Книга "Следы богов" не могла бы быть написана без самозабвенной сердечной и неизменной любви дорогой Сан-ты Файя, которая всегда отдает больше, чем получает, и своим творчеством

Мы видели, что карта мира Меркатора, составленная им в 1569 году, содержит точное изображение побережья Антарктиды, свободного от льда, то есть так, как оно выг­лядело тысячи лет назад. Интересно, что на той же карте другой регион, а именно — западное побережье Южной Америки, изображен менее точно, чем на более ранней кар­те (1538 год) того же Меркатора.

Причина такого противоречия кроется в том, что при составлении своей более ранней карты географ XVI века

основывался на древних источниках, а более поздней — на наблюдениях и измерениях первых испанских исследовате­лей запада Южной Америки. Поскольку эти исследователи донесли до Европы последнюю, наиболее свежую информа­цию, Меркатора трудно винить. Однако точность его рабо­ты пострадала. Ведь в 1569 году не существовало приборов для измерений долготы. Вместе с тем очевидно, что такие приборы были в распоряжении древних картографов, ре­зультаты труда которых использовал Меркатор для состав­ления карты 1538 года.

Рассмотрим проблему измерения долготы, которая, по определению, представляет собой расстояние в градусах к востоку или западу от нулевого меридиана. По междуна­родному соглашению за нулевой меридиан принята вообра­жаемая линия, соединяющая Северный и Южный полюса и проходящая через Гринвичскую королевскую обсерваторию в Лондоне. Поэтому Гринвич находится на долготе 0, а Нью-Йорк, например, на 74° западной долготы, Канберра — на 150° восточной долготы и т.д..

Можно было бы дать подробное описание процедуры точного измерения долготы для любой заданной точки зем­ной поверхности, однако в данном случае нас интересуют не столько технические подробности, сколько исторические факты, позволяющие нам судить о том, как человечество постепенно двигалось к решению задачи определения дол­готы. И среди этих фактов самым важным является следу­ющий: до революционного изобретения, сделанного в XVIII веке, картографы и штурманы были не в состоянии опреде­лить долготу со сколько-нибудь серьезной точностью. Они могли производить лишь весьма приблизительные вычис­ления с погрешностью в сотни миль, и их возможности принципиально ограничивались уровнем тогдашней техники.

Определение широты (углового расстояния к северу и югу от экватора) не ставит такой проблемы; для него доста­точно определить угловые координаты солнца и звезд, что можно выполнить с помощью сравнительно простых при­боров. Но для определения долготы требуются приборы и другого типа, и другого класса точности, позволяющие од­новременно определять положение и время. На протяжении известных исторических эпох создание таких приборов на­ходилось за пределами возможностей ученых, однако к концу

XVIII века отсутствие их стало ощутимо сдерживать развитие судоходства. Как отме­чал один из авторитет­ных специалистов того времени, "определение долготы омрачало су­ществование каждого моряка, судна и груза. Точное определение* долготы казалось не­сбыточным сном, по достоверности сравни­мым с утверждением типа «свиньи летают»".

Гаррисон, таким образом, превзошел требования, сфор­мулированные Бюро долготы. Однако из-за бюрократичес­кой волокиты Британского правительства он получил заво­еванную им награду в 20 000 фунтов лишь в 1776 году, за три года до кончины. Естественно, секрет своей конструк­ции он раскрыл только после получения премии. В резуль­тате такой задержки капитан Джеймс Кук не смог восполь­зоваться хронометром во время своего первого путешествия 1768 года. Только в третьем путешествии (1778-1779 годы) ему удалось составить карту Тихого океана с впечатляющей точностью широты и долготы каждого острова и берега. С этого момента "благодаря попечению Господа и хронометру Гаррисона... ни один штурман не мог уже сослаться на то, что он прошел мимо острова в Тихом океане... или врезался в неизвестно откуда взявшийся берег".

И действительно, благодаря верному определению дол­готы карты Тихого океана, составленные Куком, должны быть отнесены к первым образцам точной современной кар­тографии. Более того, они напоминают нам, что для созда­ния действительно хороших карт требуются как минимум три составляющих: дальние путешествия, первоклассное математическое и картографическое обеспечение и высоко-классные хронометры.

Только после того, как в 70-е годы XVIII века хроно­метр Гаррисона стал общедоступным, можно было считать третье условие выполненным. Именно это блестящее изоб­ретение позволило картографам точно определять долготу — то, чего не могли делать ни шумеры, ни древние египтяне, ни греки с римлянами — вообще ни одна из известных цивилизаций до XVIII века. И именно поэтому вызывают удивление и восхищение более древние карты, на которых очертания материков указаны с современной точностью.

Эти необъяснимо точные значения координат можно обнаружить в тех же документах, о которых я упоминал,

приводя мх в качестве примера поразительных географи­ческих знаний, намного опередивших свое время.

Так, на карте Пири Рейса (1513 год) Южная Америка и Африка размещены на точном удалении по долготе, что является невероятным достижением, учитывая тогдашний уровень науки и техники. Правда, Пири Рейс чистосердеч­но признавался, что его карта основана на намного более ранних источниках. Может быть, он почерпнул точные зна­чения долготы в одном из них?

Большой интерес вызывает относящаяся к 1339 году карта, получившая название "Портулан Дульсерта", с изоб­ражением Европы и Северной Африки. Здесь данные по широте .идеальны на огромных расстояниях, а общая по­грешность долготы в изображении Средиземного и Черного морей не превышает половины градуса.

Профессор Хэпгуд утверждает, что автор источника, с которого копировалась карта "Портулан Дульсерта", "рас­полагал необходимыми средствами для одновременного оп­ределения широты и долготы. Для этого ему, в частности, необходимо было иметь точные данные об относительных долготах большого числа объектов, разбросанных на огром­ном расстоянии между Гэлуэем в Ирландии и восточной излучиной Дона в России".

Еще одной загадкой является относящаяся к 1380 году карта Зено. На обширной поверхности, простирающейся на севере до Гренландии, с удивительной точностью по широ­те и долготе изображены многочисленные удаленные друг от друга объекты. "Нельзя поверить, — пишет Хэпгуд, — чтобы в XTV веке кто-нибудь мог точно определить широту во всех этих точках, уж не говоря о долготе".

Заслуживает внимания и карта Оронтеуса Финиуса, где весьма точно воспроизведены относительные координаты береговой линии Антарктиды и континента в целом. Это отражает уровень географических познаний, которого не было до XX века.

Что касается карты "Портолано" Иегуди ибн-Бен Зары, ее также характеризуют очень точные значения относитель­ных широт и долгот. Так, относительная долгота Гибралта­ра и Азовского моря .изображена с погрешностью не более половины градуса; общая погрешность долготы карты от края до края не Превышает градуса.

Эти примеры — лишь малая часть внушительного до­сье, представленного Хэпгудом. По мере знакомства с его кропотливым и подробным анализом крепнет убеждение,

что мы занимаемся самообманом, считая, что точные при­боры для измерения долготы не существовали до XVIII сто­летия. Напротив, карты Пири Рейса и других свидетель­ствуют, что в это время соответствующие приборы были изобретены повторно, через много веков после того, как ими пользовалась некая затерянная в истории цивилиза­ция, которая обследовала и нанесла на карты всю Землю. Более того, похоже, что эти люди были в состоянии не только сконструировать и изготовить технически совершен­ные механические приборы, но и владели глубокими мате­матическими познаниями.

ПРОПАВШИЕ МАТЕМАТИКИ

Прежде всего мы должны вспомнить очевидное: что Земля — сфера. Когда дело доходит до составления ее карт, только глобус в состоянии точно воспроизвести все пропор­ции. Перенос картографических данных с глобуса на плос­кие листы бумаги неизбежно связан с искажениями и мо­жет быть осуществлен только при помощи искусственного и сложного механического и математического преобразова­ния, называемого картографической проекцией.

Существует несколько различных видов проекций. Наи­более известной является, пожалуй, проекция Меркатора, до сих пор используемая в атласах. Известны также азиму­тальная, стереографическая, гномонная, азимутально-экви-дистантная, сердцевидная и т.д., но в данном случае нет необходимости вдаваться в подробности. Заметим только, что для успешного осуществления проекции требуется ис­пользование сложного математического аппарата, который, по всей видимости, не был известен в Древнем Мире (осо­бенно до 4000 года до н.э., когда, по общему мнению, не было ни цивилизации вообще, ни такой, которая могла бы развить математику и, в частности, геометрию, достаточно высокого уровня).

Чарлз Хэпгуд передал свое собрание древних карт на экспертизу профессору Массачусетсского технологического института Ричарду Стрейчану. Общий вывод был очевиден, но Хэпгуда интересовало, какой конкретно уровень мате­матических познаний требовался для того, чтобы вычертить первичные документы-источники. 18 апреля 1965 года Стрейчан ответил, что уровень требовался очень высокий. Так, на некоторых картах использовались проекции типа меркаторовой — задолго до Меркатора. Относительная слож-

ность этой проекции, требующей расширения по широте, связана с тем, что необходимо использовать метод тригоно­метрического преобразования координат.

Другие аргументы в пользу того, что древние картогра­фы были искусными математиками, сводятся к следующему:

Мнение Стрейчана относительно того, что указанные карты, несмотря на многочисленные напластования поколе­ний копировщиков, отражают работу древней загадочной и технически развитой цивилизации, разделяется специалис­тами разведки ВВС США, к которым также обращался Хэп-гуд. Лоренцо Берроуз, командир картофафического под­разделения 8-й эскадрильи технической разведки на базе ВВС Уэстовер, особенно внимательно изучал карту Оронте-уса Финиуса. Он пришел к выводу, что некоторые из ис­точников, на которых она базировалась, были вычерчены с использованием проекции, аналогичной современной серд­цевидной. Это, заключил Берроуз,

СЛЕДЫ БОГОВ 3 5

Хэпгуд обнаружил еще один важный документ — ки­тайскую карту, скопированную в 1137 году с более раннего оригинала на каменной колонне. Эта карта содержит столь же точные данные по долготам, что и остальные. На ней такая же сетка и так же используется сферическая тригоно­метрия. При ближайшем рассмотрении она имеет так много общего с европейскими и ближневосточными картами, что напрашивается вывод: у них общий источник.

И вновь перед нами оказывается уцелевший фрагмент научных познаний исчезнувшей цивилизации. Более того, подтверждается, что эта цивилизация, по крайней мере а некоторых вопросах, была не менее развита, чем наша, и что ее картографы "произвели съемку практически всего земного шара с одинаково высоким техническим уровнем, одними методиками, равными математическими знаниями и, возможно, с использованием одних и тех же приборов".

Китайская карта свидетельствует еще и о том, что нам было оставлено бесценное глобальное наследие, которое, ско­рее всего, содержит не только географические познания.

Может быть, часть этого наследия принесли жителям Южно-Американского континента в доисторическую эпоху так называемые виракочас, загадочные бородатые люди, ко­торые прибыли из-за моря "во времена мрака", чтобы вос­становить цивилизацию после великого подъема суши?

И я решил отправиться в Перу, чтобы попытаться что-нибудь обнаружить.

Я в южном Перу, лечу над огромными и причудливы­ми рисунками пустыни Наска. Подо мной вслед за китом и обезьяной в поле зрения попадает колибри; ее крылья тре­пещут и распрямляются, изящный, клюв тянется к вообра­жаемому цветку. Затем мы круто сворачиваем вправо; наша крошечная тень преследует нас, когда мы пересекаем блед­ный шрам Панамериканского шоссе, а затем следуем по траектории, несущей нас к сказочному "Алькатрасу" — цапле со змеиной шеей длиной 27ft метров, рожденной воображе­нием неведомого мастера. Мы делаем круг, второй раз пере­секаем шоссе, пролетаем над потрясающей композицией из рыб и треугольников, уложенной возле пеликана, повора­чиваем налево и обнаруживаем, что мы летим над удиви­тельным изображением гигантского кондора с распростер­тыми крыльями.

В тот момент, когда я пытаюсь закрыть рот, откуда ни возьмись в непосредственной близости возникает еще один кондор, на этот раз настоящий, самодовольный, как пад­ший ангел, парящий на восходящем потоке. Мой пилот вздох­нул и попытался преследовать его. На какое-то мгновение я встретился с взглядом блестящих и бесстрастных глаз пти­цы, которые как-будто оценивали нас. Сочтя нас лишними, кондор заложил вираж и, пренебрежительно отвернувшись, заскользил в сторону солнца, как видение из древнего мифа, оставив нашу "Сесну" трепыхаться внизу.

