженных средствами языка. «Если бы знание не было языком, им нельзя было бы оперировать в обществе. ...Знания приобретают предметный характер, становясь языком». [ Копнин 1968 : 25]. «Наши собственные мысли, не будучи оформлены в словах, непостижимы для нас» [Копнин 1973 : 191].

Взаимоотношение между логической и семантической формой мышления в одном и том же предложении, или просто – между логикой и языком, можно сравнить с процессом построения дома или с уже готовым домом: металлический каркас дома, на котором должен держаться весь дом с его кирпичами, досками, стёклами, водопроводом, оборудованием, – это логическая форма мысли, логика; как выглядит уже готовый дом и радует глаз прохожих – это семантическая форма мысли, т.е. язык.

Сфера гносеологии совпадает со сферой логических форм, выраженных в формах языка, т.е. с логической формой мысли, заложенной в семантической структуре предложения. Предмет логики – законы и формы правильного, непротиворечивого мышления, они недоступны непосредственному наблюдению, и выхватываются из структуры предложения, из его семантического значения. Связь языкового содержания с содержанием познания является настолько тесной, что совпадают соответствующие сферы языкознания с гносеологией. «Наше знание так тесно связано со словами, что без слов о нём мало чего можно сказать». [Локк 1960 : 481 ].

Формы семантического и логического мышления чаще всего не совпадают. Почему?

1) Мышление отражает мир таким, каков он есть. А семантические значения языка – не всегда, и даже искажают его. Это значит, что семантические компоненты языка, если мы их не переводим в логические понятия, не обладают отражательной функцией и, следовательно, не полностью и не всегда совпадают с логическим мышлением.

2) Мышление отражает мир объективно, таким, каков он есть, а в семантических компонентах языка отражается не только мыслительное содержание, но и субъективные представления, эмоции, ощущения, оценки и пр. Поэтому семантические значения в языке по объёму шире логического содержания. Несовпадение форм мышления и семантического значения в языке вызваны тем, что формы логического мышления оставляют в семантике языка лишь намёки на логические формы, индуцируют нейродинамический процесс, приводящий к возбуждению и формированию логической мысли. Если бы семаника каждого слова была бы однозначной, а в звуковой или графической фразе была заключена сама логическая мысль, то её разночтение было бы исключено. Если бы во фразе не было ассоциативных следов идеального, логического, то утратили бы всякий смысл её воспроизведение и восприятие. Фраза оказалась бы пустым набором звуков, природной материей. Но во фразе никогда не может быть заключена мысль, языковые знаки – не мозг, только в нём живут логические мысли. И живут они не в материи знаков, а в функционирующей материи мозга, в работе нейронных связей, но таким образом, что и эта материя знака как её идеальный образ (уровень 2 в знаке), и сама мысль (уровень 3 в знаке) срослись в единую логическую форму, потому что они – одного свойства, т.е. идеальное. Поэтому, естественно, во фразе нет никаких следов идеального, оно, как нечто, сросшееся в единую логическую форму, находится в мозгу и может по команде того же мозга выйти наружу только в форме материи знака – как звуки или буквы.

Поскольку между системой логических понятий и значениями слов, т.е. между мыслительным и языковым содержанием нет изоморфизма, то это дало повод некоторым лингвистам утверждать, что существуют две системы мышления. Это приводит их к выводу об относительной самостоятельности идеального, семантического компонента языка, т.е. особого, языкового вида отражения наряду с мышлением.

Нельзя отождествлять мышление в целом с логикой, потому что мышление – это прежде всего слышимая и видимая семантико - грамматическая структура, т.е. естественный язык, система языковых материальных знаков, без которых нет мышления, это то же, что и семантические формы мышления. А логические формы мысли или просто логика – это логически формализованный аппарат мышления, т.е. логическая форма той же системы языковых знаков. Семанические и логические формы мыли – не антиподы, это одно и то же как содержание (семантика языка) и её логическая форма (логика ). Логические формы мысли есть «очищенные» от языковых знаков формы мышления, а семантические формы мысли – разнообразно расцвеченные мысли, чувства, эмоции, ощущения, законы функционирования мышления с формально-логическими схемами логики. Действительное, практическое мышление не сводимо к чисто логическим операциям потому, что оно всегда предметно, содержательно, а логика абстрагируется от этого момента. Подлинное мышление многогранно, живо, подвижно, это свобода ассоциативных связей и образов, оно метафорично насквозь (дождь идёт, тяжёлый вопрос).

Язык не есть чистая логика, он есть практическое мышление, извлекающее из объективной действительности те моменты, которые необходимы для общения людей, и те моменты из чистой логики, которые в результате сложнейшей модификации могут стать орудием разумного общения. [Лосев, ВЯ, 1965, № 5 : 29]. Языковые контексты всегда ложатся на формальные модели логики, лингвисты здесь – своего рода «потребители», которые должны осознавать, что в языке для лингвистов – не конечный продукт исследования, а язык есть лишь «полуфабрикат», который ещё нужно приложить к структурам логики.

Суждение отличается от предложения. В семантической форме мысли всё индивидуально, на то она и семантика. В логическом суждении всё всеобще, т.е. это есть деление на единичное и всеобщее, явление и сущность, т.е. это и есть материалистическая диалектика, основной вопрос диалектической философии – о соотношении материального и идеального. Например, Гегель не считает единичные, т.е. семантические формы мысли логическими суждениями. Он разделяет суждения как познавательный акт, а в семантической форме мысли усматривает только формирование мысли. Отсюда их корреляция: если это суждение, то оно должно быть предложением. Если это предложение, то оно должно быть суждением.

Низшая форма мысли – семантическая, это простое знаковое построение согласно правилам данного национального языка. Высшая форма мысли – логическая, общечеловеческая. Каждая семантическая форма мысли переходит в логическую путём диалектического скачка, путём автоматического, бессознательного перехода на более высокую ступень мышления, хотя содержит в себе как подчинённый момент семантическую форму мысли, но не сводится к ней, ибо их столько, сколько языков. Семантическая форма мысли, превращаясь в логическую форму, сама по себе не исчезает бесследно, она остаётся той же семантической формой мысли, мы воочию видим и слышим ушами её материальные знаки, но в ней в то же время, как бы в глубине, заложена железная основа, каркас более высокой абстракции от семантики предложения. Точно так же, как внутренний металлический каркас дома, не видимый снаружи, держит на себе весь дом и всё, что в нём есть, так и логическая форма семантического, знакового значения предложения держит на себе весь смысл предложения, хотя и то, и другое, т.е. и семантика и логика неразрывны и идут нога в ногу.