Книга за год покорила сердца миллионов читателей, собрала огромное количество литературных премий, переводится на 36 языков и по ней уже снимается фильм

- Уже? - немного разочарованно спросил он.

- Да...

- Я была слишком голодна... Франк обнял ее за спину.

- Прости... - добавила она.

- Извинения не принимаются, мадемуазель... Я подам жалобу.

- Буду очень рада...

- Но не сейчас... Сейчас мне очень хорошо... Не шевелись, умоляю... О, черт...

- Что?

- Я всю тебя перепачкал биафином ...

Франк закрыл глаза. Он сорвал банк. Заполучил нежную умную девушку у которой к тому же есть чувство юмора. Благодарю тебя, Господи, спасибо... Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Они заснули, натянув на скользко-липкие тела простыню, пропитавшуюся ароматом

любви и заживления ран.

20

Вставая среди ночи к Полетте, Камилла наступила на будильник и отключила его. Никто не осмелился разбудить Франка. Ни его рассеянные домочадцы, ни шеф, который, не говоря ни слова, заступил на его место.

В два часа ночи он постучал в дверь ее комнаты. Опустился на колени рядом с матрасом. Она читала.

- Гм... Гм...

Она опустила газету, подняла голову и изобразила удивление:

- Что-то случилось?

- Э-э... господин инспектор, я... я пришел по поводу взлома...

- У вас что-то украли?

Э-ге-ге, неплохо для начала! Та-ак, успокоимся! Он не испортит все дело сладкими слюнями, не ответит ей "Да, мое сердце...".

- Понимаете... Ко мне вчера влезли...

- Что вы говорите...

- Да.

- Но вы были дома?

- Вы что-нибудь видели?

- Нет.

- Как это неприятно... Но вы хотя бы застрахованы?

- Более чем путаные показания... Я понимаю, как все это неприятно, но... Знаете... Правильнее всего сейчас восстановить ход событий...

- Вы полагаете?

- Уверена...

Он в мгновение ока запрыгнул на нее. Она закричала.

- Я тоже подыхаю с голоду! Ничего не ел со вчерашнего вечера, и расплачиваться за это придется тебе, Мэри Поппинс. Вот же черт, все время в животе урчит... Я буду стесняться...

Он обцеловал ее с головы до кончиков пальцев на ногах.

Склевывал веснушки со щек, покусывал, грыз, лизал, сглатывал, лениво пощипывал,

гладил, щупал, только что не обглодал до скелета. Это доставило ей удовольствие, и она отплатила ему тем же.

Они молчали, не решаясь взглянуть друг на друга. Камилла вскрикнула, изображая

досаду.

- Что такое? - вскинулся он.

- Сейчас?

- Нет. Но и затягивать не стоит... Вдруг вы забудете некоторые подробности...

- Хорошо... А вы... Как вы думаете, мне возместят убытки?

- Вряд ли...

- Тяжелый случай...

Камилла лежала на животе, положив подбородок на руки.

- Ты красивая,

- Перестань... - смутилась она, закрываясь от него руками.

- Ладно, ладно.... Дело не в красоте... Не знаю, как объяснить... Ты - живая. В тебе все живое: волосы, глаза, уши, твой маленький носик и твой большой рот, руки и чудная попка, длинные ноги, выражение лица, голос, нежность, то, как ты молчишь, твой... твоя... твои...

- Мой организм?

- Ага...

Суперпризнание! Мне никто никогда ничего подобного не говорил...

- Не придирайся к словам, - нахмурился он, - это ты умеешь... Ох...

- Что?

- Ладно, пока... Он запаниковал.

- Ты... Не хочешь, чтобы я принес тебе что-нибудь поесть?

- А что ты можешь мне предложить? - поинтересовалась она, потягиваясь.

- Все что захочешь... И добавил, подумав:

- ...Ничего... Все...

- Договорились. Я согласна.

Франк сидел, прислонясь спиной к стене и поставив поднос на колени.

