Кочевники Евразии (в калейдоскопе веков и тысячелетий). Спб.: Мажор, 2005. 320 с

«жет1ата» связана с экзогамным запретом, но в реальной жизни этот запрет мало влияет 
на формирование общинной структуры. 
В связи с универсализацией компетенции общины, не обеспеченными 
терминологическими понятиями остаются «хозяйственный аул, аульно-общинная группа» 
/в материалах Щербины, Букейханова/. Современный термин «минимальная община», 
вероятно, обозначает общинно-аульную группу, выделенную из социальной жизни в 
конце XIX - начале XX вв. Алимбай Н. связывает возникновение и формирование этого 
своеобразного явления эпохи кризиса кочевничества с понятием «адаптивной стратегии». 
Хозяйственный аул представляет собой специализированную организационную форму 
адаптивной стратегии жизнедеятельности номадов, точнее, генерализованную адаптивную 
функцию кочевой общины в холодное время года» /17. - С.43/. 
Социальное в истории человечества, прежде всего, является предметом изучения 
исторической науки. При этом историческая наука изучает не столько отдельные 
социальные явления, сколько социокультурные феномены, каждое явление в их 
собственной разительной значимости как неповторимое и уникальное во времени и 
пространстве. В этом и состоит различие в предметных областях истории и социологии. 
Последняя рассматривает социальные явления /события и факты/ как парадигма. 
Социология изучает свойства надорганики /выражение П.Сорокина/, куда относятся 
наука, философия, религия, 
23
этика и другие явления, где применяется и проявляется сознание, т.е. те области, где люди 
взаимодействуют друг с другом и его порождением, т.е. культурой. Именно культура 
является носителем надорганических ценностей. 
С другой стороны, любая организованная группа обладает культурой с ее составными 
элементами: правовыми, моральными ценностями и т.д. Следовательно, история не 
столько изучает социальные явления и факты, а сколько культуру в широком смысле 
этого слова. Общество и культура не могут рассматриваться отдельно друг от друга, т.е. в 
отрыве. «Неадекватна любая теория, которая концентрируется лишь на одном из них, 
исследуя социокультурный мир», - пишет П.Сорокин, изучая взаимодействие личности, 
общества и культуры как неразрывной триады /224. - С.218/. 
В изучении социальной структуры традиционного казахского общества чрезвычайно 
важную роль играют базовые носители культуры и, прежде всего, родовая организация. К 
сожалению, исследовательская практика оперирует в отношении этого феномена 
механическими и абстрактными категориями, увы, незаслуженными. Без изучения и 
привлечения правовых, морально-этических традиций невозможно выяснить всю роль 
этого базового элемента социальной организации казахского общества. 
В наше время огромное количество исследовательских проектов по традиционному 
казахскому обществу /и кочевникам Евразии/ спокойно обходят родовые институты и сам 
род /ру/. Нередко встречаются заявления типа: «рода нет и никогда не было в природе, но 
был и до сих пор есть у некоторых народов генеалогический счет родства» /175. - С. 132/. 
При этом исследователи, вероятно, забывают, что сам по себе генеалогический счет 
родства есть производное от рода /ру/. Вся отечественная историография по истории 
кочевничества во все годы Советской власти, да и сейчас, фактически игнорирует 
наиболее мощное явление общественной системы номадов - родовую организацию, 
являющуюся генерализующей по отношению ко 
24
всем остальным элементам системы. Марксистская наука сводила родовую 
организацию кочевников к пережиткам первобытнообщинного строя. Вследствие 
такого подхода община рассматривалась как основная составляющая социальной 
организации степных народов Евразии. Ее сущность связывалась с хозяйственным 
/производственным/ процессом /т.е. как единица землевладения/, в результате 
отбрасывалась в сторону все, что касалось родовых институтов и ценностей. 

Кстати, в дореволюционной литературе вплоть до 30-х гг. XX в. исследователи 
казахского общества всегда подчеркивали наличие рода, родовых отношений и 
выдающееся место рода: «Какую бы сторону как общественной, так и семейной жизни 
того времени мы ни взяли, мы всюду сталкиваемся с всеобъемлющим значением рода, 
- пишет Н. А. Логутов. - Это было время, когда вокруг рода сосредоточивалась вся 
экономическая и социальная жизнь народа, ибо только род рассматривался в 
казахском союзе как самостоятельная правовая единица» /159. - С.46/. Здесь четко 
указано значение рода в традиционном казахском обществе как основного 
магистрального ствола общественной системы. При этом дореволюционные 
исследователи подчеркивали, что родовая организация играет роль основного фона 
для различных институтов и явлений в кочевом обществе. 
