) В природе языка лежит основной закон диалектики –

«Существование двух взаимопротиворечащих сторон (материального и

идеального, – А.К.), их борьба и слияние в новую категорию составляют сущность диалектического движения» [Маркс, Энгельс т. 4 : 136 ]. «Так называемая объективная диалектика царит во всей природе, а так называемая субъективная диалектика, диалектическое мышление, есть только отражение господствующей во всей природе движения путём противоположностей ...» [Маркс, Энгельс т. 20 : 526 ]. Центральным вопросом в диалектике языка является вопрос о взаимодействии материального и идеального. От его решения зависит освещение фундаментальных проблем теоретического языкознания.

Язык есть материально-идеальный феномен, его сущность состоит в синтезе противоположностей – материального (материя знака и внешний объект) и идеального (идеальное от материи знака, т.е. фонема и идеальное от материи внешнего предмета, т.е. понятие). Единство этих противоположностей и составляет сущность языка. Противоречие внутри того, что мы называем языком, и есть основное диалектическое противоречие. Эти противоположности исключают друг друга и с железной необходимостью предполагают друг друга, при элиминации одной из них исчезает их единство и, следовательно, сам объект.

Язык есть не только материальность звука, буквы и не только чистая бестелесность, т.е. идеальность мысли, но такая внемозговая материя звука и буквы ( 1 ), которая в мозгу превращается в её идеальный образ ( 2 ). Язык есть не только идеальнй образ реального материального предмета ( 3 ), но и чувственный, материальный прообраз этой идеи в виде реального или мнимого предмета ( 4 ). Язык есть материально-идеальный симбиоз. Его сущность заключается в синтезе противоположностей: материального и идеального, т.е. двух материальных объектов в виде условного, произвольного знака, и связанного с ним реального предмета, а также двух идеальных образов этих двух материтальных предметов. Именно это единство составляет сущность языка. Единство этих противоположностей является необходимым и достаточным основанием для того, чтобы язык стал достоянием человека и всего человеческого сообщества. Взаимодействие этих двух противоположностей в одном и том же знаке, т.е. между ( 1 ) и ( 2 ), с одной стороны, и между ( 3 ) и ( 4 ), с другой стороны, полностью подчиняется законам диалектики: противоположности исключают друг друга и с необходимостью предполагают друг друга. При элиминации одной из них это единство, т.е. язык уничтожается. Животные тоже издают звуки, соответствующие сиюминутной ситуации. Но они не переходят в свою противоположность – идеальные образы этих звуков, сами эти звуки остаются для них теми же звуками, воспринимаемые ими на уровне чувственного мышления, рефлекторно, инстинктивно.

Слово воспринимается в его материальной оболочке: сперва через звуковую, графическую материю ( 1 ), и затем через её идеальный образ в мозгу ( 2 ). В сознании слушающего и звуковая материя ( 1 ), и её идеальное представление в мозгу, фонема ( 2 ) исчезают, превращаясь в идеальный образ, значение, понятие ( 3 ) внешнего предмета ( 4 ). Это прежде всего есть момент перехода материи знака в свою противоположность, в его идеальный образ, фонемный ряд ( 1  2 ). Это также есть момент перехода чувственного материального предмета в его противоположность – к его идеальному, логическому образу ( 4  3 ). Эти два перехода материи (знака и предмета) в их идеальные образы (фонемы и понятия) есть переход чувственного мышления в абстрактное мышление. Переход абстрактного образа знаков, фонем в их материю ( 2  1 ) а также переход абстрактных образов, понятий в реальные предметы ( 3  4 ) есть переход абстрактного мышления в чувственное. Значение, понятие или идеальный образ, в свою очередь, воплощаясь в звуковую оболочку, материализуется, превращаясь в свою противоположность. Это момент перехода идеального в материальное. Их тождество состоит в том, что они через слияние друг с другом порождают целое – язык.

Каков механизм слияния фонемы ( 2 ) со значением, с понятием ( 3 )? Звуковая материя языка порождается приказом мозга, сознанием через органы речи. Следовательно, звук рождается в сознании как его идея, как его логический образ, затем он отчуждается от говорящего, приобретая самостоятельное существование в виде звуков или букв. Значения как идеальное порождаются материальными нейронами мозга. Значение рождается в сознании и само по себе оно не отторжимо от сознания. Оно не может самостоятельно перейти в материю звука, освободиться от субъекта и дойти до ушей и, следовательно, до сознания слушающего.

Но в таком случае возникает вопрос: каким путём создаётся единство моментов, разъединённых качественно и локально? Иначе говоря: как рождается речь в звуковой и письменной форме и почему возможно её понимание? Ведь ни в звуке, ни в букве, как инородной материи, идеального нет. Мысль как идеальное не переходит ни в звук, ни в графему. И всё же она «передаётся», ибо существует «обмен» мыслями, взаимопонимание. Это объяснимо только тем, что материальное, не заключая в себе ни грана идеального, индуцирует у собеседника мысль такую же, как и у говорящего, или близкую к ней. Но это ещё не объясняет всей тайны передачи мысли. Ибо не раскрывает главного – нейрофизиологического взаимодействия материального и идеального: каким образом материальное звучание вызывает мысль у собеседника и при том аналогичную.

Это можно объяснить также тем, что материя звука существует в языке не как природная материя, а именно в виде языковой, «дематериализованной материи», т.е. в специфически языковом качестве, в форме навязанной, изваянной идеальным, на основе ассоциативной устойчивой связи между звуком и предметом. Эта ассоциативная связь обнаруживается в членораздельности, дифференцированности звуков в их строгой морфологической и синтаксической организованности, в линейности. Качество и форма языкового звучания как бы несут в себе печать идеального, его следы, и не более, потому что идеальное принципиально неотторжимо от живого мозга. Это значит, что материя звуков как бы содержит в себе идеальное не в буквальном смысле, а в виде следов его ассоциативной деятельности. Идеальное существует в звучании своим ассоциативным отпечатком. Ассоциативные, психические следы или отпечатки идеального в звучании знаков есть основной признак их принадлежности к языку. Именно поэтому язык есть заранее общественно обусловленное и, следовательно, обязательное для всех единство идеального «звучания» (фонемы) и идеального «значения» (понятия). Этим идеальным, ассоциативным, следовым отпечатком значение слова нашло способ выйти наружу, в интерсубъектную область, и как бы остановиться здесь и застыть в звуке. Слово своей звуковой формой, неразрывно связанной ассоциативной связью с идеальным образом предмета, понятием, значением, находящимся в мозгу говорящего возбуждает соответствующее понятие в сознании слушающего.

Таким образом, идеальное одновременно как бы отсутствует и присутствует в материи знака. Фактически же этого идеального в материи слов нет, оно в мозгу, но оно «вложено» в материю слов следами идеального, продуцируемого в нейронах мозга. Это и есть способность идеальной формы, как следов этого идеального в материи знака индуцировать, порождать идеальное в мозгу слушателя. Если бы материя звука не была связана с идеальным по добровольному договору между говорящим и слушающим, было бы невозможно понимать звучание (а также письменные знаки) как единицы языка. Но если бы идеальное целиком и полностью находилось в звуках (буквах) языка, как утверждают некоторые языковые теории, то не существовало бы и проблемы понимания, ибо идеальное было бы адекватно звуку (букве) и полностью представлено в материи знака. Значит, язык был бы незнаковым и в самом себе содержал бы мысль. Возможность непонимания и недопонимания была бы исключена. Но в таком случае была бы исключена и сама возможность существования реального языка, он был бы заменён природными звуками и кляксами, чуждыми мозгу как внемозговые объекты.

Прямое взаимодействие материи знака ( 1 ) и идеального знака ( 2 ) как продукта мозга в самом знаке невозможно, потому что они, во-первых, локализованы в разных местах (материя в слове, идеальное в мозгу) и, во-вторых, имеют принципиальное качественное различие. Необходимо среди них опосредование, какое-то посредствующее, промежуточное звено, чтобы их объединить. Противоположности между идеальным образом материального знака ( 2 ) и идеальным образом внешнего предмета ( 3 ) превращаются в их тождество. Поэтому на уровне опосредствующих, т.е. идеальных звеньев – ( 2 ) и ( 3 ) – противостояние противоположностей исчезает: идеальное знака, т.е. фонемы ( 2 ) и идеальное предмета, т.е. понятие ( 3 ), – одно и то же, но только по названию, например, ряд фонем дом и понятие дом. В идеальном образе звука (фонемы) есть следы идеального образа предмета (понятия), которые есть одно и то же. Идеальные образы предметов, в свою очередь, обнаруживают тенденцию к сближению с идеальным образом знака. В основе идеального образа звука, фонемы ( 2 ) лежит материальное ( 1 ), но не как посторонняя материя, а как языковая материя, нагруженная идеальным ( 2 ), локализованным в сознании, т.е. сочетает в себе свойства обеих противоположностей. Идеальное в знаке ( 2 ) противостоит материальному ( 1 ) не как некая отстранённая, чистая идеальность ( 2 ), а как отягощённая чертами материального ( 1 ).

Так материя знака ( 1 ) и материя реального предмета ( 4 ) сближаются посредством идеального в знаке ( 2 ) и идеального в предмете ( 3 ), которые суть одно и то же, но не по сущности (знак дерево), а только по условному, немотивированному названию (предмет дерево). Сущность реального предмета исследует не наука о языковых знаках, а все прочие науки. Идеальное в знаке ( 2 ) по своей природе есть указание идеального на предмет ( 3 ) лишь по названию, через образ, понятие этого предмета. Сущность материального знака лошадь изучает не лингвистика, не языковой знак самого себя ( 1 ), а экспетиментальная фонетика. Сущность же реального предмета лошадь ( 4 ), изучает тоже не лингвистика, а биология. Это ответ тем марксистским лингвистам, которые приписывают условному материальному знаку органичекую связь с материадльным миром, могущество языка отражать сущность реального мира. Материя звука ( 1 ) схватывает материю предмета ( 4 ) через идеальные отпечатки того и другого ( 2 ) и ( 3 ), сближая тем самым знак с предметом.

Итак, мы имеем в едином объекте, называемого языком, две самостоятельные противоположности – материальное и идеальное в знаке ( 1  2 ), материальное и идеальное в предмете ( 4  3 ). Как материальное, так и идеальное выступают в двойной ипостаси: материальные знаки как звуки ( 1 ) и как идеальные образы этих звуков ( 2 ), как реальные внешние материальные предметы ( 4 ) и как их идеальные двойники, как их логические понятия ( 3 ).

Наличие промежуточных звеньев между материей знака и материей предмета как идеальных образов двух материй, т.е. как цепочки фонем ( 2 ) и понятия ( 3 ) ведёт к тому, что каждая из противоположностей в лице идеальных образов знака (фонем) и идеальных образов предмета (понятий), совпадает в самой себе: противоположность между знаком и предметом нейтрализуется идеальными, общими для них акустическими образами – в фонемах и в понятиях. Существует языковой знак, слово дерево, но существует и предмет дерево. Но этот языковой знак живёт в нашей голове как его идеальный образ в виде цепочки фонем д - е - р - е - в - о ( 2 ), а реальный предмет живёт в нашей голове как его идеальный образ, как понятие дерево ( 3 ).

Отсюда следует важнейший для теоретического языкознания логический вывод: если материальный знак произволен (а это именно так, иначе не существовало бы членораздельного языка и мы, люди, до сих пор прыгали бы по деревьям), то его идеальный образ, вопреки теории новоявленных «марксистов», тоже не может не быть, должен быть произвольным, следовательно, он не может и не способен отражать сущность реальной действительности. А так как идеальный образ знака, представленный мельчайшими логическими формами – фонемами ( 2 ), есть тот же идеальный образ, т.е. лишь название реального предмета ( 3 ), следовательно, этот идеальный образ знака (фонемы) не совпадает с предметом и не отражает его в силу своей произвольности. Это и есть удар по марксистским теориям неразрывности знака (языка) и предмета, согласно которым «языковой знак не может не совпадать с действительностью», есть её «непосредственное отражение» (Панфилов, Филин, Будагов, Серебренников, Чемоданов). Это означает следующее: если бы языковой знак был не произвольным, он был бы «неразрывно, диалектически» связан с вещью и отражал бы природу самой вещи.
3) Язык – объект изучения многих наук.

Человеческий язык – первичная, наиболее естественная и общедоступная репрезентация мира в нашем сознании. Естественность языка, дающая о себе знать в его наличии у людей любого общества, обеспечена способностью оргнизма ориентироваться в своей среде. Для его интенции мир изначально значим, отсюда – онтологические корни языка. «На духе лежит проклятие ... быть отягощённым материей. Язык есть ... сознание..». Это значит, что «дух», сознание может быть дан только в знаковом выражении, как его реализация в текстах. Следовательно, какой бы формализации не достиг язык, он не может быть не связан с мыслью. Но существенным недостатком формализованных языков по сравнению с естественным языком является то, что они маловыразительны. Они могут воспроизводить лишь относительно небольшие области действительности.

Язык способствует превращению опыта в систему, в этом его сила. Природный язык – это мимика, жесты и др. Он выражает примитивные психические эмоции, контролируемые сознанием. Над ним надстраивается символический язык, язык интеллекта. Он превращает ограниченный набор психических эмоций в огромное количество тонких эмоций уровня сознания, требующие для своего выражения более тонкие языковые средства, хотя первые – не исчезают.

Концепция многофункциональности языка приводит, якобы, к представлению, что язык – многоликий объект, не обладающий собственной спецификой. Истинным познанием объекта является якобы только таковое, которое определяет сущность языка средствами самого языка, понятие языка раскрывается через сам язык, язык должен исследоваться как объект через самого себя (Соссюр). Но в языке мы находим взаимодействие естественных, материальных, идеальных, социальных свойств. Язык – естественный объект по онтологической природе своих элементов и их структур, но объект социальный по специфике своей функции. Но возникающее противоречие между естественным и социальным носит лишь условный характер, ибо социальные явления – материалистические, так как выводятся из материальных причин жизни общества. Социальная специфика языка развивается через звуковую и графическую природу материальных элементов.

Учёные всегда пытались объяснить сущность языка, исходя из его собственных свойств. Но сущность языка, т.е. того, чем оперирует наука и общественное сознание, не может быть доказана в нём самом. Проблема «мысль и язык» не может быть познана средствами самой лингвистики. Лингвистика – наука об изучении Языка. Но мы не обладаем априорным знанием того, что есть язык, и поэтому нам не ясен сам предмет лингвистики. Язык видится как система знаков, а лингвистика – как учение о знаковых системах. Но языкознание некоторыми лингвистами рассматривается как обычная семиотика, глобальное учение о знаковых системах, которой, якобы, пронизаны все науки, вплоть до искусства домашнего интерьера.

На самом же деле то, что обычно называют Языком, соткано из разнородных явлений: психическое (идеальное, логическое), физическое (звуки, буквы), физиологическое (артикуляция), социологическое (индивидуальное и социальное). То, что мы называем термином Язык, на самом деле представляет из себя материально-идеальное иерархическое поле с тесно взаимодействующими субполями: действительность – мышление – сознание – память – логика – язык – речь – текст. Основа языка, как пишет Бодуэн, – чисто психологическая, центрально-мозговая, следовательно, языкознание относится к психологическим наукам. Но так как язык может реализоваться только в обществе, и так как психическое развитие человека возможно только в общении с другими людьми, то надо сказать – языкознание есть наука социологически - психологическая. [Бодуэн, 1963, т. 1:217 ].

Языковые единицы – не концепты, а объективно существующие материальные знаки. Язык включает в себя речевые акты, речевые произведения, тексты, языковую способность, которым присуща та или иная субстанциональная данность. Язык – это многоаспектное образование, воплощающее в себе определённую субстанцию в каждом из указанных аспектов. Когда рассматривают язык как «дом духа», «пространство мысли», то язык понимается как 1) связь с сознанием, с процедурами добывания знаний и операций с ними (мышление, компьютерная информатика, деятельностный подход); 2) как связь языка с глубинным, философским постижением действительности – язык как пространство философствования. [Ю. Степанов 1995 : 35].
§ 2. Как понимается язык в современном теоретическом

языкознании?
1) Материальность языка – его единственное свойство.

Иногда считают, что суть языка очевидна, потому и не требует

объяснения. Например, Лосев не определяет понятие «язык», считая его излишним и слишком уж очевидным. Это исходное определение аксиоматики, и не требует определения [Лосев 1995 : 74]. Все остальные лингвисты нашли у языка определённые свойства. Но они у каждого – свои. Язык – это сугубо материальный феномен, выполняющий функцию внешнего орудия, вспомогательного инструмента мышления. Слова – это «чисто телесный продукт», это условные знаки понятий. Мысль относится к слову, как душа к телу, а слово к мысли, как тело к душе. [В. Г. Белинский ]. Современные немецкие философы марксистского направления считают, что слово служит материальной оболочкой мысли. «В отличие от мысли, язык материален» [Р. Клаус ]. «Для марксиста язык является ... материальной оболочкой мышления» [В. Шмидт ].

Вот мнения советских философов: «Язык – это звуковая материальная оболочка мысли» [Кондаков 1975 : 694 ]. «Но язык сам по себе столь же мало идеальное, как и нервно-физиологическая структура мозга. Он лишь форма выражения идеального, его вещественно - предметное бытие» [Ильенков 1974 :191 ]. «Язык есть материальное явление, тогда как мышление – идеальное явление. ... Могут ли существовать материально-идеальные образования? ...Мы думаем, что такие гибриды невозможны. ... Почему? Потому что они принципиально невозможны» [Мальцев 1965 : 57 ].

А что думают по этому вопросу лингвисты? Под языком Панфилов имеет в виду систему односторонних материальных языковых знаков, т.е. видит в языке лишь материальное. Мысль же находится в мышлении. [Панфилов 1977 : 14 ]. Язык в собственном смысле – это акустико-артикуляционная структура, а мыслительное содержание, семантика не принадлежит языку, это категория нелингвистическая. Язык – всецело материальный феномен, а значение – категория неязыковая по своей природе [Волков 1966 : 17, 61 ]. Для Бархударова язык – это явление сугубо материальное, как и всякая другая знаковая система. Идеальное, психическое – не язык, а мышление, которое хотя и осуществляется на базе языка, само по себе не является ни языком, ни составной частью языка [Бархударов 1976 : 10 ].

Головин ставит вопросы: 1) является ли язык феноменом биологическим, психическим, социальным, 2) идеален ли он или материален. «Язык – материальная, практическая сторона сознания, мышления». Он пишет, что идеальным может быть только сознание, мышление. «Мысль не имеет своей материи – массы, веса, протяжённости, вкуса, запаха, плотности и т.п. . Уже это одно обстоятельство – материальность знака и идеальность мысли – не позволяет отождествлять их» [Головин 1977 : 15 – 16 ].

Теорию языка, построенную исключительно на его материальности, надо отвергнуть, ибо она не предполагает участия мышления в процессе познания и коммуникации. В этой теории не виден механизм взаимоотношения между материальным языка и идеальным в мышлении. Если язык – только материя, то это предполагает любую природную материю, но не находящуюся в мозгу человека в виде её идеального отпечатка, чем и является языковой знак. Язык – это именно языковая материя, идеально представленная в мозгу. Иначе это уже не язык, а голая природная материя, не участвующая в процессе мышления.
2) Язык включает в себя материальную и идеальную стороны.

В языке есть знаковая, т.е. материальная сторона, но в нём есть и другая сторона – идеальная. Если согласиться с Марксом о том, что язык есть практическое, действительное сознание, а это выражает сущность языка как средства общения, то в основу построения теории языка надо положить принцип двухстороннего характера языка, где есть единство материального и идеального [Ломтев, ВФ, 1970, № 7 ]. Теперь, вопреки ранее сказанному, Панфилов видит в языке двойственную природу: язык включает в себя как материальную, так и идеальную стороны и, следовательно, разного рода отношения между материальными и идеальными элементами. Язык – не только материальное, но и идеальное явление. [Панфилов 1982 : 74 - 75 ].

Сущность языка образуется единством материального (звучания) и идеального (значения), следовательно это противоречие между материальным и идеальным в языке – основное противоречие. Но есть и другие противоречия: субъектное – объектное; социальное – индивидуальное; общее – единичное; конкретное – абстрактное; внутреннее – внешнее; конечное – бесконечное; возможное – необходимое; статическое – динамическое и др. [Комаров 1988 : 132 ].

Если звуковая материя становится материей знака лишь при наличии значения в знаке, а значение обусловлено наличием звуковой материи, то это значит, что «сущность языка состоит в единстве звуковой материи и идеального». Именно это единство порождает новое явление – язык. Звук и идеальное – разные явления, но в своём противопоставлении друг другу они едины, образуя язык. [Там же : 61 ]. Комаров не приемлет следующие две трактовки языка: 1) Язык есть внешняя, сугубо материальная оболочка мысли, как вспомогательный инструмент мышления, допускающей существование мышления вне языка; 2) Утверждение «Язык есть мысль, а мысль есть язык», т.е. их отождествление недопустимо уже потому, что для выполнения своей основной, коммуникативной функции язык должен обладать, кроме мыслительного содержания, ещё и материальными средствами. Иначе его бытие ни онтологически, ни социально не оправдано [Там же : 146 ].

Так как знаковый язык – многоэкземплярный объект, а каждый из экземпляров идеален лишь в том смысле, что существует в психике человека, и в то же время он материален в буквальном смысле, ибо воплощён в ассоциации между нейронами как биохимическим и биофизическим материалом, то язык материален и в прямом, наблюдаемом, ощущаемом смысле – в виде звуков и букв [Солнцев 1974].

«Принять структурализм невозможно сторонникам материалистической теории в языкознании. В таком случае пришлось бы отказаться от признания единства мышления и языка, единства формы и содержания в языке. ... Советские языковеды не могут принять методы, враждебные общей марксистско-ленинской теории» [Галкина –Федорук 1957 : 407 ]. [ ].

Согласно этим теориям язык приравнивается к человеческому мозгу – он, как и мозг, материален, и в то же время идеален, подобно нейронам, продуцирующим мысль. В каком механизме и в каких единицах мысль способна жить в языке? Свойство быть самостоятельным органом мышления приписывается языку лишь на том основании, что язык как некое звучащее и письменное устройство участвует в процессе мышления. Быть материальным инструментом, физически осязаемым и воспринимаемым, ещё не значит, чтобы быть самим по себе самостоятельным органом мышления.

Язык, как и мозг, обладает функцией мышления. «Если язык и познание взять в их полном объёме, со всеми составляющими их элементами, то они, по существу, тождественны: язык – это реальное познание, а познание в реальности существует как язык» [Копнин 1966 : 121 ].

Язык – это цельное материально-духовное образование, одновременно двуедино, где материальный и идеальный моменты раздельно немыслимы. Язык не может рассматриваться как внешняя, отделённая от сознания материя. Одна сторона языка материальная, другой стороной является как раз это сознание. Здесь сознание включается в язык в качестве его компонента и, естественно, в таком случае снимается оппозиция Язык – Сознание и утверждается единство материальной стороны языка (звучания) и его идеальной стороны (мышления, сознания). «Язык демонстрирует нерасторжимое единство мышления и звуковой материи ...». «Язык есть сама мысль в действии» [Колшанский 1975 : 49, 168, 16 ].

В другой работе Колшанский пишет: язык имеет форму, т.е. как материальную реализацию, так и манифестирующую этой формой мыслительную деятельность (понятия, суждения, умозаключения), что и является содержанием языка. Естественный человеческий язык – это не только языковая форма сама по себе, но и в органическом единстве с нею выраженное содержание, и имеет своё классическое определение как «непосредственная действительность мысли» [Колшанский 1972 : 37 ]. По Колшанскому, язык объективен и субъективен, он по своему существу является двухсторонней субстанцией, обращённой и к миру, и к человеку (язык – субъект, язык – объект). Язык сам по себе уже выражает человеческий мир как форму отражения объективного мира. В этом и отражается весь субъективный характер языка. Язык надо понимать не как перечень или схему категорий общения. Сфера деятельности человека может быть условно подразделена на сферу деятельности человека с природой и на сферу взаимодействия с человеком. Первая сфера универсальна для каждого социума, а вторая варьируется в зависимости от условий жизни народа, действий человека [Колшанский 1990 : 27 ]. Если язык – это мышление, а мышление – это язык, следовательно, материальная сторона знаковой системы языка, как и мозг, имеет отражательную способность.

Язык не наблюдаем, он существует как абстрактная система эталонных,

идеальных, абстрактных элементов в сознании людей. Это противоречит тому, что в грамматиках и в словарях язык нам дан в чувственно-наглядной форме и доступен непосредственному наблюдению. Здесь есть подмена понятий – смешение двух смыслов употребления терминов «словарь» и «грамматика». 1) В одном случае они относятся к языку и обозначают множество элементов и внутренние закономерности системы. В этом случае словарь и грамматика не наблюдаемы, они в сознании людей. 2) Но словари и грамматики – это также определённые лингвистические тексты, в которых описываются и реконструируются различные стороны языка. В этом случае словарь и грамматика – наблюдаемы. [Васильев 1989 : 70 ].

Таким образом, язык существует 1) В сознании человека в виде системы абстрактных идеальных знаков, используемой говорящим для оформления смысла коммуникации. А слушающим – для распознавания в этой системе знаков смысла речевого произведения. 2) Во множестве текстов как своё инобытие, как некоторые регулярности, повторяющиеся аспекты текста, которые сами по себе языком ещё не являются, но становятся ими в результате абстрагирующей работы сознания. 3) В лингвистических текстах (словарях, грамматиках) как предмет научной реконструкции и описания. [Там же : 75 ].

Действительно, язык существует в сознании, в тексте, в словаре и грамматике. Но это не однопорядковое, а различное логическое построение. То, что в тексте, словаре и грамматике – не может не быть одновременно и в сознании. Более того, тексты, словари и грамматики «вышли» из сознания. Язык существует не в трёх ипостасях, а в четырёх, и они совсем иные и совершенно иного происхождения. Выше (см. Главы 1 и 2 ) я описал внутренний механизм знака и языка как четырёхуровневый материально-идеальный продукт. Первый из него – материя ( 1 ) наличествует во всех трёх аспектах существования языка, заявленных Васильевым, – в мозгу как материальные нейронные клетки, в тексте и грамматиках – в письменной материи. Но в сознании язык существует только как ассоциативные идеальные следы и от материи знаков ( 2 ) и от реальных предметов ( 3 ). В тексте, словаре и грамматике язык запечатлён лишь как его видимая и слышимая физическая субстанция от её идеальных ассоциативных образов ( 2 ) и ( 3 ).

Выделяя три способа существования языка, Васильев уравнивает их, будто текст, словарь и грамматика наделены способностью мыслить. Но мысль, а это, как мы видели выше, есть то же, что и язык, живёт только в мозговой материи и если мы признаём за словом какое-то значение, то оно – в сознании, а не в слове, и значение этого слова опознаётся лишь по ассоциативной связи материи слова с внешним предметом, через идеальные образы того и другого.

Ю. Степанов пишет, что язык можно представить себе в «образе

пространства», это и есть «образ языка», т.е. образ пространства реального, видимого, духовного, ментального. Это одна из характеристик лингвофилософских размышлений над языком в наши дни. [Степанов 1995 : 32 ]. «Нет ничего более естественного, как представить себе язык в виде пространства или объёма, в котором люди формируют свои идеи. Что это, метафора? Да, если мы хотим вообразить себе язык. Напротив, достаточно строгое представление, если мы хотим мыслить себе язык в терминах науки о знаковых системах, семиотики» [Степанов, 1985 : 3 ]. « Но если язык – это «дом духа», то, естественно, что в нём протекает и жизнь «духа». И если не отделять ... мышление и логику от других областей «духа», то надо признать, что язык – это и «дом логики», и «дом знания», и «дом философствования». Язык – это «пространство мысли». [Степанов 1995 : 78 ].

Нет, это всё-таки метафора, если видеть сущность языка такой, какова она есть, т.е. как она представлена в этой книге. «Образ пространства»? Может быть, всё напечатанное, все библиотеки мира манифестируют это «пространство». «Дом духа»? Этим духом является наш мозг, но не язык. Язык не есть «Дом духа», он служит (его материальная сторона) лишь функционированию мышления и выноса его результатов за пределы мозга, в познавательную и коммуникативную среду. Язык вне мозга – это продукция работы мозга в её вербальной форме. «Дом логики»? Да, если считать, что вся логика как идеальное отражение мира в мозгу в логических формах выведена наружу, через материю знаков, которая ассоциативно привязана к соответствующим логическим категориям. Язык – это «дом знания», накопление которого в сознании человека и его передача из поколения в поколение возможно только через материю знаков. Да, язык – это «дом философствования», подтверждением чему служит эта книга, в которой на суд читателя вынесены некоторые философские размышления, визуально, т.е. материально представленные в знаках одного из многих языков – русского, и идеально представленные в логических формах общечеловеческого мышления.

«Коммуникативное назначение языка есть его первая и единственная функция, преобразующая индивидуальное сознание в общественное» [Колшанский 1984 ]. Сущность языка, его природа, как и любого другого объекта, проявляется в его функциях, выполняемых им в той среде, в которой он живёт. Функция – это внешнее проявление его свойств внутренних, способ его использования. Следовательно, функция объекта есть лишь способ манифестации его сущности. Однако сущность объекта не может быть исчерпана описанием его функций. Исследование языковых функций – лишь необходимый этап на пути постижения сущности и природы языка. Но функция языка – лишь внешнее проявление его свойств, способ его использования. Функция языка лишь манифестирует его сущность, которая скрыта, заложена в глубине. Исследование функций языка – лишь этап по пути построения его сущности. [Панфилов 1983 : 28 ].

Известно, что язык – универсальное средство общения. Кроме того он – знаковая система, код . Как эти два представления о языке согласуются друг с другом? Пазухин их синтез видит в их универсальном коде. Но в нём эти две характеристики противоречивы, так как а) универсальный код должен содержать ограниченное число знаков, б) и он же способен порождать неограниченное число высказываний. Следовательно, универсальный код содержит в себе механизм, который способен преобразовывать ограниченный набор знаков в неограниченное число высказываний. [Пазухин, ВЯ, 1969, № 5 : 55 ].

Действительно, по количественному составу (по объёму памяти человека) языковая знаковая система – конечна. Немотивированные знаки приспособлены для создания бесчисленных ассоциаций, и только потому, что они условны, немотивированы. Механизмом, преобразующим ограниченный набор знаков в неограниченное число высказываний служит долговременная память, т.е. универсальный код языка.
7) Языку придаётся статус самостоятельного социального организма.

Языку придают статус самостоятельного социального организма.

Марксистская школа в языкознании основным признаком языка считает его социальный характер. Все законы в языке, на всех его структурных уровнях объясняются с позиций социальности языка. «Как „устроен“ язык – этот вопрос всегда был и остаётся центральным в языкознании. Возникнув, язык приобретает определённую самостоятельность, свои особые внутренние законы, что и объясняется наличием на земном шаре множества различных языков, средствами которых может передаваться одно и то же содержание. ... В то же время самостоятельность языка не абсолютна, а относительна, поскольку все изменения в нём происходят в процессе общения». [Филин 1982 : 46 - 47 ].

Так как язык имеет сложную организацию (низшие единицы иерархически образуют более высокие), то, по Панфилову, язык приобретает относительную самостоятельность и независимость от мышления и только в конечном счёте должен отвечать своему функциональному назначению [Панфилов 1982 : 117]. « ...Хотя язык и представляет собой относительно самостоятельное явление, основным фактором, определяющим формирование языковых значений, является отражение объективной действительности в процессе познавательной деятельности человеческого мышления, имеющего логический характер» [Панфилов 1982 : 42 ].

Так называемые «внутренние закономерности» развития языка – это придание языку статуса самостоятельного организма. Но эти «внутренние закономерности» остаются в конечном счёте достоянием мозга, а в мозгу всё происходит от общественной природы языка – новые факты жизни, новые теории рождают изменения в знаках, т.е. в мыслях. Человек не может производить нечто несоциализированное, подчиняясь лишь «самостоятельным» законам развития языка. Структура языка сама по себе мертва и недвижима. Её приводит в действие мышление человека, а оно всегда социально. Внутренние законы развития языка – суть законы мышления, и в конечном счёте законы социальные.

Марксистские языковеды всегда определяли сущность языка его социальным характером, называя язык – социальным продуктом. Всему остальному они не придавали первостепенного значения. Вот как эту мысль выразил Чемоданов: Материалистическое понимание языка вытекает из понимания истории. Тайны языка, подобно тайне прибавочной стоимости в политэкономии разгадал Маркс. Тайна языка – это идеальная, значимая сторона слова. [Чемоданов 1983 ]. Это и естественно – они воспитаны на марксистской философии, истории и политэкономии, однако то, что было верным для этих наук, но будучи пересаженным в теоретическое языкознание, оказалось неполным, поверхностным, не исчерпывающим и, следовательно неверным. Сущность языка лишь как «социального продукта», будучи верной только в социальном, коммуникативном плане, заслонила все остальные проблемы языка как системы материально-идеальных единиц, взаимодействие которых и составило сущность и механизм языка. Нет, сущность языка не «вытекает из его истории». Нет, Маркс, вопреки мнению Чемоданова, не «разгадал тайны языка». «Тайна языка» заложена не в значении слова, а в мозгу.

Конкретный объект нашего изучения есть тот социальный продукт, который отложен в мозгу каждого из нас, т.е. язык. Языковой знак живёт в коллективе в форме совокупности отпечатков, имеющихся в каждом мозгу. Это индивидуальное вместе с тем и общее. Языковые знаки – достояние всего коллектива, главное средство общения, он обслуживает общественные потребности, это продукт и условие социального развития человека. Благодаря самим знакам возможно мышление, познание. Языковые знаки – это компонент духовной культуры, но они в ней занимают особое место. Материальная и духовная культура общества есть продукт деятельности человека. Обе эти составные части культуры опосредованы мышлением, где языковой знак выступает как необходимое, неизбежное средство осуществления этого мышления. А без знаков мышление, цивилизация не могли бы возникнуть.

Действительно, язык – общественное явление. Однако его социальная природа проявляется не в том, что он существует вне индивидов или между индивидами, там его нет, а в том, что он существует в головах всех индивидов, образующих общество. Люди, как носители человеческого мышления и языковых знаков, есть продукт их социальной жизни. Человеческое мышление «существует только как индивидуальное мышление многих миллиардов прошедших и будущих людей» [Маркс, Энгельс, т. 20 : 87 ]. Теория же интерсубъектности языка предполагает, что язык находится вне мозга человека. Однако «нельзя отделить мышление от материи, которая мыслит» [Там же, т. 2 ; 143 ].

Язык нельзя сравнить с другими общественными установлениями: законы, обряды, религия и пр. Морские и иные сигналы используют лишь единовременно и на ограниченный срок. Языком же пользуется каждый человек, ежеминутно. Язык – наименьшее поле для инициативы, поэтому в нём невозможна революция. Серебренников понимает язык как «социальный продукт» весьма своеобразно – поставил телегу впереди лошади. «Человеческий организм ... не безразличен к тому, как устроен языковой механизм. Он старается определённым образом реагировать на все те явления, возникающие в языковом механизме, которые недостаточно соответствуют определённым физиологическим особенностям организма». [Серебренников 1983 : 212 ].

Поскольку развитие языка как социального механизма происходит стихийно, вне сознания членов общества, то внутренние механизмы этих процессов не осознаются не только основной массой народа, но очень мало изучены и учёными – психологами, логиками, лингвистами, нейрофизиологами. Слуховой (буквенный) образ ассоциируется с понятием. Он и есть социальный элемент коммуникативной деятельности вообще, внешний по отношению к индивиду, который сам по себе не может его создать, изменить, ибо язык, как совершенно произвольная знаковая система, существует только в силу общественного договора.

Итак, что же такое язык как общественное явление, согласно различным теориям, в современном языкознании?

1) Язык – самостоятельное и независимое от мышления явление

2) Так как язык самостоятелен и имеет свои внутренние законы, это и объясняет наличие на Земле множества разных языков.

3) Язык самостоятелен, и поэтому он влияет на мышление человека.

4) Язык – посредник между миром и мышлением.

5) Язык независим ни от мышления, ни от мира, он – один из

составляющих психосферы.

6) Внутренние законы языка – это социальные законы.

7) Язык – это «дом духа», это орган, где протекает «жизнь духа».

Эти теории языка полны противоречий. Как я показал выше, язык – сложный, четырёхуровневый объект, в котором взаимодействуют и неживая, природная материя, находящаяся вне мозга человека в виде звуков и букв ( 1 ), её идеальный, абстрактный образ, живущий в мозгу индивида в виде логических фонем ( 2 ), идеальный, абстрактный образ внешнего предмета, в виде логического понятия ( 3 ) и сам внешний, материальный объект, предмет общения ( 4 ).

Как же может э т о т язык быть независимым или относительно независимым от мышления? В нём только звуки (буквы) и реальный предмет, как объект коммуникации, т.е. две крайние фазы в структуре языкового знака – ( 1 ) и ( 4 ) – физической природы, всё остальное – продукция ума, абстрактного, логического мышления – идеальный образ или фонема от материи знака ( 2 ) и идеальный образ или понятие от материи внешнего предмета ( 3 ).

Множество разнообразных языков на свете – не потому, что каждый язык имеет свои собственные внутренние законы развития, а потому, что единое общечеловеческое логическое мышление (оно продиктовано законами природы и законами развития обществ, развивавшихся в зависимости от различных общественных и природных условий) одело разные языки в различные материальные (звуковые и буквенные) знаки, почему они и стали разными, одинаково хорошо обслуживая одно и то же общечеловеческое мышление.

В каком смысле язык оказывает влияние на мышление? Наш язык, как я показал, и есть наше мышление, начиная от звука (буквы), превращающегося в его идеальный, логический образ (фонемы), кончая идеальным представлением, образом реального внешнего предмета (понятия). Но ни о средствах, ни о методе этого «влиянии» языка на мышление, о котором пишут многие лингвисты, ни в одной работе ничего невозможно почерпнуть, общие слова, догадки, но механизм этого влияния неясен. Хотя влияние, действительно, есть, но оно совсем не в том, что ему приписывают многие лингвичты, а оно заключено во взаимодействии всех четырех уровней в модели знака: ( 1 )  ( 2 )  ( 3 )  ( 4 ). Вся разгадка этого «влияния языка на мышлени» заключена во взаимодействии каждого из этих уровней с каждым другим: ни один из уровней знака не может существовать без остальных трёх, если из модели знака изъять хотя бы один из указанных уровней, то знаки рассыпаются, язык умирает.

Совершенно ошибочно утверждение, будто язык есть «посредник между миром и мышлением». Посредником между этими объектами может быть только физическая субстанция – звуки и буквы. А то, что считают языком как «посредником между миром и мышлением», есть только чувственное восприятие мира, его материальных объектов. Перевод этих чувственных форм мысли в их идеальные, логические отпечатки как фонем (звуки) и понятий (внешние объекты) осуществляется только абстрактным мышлением.

Если полагать, что язык – «дом духа», где протекает жизнь «духа», то это верная метафора: язык человека – это абстрактный дух, абстрактное мышление, в отличие от чувственного мышления животного. Но это абстрактное человеческое мышление возможно только с помощью мозга. Знаки языка являются знаками, во-первых, только для человека, во-вторых, только для человека, владеющего данными четырёхуровневыми языковыми знаками, в структуре которых материя знака переводится в абстрактные логические формы. Мы, таким образом, пришли к тому, что метафора «язык – это дом духа» фактически есть тавтология «мышление – это дом мышления».