Он откупорил бутылку и протянул ей стакан. Она положила блокнот.

Они чокнулись.

- За будущее...

- Нет. Только не за это. За сейчас, - поправила она. Прокол.

- Будущее... Ты... ты его... Она взглянула на него в упор.

- Успокой меня, Франк, мы же не влюбимся друг в друга?

Он сделал вид, что подавился.

- Эк... умр...чхр... Ты рехнулась или как? Конечно, нет!

- Черт... Ты меня напугал... Мы и так наделали столько глупостей...

- Это ты так считаешь. Но сейчас вроде никакой опасности нет...

- Есть. Для меня есть.

- Да ну?

- Очень хорошо. Так и запишем.

- Рисуешь меня?

- Да.

- Как вижу...

- И я хорош?

- Ты мне нравишься.

Он вытер хлебом тарелку, поставил стакан и решил вернуться к "урегулированию

формальностей".

На этот раз они все делали медленно, а когда насытились и расцепили объятия, Франк произнес, глядя в потолок:

- Согласен, Камилла, я не стану тебя любить, никогда.

- Спасибо, Франк. Я тоже не стану.

Часть пятая

1

Ничего не изменилось, изменилось все. Франк потерял аппетит, а у Камиллы улучшился цвет лица.

ногами. Казалось, до всего можно дотянуться рукой, очертания мира приобрели четкость, все вокруг выглядело легким, даже легкомысленным.

Микроклимат под Марсовым полем? Потепление земной атмосферы? Грядущий конец

невесомости? Все утратило смысл, ничто не имело значения.

Они перемещались с его кровати на ее матрас, были осторожны, нежны, поглаживали

друг другу спинку. Ни один не желал показываться другому обнаженным, оба были чуточку неловкими и слегка глуповатыми и прежде, чем предаться страсти, натягивали простыни на заветные местечки.

Что это было? Они учились любить? Пытались завязать новые отношения? Оба проявляли внимание и усердие, их вселенной стала тишина.

На Пикуша больше не надевали курточку, мадам Перейра вынесла на балкон цветочные горшки. Но для попугайчиков было еще рановато.

- Постойте-ка, - крикнула она однажды утром. - У меня для вас кое-что есть...

На письме стоял штемпель Кот-д'Армора.

10 сентября 1889 года. Откройте кавычки. Болячка в горле проходит, есть мне все еще трудно, но дело пошло на поправку. Закройте кавычки. Спасибо.

Перевернув открытку, Камилла увидела возбужденное лицо Ван Гога.

Она сунула ее в свой блокнот.

"Monoprix" лишился их общества. Благодаря трем книгам, подаренным Филибером -

"Париж, загадочный и невероятный" , "Париж. 300 фасадов для любознательных" и

"Путеводитель по чайным салонам Парижа", - Камилла прозрела и перестала подвергать

остракизму свой квартал, где, как оказалось, можно было на каждом шагу любоваться

образчиками стиля ар нуво.

Они совершали длинные прогулки по бульвару Бо-сежур с его русскими избами,

добирались до парка Бют-Шомон, минуя знаменитый "Hotel du Nord", въезжали в ворота

кладбища Сен-Венсан, где и устроили в тот день пикник с Морисом Утрилло и Эженом

Буденом на могиле Марселя Эме.

- Теофиль Александр Стейнлен, художник, мастерски писавший котов и людские

страдания, лежит под деревом на юго-западной части кладбища.

Камилла опустила путеводитель на колени и повторила:

- Мастерски писал котов и людские страдания, покоится под деревом на юго-западной части кладбища... Миленькое примечание, вы не находите?

- Почему ты вечно таскаешь меня к мертвецам?

- Что-что?

- ...

- А куда бы вам хотелось отправиться, душечка моя Полетта? В ночной кабак?

- Вернемся. Я устала.

Им снова попался таксист, скривившийся при виде кресла.

Да уж, эта штука - чистой воды детектор придурков...

Она устала.

Устала и отяжелела.

Камилла не хотела этого признавать, но ей то и дело приходилось поддерживать Полетту, подхватывать, чтобы та не упала, пересиливать сопротивление и перебарывать упрямство, чтобы заставить ее одеться, поесть и поддерживать разговор. Даже не разговор - Полетта с трудом могла отвечать. Строптивая старая дама не желала пускать к себе врача, а понимающая молодая женщина не пыталась пойти ей наперекор: во-первых, потому, что это противоречило ее принципам, а во-вторых, уговорить бабушку должен был Франк. Но когда они отправлялись в библиотеку, она погружалась в изучение медицинских журналов и книг и читала ужасные вещи о перерождении мозжечка и болезни Альцгеймера, после чего с тяжелым вздохом захлопывала этот ящик Пандоры и принимала плохие правильные решения: если Полетта не хочет лечиться, если ее не интересует сегодняшний мир, если она не желает доедать то, что лежит у нее в тарелке и ей нравится надевать пальто прямо на халат, прежде чем отправиться на прогулку, - это ее право. Ее законное право. Она не станет доставать старую женщину, а если

кто-то захочет увидеть проблеск сознания в ее почти непроницаемых глазах, пусть задаст ей вопрос о прошлом, о ее матери, о сборе винограда, о том дне, когда господин аббат едва не утонул в Луаре, потому что слишком резко бросил накидную сеть и она зацепилась за одну из пуговиц его сутаны, или о ее любимом саде. Во всяком случае, ничего действеннее Камилла не придумала...

- А латук вы какой сажали?

- "Майскую королеву" или "Толстую ленивую блондинку".

- А морковь?

- "Палезо", конечно...

- А шпинат какой?

- Ну... шпинат... "Вирофлейский исполин". Он хорошо всходил...

- Черт, и как вы держите в голове все названия?

- Я даже пакетики помню. Каждый вечер листала каталог Вильморена, как другие

мусолят свой требник... Я это обожала... Мой муж бредил охотничьими ружьями и патронами, а я увлекалась только растениями... Знаешь, люди приезжали издалека, чтобы взглянуть на мой сад...

Она ставила ее кресло на освещенное место, слушала и рисовала.

И чем больше рисовала, тем сильнее любила.

Может, не будь этого кресла, Полетта дольше оставалась бы на плаву? Неужели она стала впадать в детство по вине Камиллы, которая то и дело просила ее присесть, потому что так получалось быстрее и проще? Все может быть...

Тем хуже... Зато никто не отберет у них то, что они сейчас переживают - ни понимания с полуслова-полувзгляда, ни протянутых друг к другу рук в истаивающей с каждой минутой жизни. Ни Франк, ни Филибер, ни черта не смыслившие в их странной дружбе, ни врачи, которые все равно бессильны, когда старый человек вдруг вновь становится восьмилетним ребенком, который кричит с берега реки: "Господин аббат! Господин аббат!", горько при этом рыдая, ведь если аббат утонет, все дети из церковного хора попадут прямиком в ад...

- Я бросила ему свои четки, можешь себе представить, как сильно они помогли этому бедняге... Думаю, я начала терять веру именно в тот день: вместо того чтобы просить о помощи Господа, он звал свою мать... Мне это показалось подозрительным...

2

- Франк...

- Я беспокоюсь за Полетту...

- Знаю.

- Что нам делать? Заставить ее согласиться на осмотр?

- Так. Ладно. Плевать ты хотел на все, что я говорю...

3

Он его не продал. Не продал потому, что обменялся с поваром на его жалкий "Гольф". На этой неделе у него была страшная запарка, но он никому ничего не сказал, и в воскресенье они собрались втроем у постели Полетты.

- Ты не идешь на работу? - спросила она.

- Пфф... Что-то не хочется сегодня... Скажи-ка, э-э-э... Вчера вроде у нас была весна?

Они растерялись; человеку, с головой ушедшему в свои магические кулинарные книги, трудно дождаться отклика от тех, кто давно утратил представление о времени...

Но его это не смутило.

- Так вот, парижулечки мои, сообщаю: на дворе весна!

- Что ты несешь?

Да-а, публика реагирует вяловато...

- Вам что, и весна по фигу?

- Да нет, конечно, нет...

- А вот и да. Вам плевать, я вижу... Он подошел к окну.

- Ладно, не берите в голову. Я что хотел сказать - обидно сидеть тут и смотреть, как на Марсовом поле прорастают заезжие китайцы, когда у нас, как у всех соседей-богатеев, есть загородный дом, и, если вы чуть-чуть поторопитесь, мы еще успеем заехать на рынок в Азе и купить продуктов, чтобы приготовить хороший обед... Ну, в общем... Ладно, мое дело - предложить... Если вам это не улыбается, я пойду спать...

Похожая на черепаху Полетта вытянула дряблую шею из-под панциря:

- А?

десерт... Если будет хорошая. А нет, так я испеку яблочный пай... Поглядим... Бутылочка бургундского от моего друга Кристофа к еде и послеобеденный отдых на солнышке - как вам такая идея?

- А как же твоя работа? - спросил Филибер.

- Плевать! Разве я мало работаю?

- И на чем мы туда поедем? - съязвила Камилла. - На твоем супермотоцикле?

Он сделал глоток кофе и бросил небрежным тоном:

- Перед дверью стоит прекрасная тачка - мерзавец Пику окропил ее уже дважды за

сегодняшнее утро, кресло сложено и лежит в багажнике, и я только что залил полный бак бензина...

Он поставил чашку и взял поднос.

- Давайте... Шевелитесь, ребята, у меня еще много дел...

Полетта упала с кровати. Не из-за мозжечка - от спешки.

Сказано - сделано. Они это исполнили. И теперь исполняли каждую неделю.

Как все зажиточные буржуа (но днем позже), они уезжали рано утром в воскресенье и возвращались в понедельник вечером с дарами природы, новыми набросками и здоровой

усталостью.

Полетта воскресла.

Иногда у Камиллы случались приступы прозрения, и тогда она смотрела правде в глаза. То, что переживали они с Франком, было очень приятно. Будем веселы, будем безумны, запрем двери, сбросим старую кожу, пустим друг другу кровь, раскроемся, обнажимся, пострадаем немного и "розы бытия спеши срывать весной", и ля-ля-ля, и бум-бум-бум. Да никогда из этого ничего не выйдет. Она не хотела зацикливаться, но их отношения обречены. Слишком они разные, слишком... Ладно, проехали. Она никак не могла собрать в единое целое Камиллу Раскованную и Камиллу Недоверчивую. Одна все время смотрела на другую, морща нос.

Печально, но факт.

Но иногда, иногда... Иногда ей удавалось разобраться в себе, и тогда две зануды

сливались в одну - глупую и беспомощную. Иногда ему удавалось ее обмануть.

Как сегодня, например... Машина, послеполуденный отдых фавна, сельский рынок - это само по себе было неплохо, но потом он сделал ход посильнее.

У въезда в деревню он остановился и обернулся к ним:

- Бабуля, вам с Камиллой придется немного пройтись ножками... А мы пока откроем

дом...

Гениальный ход.

месяцев подряд отплывала в страну воспоминаний, медленно погружаясь в ватное

беспамятство, сделала несколько осторожных шажков вперед, а потом подняла голову, слегка распрямила плечи и почти отпустила руку своей молодой спутницы-поводыря...

Это следовало видеть, чтобы понять значение слов "счастье" или "блаженство". Видеть это просиявшее лицо и королевскую поступь, смотреть, как она слегка кивает вырвавшимся на волю газовым занавескам, слышать ее безжалостный диагноз состоянию сада и дверных порогов.

Внезапно она прибавила шагу, как будто воспоминания и запах теплого гудрона заставили ее кровь быстрее бежать по жилам...

- Смотри, Камилла, это мой дом. Это он.

4

Камилла застыла.

- Это... это ваш дом?

- Ну да! Боже, ты только взгляни, как тут все заросло... Ни один кустик не

подстрижен... Вот ведь беда...

- Совсем как мой...

- Что?

Дом Полетты напоминал маленькую, крепко сбитую сельскую кумушку, которая,

вытягивая шею из глухого воротничка, встречала вас, подбоченившись с понимающе

псевдожеманным видом. Из тех, что, потупив очи, изображают смирение, излучая при этом довольство и собой, и жизнью.

Дом Полетты был лягушкой, которая мнила себя величиной с быка. Маленькой

пограничной сторожкой, возжелавшей сравняться величием с замками Шамбора и

Шенонсо.

Этакой маленькой тщеславной крестьяночкой-гордячкой, мечтающей о величии и

вопрошающей с тревогой:

- Взгляните, сестра моя, и скажите, все ли в порядке. Хороша ли моя черепичная крыша? Стройнят ли меня наличники из белого песчаника над дверью и окнами?

- Вовсе нет.

- Неужели? А мои слуховые окошки? Разве не прелестны эти обложенные камнем

окошки?

- Ничуть,

- И он не спасает дела, дорогая.

Тощая нахалка от обиды заросла диким виноградом, приукрасила себя цветочными

горшками и даже позволила себе повесить над входной дверью подкову - в знак крайнего

презрения к чужому мнению. Вот вам, Аньес Сорель и знатные дамы из Пуатье, у вас-то такой прелести нет!

Дом Полетты жил своей жизнью.

Она не хотела входить, ей нужно было одно - увидеть свой сад. Какое запустение... Все пропало... Повсюду пырей... Сейчас ведь самое время сеять... Капусту, морковку, землянику, лук-порей... А земля заросла одуванчиками... Боже мой, боже мой... Счастье еще, что я сажала много цветов... Сейчас для них еще рановато... Где мои нарциссы? Вот они, мои дорогие! А мои крокусы? О, Камилла, взгляни на эту красоту... Я не вижу, но они точно должны быть где-то здесь...

- Маленькие синенькие цветочки?

- Да.

- Как они называются?

- Что такое?

- Их бы следовало рассадить...

- Да какие проблемы... Завтра же и займемся! Вы мне объясните...

- Ты сделаешь?

- Конечно! Обещаю учиться прилежнее, чем на кухне!

- И душистый горошек нужно будет посадить... Это любимые цветы моей матери...

- Все что захотите...

Камилла пощупала свою сумку. Отлично, краски она не забыла...

Кресло откатили на солнце, и Филибер помог Полетте устроиться. Слишком много

волнений.

- Гляди-ка, бабуля, что у меня есть!

Франк появился на крыльце с большим ножом в одной руке и котом в другой.

- Я все-таки приготовлю вам кролика!

Они вынесли на улицу стулья и устроили пикник. К десерту все размякли, вытянули ноги и, прикрыв глаза, наслаждались ласковым деревенским солнышком.

В саду пели птицы. Франк и Филибер лениво препирались:

- Говорю тебе, это дрозд...

- Нет, соловей.

- Дрозд!

- Соловей! Черт, это, между прочим, мой дом! Я тут всех птиц знаю!

- Не спорь, - вздохнул Филибер, - ты же вечно возился с железками, что ты мог

слышать. А я читал в тишине и прекрасно изучил их наречия... Дрозд грохочет, а когда поет малиновка, кажется, будто падают капельки воды... Так что это точно дрозд... Послушай, какие рулады выделывает... Словно Паваротти распевается... Ба, ну-ка скажи, кто это?

- Камилла?

- Два пингвина, мешающие мне наслаждаться тишиной.

- Прекрасно... Раз так... Идем, Филу, будем ловить рыбу.

- А? О-о-о... Да я... Я не слишком хорошо умею... Я всегда... за... запутываюсь...

Франк засмеялся.

- Пошли, малыш, не дрейфь. Ты расскажешь мне о своей возлюбленной, а я объясню

тебе, где у спиннинга катушка...

Филибер с укором взглянул на Камиллу.

- Эй! Я ничего не говорила! - возмутилась она.

- Это не она. Мне мой мизинчик нашептал...

И они удалились - высокий смешной чудак в бабочке и монокле и коренастый разбойник в пиратской бандане...

- Ну, мальчик мой, расскажи дядюшке Франку, какую наживку ты припас. Наживка,

знаешь ли, дело тонкое... Рыбешки ведь твари совсем не глупые... Совсем... Очень даже неглупые...

Когда Полетта проснулась, они объехали владения на "тачке" с ручным приводом, а

потом Камилла уговорила ее принять ванну, чтобы согреться.

Она нервничала.

Все, что они делали это было не слишком разумно.

Ладно, поживем - увидим.

Филибер разжег огонь, а Франк приготовил ужин.

Полетта легла рано, они сели играть в шахматы, а Камилла их рисовала.

- Камилла...

- Да?

- Почему ты всю дорогу рисуешь?

- Ну и кого ты сейчас изображаешь?

- Слона и Коня.

Было решено, что мальчики лягут на диване, а Камилла - на детской кровати Франка.

- Э... - рискнул высказать свое мнение Филибер, - возможно, Камилле было бы

удобнее на широкой кровати...

Они одновременно взглянули на него и улыбнулись.

- Я, конечно, близорук, но не до такой же степени...

- Нет-нет, - ответил Франк, - она отправляется в мою комнату... Будем вести себя, как твои кузены... До свадьбы - ни-ни...

Просто он хотел спать с ней в своей детской постели. Под футбольными постерами и кубками за победы в мотокроссах. Это будет неудобно и не слишком романтично, зато он получит доказательство того, что жизнь несмотря ни на что все же милая барышня.

Он так скучал в этой комнате... Так скучал...

Если бы кто-нибудь сказал ему, что однажды он приведет сюда принцессу и будет лежать рядом с ней на этой узкой латунной кроватке, где в матрасе когда-то была дыра, и где он чувствовал себя совершенно потерянным, и на которой он занимался онанизмом, предаваясь мечтам о куда менее привлекательных девушках, чем она... Он бы ни за какие коврижки не поверил... Это он-то, прыщавый голенастый юнец, ни черта не смыслящий в жизни... Нет, любимчиком судьбы он точно не был...

Да, жизнь - большая мастерица преподносить сюрпризы... Годы, проведенные в холоде одиночества, и вдруг - бац! - извольте, юноша, в самое пекло...

- О чем ты думаешь? - спросила Камилла.

- Ни о чем... Так, о всяких глупостях... Сама-то как?

- Не могу поверить, что ты вырос в этом доме...

- Почему?

- Н-ну... Здесь все такое жалкое... Это даже не деревня, а... Ничто... Маленькие домики со старичками, сидящими у окна... А эта хибарка... Здесь ничего не изменилось с 50-х годов... Никогда не видела кухни с такой громадной плитой! И туалет в саду! Как тут расцвести ребенку? Как тебе это удалось? Как ты выбрался?

- Тебя искал...

- Прекрати... Мы же договорились...

- Я с тобой ни о чем не договаривался!

- Ладно-ладно...

- Ты сама прекрасно знаешь, как я выбрался, с тобой было так же... Мне, правда,

природа помогала... Я все время торчал на улице. И, что бы там Филу ни вякал, это был соловей. Я точно знаю, мне дед объяснил, а мой дедуля сам был почище всякой пернатой штучки... Ему и манки были не нужны...

- Как же ты живешь в Париже?

- А я и не живу...

- Здесь для тебя работы нет?

- Нет. Во всяком случае, ничего интересного. Но, если у меня однажды появятся дети, клянусь - я не позволю им расти среди машин, ни за что... Ребенок, у которого нет резиновых сапог, удочки и рогатки, - не ребенок. Почему ты улыбаешься?