Языковой знак – односторонний: материя знака не отражает

Материя знака не содержит в себе идеального. Признать знак односторонним означает, что его надо понимать как указатель на некоторое мыслительное содержание в мозгу человека. Значение – это факт сознания, значение – это категория неязыковая, но оно ассоциативно живёт в мозгу, выводится за пределы знака. В. Вундт считал природу значения, смысла, содержания языковой категорией, которая, будучи принадлежностью психики, остаётся в рамках последней и не переходит в структуру языка. Гегель исключил сознание (интеллигенцию) из природы языка. Нет смысла искать в каждом звуке присущее ему значение. Эта концепция вхождения значения в знак обязана не научному подходу к языку, а обычному «здравому смыслу», которому простительно забвение того, что представляют собой имена как таковые. Имена людей стали восприниматься как значения, будто бы присущие природе самих имён. А значение – это отношение сознания к знакам языка, значение – это то особенное в общем, представление. Эта теория Гегеля направлена против отождествления языка и мышления в одном объекте, т.е. в знаках языка. Диалектика движения чувственного образа предмета к абстрактной идее предмета требовала необходимости языка, знаков, их соответствующей природы, природы мышления и характера связей между ними. Для Гегеля знак произволен, связь между языком и мышлением, знаком и значением условная.

Общее представление данного чувственного образа в сознании становится чем-то созерцаемым, ощущаемым именно в сознании человека через произвольно выбранный знак. Если сознающее себя сознание обозначило нечто идеальное в себе самом, то оно покончило с материальным созерцанием знака и придало ему чуждое ему самому значение. Значит, и знак, и мышление по своей сути произвольны, следовательно, мышление, идеальное лежит за пределом языкового знака. Языковой знак, как «инородная материя», не имеет с мышлением ничего общего. В знаках и их сочетаниях условно, ассоциативно запечатлена рассудком его собственная продукция – формальная система идеальных знаков – понятия. Только материальные элементы (звуки, буквы) языка выступают в качестве языковых знаков. «На духе с самого начала лежит проклятие – быть «отягощённым» материей, которая выступает здесь в виде движущихся слоёв воздуха, звуков...». [Маркс, Энгельс т. 3 :29 ]. «Любая абстракция должна быть овеществлена, символизирована, реализована посредством (какого-либо) знака». [Архив Маркса и Энгельса, т. IV : 61 ].

Простейшим опытом, подтверждающим односторонность знака, может быть следующее – показать китайцу, не знающего русского языка, слово корова и спросить, что это такое. Он не ответит по очевидной причине – он не знает русского языка, т.е. не может соотнести эти буквы (звуки) с идеальным, абстрактным понятием, которое записано в нейронах его мозга. А что такое знать знак? Это значит знать понятие, хранящееся в мозгу, и его звуковую (графическую) форму, находящуюся вне мозга, ассоциативно, условно, «по договору» связанную с этим понятием. Знак обозначает понятие и выступает его внемозговым материальным носителем, но он не включает в себя понятие, которое является формой обобщённого отражения объективно существующих вещей и явлений в сознании человека.

То, что делает знак знаком и есть его ассоциативное значение, хранящееся в мозгу. Графическое изображение, звуки сами по себе ещё не есть знаки, они – лишь материал, вещь знаковой формы. Быть знаком – есть не естественное свойство какого-нибудь материального предмета, а его функциональное свойство. Ассоциативная связь идеального образа знака (фонемы) ( 2 ) и идеального образа предмета (понятия) ( 3 ), живущих в сознании, есть функциональное свойство знака, его значение, отделимое от него самого, живущее в сознании. Следовательно, вопрос о том, где пребывает значение (внутри знака или вне его) является излишним. Как пишет К. Маркс, функциональное бытие такого предмета поглощает его материальное существование, функциональное бытие и есть значение знака. Вопрос о значении есть философский вопрос о сущности знака, следовательно, знак и его значение – две самостоятельные сущности.

Одну из оригинальных точек зрения о сущности языкового знака высказал Ибраев, который разбирает поведение знака в глобальном масштабе – в составе предложения и всего языка. Отсюда его теория знака, встроенная в «надзнаковость языка». Знак есть вещь или явление, 1) доступное восприятию, 2) искусственное (произведённое человеком), 3) произвольное (управляемое) и потому 4) намеренное – с целью вызвать 5) в сознании как его производителя, так и воспринимателя образ 6) других, отличных от него вещей и явлений, и 7) вне этой мнемонической и коммуникативной функции незакономерное. Значение знака есть явление сознания т.е. образ: представление или понятие. Но значение – не просто сознание. Значение не заключено внутри знака, а лишь связано с ним, но оно входит в сущность знака. Значение – психический образ, как элемент общественного сознания, связанного со знаком. Значение знаков вовсе не внутри, а в н е знаков – это наши образы объектов. Само обозначение и общение осуществляется посредством знаков, но в н е их – через наше сознание. Связь знаков друг с другом в предложении тоже осуществляется в н е знаков – через наше сознание как связь образов. Таким образом, язык – только п о д с и с т е м а системы, именуемой обществом. А речь, текст сам по себе, без интерпретатора – не сущность и не система, а только физическая структура звуков и крючков, для природы случайная [Ибраев 1981 : 22, 24, 27, 28].

Значение – категория неязыковая и не выводимая непосредственно из знаковой структуры языка, т.е. языковой знак не включает в себя значения, которое является фактом сознания, психического, логического и является общим объектом исследования лингвистики, логики, психологии, физиологии. Природа семантики может быть определена лишь на основе данных логики, психологии, физиологии, служащие инструментом познания как категории мышления. В теории, включающие значение в собственность языка, в которых природа значений определялась лингвистами только как категория языка, требуется пересмотреть все аргументы, ибо было забыто, что всеми языковыми структурами – синтаксическими, морфологическими, словообразовательными руководит мышление, через свои категории – логики и психологии.

Значение – категория неязыковая по своей природе и является одной из специфических функций мышления, материальных процессов мозга. Мышление может быть интерпретировано как функционирование материальных знаков, служащих материальной, знаковой основой коммуникативного и познавательного мышления. Мышление связано со знаковой системой тем, что мышление отражает в знаках два идеальных образа: от материи знаков (фонемы) ( 2 ) и от материальных объектов внешнего мира (понятия) ( 3 ).

Материя в знаке и идея в сознании автономны, условны, органически не связаны, имеют собственные законы жизни и развития, эта связь в знаке произвольна, условна. Поэтому любое значение может быть выражено любым словом, как и любое слово может иметь любое значение. Новое содержание укладывается часто в старую форму. Отсюда вывод: поскольку две стороны знака независимы, то мышление данного народа может иметь какой угодно язык, и любая знаковая система может одинаково полноценно выражать одно и то же общечеловеческое мышление. Необходимость обоснования природы значения связана с теорией языкового знака, как четырёхуровневой модели, в которой нет места для понимания значения, семантики как ингредиента самой знаковой системы. Семантика – категория не языковая, а категория сознания.

Некоторые из приверженцев двухсторонности знака одновременно поддерживают и противоположную точку зрения. Панфилов считает, что отрезок речевой цепи между говорящим и слушающим включает в себя только материю звуковых волн, т.е. здесь живёт только знаковая сторона языковых единиц. Но, не имея идеальной стороны, этот отрезок несёт в себе определённую информацию, также материальную по своему характеру, благодаря чему в мозгу слушающего возникают те же или близкие образы как идеальная сторона языковых единиц [Панфилов 1982 : 99]. Возникает вопрос: как может материальный знак, не имеющий идеальной стороны в самом себе, нести информацию? Как может быть информация материальной, а не идеальной? Информация в с е г д а и д е а л ь н а ! И как может в мозгу человека возникнуть эта «материальная» информация, если мозг мыслит т о л ь к о и д е а л ь н ы м и понятиями, всегда преобразуя в себе самом материальное в идеальное, и как эта идеальная информация, если она уже в мозгу, при выходе из мозга превращается вновь в «материю знаков»? Информация – это сведения о мире и его процессах, получаемых или выдающих мозгом человека, информация может быть продукцией только идеального свойства. Другое дело, что эта материя знака – но только если эта материя есть в то же время языковой знак, а это значит воспринимаемый мозгом только в идеальной форме – индуцирует в мозгу слушающего определённые участки, что и есть информация. Следовательно, она не может быть материальной.

Панфилов не разделяет мнение многих лингвистов (и, следовательно, своё собственное, проанализированное выше !) о двусторонности языкового знака. Это означало бы, по Панфилову, что билатеральная языковая единица являлась бы знаком в целом, т.е. идеальная сторона рассматривалась бы тоже как знаковая, что, с его точки зрения, неверно. Следовательно, понятия, суждения и вообще мышление было бы, по Панфилову, знаковым по своей природе, т.е. в процессе познания не происходило бы отражения объективной действительности. Панфилов отвергает двухсторонность знака, потому что в таком случае мы отказали бы знаку в свойстве отражать действительность. Но это так и есть, идеального образа мира в самой материи знака нет, ибо этот образ живёт в мозгу лишь как его название и, следовательно, не отражает действительность и не может отражать действительность. Это идеальное – лишь имя, название для него, он тоже знак, следовательно, как и материя знака, немотивировано, произвольно.

Панфилов ошибается в том, будто познание, отражение объективного мира – не имеет знакового характера. Разве идеальное понятие, условно, ассоциативно отражённое в мозгу знаком корова, отражает с у щ н о с т ь реальной коровы, пасущейся на лугу? Если мы назовём корову лошадью, то сущность животного корова, по названию ставшей лошадью, не изменится, и лошадь будет давать коровье молоко. Это значит, что понятие, идеальное, как и материя знака, имеет знаковую, произвольную природу. На сто ладов всем уже было сказано, и Панфилов сам согласен с тем, что языковой знак, поскольку он имеет только условный, немотивированный, случайный характер, сам по себе не отражает реальную действительность. Она отражается мозгом через ассоциативную связь между знаком и предметом. Следовательно, мышление и его логические формы должны быть знаковыми, и, следовательно, условными, немотивированными, и никакими иными они быть не могут. Если бы условные идеальные образы реальных предметов в виде их имён отражали реальный мир, то люди разных наций имели бы такие типы мышлений, какие им диктуют их языки, то разные народности видели бы один и тот же объективный мир через призму своего родного языка, то этот, один и тот же для всех мир, был бы растащен по национальным квартирам.

Если, по Панфилову, знак односторонен, то знаком делает его материя, а его идеальная сторона – не знак. Если бы она была тоже знаком, и именно условным, немотивированным знаком, то это означало бы, пишет он далее, что в процессе познания не происходит отражения действительности. В философском плане такой подход к сущности языка, его знаков – антисубстанционизм, релятивизм, так как здесь утверждается не только примат отношений над субстанцией, но эта последняя сводится к отношениям [Панфилов 1975 : 27 - 29]. В акте коммуникации, пишет Панфилов, знаковую функцию выполняет только материя языковых единиц, поэтому языковым знаком следует считать не билатеральную единицу в целом, а лишь её материальную сторону. Следовательно, языковой знак – односторонняя сущность [Панфилов 1979 : 14]. Но в то же время Панфилов, считая знак односторонним, продолжает называть слово «билатеральной» языковой единицей, т.е. состоящей из материи и значения, идеи, хотя это значение – только в мозгу. Следовательно, Панфилов сделал пристанищем для идеального две точки локализации – в материи слова и в материи мозга. Отражение объективной действительности, пишет он, осуществляется не знаком в целом, а лишь «материальной стороной» знака, мышление не может быть знаковым, «мышление обеспечивается материей слов».

Все логические понятия, начиная от фонем и кончая умозаключениями, имеют знаковый характер. Простое знаковое наименование вещи ещё не всё мышление, а только его начало, т.е. только именование предметов в национальных материальных знаках, обозначающих лишь названия знаков и внешних, ассоциативно связанных с ними предметов, а научный, логический анализ этих понятий, определение реальной сущности вещенй, выраженных языковыми знаками, должно быть передано в ведение других, естественных наук. Следовательно, информация содержится не в материи знака, и не в идеальном представлении этого знака (в фонеме и понятии), а в материи мозга, в нейронных связях мозга, которые отражают объективную действительность. Но отражает её не только бессловесным, авербальным мышлением, но, главным образом, вербальным мышлеием, где и нужны знаки типа корова, лошадь, молекула, атом, ядро и т.п.

Спрашивается, правомерно ли считать знак двухсторонним явлением,

совмещающем в самом себе материальное и идеальное? Правомерно ли считать, что знак односторонен, а идеальный образ отражаемого предмета живёт в сознании, но при этом он, этот образ, отражает сущность обозначаемого им предмета? Если знак двухсторонний, содержащий в себе материальное и идеальное, то каждый знак должен иметь только своё постоянное значение. Следовательно, значение знака, как и материя знака, не условны, не могут не быть мотивированными, ибо материя и её значение слиты в едином объекте. На самом деле знак произволен в целом, и материальное в знаке, и идеальное в сознании, это последнее и есть категория мышления. Следовательно, если физические звуки или чернильные кляксы – не языковой знак, то он должен быть только физически односторонним, лишь материальным. Но чтобы материя звука или буквы стала языковым знаком, этот знак обязательно должен быть черырёхуровневым. Жизнь языкового знака протекает в рамках его четырёхуровневой модели: материя знака ( 1 ) преобразуется в её идеальный образ ( 2 ), как и материя внешнего предмета ( 4 ) преобрапзуется тем же путём в её идеальный образ ( 3 ). Оба эти идеальные образы ( 2, 3 ) находятся в тюрьме сознания, а их материальные субстраты ( 1, 4 ) живут на воле.

Какова природа языкового значения? Надо исходить, считает Панфилов, из основного философского вопроса о первичности материального и вторичности идеального. Следовательно, по Панфилову, идеальное в языке вторично – это продукт мозга, материального. Но оно вторично и от реальной действительности, ибо есть результат отражения этой действительности. И в то же время идеальное в слове, если следовать Панфилову, не имеющее знакового характера, подобно этой действительности. Таким образом, если идеальное в слове – не знак и, следовательно, подобно этой действительности, т.е. есть сам мир, то идеальное в слове должно быть подобно и материи слова, и материи мира. Здесь мы пришли к тому, что уже нет и самого языка, а есть только мир вещей и объектов. Если же, вопреки Панфилову, считать идеальное в слове знаковым, произвольным, то оно не может быть подобным действительности, оно есть лишь его название, этикетка, оно независимо от мира, т.е. не является вторичной к миру. Это, как считает Панфилов, идеалистическая позиция решения вопроса о соотношении материального и идеального. Панфилов выступает против теории, согласно которой идеальная сторона знака, как и его материя, тоже имеет знаковую природу [Панфилов 1977 : 45 - 99].

Итак, пишет Панфилов, идеальное в слове – не произвольно, оно подобно действительности, следовательно, не знаковое [Панфилов 1977 : 9 -10]. Если же мышление не произвольно, а подобно действительности, отсюда должен следовать только один вывод: мысль о мире и сам мир – одно и то же. Следовательно, материальное совпадает с идеальным, материя с идеей, т.е. «первичное» и «вторичное» – одно и то же. Марксистская догма о первичности материального и вторичности идеального д а в и т априори на исследование объективной картины языкового знака. Панфилов называет слово билатеральной, т.е. двухсторонней языковой единицей, но знак в ней – только материя. Почему же знак билатеральная единица? А что же в нём есть тогда вторая сторона, если материя образует только одну сторону знака? Идеальное в слове, по Панфилову, – продукт мозга, результат отражения действительности, т.е. вторичное по отношению к действительности: но в то же время идеальное «не может не быть подобной этой действительности, не может не быть её образом».

Если бы значение слова, пишет Панфилов, было произвольным, как и его материя, то это означало бы, что значение независимо от этой действительности, следовательно, не является вторичной по отношению к ней. Но в таком случае, продолжает Панфилов, идеальное в слове было бы тоже произвольным, следовательно, знаковым. А это – идеалистическое решение основного философского вопроса о первичности материального и вторичности идеального [Панфилов 1979 : 11; 1977 : 3 - 14]. Но так как язык есть средство осуществления абстрактного мышления, то результаты познания не могут быть иной природы, чем идеальная сторона языковых единиц [Панфилов 1975 : 27 - 29].

Панфилов в материи знаков как очень сложном явлении обнаружил, и совершенно справедливо, пять свойств [Панфилов 1979 : 16]. Удивительное дело, Панфилов правильно назвал эти свойства, и они имеют прямое отношение к сущности теории знака, но которая Панфиловым не понята. Но ещё более удивительно то, что эти свойства сами по себе не отражают их механизм функционирования, они изолированы от их взаимодействия. А оно – в глубине этих свойств, которые, как видимая часть айсберга, не показывают их глубинную сущность, а лишь указывают на то, что она есть. Но как только Панфилов начинает раскрывать механизм взаимодействия этих свойств, он сразу же уходит в фантазии.

Вот её результаты, сформулированные в виде резюме о его знаковой теории. Знак – это материя знака, поэтому отсутствует подобие между этой материей знака и её идеальной стороной и, следовательно, с теми явлениями, с которыми знак соотносится, это и является необходимым условием абстрактного мышления [Панфилов 1975 : 27]. «Хотя знак не имеет подобия, сходства с языковым значением и тем классом объектов, с которым он соотносится, однако структура языка как система материи знаков ориентирована на структуру самой действительности и систему отражающих её языковых значений и, следовательно, ... система идеальных сторон языковых единиц материализуется в языке как система знаков (следовательно, как теперь уже оказывается, идеальное тоже есть знак ! – А. К.) и л и ш ь в этой у ж е м а т е р и а л и з о в а н н о й ф о р м е и д е а л ь н о е в ы с т у п а е т к а к и н т е р с у б ъ е к т н о е я в л е н и е» [Панфилов 1979 : 16] (следовательно, марксист Панфилов вывел идеальное, мысль за пределы мозга, нарушив тем самым заветы Маркса, – А. К.). Но информация в с е г д а и д е а л ь н а ! И как может в мозгу человека возникнуть эта «материальная» информация, если мозг мыслит т о л ь к о и д е а л ь н ы м и понятиями, всегда преобразуя в себе самом материальное в идеальное, и как эта «материальная информация», если она уже в мозгу, при выходе из мозга превращается вновь в «свою материю знаков»? Это, по Панфилову, «марксистское понимание знака и значения». Получаем следующее: структура языка отражает структуру действительности, так как она ориентирована на действительность. Следовательно, за каждым языком скрывается своя действительность. Материя языка, несущая в себе идеальное значение, выступает в функции орудия познания мира.

Теорию знака, представленую некоторыми лингвистами, да и вообще их «марксистско-ленинскую» философию языка, понимать очень трудно, потому что многие мысли в их работах не доведены до логического конца, перескакивают с одной на другую, одна противоречит другой, подчас нагромождаются фантазии одна на другую. Например, Панфилов пишет, что язык, его структура, его знаки подобны действительности, т.е. возвращает нас к теории «лингвистической относительности» Сепира –Уорфа и к «языковой картине мира», которую он сам же критикует. Слово (знак) в языке то имеет значение, то не имеет его; идеальная сторона знака есть знак и незнак; если язык наделён отражательными функциями, то он превращён в самостоятельный субъект познания и мышления; идеальное перешло из мозга в материю знака.

Нет, никакого единства материального и идеального в знаке не существует. Иначе в этом случае одна сторона принадлежала бы к сфере материального, объективного, а другая – к сфере идеального, субъективного. Тогда это уже не диалектическое, взаимодействующее единство, а связь двух разнородных сущностей – материального и идеального, локализованных в разных точках. Но, как я показал выше, положение о знаковом характере языка имеет для языкознания п р и н ц и п и а л ь н о е т е о р е т и ч е с к о е з н а ч е н и е. Материальные языковые знаки не могут включать в себя психических отражений действительности в качестве одной из двух его сторон, а могут только тесно ассоциироваться с ними в сознании говорящих. Тем самым лишено оснований утверждение об отражательной функции языка. Знак языка не включает в себя идеальный образ обозначаемых явлений, не имеет также значения. Это лишает почвы не только для теорий «лингвистической относительности» и «языковой картины мира», но и для «марксистской» теории Панфилова.

Прежде всего надо подчеркнуть, что знак – материален и, следовательно, на первый взгляд – односторонен, это лишь физическая субстанция, вещь материальная в виде звуковых волн или чернильных крючков. Знак в этом его качестве мы постоянно видим, слышим и пишем. Материальность знака мы воспринимаем нашим чувственным мышлением через наши зрительные, слуховые, осязательные, тактильные и обонятельные рецепторы. Но человек, если он желает остаться человеком, мыслит не только чувственным, но и абстрактным, логическим мышлением, т.е. преобразует материю знака в её идеальный образ: звук в абстракцию звука (фонему), букву в абстракцию буквы (графему). В таком виде они и оседают в нашем мозгу: ни физический звук, ни чернильные буквы не входят в мозг и не выходят из мозга в их девственном виде, они воспринимаются мозгом только как логические абстракции и вновь воспроизводятся мозгом только как эти же логические абстракции, но уже преобразованные через органы речи и пальцы руки в их исходную субстанцию – звуки и буквы. Следовательно, материя языкового знака наяву, в жизни – осязаема, чувственна, материальна, но она же в мозгу – невидимая, неслышимая, неосязаемая, идеальная, логическая, или, как пишет К. Маркс, «пересаженная в человеческую голову и преобразованная в ней» [Маркс, Энгельс т. 23 : 21].

Таким образом, идеальное локализовано не в самом знаке, не в материи звука и буквы. Как и любая иная материя, материя знака сама из себя идеального не создаёт, сама не мыслит, оно, это идеальное, находится в мозгу как абстракция от внешней материальной субстанции. Но поскольку материя знака (звук, буква), прежде побывав «на воле», превратилась в идеальный образ, идеальную картинку в мозгу, то материальное знака, как первооснова и источник для мысли, стало идеальным, абстракцией только через мозг, благодаря мозгу и только в мозгу. Идеальное знака как его значение, т.е. логическое понятие зафиксировано только в мозгу, и ни в какой материи знаков её нет и быть не может.

Но так как материя знака, ассоциативно символизирующая какой-либо реальный предмет или реальную вещь, у с л о в н а в силу того, что она, эта материя знака, не связана органически и никакими иными нитями с репрезентируемыми предметами и вещами, и в мозгу человека превращается в идеальное, в понятие об этом предмете, то, следовательно, это идеальное, семантическое или логическое понятие, находящееся в живом мозгу, есть тоже понятие у с л о в н о е, как и сама материя знака, и тоже не связана с предметом необходимо, органически.

Если корову назвать лошадью, то сущность этих животных не изменится, что и отражает условный характер идеального, которое находится не в самом слове, а в мышлении как логическое понятие. Знак лошадь, обобщавшее вчера всех лошадей мира, сегодня обобщает всех коров мира. И теперь под знаком лошадь мы будем понимать то же животное по имени, по его знаку, т.е. лошадь, но с выменем и рогами, а корову – с длинной гривой и хвостом.

От переименования коровы на лошадь и обратно с у щ н о с т ь и п р и р о д а

этих животных не изменились, а это, во-первых, значит, что не в материи знаков языка и не в его идеальной абстракции в виде понятия отражается сущность окружающего мира. Во-вторых, это понятие, идеальное тоже имеет знаковый характер и оно совсем не похоже на реалии и не отражает их сущностную природу. Это означает, далее, что, вопреки мнению Панфилова, идеальное «в знаке» имеет знаковый характер ! Материальные предметы, преобразованные в мозгу в их идеальные образы (корова, лошадь), получили п р о и з в о л ь н о е, у с л о в н о е и н е м о т и в и р о в а н н о е обозначение и, следовательно, имеют знаковый, т.е. условный характер. Их идеальные образы, хранятся не в знаке, а в голове. Если бы было иначе, т.е. если бы идеальное, значение, т.е. логическое понятие, доставленное в мозг через материю знака, не было бы знаковым, условным, произвольным, оно бы соответствовало природе самой реальной вещи, как по Панфилову, и отражало бы реальную физиологическую и биологическую сущность данных животных. А что значит – понятие, т.е. идеальное отражает с у щ н о с т ь данной коровы или данной лошади? Язык превратился бы в зоологию, биологию, химию, физику, т.е. в конкретную науку, во всё, что угодно, о чём повествуется в языковых знаках. Но язык как материальная система знаков, лишь ассоциативно репрезентирующая логическую систему в мозгу, сама по себе никакой отражательной функцией не обладает !

Итак, мы имеем дело, с одной стороны, со знаком как материей звука и буквы (системой звуков и системой букв) и, с другой стороны, с идеальным, значением, ассоциативно, условно п р и п и с ы в а е м о г о материальным предметам, но живущим в мозгу в их идеальной форме. Это совершенно противоположные явления, первое – м а т е р и а л ь н ы й з н а к ( 1 ), вне мозга, в окружающем мире, это реально видимые, слышимые, осязаемые, чувственно воспринимаемые материальные знаки, но представленные в мозгу и д е а л ь н о ( 2 ); второе – это м а т е р и а л ь н ы е п р е д м е т ы ( 4 ) (лошадь, корова), представленные в мозгу тоже и д е а л ь н о ( 3 ), как понятия об этих предметах, т.е. идеальное, чувственно не воспринимаемое, абстрактное, логическое понятие, находящееся в мозгу. Но эти абстрактные сущности являются невидимыми и неслышимими явлениями. И материальное название знака, и название материального животного, как воспринимаемые нашими органами чувств, отражаемые чувственными формами мышления, т о ж е входит в мозг и живёт в сознании и говорящего (пишущего), и слушающего (читающего) т о л ь к о к а к и д е а л ь н о е, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в идеальное, логическое понятие и от звука (фонема), и от предмета (понятие). Звуки, буквы и внешние предметы превращаются в мышлении в идеальные отпечатки материи звуков, букв, предметов. Эти идеальные, логические понятия от звуков и объектов как таковые остаются в мозгу на всю жизнь. Следовательно, языковой знак в мозгу и д е а л е н д в а ж д ы – и материя языкового знака превращается в идеальное, фонемы ( 2 ), и материальные предметы (коровы, лошади) превращаются в идеальное, понятия ( 3 ), и эти идеальные образы как отражение реальных знаков и ассоциированных с ними предметов ab ovo (с яйца, с самого начала, – А.К.) находятся в мозгу.

Следовательно, ( 1 ) и материальный знак (звуки, буквы), п р о и з в о л ь н ы й, у с л о в н ы й, н е м о т и в и р о в а н н ы й, никакими нитями не связанный с репрезентируемым им предметом или вещью, превратившийся в мозгу в идеальное ( 2 ), как и приписываемое реальному предмету идеальное значение, находящееся не в самом знаке и не в самом предмете (в корове, лошади), а в мозгу человека как идеальное отражение вещей ( 3 ), также у с л о в н о, н е м о т и в и р о в а н о, и оба – знак и предмет – живут в м ы ш л е н и и как их идеальные образы. И материальное в знаке, и идеальное в знаке, обычно приписываемые самому знаку как его две стороны, образующие, якобы, его единство, имеют, во-первых, з н а к о в у ю п р и р о д у, ибо ни то, ни другое не мотивировано необходимой связью. Во-вторых, и материальное внешнего мира (корова, лошадь), и его идеальное н е с в я з а н ы н е о б х о д и м о й с в я з ь ю ни с реальным предметом, ни с его идеальным образом. В-третьих, и материя знака, и материя отражаемого предмета существуют в мозгу только в и д е а л ь н о й форме.

Если бы идеальное от материи знака (фонемы) и идеальное от реального предмета (понятие) было незнаковым, т.е. не условным, не произвольным, а органически связанным и со знаком, и с предметом и отражало бы его сущность, то это означало бы, во-первых, что сам язык, его условная знаковая система заменила бы логическое мышление человека, была бы сама непосредственно и неразрывно связанной с внешним миром, не нуждаясь в логическом мышлении как посредника между знаками и миром, что и продемонстрировано, например, в теории «лингвистической относительности» и в теории «языковой картины мира». Во-вторых, если бы идеальные образы знаков, их значения, т.е. логические понятия не были бы произвольными, а отражали сущность вещей, признаков, качеств, отношений в мире, то языком стал бы весь мир, а внешний мир правратился бы в язык.

Итак, как материя знака, так и приписываемое ему значение – условны, знаковы, и только потому, что как первое, так и второе не отражают с у щ е с т в а обозначаемого ими предмета. Знаковую природу имеет и форма, и значение слова, или можно сказать, что знак – д в у х с т о р о н е н и обе стороны з н а к о в ы, и обе стороны в мозгу представалены и д е а л ь н о, ибо и та, и другая соединены с предметом отражения у с л о в н о, по договору. Эта двухсторонность знака принципиально отличается от обсуждавшейся выше (см. выше § 2, раздел 1) тоже двухсторонней теории языкового знака, согласно которой в самом знаке соседствуют два сувереннных объекта – материальное и идеальное, они не нуждаются в мозге, в мышлении, они сами из себя образуют единый знак, который сам по себе и есть мышление. Человек с его мышлением этому знаку не нужен, ибо знак мыслит сам.

Незнаковую природу имеет только реальный, физический предмет, материя, материя любого знака, ибо она тоже природная. Но только до тех пор, пока ей не будет придан статус языкового знака и её не коснется человеческий мозг, вооружённый той же знаковой системой: для китайца русское слово корова – только физический звук. Но когда он выучит русский язык, т.е. включит этот звук, буквы в языковую структуру своего, теперь уже русского языкового сознания, оно для него становится знаком. В его мозгу это слово – двухсторонний, но уже не материальный, а и д е а л ь н ы й знак, некая логическая форма, а точнее – п о н я т и е о звуках (фонемах), п о н я т и е о буквах (графемах), идеальное представление предмета отражения (коровы, лошади) как словарное п о н я т и е.

Если считать, что знак о д н о с т о р о н е н, то он есть некая физическая данность, материальный предмет (визуальный или акустический сигнал), употребляемый чисто условно вместо другого. Это есть механическая условная связь знака и реального предмета, т.е. одного реального предмета вместо другого реального предмета. Если связь между знаком и предметом мотивированная, т.е. безусловная, то нет движения системы, она не может функционировать, ибо она жёсткая, нелабильная. Но главное – она предполагает лишь два материальных предмета: звук (букву) и реальный предмет, т.е. предполагает лишь часть модели знака – ( 1 ) уровень и ( 4 ) уровень в знаке. Здесь нет главного в знаке, того, что его и характеризует как языковой знак – ни абстракции звука (буквы), т.е. фонемы, графемы (уровееь 2 ), ни абстракции предмета, т.е. понятия (уровень 3 ). Прямая, органическая связь знака и вещи не имеет характера знаковой. Это обычное соотнесение, сравнение, оценка двух материальных, физически различных предметов.

При речевом общении, когда один собеседник говорит (пишет), а другой воспринимает звуки (буквы), происходит порождение материальными знаками их собственных идеальных образов в сознании, их акустических и буквенных образов. Эти акустические и визуальные образы в сознании у говорящего (пишущего) и в сознании у слушающего (читающего) становятся ф о н е м а м и и г р а ф е м а м и как мельчайшими л о г и ч е с к и м и единицами, как их ассоциативные образы в мозгу обоих собеседников. Звук, буква воздействуют на соответствующие органы чувств, вызывая в нейронных структурах мозга слуховой и зрительный образы.

Каждый материальный знак, естественно, существует во множестве экземпляров как материальные варианты одного и того же знака. Но идеальный образ каждого знака выступает как один и тот же, общий для всех материальных вариантов – это фонемы и графемы. Общее во всех вариантах знака – это один и тот же обобщённый, логический образ, фонемы и графемы, в которых отражены общие для всех вариантов идеальные свойства, в них сняты все индивидуальные различия вариантов. Фонемы и графемы, представленные материальными знаками, есть идеальный «предмет», абстрактная форма данного знака.

Это специфическое отношение материального и идеального: материальное тело знака, как кажется на первый взгляд, выступает как «выражение» идеального. Но, с одной стороны, материя знака сама по себе ни своим материалом, ни своей структурой не отображает содержание мысли, как не воспроизводит она и черты объектов, выраженных мыслью. Но, с другой стороны, если бы знак, язык не имел материальной стороны, то это исключало бы его использование как средства общения. Информативность словесный знак приобретает благодаря исторически сложившейся общественно значимой связи – соотнесённости с мыслями, эмоциями, волеизъявлениями.

Знак представлен уровнями: ( 1 ) материей (чувственное мышление), ( 2 ) идеальным прообразом этой материи, т.е. фонемами (абстрактное мышление), ( 3 ) идеальным прообразом реального предмета, т.е. понятием, значением знака (абстрактное мышление), ( 4 ) ассоциированным с ним реальным объектом (чувственное мышлеие). Если одного из этих уровней нет, то это уже не знак. Знак становится односторонней сущностью, но он как незнак уже не пригоден в качестве инструмента познания и коммуниекации. Если допустить, что звук и значение органически составляют неразрывное единство, то в этом случае мы должны допустить, что знак не обладает свойством произвольности. В таком случае оказывается, что материальный знак сам указывает не только на свою материальность, но и на своё понятие, значение, идеальное (абстрактная мысль), а также на реальный предмет (чувственная мысль).

Если сказать, что знак – односторонний, тогда он уже не знак, ибо он не связан с мозгом ничем, кроме чувственного (звукового, буквенного) отражения этой материи в мозгу. Односторонних знаков не бывает, это уже не знак, это то же, что и гром, свист, треск, все природные и искусственные звуки как физическая субстанция, внешняя по отношению к человеческому мозгу. А если этот материальный знак психически ассоциирован в мозгу с идеальным отпечатком реального предмета, то эта материя становится языковым знаком. Мёртвая материя не может мыслить и, следовательно, её идеальный образ покоится не в самом мёртвом знаке, а в мозгу как ассоциация данной материи с мыслью, понятием. И только в этом случае материальный знак становится языковым знаком.

Благодаря чему знак вызывает в сознании образ обозначаемого предмета? Благодаря психической связи между идеальными образами знака и объекта. Это значит, что знак (звук, слово) и внешний объект живут в мозгу в виде их идеальных образов как ( 2 )  (3 ). Значит соединяются реально не знак и предмет как внешние объекты, а идеальный образ того и другого в мозгу. Вот тут и лежит разрешение проблемы – знак односторонен или двухсторонен? Можно считать, что знак односторонен – если брать только его материальное звучание и написание и отсутствие его идеального образа в мозгу. Но в этом случае это пустой звук, чернильная клякса, это просто природная материя, ибо она не вызывает в мозгу никаких ассоциаций, она ни с чем в мозгу не связана. Но сам по себе знак не может быть также двухсторонним, потому что кроме материального в самом знаке должно якобы находиться также и идеальное. Тогда это тоже не знак, ибо мёртвая материя не может мыслить. Как я показал выше, языковой знак может быть только четырёхсторонним.