Под нами оказались две параллельные линии длиной

почти в две мили, уходящие куда-то вдаль. А там, справа — какая-то абстрактная композиция, огромная, но так идеаль­но исполненная, что кажется неверояпшм, что ее автор — чело­век.

Здешние жители говорят,, что эти изображения — дело рук не людей, а .полубогов, виракочас, которые оставили свои следы в Андах много тысяч лет тому назад.

Плато Наска в южном Перу — место заброшенное, выж­женное, неприветливое и бесплодное. Люди никогда не се­лились здесь в большом количестве и вряд ли будут селить­ся в будущем. Думаю, что поверхность Луны выглядит бо­лее гостеприимной.

Однако, если вы — художник с размахом, эти высоко­горные и обескураживающие равнины представляются весьма многообещающим холстом площадью этак в 500 квадрат­ных километров. Причем вы можете быть уверены, что ваш шедевр не унесет пустынный ветер и не засыплют блужда-'ющие барханы.

Правда, здесь дуют сильные ветры, но, к счастью, по законам физики, их сила ослабевает вблизи земли: галька, покрывающая поверхность пампы, накапливает солнечное тепло, создавая защитный слой нагретого воздуха. Кроме того, в почве содержится достаточно гипса, чтобы прикле­ить мелкие камушки к поверхности, причем склейка регу­лярно освежается утренней росой. И если что-то здесь на­рисовано, то изображение остается надолго. Здесь почти не бывает дождей — так, с полчаса моросит в декаду; поэтому Наска относится к самым сухим местам на Земле.

Итак, если вы — художник и решили отобразить нечто важное и грандиозное, причем навсегда, то можете рассмат­ривать это странное и одинокое плоскогорье как ответ на ваши молитвы.

Эксперты относят изображения пустыни Наска к до­вольно отдаленным 'временам, основываясь на керамичес­ких черепках, которые втоптаны в линии, и данных радио-углеродного анализа найденных там органических остатков. Эти данные указывают на период между 350 годом до н.э. и 600 годом н.э. Строго говоря, эти данные ничего не сооб­щают о собственно линиях, возраст которых так же неопре­деленен, как и возраст обнажившихся при их прокладке камней. Все, что можно утверждать наверняка, это то, что

Основные фигуры плато Наска

самые поздние из них насчитывают не менее 1400 лет Но теоретически возможно, что они намного древнее - по той простой причине, что предметы, послужившие основой для датировки, могли быть принесены людьми в Наску позднее

Большинство рисунков локализовано в южном Перу на почти квадратном участке серо-коричневой пустыни, огоа-ниченном с севера рекой Инхенио и с юга рекой Наска Участок пересекается Панамериканским шоссе. Здесь без видимой системы разбросаны буквально сотни фигур. Не­которые изображают животных и птиц (последних - 18 ви­дов). Но подавляющее большинство - это геометрические композиции из трапеций, прямоугольников; треугольников и прямых линий. При взгладе сверху они напоминают со­временному наблюдателю путаницу взлетно-посадочных дорожек, родившихся в воспаленном воображений некоего

гражданского строителя, одержимого проектом ^огромного аэродрома.

Поэтому неудивительно, что ряд авторов полагает,, что полосы в пустыне Наска предназначены для •посадки ино­планетных космических кораблей, поскольку принято счи­тать, что до начала XX века человечество было не способно к полетам. Это предположение соблазнительно, но вряд ли оно срабатывает в Наска. Так, трудно понять, зачем ино­планетянам, способным преодолевать световые годы меж­звездных пространств, вообще нужны взлетно-посадочные полосы (ВПП). Неужели они ей своими техническими дос­тижениями не могли бы организовать вертикальный" взлет и посадку своих летающих тарелок?

Кроме того, нет никаких свидетельств, что полосы в Наска когда-либо использовались для взлета или посадки как летающими тарелками, так и чем-либо другим (хотя с воздуха некоторые из них действительно похожи на ВПП). При ближайшем рассмотрении оказывается, что это не что. иное, как просто грандиозные царапины на поверхности, полученные отгребанием в сторону тысяч тонн вулканичес­кой гальки, в результате чего обнажилось светлое основа­ние пустыни — желтоватый песок и глина. Ни одна из расчищенных полос не имеет глубины более нескольких дюймов, и все они слишком мягки, чтобы позволить са­диться на них летающим аппаратам на колесах. Немецкий математик Мария Райхе, которая посвятила полвека изуче­нию этих полос, поступила вполне логично, когда несколь­ко лет назад похоронила гипотезу их внеземного происхож­дения одной грустной фразой: "Боюсь, что космонавты увяз­ли бы".

Но если не ВПП для колесниц чужюг богов, то чем еще могли бы быть полосы Наска? Правда заключается в том, что. их назначение никому не известно, так же как и их возраст; это — настоящая загадка прошлого.

И чем ближе вы их разглядываете, тем непонятнее ста­новится ситуация.

Ясно, например, что животные и птицы являются пред­шественниками полос: многие трапеции, прямоугольники и прямые пересекают более сложные фигуры, частично зачер­кивая их. Очевидным выводом из этого является то, что роспись пустыни выполнялась, в два приема. Более того, вопреки общепринятым представлениям о техническом про­грессе, нам приходится признать, что ранняя фаза была бо­лее совершенной, чем последующая. Выполнение зооморф-

ных фигур требовало несравненно более высокого искусст­ва и умения, чем прорезание прямых линий. Но как разде­лены во времени художники первого и второго этапов?

Вместо того, чтобы задать себе этот вопрос, ученые ва­лят обе культуры в одну кучу, называют их носителей ''на-сканцами" и характеризуют их как примитивные племена, которые необъяснимым образом овладели изощренной тех­никой художественного самовыражения, после чего исчезли с перуанской сцены за много веков до появления их более известных наследников, каковыми являются инки.

. Насколько изощренными были "примитивные наскан-цы"? Какими знаниями они должны были обладать, чтобы начертать свой гигантский автограф на плато? Похоже, во-первых, они были совсем неплохими астрономами-наблю­дателями — по крайней мере, по мнению доктора Филлис Пиглуги, астронома из чикагского планетария. После ин­тенсивного изучения взаимного расположения звезд в На­ска с применением компьютерных методов она пришла к выводу, что знаменитое изображение паука задумано как диаграмма гигантского звездного скопления в созвездии Ориона, а сопрягающиеся с этой фигурой прямые — как стрела, линии характеризуют изменения склонения трех звезд в Поясе Ориона.

Действительное значение открытия доктора Питлуги станет понятно позднее. А пока отметим, что изображенный в Наска паук относится к виду Ricinulei ⁴. Это один из редчайших видов пауков в мире, который был обнаружен только в отдаленной и недоступной части влажных лесов Амазонии. Каким образом "примитивные" художники из Наска пропутешествовали так далеко от родины, перебрав­шись через труднопроходимые Анды, чтобы добыть обра­зец? Более того, зачем им это понадобилось и как они су­мели воспроизвести мельчайшие подробности анатомичес­кого строения Ricinulei, винимые только под микроскопом, в том числе репродуктивный орган на конце вытянутой правой ноги?

Таких загадок в Наска множество, и ни одно из изоб­ражений животных, за исключением, пожалуй, кондора, не' выгладит здесь уместным. В конце концов и кит, и обезья­на так же не вписываются в пустынное окружение, как паук с Амазонки. Странная фигура человека с поднятой, как в приветствии, рукой^ обутого в тяжелые сапоги, с круг­лыми совиными глазами не может быть отнесена ни к од­ной известной эре или культуре. И другие изображения,

похожие на человеческие фигуры, не менее странны: их головы окружены сияющим ореолом, так что они выглядят на манер пришельцев с другой планеты.

Примечательны и размеры фигур. Колибри имеет дли­ну 50 метров, паук — 46, кондор (и пеликан) простираются от клюва до перьев хвоста почти на 120 метров, а ящерица, чей хвост в настоящее время перерезан Панамериканским шоссе, имеет длину 188 метров. Почти все рисунки выпол­нены в этом циклопическом масштабе в одной манере, ког­да контур очерчен одной непрерывной линией.

Аналогичное внимание к подробностям можно наблю­дать и в геометрических рисунках. Некоторые из них обра­зованы прямыми линиями свыше восьми километров в длину, которые тянутся по пустыне подобно дорогам римлян, ны­ряя в русла пересохших рек, преодолевая каменистые осы­пи и никогда не отклоняясь ни на йоту. .

Эту точность трудно, но все-таки можно объяснить с позиций обычного здравого смысла. Но гораздо больше ошеломляют зооморфные фигуры. Как авторам удалось так точно выполнить их без самолета, не имея обзора перспек­тивы в процессе работы? Все рисунки слишком велики, чтобы их можно было разглядеть с земли; на этом уровне они выглядят просто как бесформенные борозды в пусты­не. Истинную форму изображений можно наблюдать лишь с высоты в десятки и сотни метров. Такого естественного возвышения поблизости не существует.

ТЕ, КТО ЧЕРТИТ ЛИНИИ, И ТЕ, КТО ЧЕРТИТ КАРТЫ

Я лечу над линиями, пытаясь понять смысл всего этого. Мой-пилот Родольфо Ариас раньше служил В перуанс­ких ВВС. После реактивных истребителей он считает, что маленькая "Сесна" слишком медлительна, не вдохновляет его- и вообще это такси с крыльями. Мы уже один раз возвращались на аэродром в Наска, где вынимали одно из окон, чтобы Санта, моя партнерша, могла перенацелить свои камеры вертикально. Теперь мы экспериментируем со съем­кой с разных высот. С 60 метров над равниной амазонский паук Ricinulei как-будто хочет привстать и цапнуть нас своими челюстями. Со 150 метров мы можем видеть несколько фигур сразу: собаку, дерево, таинственную пару рук, кондора и несколько треугольников и трапеций. С высоты же 450 мет­ров доминировавшие ранее зооморфные фигуры выглядят уже как мелкие разбросанные детали, окруженные удиви-

тельными каракулями и из огромных геометрических пост­роений. Последние уже не напоминают ВПП; они больше похожи на тропинки ^великанов, пересекающие плато бес­смысленным, на первый взгляд, образом.

Однако, по мере того как земля уходит вниз и орлино­му взору наблюдателя открывается более широкая перспек­тива, я начинаю задумываться, нет ли какой-то системы в клинописи из полосок и царапин внизу, и вспоминаю ма­тематика Марию Райхе, которая жила в Наске и изучала эти узоры с 1946 года. По ее мнению,

Пока "Сесна" болтается в небе, я вспоминаю, что не случайно по-настоящему чертежи Наска были идентифици­рованы только в XX веке, когда началась эпоха воздухо­плавания. В конце XVI столетия 'испанский путешествен­ник судья Луис де Монсон рассказал о "загадочных знаках в пустыне" и собрал странные местные поверия о вирако-час⁵.

Однако пока в 30-е годы нашего столетия не откры­лось регулярное коммерческое воздушное сообщение между Лимой и Арекипой никто и не подозревал, что здесь, в южном Перу, находится крупнейший в мире образчик ху­дожественной графики, И только развитие авиации одари­ло людей божественной способностью взлететь в небо и увидеть оттуда прекрасные и загадочные вещи, доселе скры­тые от них.

Родольфо аккуратно ведет "Сесну" по кругу над изоб­ражением обезьяны — огромной обезьяны, закутанной в геометрические фигуры. Нелегко описать странное, гипно­тическое впечатление, которое производит на меня рису­нок: смотреть на него страшновато, хотя и непонятно, поче­му, и в то же время это занятие затягивает. Тело обезьяны очерчено сплошной непрерывной линией, которая затем взлетает по ступеням неких пирамид, образуя зигзаг, и ны­ряет в спиральный лабиринт хвоста, после чего возвращает­

ся, делая несколько крутых поворотов, образующих нечто звездообразное. Нарисовать такое было бы непросто и на листе бумаги, а уж здесь, в пустыне Наска, где размеры обезьяны 120 метров в длину и 90 метров в ширину... По­истине, те, кто вел эти линии, не ограничивали себя масш­табами.

Не были ли они по совместительству картографами?

И почему их называли "виракочас"?