Правда, ряд исследователей и тогда однобоко понимал значение родовой организации 
кочевого общества казахов. Признавая высокую роль рода в общественной системе, 
тем не менее они ассоциировали его с первобытностью, хотя в стадиальном плане род 
кочевников - универсальное явление. Однако такое механическое понимание 
происхождения рода степных народов, исходящее из тождества «первобытный род» -
<фу», чревато рядом проблем. В действительности, казахский род /ру/ и по 
внутреннему содержанию, и по внешним признакам не имеет никакого отношения к 
первобытному роду. Казахский род, прежде всего, политическая единица, основываю-
щаяся не на кровнородственных, а на генеалогических свя- 
25
зях. Кочевников, перешедших рубеж двадцатого века с этой уникальной социальной 
организацией, основанной на универсальной системе «ру», нельзя рассматривать, как 
пережиток первобытнообщинной эпохи. Для понимания высокой роли родовой 
организации казахов необходим структурно-функциональный подход. К.Леви-Строс, 
говоря о системе родства, писал: «Несомненно, что биологическая семья существует и 
имеет продолжение в человеческом обществе. Однако социальный характер родству 
придает не то, что оно должно сохранить от природы, а то основное, благодаря чему 
родство отделяется от природы. Система родства состоит не из объективных 
родственных или кровнородственных связей между индивидами» /156. - С.51/. Но, тем 
не менее, ряд современных исследователей представляют казахский род как 
биологическую организацию, функционирующую на основе кровного родства. Не 
находя в нем архаических институтов первобытного рода, они приходят в 
замешательство, а затем и к бездоказательному отрицанию рода. Род есть, он 
существует как первооснова кочевого общества. На нем базируется вся общественная, 
экономическая и политическая жизнь. Он играет роль политической ячейки общества, 
а родовые отношения - роль социальной организации, так как «генеалогический счет 
родства» как идеология в самом деле необходим для нормального функционирования 
общества. За ним скрываются явно экономические или же политические интересы 
отдельных родовых или семейно-ро-довых групп и, в конечном счете, кочевого 
общества. Это начинается с самых мельчайших кристалликов общества и идет до 
самой вершины пирамиды, т.е. начиная от патронимии до государства. 
И, наконец, проблемы территориальной организации и отношение к земле кочевников 
Евразии также не избежали тех недоразумений, которые касаются вопросов 
социальной, политической, экономической истории. Можно однозначно говорить о 
том, что территориальный аспект истории кочевничества не разработан и находится в 
начальной стадии изучения. 
26
27
Все исследовательские поиски, проводимые на централь-ноазиатской территории, носят 

этногеографический, описательный характер. В основном внимание исследователей на-
правлено на изучение особенностей расселения и размещения населения, взаимосвязи 
между кочевыми этносами и их соседями. В последние годы этнографами 
разрабатываются проблемы сложения историко-культурных областей. Одновременно 
ведутся широкомасштабные работы по различным аспектам природопользования и 
возникающих экологических проблем. 
Этногеография Центральной Азии, и особенно ее кочевнической части, традиционно 
изучается однотипно: обычно к исследованиям привлекаются письменные источники той 
или иной эпохи, довольно большие очерки посвящаются историографии проблемы. 
Природная среда, если рассматривать ее с учетом возможных в прошлом колебаний и 
изменений, представляет весьма существенный источник для исторических исследований. 
Она оказывает решающее влияние на формы и уклады хозяйственной деятельности, а 
через нее - и на культуру. Культура кочевников предельно точно отражает характер той 
географической среды, в которой обитает данная общность, т.е. носители этой культуры. 
Механизм ее воспроизводства и существования напрямую зависит от степени адаптации к 
этой природной системе. 
Изучая прошлое, невозможно обойти вопросы палеографии, поскольку даже в 
историческое время, известное нам по письменным источникам, менялись русла рек, 
происходили опустынивания или наоборот, увлажнения территории. Малейшие 
климатические колебания приводят к усиленному заселению или же опустошению тех или 
иных районов обитания кочевников, поскольку хозяйственно-культурная система народов 
Великого степного пояса Евразии напрямую зависела от условий природной среды и была 
подчинена ей больше, чем у оседлых народов. 
В данном контексте и следует изучать тотальные движения кочевников Великого 
степного пояса, которые характерны вплоть до начала Нового времени. Вероятно, «эпоха 
брожения» /по определению Ч.Валиханова/ наступила не столько в результате падения 
Золотой Орды, а сколько в результате серьезных природных изменений. В доказательство 
этой гипотезы можно сослаться на описания у Мирзы Хайдара Могулистана, Мухаммеда 
Шайбани Дашт-и-Кыпчака и др. До конца XV - начала XVI вв. это были цветущие оазисы. 
Важный вопрос в исторических исследованиях - это изучение отношений кочевников к 
земле. В классической историографии историческое описание любого образования 
/государство, отдельный этнос и т.д./ привязано к определенной территории. «Прежде 
всего надлежит знать, - пишет Рашид ад-Дин, - что в каждом поясе земли существует 
отдельное /друг от друга/ население, /одно/ - оседлое, /другое/ - кочевое. Особенно в той 
области /или стране/, где есть луга, много трав /в местностях/, удаленных от предместий 
городов и от домов /селений/, много бывает кочевников» / 211.-Т.1.-КН.1.-С.74/. 
Пространственные категории современной исторической науки чрезвычайно 
европоцентричны, т.е. привязаны к оседло-земледельческому стандарту 
жизнедеятельности. На наш взгляд, следовало бы основательно изучить территориальные 
отношения у степных народов и вообще их отношение к земле. Вероятно, есть народы, 
жизненная энергия которых привязана к определенной территории, и в то же время, для 
многих народов, цель и смысл существования заключается в передвижениях, в 
стремлении развиваться вширь. 
А.Вебер в своих рассуждениях о духовности /европейской/, оценивая послевоенные 
реалии /40-х гг./ пишет: «Париж и Рим, с их имперскими традициями, по-прежнему станут 
бороться со свойственным немцам стремлением вширь» /71. -С. 169/. Это свойство он 
считал одним из признаков язычества - «присущее язычеству стремление к движению». 
Возможно, секрет заключается не в язычестве, а в том, что германские 
28
племена в I тыс. н.э. находились еще в состоянии «обретения Родины». 
А.Вебер считает необходимым «обратить внутрь нашу /нем-цев-Ж.А.1 склонность к 
экспансии, преобразовать наружное стремление к бесконечности во внутреннее свойство» 

/71. -С. 180/. 
Коренной переворот в отношении человека к Земле наступил, по Веберу, в XV в., когда 
«вместо приспособления к Земле и миру или ухода от мира утверждается тенденция 
господства над Землей» /71. - С.202Л И тогда ярко проявилось то противоречие, которое 
существовало у оседлых и у кочевых народов по отношению к земле. У последних земля 
продолжала оставаться основной субстанцией их бытия. Ни в прошлом, ни после XV в. в 
кочевых обществах не происходило отчуждения земли в пользу социальной верхушки. У 
казахов земля вплоть до конца XIX в. не стала субъектом частной собственности, хотя в 
пользовании ею в практику вошли различные переходные нормы, продиктованные 
изменившимися условиями жизни. С другой стороны, именно максимальная подвижность 
обеспечивала нормальное функционирование кочевого хозяйства. Частная собственность 
на землю фактически означала бы конец хозяйства. 
Вместе с тем, народы Великого степного пояса выработали особое отношение к земле и 
особые приемы землепользования как необходимое условие формирования общностей и 
функционирования этносоциальных организмов. Специфика этого отношения к земле 
может быть понятна только в связи с принципом родства, который играет 
генерализирующую роль в социальной системе степных народов. Пространственные 
ориентиры и отношение к земле у народов Великого степного пояса сильно отличались от 
оседлых, включая сюда современные цивилизации. Земля кочевниками воспринимается 
как субстанциональная основа жизни человека. Существует довольно емкое понятие для 
определения этого отношения «К,удайдьщ жер1», следовательно, все, что растет на земле 
воспринимает- 
29
ся как «К,удайдыц берген ризьиы». Жизнь человека быстротечна, он временный гость на 
священной земле. 
Границы, которые существуют (а они имеются везде, где человек) для кочевников 
условны. Традиционное мышление не воспринимает жестких границ, разграничений, 
поскольку не существует жестких собственнических отношений к земле. В этой связи 
уместно вспомнить тех великих мыслителей прошлого, которые ищут землю 
обетованную, благодатную и где люди живут вечно /Коркыт, Асан кайгы/. 
И, наконец, несколько замечаний относительно методов исследования. В литературе 
порой встречается убежденность в том, что общество древних и средневековых степных 
народов демонстрируют не только однотипность, но и сходство многих конкретных форм 
социальной организации. А.М.Хазанов, ссылаясь на Л.Крэдэра и на свои исследования 
пишет:«... по основным социально-экономическим структурам и формам эксплуатации, 
равно как и по основным тенденциям общественного развития, древние кочевники 
евразийских степей были весьма близки к кочевникам средневековья и даже нового 
времени» /245. - С.265/. 
Этот вывод основывается, прежде всего, на консервативности /экстенсивный характер 
кочевого хозяйства, мало меняющийся во времени/ экономики Великого степного пояса. 
Однако, он пишет об обратимости социальных процессов: «у тех кочевников, которые 
знали в прошлом, и даже неоднократно, периоды государственной жизни». На наш взгляд, 
нельзя однозначно говорить о консервативном, застойном характере хозяйственно-
культурных структур народов Великого степного пояса. Зачастую социально-
экономические условия, на котором строятся социальные отношения, подвержены 
чередованию. На всем протяжении обозримой истории /с IV тыс. до н.э./ мы наблюдаем 
перманентное чередование комплексного хозяйства /с преобладанием пастушества/ с 
кочевым скотоводством. С другой стороны, окружающий степные народы мир тоже не 
стоит на одном месте. Восток, с которым тесно связан степной 
30
мир Евразии, постепенно развивался. Вероятно, в этом процессе высока роль тех же 
самых кочевников, время от времени нарушающих монотонный ритм жизни и 

вторгающихся в покои Востока. 
На наш взгляд, многие стороны быта казахов, действительно сходны и сравнимы по 
уровню развития с саками, гуннами, древними тюрками и т.д., но необходимо учесть и 
то, что они сохранились в виде реликтов грандиозной и яркой культуры народов 
Великого Степного пояса Евразии. Причина столь разительной перемены кроется не 
только в военной и экономической экспансии России и Китая в XVIII - XIX вв., она 
кроется гораздо глубже. Чтобы легче было понять, я предлагаю мысленно 
сконструировать треугольник, тернарную структуру с активным углом. Территория 
древних культур (имеются в виду оседлые цивилизации древности) в те далекие 
времена была крохотной частью Евразийского материка. КЯсперс своеобразно 
начертил границы этой культурной зоны. «Возникновение культуры территориально 
охватывает лишь узкую полосу всей земли от Атлантического до Тихоокеанского по-
бережья, от Европы через Северную Африку, Переднюю Азию до Индии и Китая. Эта 
полоска, составляющая в длину около четверти, в ширину - меньше двенадцати частей 
всей земной поверхности, содержит плодородную почву, разбросанную между 
пустынями, степями и горными кряжами» /263. - С.5/. Эта узкая полоска материка 
довольно долго, фактически до Великих географических открытий, была 
подконтрольна пастушеским народам. Вдоль полосы постоянно сталкивались 
интересы семитских народов с юга и алтайских /в раннем периоде индоевропейских, 
арийских/ народов с севера. 
Последние были гораздо сильнее и влиятельнее на всем протяжении последних 6-5 
тысячелетий, исключение составляют лишь эпоха поздних династий в Шумере и эпоха 
мусульманского ренессанса в VI-XII вв. 
Начало кризиса традиционных отношений в Старом Свете и социальных институтов 
степных народов датируется XV-XVI вв., когда Великая степная зона Евразии теряет 
свое былое зна- 
31
чение доминанты в мировом пространстве. Впоследствии были нарушены и 
уничтожены существовавшие у них тысячелетиями жизненные коммуникации, 
производительные силы, политические институты и культура. 
Разительные перемены происходили и в глубинных степных районах в относительно 
недавние времена. Масштабы и суть перемен, проходивших не в пользу казахов, 
неплохо осознавались мудрыми представителями степной элиты - жырау. В народной 
памяти запечатлелись слова Бухар-жырау, сказанные Аблай-хану: «Сенен бурын 

жүктеу/скачать 2 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: