Конрад Лоренц. Человек находит дpуга Москва, 1992

котенка, опасаясь, как бы она не уронила его на землю, но

этого, по правде говоря, ни разу не произошло.

Возникает любопытный вопрос, ответа на который я так и

не нашел: каким образом Макси узнавала в котенке

"младенца"? Дело было не в величине: к столь же маленьким,

но взрослым зверькам она относилась с полнейшим

равнодушием, а когда позже Тита принесла щенят,

любвеобильная "тетушка" прониклась к ним такой же

нежностью, какой она прежде пылала к котятам, и ее чувства

нисколько не остыли и после того, как быстро развивающиеся

овчарки переросли ее вдвое. По моему настоянию Тита - хотя

или с большой неохотой - позволяла Макси изливать на щенят

ее неудовлетворенную потребность в материнстве. Какие

разыгрывались забавные сцены и какие восхитительные игры

завязывались между лемуром и молодыми собаками!

Когда родился мой старший сын Томас, Макси восприняла

его как наиболее подходящий объект для своих забот и часами

просиживала на краю коляски. Люди, не привыкшие к виду

лемуров, вероятно, испытывали жутковатое чувство - ведь не

всякий сумеет отгадать по далеко не обычному облику этих

странных существ, как они на самом деле милы и

привлекательны. Непосвященные усматривают что-то призрачное

в этих черных личиках с "человеческими ушами", узким

носом, слегка торчащими собачьими зубами и огромными

янтарно-желтыми глазами, зрачки которых, как у всех ночных

животных, днем сужаются в крохотную чернильно-черную точку.

В прошлом зоологи объединяли эту группу животных под

название "лемуры-привидения". Но я поручил бы своего

ребенка заботам лемура так же спокойно, как и собственной

тете. Макси была способна причинить ему вред не больше,

чем та. Однако именно любовь Макси к ребенку и привела к

трагическому конфликту - она ревновала его к законным няням

и вела себя с ними настолько агрессивно, что пришлось

ограничить ее свободу. Ведь когда Макси "присматривала за

ребенком", она не подпускала к нему никого, кроме меня.

Совсем не так, как с лемуром, держались мои собаки и

кошки с настоящими обезьянами, была ли то крохотная

мармозетка или самка-капуцин Глория, которая была чуть

побольше домашней кошки.

Существует широко распространенное заблуждение, будто

человеческий взгляд обладает странной силой. Маугли волки

изгнали из своей стаи именно потому, что не выдерживали его

взгляда, и даже пантера, его лучший друг, не могла смотреть

ему прямо в глаза. Это суеверие, как и многое другое, хотя

и не все, содержит зерно истины. Для птиц и млекопитающих,

безусловно, можно считать характерным, что они не смотрят

прямо друг на друга или на человека, которому доверяют, то

есть не смотрят пристально. Лишь очень немногие животные

обладают теми особенностями строения сетчатки, которые

позволяют человеку видеть предметы отчетливо. У человека

центральный участок видеть сетчатки дает отчетливое

изображение, а периферическое - размытое; потому то наши

глаза все время переходят с одной точки на другую, по

очереди фиксируя на каждой центральную часть сетчатки

(центральную ямку). Мы вовсе не видим всю охватываемую

нашим взглядом картину одинаково четко, как она получается

на фотографии. У подавляющего большинства животных функции

центрального и периферических участков сетчатки

разделяются не так резко, как у человека. Другими словами,

первые дают менее, а вторые - более четкое изображение.

Поэтому животные, как правило, сосредоточивают взгляд

на одной точке гораздо реже и на гораздо более короткое

время, чем человек. Отправьтесь в длительную прогулку со

своей собакой и понаблюдайте, часто ли она смотрит на вас

прямо. Вы обнаружите, что за несколько часов это

произойдет раза два, не больше - и по одной с вами дороге

она идет словно бы случайно. На самом же деле собака

прекрасно видит хозяина периферическим зрением.

Большая часть животных, способных смотреть обоими

глазами одновременно в одну точку, - рыбы, пресмыкающиеся,

птицы и млекопитающие - пользуются этой способностью только

в моменты большого напряжения, когда их внимание

сосредоточено на конкретном предмете. Человек постоянно

фиксирует центральный участок сетчатки то на том, то на

другом, и мы отмечаем как некую странность, если наш

собеседник вдруг "устремит взгляд в пространство". У

большинства же животных такой взгляд в никуда - это норма.

Если животное надолго остановит свой взгляд на чем-то, это

означает либо страх, либо определенные намерения, как

правило, не сулящие ничего хорошего объекту его внимания.

Фиксирование взгляда у такого животного, в сущности,

равносильно взятию на прицел. Желая привести конкретные

примеры случаев, когда моя собака смотрит на меня подобным

взглядом, я после долгих раздумий могу припомнить лишь три:

во-первых, когда я вхожу в комнату с ее миской, во-вторых,

во время шутливых драк, и, в-третьих, когда я резко ее

окликаю. Друг на друга животные смотрят пристально только

перед тем, как предпринять решительные действия, или

испытывая страх. Поэтому долгий взгляд для них - нечто

враждебное и угрожающее, и у человека они его расценивают

как признак самых черных намерений. В этом и заключается

весь секрет "силы человеческого взгляда". Если я внезапно

окажусь в обществе крупного хищника, причем нас не будет

разделять решетка, и если, еще не разобравшись в его

отношении ко мне, я замечу, что он не спускает с меня

взгляда широко раскрытых глаз - как это делает всякий

нормальный человек, общаясь с ближними, - тогда, не скрою,

я спешу ретироваться елико возможно быстрей. В этом случае

"сила львиного взгляда" окажется весьма значительной.

В соответствии с различиями в строении зрительного

аппарата прямой взгляд у человека означает обратное тому,

что он знаменует у хищников семейства кошачьих или

собачьих. Человек, который не смотрит мне в глаза и все

время отводит взгляд, либо замышляет в отношении меня

что-то дурное, либо боится меня (ведь смущение - это

определенная степень страха). Точно то же справедливо и

для животного, которое считает нужным пристально меня

рассматривать. Эти наблюдения подсказывают нам, как мы

должны вести себя, имея дело с животными. Тот, кто хочет

завоевать доверие робкой кошки, нервной собаки или им

подобных, должен взять за правило никогда не устремлять на

них пристального взгляда голодного льва. Смотреть нужно

мимо, так, чтобы ваши глаза останавливались на них как бы

случайно и лишь на самое короткое время.

Глаз же обезьяны устроен как человеческий. У обезьян

глаза тоже посажены в черепе так, что они смотрят прямо

вперед и точно таким же образом фокусируются на отдельных

предметах. Поскольку обезьяны наделены ненасытным

любопытством и в то же время ни тактом, ни дипломатичностью

в общении с другими существами не отличаются, они отчаянно

действуют на нервы всем остальным высшим млекопитающим и в

особенности собакам и кошкам. То, как эти последние

реагируют на обезьян, прекрасно показывает их отношение к

человеку. Собаки, кроткие послушные с человеком, позволяют

даже крохотным обезьянам тиранить себя на все лады. Мне ни

разу не пришлось защищать моих капуцинов и от самых сильных

и свирепых собак. Наоборот, я нередко бывал вынужден

заступаться за собаку. Маленький белолобый капуцин Эмиль,

который, несомненно, по-своему очень любил Эмиль,

использовал его попеременно то как верховую лошадь, то как

грелку. Если бульдог пробовал хоть в чем-то воспротивиться

желаниям этого нахального крошки, он немедленно карался

пощечинами или укусами. Ему не разрешалось вставать с

дивана, пока Эмиль возле него грелся, а когда наступало

время кормить Булли, я всегда прежде удалял Эмиля, иначе он

совсем замучил бы бедную собаку, хотя ему и в голову не

пришло бы в самом деле съесть неприхотливый собачий обед.

В целом собаки ведут себя с обезьянами, словно с

избалованными и злыми детьми, которые, как хорошо известно,

могут безнаказанно дразнить добродушных собак, и последние

не только их не укусят (чего они вполне заслуживают), но даже

не зарычат на них.

Все, что я говорил о поведении собак по отношению к

детям, в значительной степени относится и к кошкам. Однако

кошки далеко не так терпеливы, хотя и сносят от детей много

больше, чем от взрослых. Что же касается обезьян, то Томас

I, когда Макси таскала его за хвост, без всяких колебаний с

шипением и ворчанием награждала ее оплеухой, да и

остальные мои кошки не хуже него умели поставить обезьян

на место. Возможно, им благоприятствовал тот факт, что

обезьянам, согласно моим наблюдениям, свойствен некоторый

прирожденный страх перед хищниками семейства кошачьих. Две

мои мармозетки были парализованы ужасом при виде чучела

тигра в зоологическом музее, хотя обе они родились в неволе

и никак не могли иметь в прошлом неприятных встреч с

подобными животными. И обе они очень остерегались кошек.

Мой капуцин вначале тоже относился к кошкам гораздо

почтительнее, чем к собакам, хотя кошки, конечно, были

заметно меньше последних.

Мне не нравится сентиментальное очеловечивание животных.

Меня всегда слегка поташнивало, когда в журнале

какого-нибудь общества защиты животных я вижу надпись:

"Добрые друзья" (или еще что-нибудь в том же духе), а над

ней фотографию, на которой кошка, такса и зарянка едят

втроем из одной миски или - это совсем уж нестерпимо, но

такую фотографию я видел совсем недавно - сиамская кошка и

маленький аллигатор восседают бок о бок, равнодушно

игнорируя друг друга. Исходя из своего собственного опыта, я

считаю, что настоящая дружба между животными разных видов

чрезвычайно редка. По этой причине я и назвал настоящую главу

"Перемирие", а не "Дружба животных" или как-нибудь еще в том

же роде. Взаимная терпимость - это, безусловно, не синоним

дружбы, и даже когда животных объединяет общий интерес

(например, когда они играют вместе), все-таки, как правило,

нельзя говорить, будто между ними существует истинное

доброжелательство и, уж тем более, прочная дружба. Мой ворон

Роа, который пролетал по несколько километров, чтобы

отыскать меня на каком-нибудь дунайском пляже, моя серая

гусыня Мартина, которая встречала меня с тем большим

восторгом, чем дольше я отсутствовал, мои дикие молодые

гусаки Петер и Виктор, которые мужественно защищали меня от

наскоков старого гусака, хотя сами смертельно его боялись, -

все эти животные действительно были моими друзьями, то есть

наша привязанность была взаимной. Отсутствие подобных чувств

между животными разных видов в основном объясняется

"языковым барьером". Я уже упоминал о трениях, которые

возникают между собаками и кошками потому, что лишены

врожденного понимания смысла даже наиболее важных из

демонстрационных движений другого вида - движений,

осознающий угрозу или гнев. Еще меньше способны они понимать

проявление более тонких оттенков дружеских эмоций. Даже

отношения Булли и Томаса I, которые благодаря силе привычки

и благоприобретенной способности к определенному

взаимопониманию достигли кое-какой глубины, все-таки едва ли

заслуживают названия дружбы, как и приятельские игры Тити и

барсука. И тем не менее отношения этих двух пар наиболее

приближаются к истинной дружбе между животными двух разных

видов из всего, что мне довелось наблюдать у себя в доме,

где на протяжении десятков лет очень много животных самых

разных видов жили в состоянии прочного перемирия и в

условиях, которые как будто должны были бы способствовать

возникновению дружбы.

Правда, мне однажды пришлось стать свидетелем случая,

показывающего, что пятнистую дворняжку и трехцветную кошку,

которые обитали на ферме неподалеку от нас, связывали

совершенно особые узы. Пес был несилен и трусоват в отличие

от кошки, которая была намного старше его и, по-видимому,

прониклась у нему чем-то вроде материнского чувства, когда

он был еще щенком. На этой основе сложилась самая тесная

дружба между собакой и кошкой, какая мне известна. Они не

только вместе играли, но и вообще предпочитали общество

друг друга всему остальному и (этого я больше никогда нигде

не наблюдал) отправлялись вдвоем гулять по саду и даже по

деревенской улице. Их необычайный союз выдержал самое

суровое испытание, какому может подвергнуться дружба.

Дворняжка входила в число признанных врагов моего

французского бульдога, главным образом потому, что была

меньше, чем он, - в отличие от подавляющего большинства

других собак - и побаивалась его. Как-то раз Булли настиг

пятнистого песика на улице и собрался задать ему хорошую

трепку. Хотите верьте, хотите нет, но трехцветная кошка

пулей вылетела из дома, пронеслась через сад, выскочила на

улицу, ринулась в бой, через пару секунд обратила Булли в

бегство и проехала на нем, точно ведьма на помеле,

довольно-таки порядочное расстояние! Если возможны такие

подвиги, то тем более нельзя говорить о "дружбе" только

потому, что раскормленная и флегматичная городская собака и

столь же раскормленная и флегматичная кошка едят из одной

миски, не бросаясь друг на друга.

ЗАБОР

Кому не доводилось идти вдоль садового забора, за

которым рычит и лает большая собака? Она беснуется, грызет

штакетник оскаленными клыками, и кажется, что только он

мешает ей вонзить их в ваше горло. Но меня подобные угрозы

не пугают, и я всегда открывают калитку спокойно и без

малейших колебаний. Собака теряется: не зная, как

поступить она продолжает лаять, но уже не так грозно, и

весь ее вид явно показывает, что она никогда не позволила

бы себе так неиствовать, если бы предвидела такое

непочтение с моей стороны к святости забора. Бывает даже,

что при виде открывающейся калится она отбегает на

несколько шагов и лает уже с безопасного расстояния другим

тоном. И наоборот, очень робкая собака или волк, который за

прутьями клетки не проявлял никаких признаков враждебности

или тревоги, может бросится во вполне реальную атаку, едва

кто-нибудь покажется на пороге.

Эти на первый взгляд противоположные типы поведения

опираются на один и тот же психологический механизм. Каждое

животное, и в частности крупное млекопитающее, бежит от

более сильного соперника, едва тот приблизится на

определенное расстояние. "Дистанция бегства", как назвал это

расстояние профессор Хедигер, открывший это явление,

увеличивается пропорционально страху, который внушает

животному его противник. Можно совершенно точно определить

точку, при достижении которой животное пустится наутек,

едва враг посягнет на "дистанцию бегства". Кроме того,

существует столь же определенная, но значительно ближе

расположенная точка, при достижении которой животное

вступает в драку с врагом. В естественных условиях подобное

вторжение в пределы "критической дистанции" (термин

Хедигера) происходит только в двух случаях - либо когда

животное захвачено врасплох, либо когда оно по какой-то

причине не может обратиться в бегство. Вариантом первой

возможности является случай, когда крупное животное, само

способное напасть, видит приближающегося врага, но не

убегает, а прячется, рассчитывая остаться незамеченным. Если

враг его все-таки обнаружит, оно дает отчаянный бой. Именно

этот механизм и делает таким рискованным преследование

раненной крупной дичи. Нападение на агрессора, который

переступит границу критической дистанции, подкрепляется всем

мужеством отчаяния и потому наиболее опасно. Такая реакция

свойственна отнюдь не только крупным хищникам - она очень

развита у хомяка, а загнанная в угол крыса защищается так,

что во многих языках возникло выражение: "Дерется, как

загнанная в угол крыса".

Понятия дистанции бегства и критической дистанции

помогают объяснить поведение собаки за забором, когда

калитка закрыта и когда она открыта. Забор эквивалентен

значительному разделяющему расстоянию, собака позади него

чувствует себя в безопасности и соответственно исполнена

храбрости. Распахивающаяся калитка создает у нее

ощущение, что враг вдруг резко приблизился. Это может

привести к опасным последствиям для неопытных людей,

особенно когда дело касается животных в зоологическом саду,

которые долго прожили в неволе и убеждены в неприступности

своих клеток. Когда человек отделен от животного

преградой, оно чувствует себя в безопасности - его дистанция

бегства сохраняется полностью. Оно даже готово вступить в

дружеский контакт с человеком, стоящим по ту сторону

прутьев. Но если этот человек, ободренный тем, что животное

только что позволило погладить себя сквозь прутья,

неожиданно войдет в клетку, животное может в ужасе кинуться

в дальний угол, а может и напасть, потому что и дистанция

бегства, и критическая дистанция с исчезновением барьера

оказались нарушенными. И такое животное будет, разумеется,

обвинено в коварстве.

Тот факт, что прирученный волк на меня не бросился (о

чем рассказывается ниже), я объясняю моей осведомленностью в

этих законах. Как я уже упоминал, однажды я попробовал

свести мою чау-чау Стаси с таежным волком, хотя меня

отговаривали от этого намерения, так как он слыл в зоопарке

чрезвычайно свирепым. И все же я решил рискнуть, но из

предосторожности для начала поместил их в две сообщающиеся

клетки. Соединяющую их дверь я сначала приоткрыл ровно

настолько, чтобы Стаси и волк могли просунуть в щель носы и

обнюхать друг друга. После этой церемонии они оба завиляли

хвостами, и несколько минут спустя я широко распахнул

дверь - и не раскаиваюсь, так как между ними все сразу

пошло как по маслу.

Когда я увидел, что моя Стаси весело играет с гигантским

волком, во мне внезапно проснулось желание испробовать себя

на поприще укротителя диких зверей и тоже войти в "логово"

волка. Сквозь прутья он здоровался со мной весьма

приветливо, и непосвященному могло бы показаться, что я могу

войти к нему, ничем не рискуя. Однако это было бы весьма

опасным предприятием, не знай я о сходстве роли прутьев

клетки и критической дистанции. Я заманил Стаси и волка в

самую дальнюю из ряда клеток, из которых для этой цели

эвакуировал пару собак, шакала и гиену. Затем я открыл все

соединительные дверцы, медленно вошел в первую клетку и

остановился так, чтобы хорошо видеть весь сквозной проход.

Ни Стаси, ни волк сначала меня не заметили, так как они

стояли в стороне от внутренней дверцы, но вскоре волк

заглянул в нее и увидел меня. И тот же самый волк, который

прекрасно знал меня, который сквозь прутья лизал мне руки,

начинал радостно прыгать, теперь перепугался насмерть,

увидев меня в нескольких метрах, не отделенного от него

прутьями. Его уши опустились, шерсть на загривке угрожающе

встала дыбом, и, опустив хвост между ногами, он с быстротой

молнии отскочил от дверцы. Через секунду он вернулся на

прежнее место. Вид у него все еще был испуганный, но шерсть

уже не щетинилась; он принялся меня разглядывать, чуть-чуть

клонив голову набок. Затем его хвост начал коротко вилять,

все еще оставаясь между ногами. Я тактично смотрел в

сторону, так как пристальный взгляд пугает животных,

выведенных из душевного равновесия. В этот момент меня

заметила Стаси. Искоса поглядывая на анфиладу клеток, я

увидел, как она галопом помчалась ко мне, а следом за ней

волк. Признаюсь, на секунду меня охватил жуткий страх, но

он тут же рассеялся, когда я обнаружил, что волк

приближается ко мне неуклюжей игривой рысцой и словно бы

покачивает головой - это, как известно всем наблюдательным

любителям собак, означает приглашение поиграть вместе.

Поэтому я напряг все мышцы, чтобы выдержать дружеский прыжок

огромного зверя, и повернулся боком, рассчитывая избежать

известного зловещего удара лапами в живот. Несмотря на эти

предосторожности, я отлетел к стене и больно стукнулся.

Однако волк держался дружески и доверчиво. Чтобы понять,

каково было играть с ним, представьте себе собаку с

подвижностью фокстерьера и силой датского дога; во время той

игры мне стало ясно, почему волк нередко бывает способен

справится с целой сворой собак, - как ни приплясывал я

по-боксерски, мне то и дело приходилось лететь на пол.

Вторая история о заборе связна с Булли и его заклятым

врагом, белым шпицем, жившим в доме, длинный узкий сад

которого тянулся вдоль улицы и был огорожен зеленым

штакетником метров в тридцать длиной. Два наших героя

опрометью носились взад и вперед по обеим сторонам этого

забора, заливаясь бешенным лаем и останавливаясь на

мгновение у последнего столба, чтобы перед тем, как

повернуть обратно, обрушить на врага ураганный взрыв

обманутой ярости. Затем в один прекрасный день возникла

весьма двусмысленная ситуация - забор начали чинить и

половину штакетника, расположенную ближе к Дунаю, разобрали,

так что теперь он метров через пятнадцать обрывался. Мы с

Булли спустились с нашего холма, направляясь к реке. Шпиц,

конечно, нас заметил и уже поджидал Булли, рыча и дрожа от

волнения в ближайшем к нам углу сада. Сначала противники по

обыкновению обменялись угрозами, стоя на месте, а затем обе

собаки, каждая на своей стороне, помчались, как положено,

вдоль забора. И тут произошла катастрофа - они не заметили,

что дальше штакетник был снят, и обнаружили свою ошибку,

только когда добрались до дальнего угла, где им полагалось

снова облаять друг друга, застыв в неподвижной позе. Они и

встали, вздыбив шерсть и оскалив клыки... а забора-то между

ними не оказалось! Лай сразу оборвался. И что же они

сделали? Точно по команде, оба повернулись, помчались бок о

бок к еще стоящему штакетнику и там вновь подняли лай, точно

ничего не произошло.

МНОГО ШУМА ИЗ-ЗА МАЛЕНЬКОГО ДИНГО

Как-то в пасмурный день 1939 года мне позвонил мой

близкий друг, профессор Антониус, директор Шенбруннского

зоопарка.

- Вы говорили, что хотели бы дать вашей собаке на

воспитание маленького динго. Шесть дней назад одна из наших

динго ощенилась; приезжайте немедленно и выберите какого

хотите...

Услышав эту ошеломляющую новость, я тотчас же бросился

в зоопарк, хотя у меня было какое-то важное дело. Я легко

заманим совсем ручную и очень добродушную мать-динго в