) Языковой знак удобен для хранения и передачи его поколениям

Свойства знака таковы, что они удобны для их хранения и передачи от

поколения к поколению. Мы храним в памяти не только сам чувственно осязаемый материальный знак в виде звуков, букв, но и его обобщённый, идеальный образ, форму знания о нём, а также умение и навыки перевести этот идеальный образ знака в соответствующую материальную форму. Язык носят не в кармане или в портфеле, а в голове. Язык как система знаков есть идеальная, а не материальная сущность, хотя и живёт он и видимый в буквах, и слышимый в звуках, как бы в своих материальных носителях, хотя сам язык живёт в сознании. Это можно элементарно доказать тем, что, во-первых, отдельные сегменты речи узнаются собеседником как значимые единицы языка. А это возможно лишь тогда, когда в сознании реципиента имеются эталоны для сравнения, во-вторых, слушатель или читатель запоминает ранее сказанное и написанное не пословно, не слово в слово, а лишь смыл как категорию не языковых знаков, а сознания. Именно поэтому языковой знак является логически единственно возможным, бесценным средством для производства человеческого мышления и удобен для хранения и передачи его поколениям благодаря его идеальному образу, отпечатанному в мозгу.
7) Асимметрия знака между звуком и его ассоциативным значением –

следствие произвольности знака.

Асимметрия знаков есть их уникальное свойство. А по другому в языке и быть не может – знак есть условный, немотивированный материальный объект, выбранный человеком или случайно, или в силу каких-то ассоциаций (ср. в марксистском языкознании тезис о «неразрывной связи формы и содержания»). Отсюда «разлаженность» между формой и содержанием, т.е. за одним и тем же знаком может быть условно закреплено несколько ассоциативных образов, а за одним образом – несколько различных материальных знаков. Звучание и значение – не параллельны. Эта асимметрия находит в языке различные наименования (полисемия, синонимия, антонимия, омонимия.

«Значение» знака не является отражением мира в силу своей условности, произвольности. Условная, произвольная и искусственно человеком установленная связь не может рассматриваться как отражение. Значение – а оно находится не в материи знака, а в мозгу – это условная связь знакового комплекса с понятием, установленная человеком. Значение в знаке, т.е. логическая ассоциация в сознании в виде его наименования, имени есть не отражение сущности отражаемого предмета, а психическое, ассоциативное отношение к предмету в виде присвоения ему определённого имени, которое приобретается в обществе с согласия его членов. Значение – это отношение знака и к сознанию, к мышлению и к языковым системам, к любым знакам как результат трансформации абстракций самого мышления. Отсюда – новые абстракции мышления, иные семантические связи уже готовых знаков с новыми значениями. Отсюда и причина изменения значений в собственно лингвистическом плане, синонимия, омонимия, антонимия, полисемия. Поскольку семантика органически входит не в структуру языка, а в структуру мышления (в виде структуры логических форм), поэтому к семантике приложимы и нелингвистические методы исследования.

Звучание слова само по себе нам ничего не может сказать о характере значения, с которым оно ассоциативно связано (выражает). Ведь связь эта – произвольна. Именно такая произвольность материальной языковой формы и создаёт возможность обобщений и отвлечений. Этого не могло бы быть, если бы действительность сигнализировалась такими сигналами, которые бы давали зеркальное отражение каждого из реальных предметов. Связь формы и значения произвольна, но общественно обусловлена: никто не может менять слова по своему вкусу, пока этот акт не будет принят обществом. Кроме того, каждое новое поколение усваивает язык предшествующего поколения.

Знак естественного языка есть не только средство фиксации приобретённых знаний, но и средство выражения грамматических отношений между знаками, эти отношения фиксируются грамматическими средствами, в которых также отражены идеальные, мыслительные процессы, многообразная и противоречивая действительность. Все знаки языка ab ovo, уже от своего рождения снабжены определёнными грамматическими маркерами, благодаря которым знаки и вступают в связь друг с другом, образуя языковую знаковую систему. Грамматика нужна для того, для чего нужны и слова – чтобы включать слова в речь в определённом порядке, последовательности, линейности, в нужных синтаксических структурах и придавать мысли стройную, нужную форму, варьировать структуры. Обозначение предметов материальными знаками – недостаточно, чтобы состоялся познавательный процесс и коммуникация, эти знаки надо привести в систему. Иначе язык превратился бы не в систему знаков, а в нагромождение знаков, как кирпичи на свалке, а не как готовый дом.

Материальный знак есть знак только потому, что он имеет своего интерпретатора. Но знаки не изолированы, они живут в системе себе подобных, в системе, которую создали люди и без них нет ни знаков, ни их системы. Знак – это посредник между человеческим мозгом (живой материей) и внешним миром (неживой материей). Но функционирующая материя мозга – это мышление, сознание, и без него не может появиться материя знака, т.е. материя, созданная человеком и им же превращённая в её идеальный образ – фонему, графему.

Но важно не только материальное тело знака: оно через органы речи и слуха (на уровне чувственного мышления) воспринимается из звуковой и графической среды, преобразуется в его идеальный образ в нейронах и передаётся мозгом обратно за его пределы только в и д е а л и з и р о в а н н о й форме, которая через органы речи и пальцы руки вновь возвращается в своё исходное состояние – материальные звуки и буквы. Знак своим телом обозначать в мозгу ничего не может (вне мозга это просто материальная мёртвая субстанция и ей нет места в живом мозгу), а может это делать только через и д е а л ь н ы й о б р а з своего тела, превращаясь таким образом в наименьшие логические формы мысли – фонемы и графемы. Но и это не всё – идеальное материи знака живёт только в системе (дом, лом, ком, ром, сом, том) (здесь выделено идеальное понятие от материи звука, как наинизшая из всех логических форм – фонема, графема). Знака нет, если нет системы, в которой он живёт, и из которой он вышел. Знака нет, если нет человека, его мозга, т.е. мышления, в котором только и только живёт этот знак.

1. 
   Языковой знак – двухсторонний: в материи знака отражена сущность
   

Подавляющее большинство лингвистов выдвигает концепцию о двусторонности знака, о единстве звуковой материи и мыслительного содержания. Например, единство «членораздельного звука и сознания» (А. Потебня).

«Самая существенная характеристика языка ... состоит в истинном слиянии его концептуального и фонического аспектов» (С. Карцевский). «Что только ни делалось, чтобы не принимать во внимание значение, избежать его и отделаться от него. Напрасные попытки – они, как голова медузы, всегда в центре языка, околдовывая тех, кто его созерцает» (Э. Бенвенист). «Слово, лишённое значения, не есть слово. Оно есть звук пустой, следовательно, значение есть необходимый, конституирующий признак самого слова (Л. Выготский). Соссюр сравнивает язык с листом бумаги: мысль – это лицевая сторона, а звук – оборотная. Нельзя разрезать лицевую сторону, не разрезав и обратную. Так и в языке – нельзя отделить ни мысль от звука, ни звук от мысли. Это мжно достичь лишь абстракцией, что приведёт либо к чистой психологии, либо к чистой фонологии [Сосюр 1933 : 113 ]. Однажды Роману Якобсону, делавшему доклад в Институте русского языка, был задан вопрос: «Является ли значение явлением языковым»? Он ответил афоризмом: «Отрубите курице голову, будет ли она жить»?

Если знаки понимать как «единство материальных и идеальных сторон», о чём пишут многие, то должна существовать н е р а з р ы в н а я связь между языком и мышлением, о чём тоже пишут лингвисты. В этом случае мы должны были бы допустить, что язык – это мышление, а мышление – это язык, следовательно, и мозг мыслит, и язык мыслит. Эта «неразрывность», действительно, имеет место быть, но она не органическая, а условная, договорная, потому что народ, говорящий на данном языке, решил называть животное с длинной гривой лошадью, а не коровой. Если же считать, далее, что знак условен по общественному договору, и неразрывен с его идеальной стороной, то и идеальная сторона языкового знака ( 2 ), и идеальная сторона реального предмета ( 3 ) как логические формы отражения, тоже условные, з н а к о в ы е. Наше мышление как знаковое, как функция мозга, преобразует материю знаков ( 1 ) и материю отражаемых предметов ( 4 ) в идеальные образы ( 2 )  ( 3 ), ибо мозг не может мыслить в единицах внешней физической материи. Наше мышление, благодаря знакам, отрывается от непосредственного созерцания и ощущения реальных предметов. Отсюда – один и тот же материальный предмет в разных языках обозначается разными словами (лошадь, Pferd, hors, cheval). Этот предмет отпечатан в нейронах мозга как его идеальный, логический двойник, в виде понятия, один и тот же предмет в разных языках представлен разными знаками, ассоциативно связанными с одним и тем же предметом. Значит, сам предмет и его идеальное понятие в мозгу не связаны необходимой, органической связью. Логическое понятие, отражённое в слове, есть тоже знак, как и звук, буква, слово. Следовательно, весь мыслительный процесс человека носит знаковый характер: под разными понятиями в разных языках п о н и м а е т с я людьми один и тот же реальнвый мир. Только и только поэтому наше мышление – познавательное и коммуникативное. Дошёл до этого места.

Если связь между материей и идеей в знаке, как считают многие лингвисты, «неразрывна», то это означало бы, во-первых, будто «идея» то же самое, что «материя знака», а «материя знака» – это та же «идея». А это уже ведёт к представлению о том, будто каждый народ, обладая своим национальным языком, имеет и своё собственное мышление, только своё национальное языковое, знаковое мышление, которое подчинило себе общечеловеческое логическое мышление и служит якобы орудием отражения и познания. Здесь мы опять вернулись к старой «теории лингвистической относительности» и к её продолжению – новой теории «языковой картины мира». Отсюда некоторые лингвисты ломают голову: если мышление интернационально, логическое, а языки – национальны, представленные множеством различных знаковых систем, то почему люди с разными языками понимают друг друга.? Если это так, – а это, действительно, так, – то остаётся одно: разгадка этого феномена лежит в п р и р о д е я з ы к о в о г о з н а к а, в е го ч е т ы р ё х ф у н к ц и о н а л ь н о й с у щ н о с т и. Между языком, как физической материей знаков и реальными предметами стоит логическое мышление, как идеальное отражение, идеальная переработка материального мира, причём и знаки для предметов и сами предметы взаимодействуют ассоциативно только на логическом, но не языковом, семантическом, знаковом уровне, и эти ассоциации неразрывны, ибо они установлены по договору.

Извечная борьба материализма и идеализма продолжается и в современном теоретическом языкознании. Это борьба мнений о материальности и идеальности знака. Бодуэн пишет, что в языке сочетаются в неразрывной связи два элемента : физический и психологический. [Бодуэн 1956 : 229 ]. А у Маркса: «На „духе“ с самого начала лежит проклятие – быть „отягощённым“ материей, которая выступает здесь в виде движущихся слоёв воздуха, звуков – словом, в виде языка» [Маркс, Энгельс т. 3 : 29]. Панфилов усмотрел в этих словах прямое указание на то, что язык и материален, и идеален: «... Не может быть сомнений в том, что классики марксизма - ленинизма рассматривали язык как такое общественное явление, которое наряду с материальной стороной включает в себя идеальную сторону, и в ней результаты познавательной деятельности фиксируются в виде образов (в гносеологическом смысле), имеющих ту же природу, что и содержательная сторона абстрактного, обобщённого мышления». [Панфилов 1983 : 6 ]. «Слово как единство материальной и идеальной сторон локализовано в мозгу, оно включает в себя ... материальную сторону и идеальную сторону в виде образов». [Панфилов 1977 : 3 ]. «... Язык наряду с идеальной стороной имеет также материальную сторону» [Панфилов 1982 : 11, 74 - 75]. И в то же время Панфилов, оставаясь в этом вопросе последовательным, полагает, что эта идеальная сторона в знаках не имеет признаков знаковости. «Идеальные стороны языковых единиц имеют существенные черты сходства, подобия с соответствующими объектами, и, следовательно, им не свойственна знаковая ... природа» [Панфилов 1982 : 48, 54, 55, 59 ].

Таким образом, Панфилов приписывает К. Марксу и Ф. Энгельсу теории: 1) знак двухсторонен, в словах языка содержится и физическая субстанция, и идеальное значение, идеальное в знаке дублируется в мозгу; 2) и в то же время знак односторонен, только материален, так как идеальная сторона знака не имеет знаковой природы; 3) в идеальной стороне знака отражается мир, т.е. значение в языке – то же, что и абстрактное мышление в мозгу (понятие, суждение); 4) так как значения слов в языке равны понятиям, суждениям, то весь язык – то же, что и логические формы мысли. Следовательно, язык, с его материей знаков и идеальными значениями в этих знаках, есть наш мозг, который мыслит; 5) Если идеальное в слове – функция мозга, то возникает вопрос: где же проходит граница между языковым знаком и мышлением? 6) Так как идеальная сторона знака имеет черты сходства с объектом, т.е. она уже не знак, то двухсторонняя теория знака Панфилова теряет всякий смысл.

Теория Панфилова, как он сам пишет, не противоречит марксистскому тезису о понимании сущности языка и знака. Панфилову можно задать вопрос: почему же тогда знак двухсторонен, для чего же тогда служит мышление, если сами «языковые единицы» своей идеальной, т.е. незнаковой стороной отражают сущность вещей, для чего же тогда нужны логические категории (понятия, суждения), хранящиеся в сознании, если они вдруг стали достоянием самой материи знаков? Если значение языковых единиц – то же самое, что и идеальное как продукт мозга, то, следовательно, идеальное отражено в материальном дважды – и в мозгу, и в материи знаков.

И, наконец, Панфилов, запутавшись в своих противоречиях, пишет, что идеальное в слове – это т о ж е з н а к, идеальное тоже имеет знаковую природу: сущность знака состоит в том, что отсутствует не только подобие между материей слова и теми предметами реальной действительности, с которыми они соотносятся, но и между его идеальной стороной и теми предметами реального мира, с которыми она соотносится. [Панфилов 1982 : 47]. Однако отсутствие подобия между материей знака и его значением, материей знака и отражённым предметом, как пишет Панфилов, не только не исключает, но, наоборот, предполагает, что материальные стороны языковых единиц детерминированы, обусловлены объективной действительностью. [Там же: 56 ]. Именно это свойство делает его знаком. И именно эта знаковая функция материи языковых единиц есть необходимое условие процесса абстракции, обобщённого мышления и познания. [Там же : 49 ]. С другой же стороны, Панфилов наделяет и материю, и семантику знака свойством «похожести» на то, что они репрезентируют, «подобия» предметам, а это л и ш а е т з н а к а е г о с в о й с т в а – з н а к о в о с т и, превращая его в символ, в иероглиф или даже в реальный материальный предмет.

Выносит ли материя знака идеальное за пределы сознания? Панфилов пишет: в материи языка происходит вынос идеального за пределы сознания. И в то же время он полагает, что идеального как такового вне мыслящего субъекта, вне сознания не существует и существовать не может. И далее: вне сознания субъекта идеальное всё же существует, но лишь в данной материальной форме. Но и в этой форме идеальное существует лишь как возможность и оно становится действительностью только для мыслящего субъекта. [Панфилов 1982 : 106 ]. Но Маркс пишет: «Нельзя отделить мышление от материи, которая мыслит» [Маркс, Энгельс, т. 2 : 143 ].

Между говорящим и слушающим – только материя слов. Несёт ли она материальную информацию? Панфилов пишет: в языковых единицах противопоставлены идеальное и материальное. Идеальная сторона в них – это физиологические, материальные процессы в головном мозгу, так как они являются результатом отражения материи, находящейся вне субъекта. Отрезок речевой цепи, локализованный между говорящим и слушающим, включает в себя только материальную сторону языковых единиц в виде звуков. Не включая в себя идеальной стороны, этот отрезок, тем не менее, несёт в себе определённую информацию, также материальную по своему характеру. Благодаря этому в мозгу слушающего возникают те же или близкие образы как идеальная сторона языковых единиц. Языковая единица локализуется в мозгу как следы памяти в нейронах, где кодируется идеальная сторона языковой единицы и её материальная сторона (кинестетические раздражения от артикулирующих органов речи), а также слуховой образ звучащего слова [Панфилов, ВЯ, 1975, № 3 : 36 – 37; 1977 : 90 – 91; 1982 : 99 ].

Значит в знаке уживаются совместно и материальное, и идеальное, и в то же время идеальное, оказывается, локализовано в мозгу, а материальное в знаке несёт материальную информмацию. Нет, звук не несёт материальной информации, потому что «информация» есть продукция только мозга, а не самих звуков, ибо звук, мёртвая материя не мыслит. Информация может быть только идеальной. Звук знака воспринимается на стадии чувственного мышления ( 1 ) и входит в мозг уже как идеальное (фонема) на логическом, абстрактном уровне мышления ( 2 ), и только там эта абстракция знака ассоциативно соединяется с названием (понятием) ( 3 ) реального предмета ( 4 ). Если бы материя звука несла материальную информацию, хотя это и фантастично, то человек мыслил бы только чувственными образами, не переходя на более высокую фазу мышления – абстрактного, логического. Следовательно, не могли бы состояться ни познавательный, ни коммуникативный процессы.

Идею двусторонности знака доказывает также Серебренников, используя «материалистические методы познания»: «всякий знак может функционировать как знак только в том случае, если он имеет значение. Материальная часть знака без значения это не знак ». « ...Каждый словесный знак должен представлять соединение звуковой материи со значением, так как звуковой комплекс, лишённый значения, не может выступать в роли знака. Значение – необходимый атрибут знака». Знак двухсторонен, и если изъять значение, то это значит «полностью устранить сущность самого знака. Звук, лишённый какого-либо значения, вообще не является знаком». И далее: « ... всякий знак может функционировать как знак только в том случае, если он имеет значение. Материальная часть знака без значения – это не знак» [Серебренников 1983 : 63 – 64, 27 ]. «Концепция двусторонности знака верно отражает истину, поскольку без значения не может быть знака». «Знак должен быть обязательно соединён со значением. Значение не должно быть отрываемо от тела знака». «Основными признаками языка являются материальность и обязательное наличие значения». [Серебренников 1988 : 133 ]. Знак есть вместилище, форма значения, смысла, содержания. Значение в знаке – идеальное, а звук – материальное. Общение людей невозможно без знаков. Чтобы мысли одного стали достоянием другого, она должна быть при помощи звуковых знаков облечена в чувственную воспринимаемую форму. Поэтому каждый знак есть соединение звуковой материи со значением, так как звук без значения не может выступать в роли знака. [Там же : 27 ].

При этом Серебренников ссылается на логика Нарского: «Знак есть органическое единство значения и носителя, т.е. вещественной основы значения. Сам же по себе носитель значения – это что угодно, только не знак; он представляет собой сочетания звуков, чёрточек на бумаге, световых вспышек и т.д. Знак не может существовать без значения; только в значении коренится то, что делает его знаком. Соответственно значение вне знака не может существовать самостоятельно, обращаться в нечто ... Значение не тождественно знаку в целом, поскольку язык есть своего рода «союз» значения и его носителя, некоторого экспонента знака и его значения». [Нарский 1969 : 7 - 8 ]. Понятие знака без значения сразу же теряет свой смысл: знак без значения не есть знак, это материал знака, основа знака. Материал знака, не обладающий значением, утрачивает всякую знаковую характеристику. Знак есть органическое единство значения и носителя, т.е. вещественной основы значения. [Нарский 1969 : 7, 8 ].

Если Серебренников полагает, что «знак без значения – не знак», что

значение находится в неживой материи, то это значит, что материальный знак отражает действительность. Это не что иное, как приписывание слову способности мыслить и отражать мир. Но знак – не мозг, отражать мир в форме идеальной продукции есть функция только живой материи мозга, но не мёртвой материи знака. Понимание знака как двухсторонней сущности, одна сторона которого – идеальное, есть такое же обыденное, наивное представление о сущности языка, как и представление древних людей о мире, выразившееся в утверждении Солнце встаёт, садится, заходит, поднимается Но когда мы поймём, что природная, неживая материя знака (это не материя мозга !) не может иметь значения, что она мертва, то мы поймём нелепость «двухсторонней» сущности знака. И в то же время Серебренников пишет обратное: «наделение знака отражательной функцией представляет чистейший идеализм и искажение действительности». [Серебренников 1983 : 75 ]. Итак: знаки в своей материи содержат идеальное, т.е значения или понятия, но они не отражают реальную действительность.

По Колшанскому, «языковой знак двусторонен по своей природе – он материален и идеален; двухсторонен по своей гносеологической основе, ибо одновременно обозначает конкретную и всеобщую сущность предметов и явлений, он двухсторонен и по своей функции – обслуживает индивидуум и коллектив». [ Колшанский 1984 : 30]. Единицы языка «должны обладать смысловым признаком, ибо только на этом качестве и может строиться сам обмен мыслями ...». [Там же : 79 ]. Знак – носитель тех признаков, благодаря которым он является означающим для предметов и явлений, однозначно связан с денотатом. Сущность знака не в его акустической оболочке, а в его логико-гносеологическом содержании. Знак – вторичная сущность, так как он есть способ существования понятийно - идеальных форм мышления. Идеальность мышления в гносеологическом плане есть лишь его вторичность, но не нематериальность и не несуществование. Именно его существование и есть его вербальное существование, и знак поэтому предстаёт как отчуждённая форма для представления тех материальных предметов и явлений, которые вне человека, но «присвоены» его мышлением. [Колшанский 1977 ].

Знак, по мнению Филина, – это означающее, но в языке есть и означаемое, которое отражает действительность в нашем сознании [Филин 1982 : 24 ]. Как выясняется, Филин вообще знакам не придаёт особого значения, так как они, якобы, не отражают сущности языка. « ...Сущность языка вовсе не сводится к его знаковой стороне» [Там же : 73 ]. « ... язык вообще не исчерпывается его знаковой стороной, в нём содержится главное – органическая связь (как, где она и в чём она? – А.К.) с мышлением [Там же : 11 ]. Видеть в языке только систему знаков означает сводить мышление к знаковости, условности, утверждать непознаваемость объективной действительности» [Там же : 8 ].

Мысль о двусторонности знака выразил также Ломтев, но в других терминах. Знак есть выражающее; значение есть выражаемое: оно идеально. Между знаком и значением, с одной стороны, и между знаком и объективной действительностью, с другой стороны, существует другое отношение. Это – отношение обозначения для знака и отношение отражения для значения знака. Знак есть обозначающее, объективная действительность – отражаемое. Слово – не знак, а единство знака как выражающего средства, и значения, как выражаемого содержания, которое в то же время является отражением действительности. Слово связано с объективной действительностью: отношением обозначения и отношением отражения. [Ломтев 1960 : 130; 1970 : 265].

Вот как теоретическое языкознание в устах его главных теоретиков вводит читателей в заблуждение: 1) Язык – не система знаков, следовательно, мышление – не знаковое, тогда – какими же языковыми единицами мы мыслим, если не через звуки, буквы, слова, предложения, т.е. языковые знаки? 2) Вся система языка – не условное образование, а нечто в виде обязательного, неизбежного, органического, материального предмета, некоей аморфной массы, не расчленённой на отдельные единицы. 3) В зависимости от материи каждого конкретного языка люди имеют только национальное мышление и живут в разных мирах. 4) Кто считает язык знаковой системой, а не слепком реального мира, для того мир непознаваем. Ведь мозг продуцирует наши мысли, но без языковых знаков их нельзя вывести за пределы мозга. Мысли остаются невостребованными в самом мозгу и не имеют выхода вовне, потому что для них нет никаких внемозговых материальных знаков. 5) Материя знака не «отражает» действительность, она «отражается» значением знака, которое живёт в материи знака.

Отношение слов и понятий – это отношение материального и идеального. Слово есть материальный представитель понятия и его обозначения. Слово обладает значением, и только имеющий значение звуковой комплекс может быть назван словом, но значение – не идеальный момент слова, а обозначение связи данного комплекса звуков с тем или иным идеальным содержанием. Слово именует предметы, но оно не есть непосредственная связь с предметами, а связь с обобщённым умственным отражением этих предметов. [Мальцев 1965 : 67, 99 ].

Знак – это материальный предмет, он не есть знак от природы. Он становится знаком лишь тогда, когда ему придаётся значение. Иметь значение – обязательное свойство знака. Это свойство функциональное, мысленно приписываемое знаку свойство. Само значение в знак не входит, это то, на что указывает знак. [ Солнцев 1977 : 26]. Проблема знака есть прежде всего проблема присущего знаку значения. Знак без значения – это обычный материальный предмет, физическое событие, т.е. не знак. Нельзя оперировать знаками, отвлекаясь от их значений, поскольку без значения знак перестаёт быть знаком [Там же : 27 ]. Знаки, знаковая деятельность непосредственно связаны с категорией значения, с духовной, мыслительной деятельностью людей, т.е. относятся к области явлений, не поддающихся прямому наблюдению. [Там же : 28 ].

Самая радикальная точка зрения о знаке выражена в сентенции: «В знаке нет ни психологического, ни логического содержания. Значением знака является объект, а не его отражение в общественном сознании. Если считать, что значение знака – не объект, а его отражение, то это отсталая привычка к старым психологическим схемам» [Войшвилло 1969 : 132 ]. Следовательно, человек устранён, он не существует, существуют лишь материальные знаки и реальные предметы, а не их отражения в сознании человека. Да и сознания уже нет, потому что нет самого человека, с его психологическими и логическими проблемами.

2. 
   
   жүктеу/скачать 4.29 Mb.
   
   Достарыңызбен бөлісу: