Конспект (см задание №17 в тетради 1). Выучить наизусть несколько строф из «Евгения Онегина» (по выбору)
жүктеу/скачать 362.5 Kb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Урок 27 . А. Пушкин «Пиковая дама»
- Уроки 28-30. А. Пушкин «Капитанская дочка»
| Уроки 27 - 32
Задание на дом. Прочитать фрагменты статей Виссариона Белинского (1811 -1848) о Пушкине и сделать конспект (см. задание №17 в тетради 1). Выучить наизусть несколько строф из «Евгения Онегина» (по выбору). Прочитать повесть Пушкина «Пиковая дама».
Прочитайте фрагменты двух статей В. Г. Белинского (1811–1848) о романе «Евгений Онегин» А. С. Пушкина; сделайте конспект этих статей. Для конспектирования предл1агаются задания, выполняя которые надо либо цитировать Белинского полностью (дословно и в кавычках), либо пересказывать отдельные суждения критика своими словами. Для удобства фрагменты статей, данные в учебнике, пронумерованы. Если есть оценки Белинского, с которыми вы не согласны, подчеркните их в своем конспекте. Задания для конспектирования. Статья восьмая (1) «Онегин» – самое задушевное произведение Пушкина. (2) «Онегин» – поэма историческая. (3) «Онегин» – первая истинно национально-русская поэма. (4) Гоголь об истинной национальности. (5) В чем заключается «тайна национальности»? (6) Что решился Пушкин представить в романе? (7) Светскость – хорошо это или плохо? (8) Лицемерен ли Онегин? (9) Онегин – холодный эгоист. (10) Каким эгоистом считает Белинский Онегина? (12) Почему Онегин «не предался» полезной деятельности? (13) Почему Онегин не ответил на любовь Татьяны-девочки? (14) Имели ли досада и суетность свою долю в страсти Онегина? (15) «И что за роман без конца?» (16) Характер Ленского противоположен характеру Онегина. Статья девятая (17) «Татьяна – существо исключительное». (18) Почему Татьяна возбуждает живое сочувствие? (19) Почему страсть Татьяны проявилась «немножко по-книжному»? (20) «Кому открыть свое сердце?» (21) Почему поэт старается оправдать Татьяну? (22) В чем убедилась Татьяна, посетив кабинет Онегина? (23) Как оценил Белинский отказ Татьяны? (24) Как оценил Белинский личность поэта и почему назвал роман «энциклопедией русской жизни»? ИЗ РУССКОЙ КРИТИКИ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ БЕЛИНСКИЙ(1811–1848) Виссарион Григорьевич Белинский – критик, историк литературы, публицист, философ, теоретик искусства. Родился в семье флотского лекаря. В 1829 году поступил на филологический факультет Московского университета. В 1832 году его исключили из университета за опубликованную антикрепостническую драму «Дмитрий Калинин». Сотрудничество с московскими журналами началось с 1833 года, в том числе и с журналом «Современник» А. С. Пушкина. 1840 год Белинский встретил в Петербурге. Несколько лет он вел в журнале «Отечественные записки» литературно-критический отдел. В 1847 году перешел в издаваемый Н. А. Некрасовым «Современник» и стал идейным руководителем журнала. Литературная деятельность Белинского имела огромное значение – он стал основателем отечественной критики. До него русская критическая мысль заметно отставала от развития литературы. Резко осуждая критику как выражение частных, случайных «мнений», он подвел под нее прочный научный фундамент. Вместе с писателями демократического лагеря боролся за критику, которая давала бы «ответы на вопросы времени», воспитывала бы в читателе гражданина, неравнодушного к судьбе своей страны и своего народа. Творчество Белинского явилось теоретическим обобщением художественного опыта отечественной и зарубежной литературы. Он создал теорию реализма и народности, ставшую одним из важных достижений мировой эстетической мысли первой половины XIX века. Особенно значительна заслуга Белинского в истолковании произведений А. С. Пушкина как основоположника новой русской литературы. Восторженно приветствовал и М. Ю. Лермонтова. Важную роль сыграл критик и в судьбе Н. В. Гоголя, который был его любимым писателем. Белинский отмечал глубокую преемственную связь между А. С. Пушкиным и Н. В. Гоголем, видел в последнем поэта, открывающего новый этап в развитии русской литературы. Критик назвал его «отцом» плеяды великих русских писателей-реалистов – А. И. Герцена, Н. А. Некрасова, И. С. Тургенева, М. Е. Салтыкова-Щедрина, И. А. Гончарова. Но Белинский резко и тенденциозно осудил книгу Н. В. Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями». Критик считал ее реакционной и написал по поводу выхода ее из печати свое знаменитое письмо к Гоголю. Многие оценки Белинского в этом письме предвзяты и не обоснованы. «В этом застенчивом человеке, в этом хилом теле обитала мощная гладиаторская натура», – писал о Белинском А. И. Герцен в книге «Былое и думы». Белинский был духовным вождем освободительного движения России, и не случайно полиция заинтересовалась критиком. Но туберкулез свел Белинского в могилу раньше, чем удалось «похоронить» его в казематах Петропавловской крепости. Вершиной критических работ Белинского можно назвать одиннадцать статей, посвященных творчеству А. С. Пушкина (1843–1845).
Статья восьмая. «Евгений Онегин» (фрагменты) (1) Признаемся: не без некоторой робости приступаем мы к критическому рассмотрению такой поэмы, как «Евгений Онегин». И эта робость оправдывается многими причинами. «Онегин» есть самое задушевное произведение Пушкина, самое любимое дитя его фантазии, и можно указать слишком на немногие творения, в которых личность поэта отразилась бы с такою полнотою, светло и ясно, как отразилась в «Онегине» личность Пушкина. Здесь вся жизнь, вся душа, вся любовь его; здесь его чувства, понятия, идеалы. Оценить такое произведение, значит - оценить самого поэта во всем объеме его творческой деятельности. Не говоря уже об эстетическом достоинстве «Онегина», эта поэма имеет для нас, русских, огромное историческое и общественное значение. С этой точки зрения даже и то, что теперь критика могла бы с основательностию назвать в «Онегине» слабым или устарелым, -даже и то является исполненным глубокого значения, великого интереса. (2) Прежде всего в «Онегине» мы видим поэтически воспроизведенную картину русского обществ, взятого в одном из интереснейших моментов его развития. С этой точки зрения «Евгений Онегин» есть поэма историческая в полно смысле слова, хотя в числе ее героев нет ни одного исторического лица. Историческое достоинство этой поэмы тем выше, что она была на Руси и первым и блистательным опытом в этом роде. В ней Пушкин является не просто поэтом только, но и представителем впервые пробудившегося общественного самосознания: заслуга безмерная. До Пушкина русская поэзия была не более, как понятливою и переимчивою ученицею европейской музы, – и потому все произведения русской поэзии до Пушкина как-то походили больше на этюды и копии, нежели на свободные произведения самобытного вдохновения. (3) И если национальность составляет одно из высочайших достоинств поэтических произведений, то, без сомнения, истинно национальных произведений должно искать у нас только между такими поэтическими созданиями, которых содержание взято из жизни сословия, создавшегося по реформе Петра Великого и усвоившего себе формы образованного быта. Но большинство публики до сих пор понимает это дело иначе. Назовите народным или национальным произведением «Руслана и Людмилу», – и с вами все согласятся, что это действительно и народное, и национальное произведение. Еще более будут согласны с вами, если вы назовете народным произведением всякую пьесу, в которой действуют мужики и бабы, бородатые купцы и мещане или в котором действующие лица пересыпают свой незатейливый разговор русскими пословицами и поговорками и, вдобавок, пропускают между ними риторические, на семинарский манер, фразы о народности и т.п. Люди, более умные и образованные, охотно (и притом весьма основательно) видят народную русскую поэзию в баснях Крылова и даже готовы видеть ее (что уже не так основательно) не только в сказках Пушкина «О царе Салтане», «О мертвой царевне и о семи богатырях»), но (что уже вовсе неосновательно) в сказках Жуковского («О царе Берендее до колен борода» и «спящей царевне»). Но немногие согласятся с вами, и для многих покажется странным, если вы скажете, что первая истинно национально-русская поэма в стихах была и есть – «Евгений Онегин» Пушкина и что в ней народности больше, нежели в каком угодно другом народном русском сочинении. А между тем это такая же истина, как и то, что дважды два - четыре. Если ее не все признают национальною - это потому, что у нас издавна укоренилось престранное мнение, будто бы русский во фраке или русская в корсете - уже не русские и что русский дух дает себя чувствовать только там, где есть зипун, лапти, сивуха и кислая капуста. (4) Все сказанное нами было необходимым отступлением для опровержения неосновательного мнения, будто бы в деле литературы чисто русскую народность должно искать только в сочинениях, которых содержание заимствовано из жизни низших и необразованных классов. Вследствие этого странного мнения, оглашающего «нерусским» все, что есть в России лучшего и образованнейшего, вследствие этого лапотно-сермяжного мнения какой-нибудь грубый фарс с мужиками и бабами есть национально-русское произведение, а «Горе от ума» есть тоже русское, но только уже не национальное произведение; какой-нибудь площадный роман, вроде «Разгулья купеческих сынков в Марьиной роще», есть хотя и плохое, однако тем не менее национально-русское произведение, а «Герой нашего времени», хотя и превосходное, однако тем не менее русское, но не национальное произведение... Нет. И тысячу раз нет! Пора, наконец, вооружиться против этого мнения всею силою здравого смысла, всею энергиею неумолимой логики! Мы далеки уже от того блаженного времени, когда псевдоклассическое направление нашей литературы допускало в изящные создания только людей высшего круга и образованных сословий, и если иногда позволяло выводить в поэме, драме или эклоге простолюдинов, то не иначе, как умытых, причесанных, разодетых и говорящих не своим языком. Да, мы далеки от этого псевдоклассического времени; но пора уже отдалиться нам и от этого псевдоромантического направления, которое, обрадовавшись слову «народность» и праву представлять в поэмах и драмах не только честных людей низшего звания, но даже воров и плутов, вообразило, что истинная национальность скрывается только под зипуном, в курной избе и что разбитый на кулачном бою нос пьяного лакея есть истинно шекспировская черта, – а главное, что между людьми образованными нельзя искать и признаков чего-нибудь похожего на народность. Пора, наконец, догадаться, что, напротив, русский поэт может себя показать истинно национальным поэтом, только изображая в своих произведениях жизнь образованных сословий: ибо, чтоб найти национальные элементы в жизни, наполовину прикрывшейся прежде чуждыми ей формами, – для этого поэту нужно и иметь большой талант, и быть национальным в душе. «Истинная национальность (говорит Гоголь) состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа; поэт может быть даже и тогда национален, когда описывает совершенно сторонний мир, но глядит на него глазами своей национальной стихии, глазами всего народа, когда чувствует и говорит так, что соотечественникам его кажется, будто это чувствуют и говорят они сами».1 Разгадать тайну народной психеи для поэта, – значит уметь равно быть верным действительности при изображении и низших, и средних, и высших сословий. Кто умеет схватывать резкие оттенки только грубой простонародной жизни, не умея схватывать более тонких и сложных оттенков образованной жизни, тот никогда не будет великим поэтом и еще менее имеет право на громкое титло национального поэта. Великий национальный поэт равно умеет заставит говорить и барина, и мужика их языком. И если произведение, которого содержание взято из жизни образованных сословий, не заслуживает названия национального, – значит, оно ничего не стоит в художественном отношении, потому что неверно духу изображаемой им действительности. Поэтому не только такие произведения, как «Горе от ума» и «Мертвые души», но и такие, как «Герой нашего времени», суть столько же национальные, сколько и превосходные поэтические создания. И первым таким национально-художественным произведением был «Евгений Онегин» Пушкина. (5) ...тайна национальности каждого народа заключается не в его одежде и кухне, а в его, так сказать, манере понимать вещи. Чтоб верно изображать какое-нибудь общество, надо сперва постигнуть его сущность, его особность, – а этого нельзя иначе сделать, как узнав фактически и оценив философски ту сумму правил, которыми держится общество. У всякого народа две философии: одна ученая, книжная, торжественная и праздничная, другая – ежедневная, домашняя, обиходная. Часто обе эти философии находятся более или менее в близком соотношении друг к другу; и кто хочет изображать общество, тому надо познакомиться с обеими, но последнюю особенно необходимо изучить. Так точно, кто хочет узнать какой-нибудь народ, тот, прежде всего, должен изучить его в семейном, домашнем быту. Кажется, что бы за важность могли иметь два такие слова, как, например, авось и живет, а между тем они очень важны, и, не понимая их важности, иногда нельзя понять иного романа, не только самому написать роман. И вот глубокое знание этой-то обиходной философии и сделало «Онегина» и «Горе от ума» произведениями оригинальными и чисто русскими. (6) В двадцатых годах текущего столетия русская литература от подражательности устремилась к самобытности: явился Пушкин. Он любил сословие, в котором почти исключительно выразился прогресс русского общества и к которому принадлежал сам, – и в «Онегине» он решился представить нам внутреннюю жизнь этого сословия, а вместе с ним и общество в том виде, в каком оно находилось в избранную им эпоху, то есть в двадцатых годах текущего столетия. И здесь нельзя не подивиться быстроте, с которою движется вперед русское общество: мы смотрим на «Онегина», как на роман времени, от которого мы уже далеки. Идеалы, мотивы этого времени уже так чужды нам, так вне идеалов и мотивов нашего времени... «Герой нашего времени» был новым «Онегиным»; едва прошло четыре года, – и Печорин уже не современный идеал. (7)...обратимся к разбору характеров действующих лиц романа. Несмотря на то, что роман носит на себе имя своего героя, – в романе не один, а два героя: Онегин и Татьяна. В обоих их должно видеть представителей обоих полов русского общества в ту эпоху. Обратимся к первому. Поэт очень хорошо сделал, выбрав себе героя из высшего круга общества. Онегин – отнюдь не вельможа (уже и потому, что временем вельможества был только век Екатерины II); Онегин – светский человек. Мы знаем, наши литераторы не любят света и светских людей, хотя и помешаны на страсти изображать их. Что касается лично до нас, мы совсем не светские люди и в свете не бываем; но не питаем к нему никаких мещанских предубеждений. Когда высший свет изображается такими писателями, как Пушкин, Грибоедов, Лермонтов, князь Одоевский, граф Соллогуб, мы любим литературное изображение большого света так же, как и изображение всякого другого света и не света, с талантом и знанием выполненное <...> Позвольте сделать еще оговорку: мы отнюдь не смешиваем светскости с аристократизмом, хотя и чаще всего они встречаются вместе. Будьте вы человеком какого вам угодно происхождения, держитесь, каких вам угодно убеждений, – светскость вас не испортит, а только улучшит. Говорят: в свете жизнь тратится на мелочи, самые святые чувства приносятся в жертву расчету и приличиям. Правда; но разве в среднем кругу общества жизнь тратится только на одно великое, а чувство и разум не приносятся в жертву расчету и приличию? О, нет, тысячу раз нет! Вся разница среднего света от высшего состоит в том, что в первом больше мелочности, претензий, чванства, ломания, мелкого честолюбия, принужденности и лицемерства. Говорят: в светской жизни много дурных сторон. Правда; а разве в несветской жизни одни только хорошие стороны? <...> Высший круг общества был в то время уже в апогее своего развития; притом светскость не помешала же Онегину сойтись с Ленским – этим наиболее странным и смешным в глазах света существом. Правда, Онегину было дико в обществе Лариных, но образованность еще более, нежели светскость, была причиною этого. Не спорим, общество Лариных очень мило, особенно в стихах Пушкина, но нам, хоть мы и совсем не светские люди, было бы в нем не совсем ловко, тем более, что мы решительно неспособны поддержать благоразумного разговора о псарне, о вине, о сенокосе, о родне. (8) ...Онегин с первых же строк романа был принят за безнравственного человека. Это мнение о нем и теперь еще не совсем исчезло. Мы помним, как горячо многие читатели изъявляли свое негодование на то, что Онегин радуется болезни своего дяди и ужасается необходимости корчить из себя опечаленного родственника [...] К особенности людей светского общества принадлежит отсутствие лицемерства, в одно и то же время грубого и глупого, добродушного и добросовестного. Если какой-нибудь бедный чиновник вдруг увидит себя наследником богатого дяди-старика, готового умереть, – с какими слезами, с какою униженною предупредительностью будет он ухаживать за дядюшкою, хотя этот дядюшка, может быть, во всю жизнь свое не хотел ни знать, ни видеть племянника, и между ними ничего не было общего. Однако ж не думайте, чтоб со стороны племянника это было расчетливым лицемерством (расчетливое лицемерство есть порок всех кругов общества, и светских и несветских); нет, вследствие благодетельного сотрясения всей нервной системы, произведенного видом близкого наследства, наш племянник не шутя пришел в умиление и почувствовал пламенную любовь к дядюшке, хотя и не воля дяди, а закон дал ему право на наследство, Стало быть, это лицемерство добродушное, искреннее и добросовестное. Но вздумай его дядюшка вдруг ни с того, ни с сего выздороветь: куда бы девалась у нашего племянника родственная любовь, и как бы ложная горесть вдруг сменилась истинною горестью, и актер превратился бы в человека! Обратимся к «Онегину». Его дядя был ему чужд во всех отношениях.<...> Скажут: он его благодетель. Какой же благодетель, если Онегин был законным наследником его имения? Тут благодетель – не дядя, а закон, право наследства. Каково же положение человека, который обязан играть роль огорченного, состраждущего и нежного родственника при смертном одре совершенно чуждого и постороннего ему человека? Скажут: кто обязывал его играть такую низкую роль? Как кто? Чувство деликатности, человечности. Если, почему бы то ни было, вам нельзя не принимать к себе человека, которого знакомство для вас и тяжело, и скучно, разве вы не обязаны быть с ним вежливы и даже любезны, хотя внутренне вы и посылаете его к черту? Что в словах Онегина проглядывает какая-то насмешливая легкость, – в этом виден только ум и естественность, потому что отсутствие натянутой, тяжелой торжественности в выражении обыкновенных житейских отношений есть признак ума. (9) Большая часть публики совершенно отрицала в Онегине душу и сердце, видела в нем человека холодного, сухого и эгоиста по натуре. Нельзя ошибочнее и кривее понять человека! Этого мало: многие добродушно верили и верят, что сам поэт хотел изобразить Онегина холодным эгоистом. Это уже значит: имея глаза, ничего не видеть. Светская жизнь не убила в Онегине чувства, а только охолодила к бесплодным страстям и мелочным развлечениям. Вспомните строфы, в которых поэт описывает свое знакомство с Онегиным <...> Из этих стихов мы ясно видим, по крайней мере, то, что Онегин не был ни холоден, ни сух, ни черств, что в душе его жила поэзия и что вообще он был из числа обыкновенных, дюжинных людей. Невольная преданность мечтам, чувствительность и беспечность при созерцании красот природы и при воспоминании о романах и любви прежних лет: все это говорит больше о чувстве и поэзии, нежели о холодности и сухости. Дело только в том, что Онегин не любил расплываться в мечтах, больше чувствовал, нежели говорил, и не всякому открывался. Озлобленный ум есть тоже признак высшей натуры, потому что человек с озлобленным умом бывает недоволен не только людьми, но и самим собою. <...> Читатели помнят описание (в VII главе) кабинета Онегина: весь Онегин в этом описании. Особенно поразительно исключение из опалы двух или трех романов,
И современный человек Изображен довольно верно С его безнравственной душой, Себялюбивой и сухой, Мечтанью преданной безмерно, С его озлобленным умом, Кипящим в действии пустом. Скажут: это портрет Онегина. Пожалуй, и так; но это еще более говорит в пользу нравственного превосходства Онегина, потому что он узнал себя в портрете, который, как две капли воды, похож на столь многих, но в котором узнают себя столь немногие, а большая часть «украдкою кивает на Петра». Онегин не любовался самолюбиво этим портретом, но глухо страдал от его поразительного сходства с детьми нынешнего века. Не натура, не страсти, не заблуждения личные сделали Онегина похожим на этот портрет, а век. Связь с Ленским – этим юным мечтателем, который так понравился нашей публике, всего громче говорит против мнимого бездушия Онегина. <…> (10) Дело говорит само за себя: гордая холодность и сухость, надменное бездушие Онегина, как человека, произошли от грубой неспособности многих читателей понять так верно созданный поэтом характер. Но мы не остановимся на этом и исчерпаем весь вопрос.
Созданье ада иль небес, Сей ангел, сей надменный бес, Что ж он? – ужели подражанье, Ничтожный призрак, иль еще Москвич в гарольдовом плаще; Слов модных полный лексикон?.. Уж не пародия ли он?<…> Эти стихи – ключ к тайне характера Онегина. Онегин – не Мельмот1, не Чайльд-Гарольд, не демон, не пародия, не модная причуда, не гений, не великий человек, а просто – «добрый малый, как вы да я, как целый свет». Поэт справедливо называет «обветшалою модою» везде находить или везде искать все гениев да необыкновенных людей. Повторяем: Онегин – добрый малый, но при этом недюжинный человек. Он не годится в гении, не лезет в великие люди, но бездеятельность и пошлость жизни душат его; он даже не знает, что ему надо, чего ему хочется; но он знает, и очень хорошо знает, что ему не надо, что ему не хочется того, чем так довольна, так счастлива самолюбивая посредственность. И за то-то эта самолюбивая посредственность не только провозгласила его «безнравственным». Но и отняла у него страсть сердца, теплоту души, доступность всему доброму и прекрасному. Вспомните, как воспитан Онегин, и согласитесь, что натура его была слишком хороша, если ее не убило совсем такое воспитание. Блестящий юноша, он был увлечен светом, подобно многим; но скоро наскучил им и оставил его, как это делают слишком немногие. В душе его тлелась искра надежды - воскреснуть и освежиться в тиши уединения, на лоне природы; но он скоро увидел, что перемена мест не изменяет сущности некоторых неотразимых и не от нашей воли зависящих обстоятельств.<...> (11) Мы доказали, что Онегин не холодный, не сухой, не бездушный человек, но мы до сих пор избегали слова эгоист, – и так как избыток чувства, потребность изящного не исключают эгоизма, то мы скажем теперь, что Онегин – страдающий эгоист. Эгоисты бывают двух родов. Эгоисты первого разряда – люди без всяких заносчивых или мечтательных притязаний; они не понимают, как может человек любить кого-нибудь, кроме самого себя, и потому они нисколько не стараются скрывать своей пламенной любви к собственным их особам; если их дела идут плохо, они худощавы, бледны, злы, низки, подлы, предатели, клеветники; если их дела идут хорошо, они толсты, жирны, румяны, веселы, добры, выгодами делиться ни с кем не станут, но угощать готовы не только полезных, даже и вовсе бесполезных им людей. Это эгоисты по натуре или по причине дурного воспитания. Эгоисты второго разряда почти никогда не бывают толсты и румяны; по большей части, это народ больной и всегда скучающий. Бросаясь всюду, везде ища счастия, то рассеяния, они нигде не находят ни того, ни другого с той минуты, как обольщения юности оставляют их. Эти люди часто доходят до страсти к добрым действиям, до самоотвержения в пользу ближних; но беда в том, что они и в добре хотят искать то счастия, то развлечения, тогда как в добре следовало бы им искать только добра. Если подобные люди живут в обществе, представляющем полную возможность для каждого из его членов стремиться свою деятельностию к осущствлению идеала истины и блага, – о них без запинки можно сказать, что суетность и мелкое самолюбие, заглушив в них добрые элементы, сделали их эгоистами. Но наш Онегин не принадлежит ни к тому, ник другому разряду эгоистов. Его можно назвать эгоистом поневоле; в его эгоизме должно видеть то, что древние называли «fatum».1 (12) Благая, благотворная, полезная деятельность! Зачем не предался ей Онегин? Зачем не искал в ней своего удовлетворения? Зачем? Зачем? – Затем, милостивые государи, что пустым людям легче спрашивать, нежели дельным отвечать... <...> Что-нибудь делать можно только в обществе, на основании общественных потребностей, указываемых самою действительностью, а не теориею; но что бы стал делать Онегин в сообществе с такими прекрасными соседями, в кругу таких милых ближних? Облегчить участь мужика, конечно, много значило для мужика, но со стороны Онегина тут еще не много было сделано. Есть люди, которым если удастся что-нибудь сделать порядочное, они с самодовольствием рассказывают об этом всему миру и таким образом бывают приятно заняты на целую жизнь. Онегин был не из таких людей; важное и великое для многих, для него было не бог знает чем. (13) Если б выбор в любви решался только волею и разумом, тогда любовь не была бы чувством и страстью. <...> Поэтому Онегин имел полное право без всякого опасения подпасть под уголовный суд критики, не полюбить Татьяны-девушки и полюбить Татьяну-женщину. В том и другом случае он поступил равно ни нравственно, ни безнравственно. Этого вполне достаточно для его оправдания, но мы к этому прибавим и еще кое-что. Онегин был так умен, тонок и опытен, так хорошо понимал людей и их сердце, что не мог не понять из письма Татьяны, что эта бедная девушка одарена страстным сердцем, алчущим роковой пищи, что ее душа младенчески чиста, что ее страсть детски простодушна, и что она нисколько не похожа на тех кокеток, которые так надоели ему с их чувствами то легкими, то поддельными, Он был живо тронут письмом Татьяны <...>. В письме своем к Татьяне (в УIII главе) он говорит, что, заметя в ней искру нежности, он не хотел ей поверить (то есть заставил себя не поверить), не дал хода милой привычке и не хотел расстаться с своей постылой свободою. Но если он оценил одну сторону любви Татьяны, в то же самое время он так же ясно видел и другую ее сторону. Во-первых, обольститься такою младенчески прекрасною любовью и увлечься ею до желания отвечать на нее, значило бы для Онегина решиться на женитьбу. Но если его могла еще интересовать поэзия страсти, то поэзия брака не только не интересовала его, но была для него противна. <...> Если не брак, то мечтательная любовь, если не хуже что-нибудь; но он так хорошо постиг Татьяну, что даже и не подумал о последнем, не унижая себя в собственных своих глазах. (14) Встретив Татьяну на бале, в Петербурге, Онегин едва мог узнать ее: так переменилась она! <...> Не принадлежа к числу ультраидеалистов, мы охотно допускаем в самые высокие страсти примесь мелких чувств и потому думаем, что досада и суетность имели свою долю в страсти Онегина. <...> Письмо Онегина к Татьяне горит страстью; в нем уже нет иронии, нет светской уверенности, светской маски. <...> (15) Роман оканчивается отповедью Татьяны, и читатель навсегда расстается с Онегиным в самую злую минуту его жизни... Что же это такое? Где же роман? Какая его мысль? И что за роман без конца? Мы думаем, что есть романы, которых мысль в том и заключается, что в них нет конца, потому что в самой действительности бывают события без развязки, существования без цели, существа неопределенные, никому не понятные, даже самим себе, словом. То, что по-французски называется les etres manques, les existences avortees2. И эти существа часто бывают одарены большими нравственными преимуществами, большими духовными силами; обещают много, исполняют мало или ничего не исполняют. Это зависит не от них самих; тут есть fatum, заключающийся в действительности, которою окружены они, как воздухом, и из которой не в силах и не во власти человека освободиться. Другой поэт представил нам другого Онегина под именем Печорина: пушкинский Онегин с каким-то самоотвержением отдался зевоте: лермонтовский Печорин бьется на смерть с жизнию и насильно хочет у нее вырвать свою долю; в дорогах - разница, а результат один: оба романа так же без конца, как и жизнь и деятельность обоих поэтов... Что сталось с Онегиным потом? Воскресила ли его страсть для нового, более сообразного с человеческим достоинством страдания? Или убила она все силы души его, и безотрадная тоска его обратилась в мертвую, холодную апатию? – Не знаем, да и на что нам знать это, когда мы знаем, что силы этой богатой натуры остались без приложения, жизнь без смысла, а роман без конца? Довольно и этого знать, чтобы не захотеть больше ничего знать... Онегин – характер действительный, в том смысле, что в нет ничего мечтательного, фантастического, что он мог быть счастлив или несчастливы только в действительности и через действительность. (16) В Ленском Пушкин изобразил характер, совершенно противоположный характеру Онегина, характер совершенно отвлеченный, совершенно чуждый действительности. Тогда это было совершенно новое явление, и люди такого рода действительно начали появляться в русском обществе <...> Ленский был романтик и по натуре и по духу времени. Нет нужды говорить, что это было существо, доступное всему прекрасному, высокому, душа чистая и благородная. Но в то же время «он сердцем милый был невежда», вечно толкуя о жизни, никогда не знал ее. Действительность на него не имела влияния: его радости и печали были созданием его фантазии. Он полюбил Ольгу, и что ему была за нужда, что она не понимала его, что, вышедши замуж, она сделалась бы вторым исправленным изданием своей маменьки, что ей все равно было выйти – и за поэта – товарища ее детских игр, и за довольного собою и своею лошадью улана? Ленский украсил ее достоинствами и совершенствами, приписал ей чувства и мысли, которых в ней не было и о которых она и не заботилась. Существо доброе, милое, веселое, Ольга была очаровательна, как и все «барышни», пока они еще не сделались «барынями», а Ленский видел в ней фею, сильфиду, романтическую мечту, нимало не подозревая будущей барыни. Он написал «надгробный мадригал» старику Ларину, в котором, верный себе, без всякой иронии, умел найти поэтическую сторону. В простом желании Онегина подшутить над ним он увидел и измену, и обольщение, и кровавую обиду. Результатов всего этого была его смерть, заранее воспетая им в туманно романтических стихах. Мы нисколько не оправдываем Онегина, который, как говорит поэт, Был должен оказать себя Не мячиком предрассуждений, Не пылким мальчиком, бойцом. Но мужем с честью и умом, – но тирания и деспотизм светских и житейских предрассудков таковы, что требуют для борьбы с собою героев. Подробности дуэли Онегина с Ленским – верх совершенства в художественном отношении. Поэт любил этот идеал, осуществленный им в Ленском, и в прекрасных строфах оплакал его падение <...>. В нем было много хорошего, но лучше всего то, что он был молод и вовремя для своей репутации умер. Это не была одна из тех натур, для которых жить – значит развиваться и идти вперед. Это – повторяем – был романтик, и больше ничего. Останься он жив, Пушкину нечего было бы с ним делать, кроме как распространить на целую главу то, что он так полно высказал в одной строфе. Люди, подобные Ленскому, при всех их неоспоримых достоинствах, не хороши тем, что они или перерождаются в совершенных филистеров, или, если сохранят навсегда свой первоначальный тип, делаются этими устарелыми мистиками и мечтателями, которые так же неприятны, как и старые идеальные девы, и которые больше враги всякого прогресса, нежели люди просто, без претензий, пошлые. Вечно копаясь в самих себе и становя себя центром мира, они спокойно смотрят на все, что делается в мире, и твердят о том, что счастие внутри нас, что должно стремиться душою в надземную сторону мечтаний и не думать о суетах этой земли, где есть и голод, и нужда, и... Ленские не перевелись и теперь; они только переродились. В них уже не осталось ничего, что так обаятельно прекрасно было в Ленском; в них нет девственной чистоты его сердца, в них только претензии на великость и страсть марать бумагу. Все они поэты, и стихотворный баласт в журналах доставляется одними ими. Словом, это теперь самые несносные, самые пустые и пошлые люди. Татьяна... но мы поговорим о ней в следующей статье.
(17) Велик подвиг Пушкина, что он первый в своем романе поэтически воспроизвел русское общество того времени и в лице Онегина и Ленского показал его главную, то есть мужскую сторону; но едва ли не выше подвиг нашего поэта в том, что он первый поэтически воспроизвел, в лице Татьяны, русскую женщину.<...> Но совсем не так легко определить характер Татьяны. Натура Татьяны не многосложна, но глубока и сильна. В Татьяне нет этих болезненных противоречий, которыми страдают слишком сложные натуры; Татьяна создана как будто вся из одного цельного куска, без всяких приделок и примесей. Вся жизнь ее проникнута тою целостностью, тем единством, которое в мире искусства составляет высочайшее достоинство художественного произведения. Страстно влюбленная, простая деревенская девушка, потом светская дама, Татьяна во всех положениях своей жизни всегда одна и та же: портрет ее в детстве, так мастерски написанный поэтом, впоследствии является только развившимся, но не изменившимся. <...> Задумчивость была ее подругою с колыбельных дней, украшая однообразие ее жизни; пальцы Татьяны не знали иглы, и даже ребенком она не любила кукол, и ей чужды были детские шалости; ей был скучен и шум, и звонкий смех детских игр; ей больше нравились страшные рассказы в зимний вечер. И потому она скоро пристрастилась к романам, и романы поглотили всю жизнь ее.<...> Итак, летние ночи посвящались мечтательности, зимние – чтению романов, – и это среди мира, имевшего благоразумную привычку громко храпеть в это время! Какое противоречие между Татьяной и окружающим ее миром! <...> Татьяна молчалива, дика, ничем не увлекается, ничему не радуется, ни от чего не приходит в восторг, ко всему равнодушна, ни к кому не ласкается. Ни с кем не дружится, никого не любит, не чувствует потребности перелить в другого свою душу, тайны своего сердца, а главное – не говорит ни о чувствах вообще, ни о своих собственных в особенности. <...> Повторяем: Татьяна – существо исключительное, натура глубокая, любящая, страстная. Любовь для нее могла быть или величайшим блаженством, или величайшим бедствием жизни, без всякой примирительной середины.<...> (18) Татьяна не избегла горестной участи подпасть под разряд идеальных дев, о которых мы говорили. Правда, мы сказали, что она представляет собою колоссальное исключение в мире подобных явлений, – и теперь не отпираемся от своих слов. Татьяна возбуждает не смех, а живое сочувствие, но это не потому, чтоб она вовсе не походила на «идеальных дев», а потому, что ее глубокая, страстная натура заслонила в ней собою все, что есть смешного и пошлого в идеальности этого рода, и Татьяна осталась естественно-простою в самой искусственности и уродливости формы, которую сообщила ей окружающая ее действительность.<...> (19) Это дивное соединение грубых, вульгарных предрассудков со страстию к французским книжкам и с уважением к глубокому творению Мартына Задеки возможно только в русской женщине. Весь внутренний мир Татьяны заключался в жажде любви; ни что другое не говорило ее душе; ум ее спал, и только разве тяжкое горе жизни могло потом разбудить его, да и то для того, чтоб сдержать страсть и подчинить ее расчету благоразумной морали... Девические дни ее ничем не были заняты; в них не было своей череды труда и досуга, не было тех регулярных занятий и развлечений, свойственных образованной жизни, которые держат в равновесии нравственные силы человека. Дикое растение, вполне предоставленное самому себе, Татьяна создала себе свою собственную жизнь, в пустоте которой тем мятежнее горел пожиравший ее внутренний огонь, что ее ум ничем не был занят.<...> Здесь не книга родила страсть, но страсть все-таки не могла не проявиться немножко по-книжному. Зачем было воображать Онегина Вольмаром, Малек-Аделем, де-Линаром и Вертером1 (Малек-Адель и Вертер: не все ли это равно, что Еруслан Лазаревич и корсар Байрона)? Затем, что для Татьяны не существовал настоящий Онегин, которого она не могла ни понимать, ни знать; следовательно, ей необходимо было придать ему какое-нибудь значение, напрокат взятое из книги, а не из жизни, потому что жизни Татьяна тоже не могла ни понимать, ни знать. Зачем было ей воображать себя Кларисой, Юлией, Дельфиной2? Затем, что она и саму себя так же мало понимала и знала, как и Онегина.<...> И вдруг является Онегин. Он весь окружен тайною: его аристократизм, его светскость, неоспоримое превосходство над всем этим спокойным и пошлым миром, среди которого он явился таким метеором, его равнодушие ко всему, странность жизни, – все это произвело таинственные слухи, которые не могли не действовать на фантазию Татьяны, не могли не расположить ее к решительному эффекту первого свидания с Онегиным. (20) Разговор Татьяны с нянею – чудо художественного совершенства! Это целая драма, проникнутая глубокою истиною. В ней удивительно верно изображена русская барышня в разгаре томящей ее страсти. Сдавленное внутри чувство всегда порывается наружу, особенно в первый период еще новой, еще неопытной страсти. Кому открыть свое сердце? Сестре? Но она не так бы поняла его. Няня вовсе не поймет; но потому-то и открывает ей Татьяна свою тайну, или лучше сказать, потому-то и не скрывает она от няни своей тайны. (21) Татьяна вдруг решается писать к Онегину: порыв наивный и благородный; но его источник не в сознании, а в бессознательности: бедная девушка не знала, что делала. После, когда она стала знатною барынею, для нее совершенно исчезла возможность таких наивно великодушных движений сердца... Письмо Татьяны свело с ума всех русских читателей, когда появилась третья глава «Онегина». Мы вместе со всеми думали в нем видеть высочайший образец откровения женского сердца. Сам поэт, кажется, без всякой иронии, без всякой задней мысли, и писал, и читал это письмо. Но с тех пор много воды утекло... Письмо Татьяны прекрасно и теперь, хотя уже и отзывается немножко какою-то детскостию, чем-то «романическим» Иначе и быть не могло; язык страстей был так нов и не доступен нравственно немотствующей Татьяне: она не умела бы ни понять, ни выразить собственных своих ощущений, если бы не прибегла к помощи впечатлений, оставленных на ее памяти плохими и хорошими романами, без толку и без разбора читанными ею.<...> Замечательно, с каким усилием старается поэт оправдать Татьяну за ее решимость написать и послать это письмо: видно, что поэт слишком хорошо знал общество, для которого писал.<...> Нельзя не жалеть о поэте, который видит себя принужденным таким образом оправдывать свою героиню перед обществом – и в чем же? В том, что составляет сущность женщины, ее лучшее право на существование – что у ней есть сердце, а не пустая яма, прикрытая корсетом!.. Но еще более нельзя не жалеть об обществе, перед которым поэт видел себя принужденным оправдывать героиню своего романа в том, что она женщина, а не деревяшка, выточенная по подобию женщины. И всего грустнее в этом то, что перед женщинами в особенности старается он оправдать свою Татьяну. (22) <...> Картина глухих, никем не разделенных страданий Татьяны изображена в пятой главе с удивительною истиною и простотою. Посещение Татьяною опустелого дома Онегина (в седьмой главе) и чувства, пробужденные в ней этим оставленным жилищем, на всех предметах которого лежал такой резкий отпечаток духа и характера оставившего его хозяина, принадлежит к лучшим местам и драгоценнейшим сокровищам русской поэзии. Татьяна не раз повторила это посещение, – <...> Итак, в Татьяне, наконец, совершился акт сознания; ум ее проснулся. Она поняла наконец, что есть для человека интересы, есть страдания и скорби, кроме интереса страданий и скорби любви. Но поняла ли она, в чем именно состоят эти другие интересы и страдания, и, если поняла, послужило ли это ей к облегчению ее собственных страданий? Конечно, поняла, но только умом, головою, потому что есть идеи, которые надо пережить и душою, и телом, чтоб понять их вполне, и которых нельзя изучить в книге. И потому книжное знакомство с этим новым миром скорбей, если и было для Татьяны откровением, это откровение произвело на нее тяжелое впечатление; оно испугало ее, ужаснуло и заставило смотреть на страсти, как на гибель жизни, убедило ее в необходимости покориться действительности, как она есть, и если жить жизнию сердца, то про себя, в глубине своей души, в тиши уединения, во мраке ночи, посвященной тоске и рыданиям. Посещение дома Онегина и чтение его книг приготовили Татьяну к перерождению из деревенской девочки в светскую даму, которое так удивило и поразило Онегина. (23) Теперь перейдем прямо к объяснению Татьяны с Онегиным. В этом объяснении все существо Татьяны выразилось вполне. В этом объяснении высказалось все, что составляет сущность русской женщины с глубокою натурою, развитою обществом, – все: и пламенная страсть, и задушевность простого, искреннего чувства. И чистота, и святость наивных движений благородной натуры, и резонерство, и оскорбленное самолюбие, и тщеславие добродетелью, под которой замаскирована рабская боязнь общественного мнения, и хитрые силлогизмы ума, светскою моралью парализовавшего великодушные движения сердца <...> Основная мысль упреков Татьяны состоит в убеждении, что Онегин потому только не полюбил ее тогда, что в этом не было для него очарования соблазна; а теперь приводит к ее ногам жажда скандалезной славы... Во всем это так и пробивается страх за свою добродетель.<...> Татьяна не любит света и за счастие почла бы навсегда оставить его для деревни; но пока она в свете – его мнение всегда будет ее идолом, и страх его суда всегда будет ее добродетелью. <...> Последние стихи удивительны – подлинно конец венчает дело! <...> Вот истинная гордость женской добродетели! Но я другому отдана, – именно отдана, а не отдалась! Вечная верность – кому и в чем? Верность таким отношениям, которые составляют профанацию чувства и чистоты женственности, потому что некоторые отношения, не освящаемые любовию, в высшей степени безнравственны... Но у нас как-то все это клеится вместе: поэзия – и жизнь, любовь – и брак по расчету, жизнь сердцем – и строгое исполнение внешних обязанностей, внутренно ежечастно нарушаемых... Жизнь женщины по преимуществу сосредоточена в жизни сердца; любить – значит для нее жить, а жертвовать – значит любить. Для этой роли создала природа Татьяну; но общество пересоздало ее... (24) Итак, в лице Онегина, Ленского и Татьяны Пушкин изобразил русское общество в одном из фазисов его образования, его развития, и с какою истиною, с какою верностью, как полно и художественно изобразил он его! Мы не говорим о множестве вставочных портретов и силуэтов, вошедших в его поэму и довершающих собою картину русского общества высшего и среднего; не говорим о картинах сельских балов и столичных раутов: все это так известно нашей публике и так давно оценено ею о достоинству... Заметим одно: личность поэта, так полно и ярко отразившаяся в этой поэме, везде является такою прекрасною, такою гуманною, но в то же время по преимуществу артистическою. Везде видите вы в нем человека, душою и телом принадлежащего к основному принципу, составляющему сущность изображаемого им класса; короче, везде видите русского помещика... Он нападает в этом классе на все, что противоречит гуманности: но принцип класса для него – вечная истина... И потому в самой сатире его так много любви, самое отрицание его так часто похоже на одобрение и на любование... Вспомните описание семейства Лариных во второй главе, и особенно портрет самого Ларина... Это было причиною, что в «Онегине» многое устарело теперь. Но без этого, может быть, и не вышло бы из «Онегина» такой полной и подробной поэмы русской жизни, такого определенного факта для отрицания мысли, в самом же этом обществе так быстро развивающейся... «Онегин» писан был в продолжение нескольких лет, – и потому сам поэт рос вместе с ним, и каждая новая глава поэмы была интереснее и зрелее. Но последние две главы резко отделяются от первых шести: они явно принадлежат уже к высшей, зрелой эпохе художественного развития поэта. О красоте отдельных мест нельзя наговориться довольно, притом же их так много! К лучшим принадлежат: ночная сцена между Татьяною и нянею, дуэль Онегина с Ленским и весь конец шестой главы. В последних двух главах мы и не знаем, что хвалить особенно, потому что в них все превосходно; но первая половина седьмой главы (описание весны, воспоминание о Ленском, посещение Татьяною дома Онегина) как-то особенно выдается из всего глубокостию грустного чувства и дивно прекрасными стихами... Отступления, делаемые поэтом от рассказа, обращения его к самому себе исполнены необыкновенной грации, задушевности, чувства, ума, остроты; личность поэта в них является такою любящею, такою гуманною. В своей поэме он умел коснуться так многого, намекнуть о столь многом, что принадлежит исключительно к миру русской природы, к миру русского общества! «Онегина» можно назвать энциклопедией русской жизни и в высшей степени народным произведением. Удивительно ли, что эта поэма была принята с таким восторгом публикою и имела такое огромное влияние и на современную ей, и на последующую русскую литературу? А ее влияние на нравы общества? Она была актом сознания для русского общества, почти первым, но зато каким великим шагом вперед для него!.. Этот шаг был богатырским размахом, и после него стояние на одном месте сделалось уже невозможным... Пусть идет время и приводит с собою новые потребности, новые идеи, пусть растет русское общество и обгоняет «Онегина»: как бы далеко оно ни ушло, но всегда будет оно любить эту поэму, всегда будет останавливать на ней исполненной любви и благодарности взор... 1845 ? В чем видит критик основное значение романа для развития русского общества и литературы? С какими оценками Белинского вы согласны? С какими вы хотели бы поспорить? Задание на дом. Найти текст и прочитать повесть Пушкина «Пиковая дама». Урок 27. А. Пушкин «Пиковая дама» Акцентное вычитывание эпического текста
«Этот Германн, - продолжал Томский, - лицо истинно романическое: у него профиль Наполеона, а душа Мефистофеля». А.Пушкин Вопросы для проверки домашнего чтения.
У. Сегодня вам предстоит разобраться в том, как вы поняли написанную Пушкиным в 1833 году повесть «Пиковая дама». Смысл названия повести. У. Как вы понимаете смысл названия? Д. … У. Название повести многозначно. Во-первых, это та карта, которая «подвела» главного героя, не позволив ему выиграть сразу целое состояние. Во-вторых, это старая графиня - великосветская дама, владеющая, по легенде, тайной трех карт, которые приносят выигрыш. В конце повести она является Германну (Герман – фамилия, а не имя!) в образе той самой дамы пик, которая изображена на одной из карт. К тому же из эпиграфа повести явствует, что «Пиковая дама означает тайную недоброжелательность». Этот эпиграф Пушкин придумал сам, но выдает за цитату из «Новейшей гадательной книги». Какую роль играет этот эпиграф? Что еще добавляет он к пониманию названия? Д. «Гадательная книга» заставляет думать о загадках судьбы, о желании узнать что-то тайное. А еще сразу эпиграф готовит нас к тому, что эта тайна будет «не доброжелательна» к кому-то. У. Значит, нас, читателей, автор сразу готовит к тому, что его повествование будет связано с миром карточной игры. Но события, о которых нам предстоит узнать, будут еще окрашены некой тайной. И эта тайна не принесет ничего хорошего. Действительно, карточная игра занимает значительное место и в сюжете повести, и в жизни главного героя. Поэтому вам необходимо понимать роль карточной игры в жизни общества и саму суть игры в фараон, с помощью которой Германн хотел реализовать мечту своей жизни. Какая же это мечта? Д. Разбогатеть. Карточная игра «фараон». У. Карточные игры в то время были чрезвычайно распространены. Для одних они были забавой от скуки, для других – способом попытаться изменить свое финансовое и общественное положение. Игрой в карты обычно сопровождались светские приемы и праздники, но там играли в «благопристойные» игры, такие, как «вист», в которых выигрыш зависел от сообразительности игроков и их владения приемами игры. Но существовали и другие игры, так называемые «азартные», где выигрыш зависел от чистой случайности, от того, «как карта ляжет». В таких играх кому-то везло, кому-то нет, они притягивали возможностью без всякого усилия, в кратчайшее время получить огромные деньги. В такие игры играли в особых местах, где собирались только одни игроки, которые проводили за карточным столом бóльшую часть своей жизни. За одну ночь порой здесь проигрывали и приобретали целые состояния. Нередко человек, попавший во власть азартных игр, не мог уже от нее избавиться всю жизнь, игра становилась единственной страстью, смыслом существования. Возник особый тип человека – «игрок», с которым вы не раз еще встретитесь в мировой литературе. Героя повести «Пиковая дама», конечно же, привлекают именно азартные игры. Чтобы вам были понятны эпизоды карточной игры, в которую вступает Герман, необходимо иметь представление о том, что такое азартная игра «фараон». Давайте сначала познакомимся с общими правилами этой игры. А о частностях, понимание которых необходимо именно в конкретных эпизодах, поговорим по мере прочтения текста. Допустим, играют двое. У каждого своя колода карт. Тот, кто сдает карты, называется банкомёт, второй игрок – понтёр. Понтёр выбирает из своей колоды одну карту, например, семерку, кладет рубашкой кверху и делает ставку (кладет деньги). Банкомёт начинает «метать»: открывает из колоды верхнюю карту и кладет ее направо, вторую карту кладет налево. Понтёр следит за открывающимися картами из колоды банкомёта. Когда выпадает семерка, он открывает свою карту (семерку). Если карта, положенная банкомётом направо оказалась семеркой, то банкомёт забирает ставку себе. Это называется «убить» карту. Тогда банк, то есть сумма на которую идет игра, возрастает. Если семеркой окажется карта, положенная налево, то это выигрыш понтёра.
Карточная игра – центральное событие сюжета «Пиковой дамы». Как же развивается действие? Д. Завязка – случай, рассказанный Томским во время игры. Кульминация – эпизод в комнате графини, ее смерть. Развязка – карточная игра, поединок с банкометом Чекалинским, в котором Германн проиграл. Эпилог – сумасшествие Германа и судьба Германа и Лизаветы Ивановны. У. Какую роль играет случай в развитии сюжета? Д. Сама игра основана на случае. Германн случайно услышал рассказ про три карты, «случайно» положил вместо туза – даму. Роль случая велика. У. Никаких внутренних объективных закономерностей в этой игре нет. Поэтому объективно тайны трех карт не существует. Но, если признать, что в игру вмешиваются некоторые мистические силы, на которые можно влиять при помощи магии, то возникает представление о «счастливых», «заговорённых» картах, которые волшебным образом приносят успех. Германн, как вы уже знаете, поверил в тайну счастливых карт, которую поведал когда-то графине маг Сен-Жермен. Но верит ли в нее рассказчик? Вспомните двоемирие романтиков и повесть Гофмана «Волшебный горшок». Похожа ли «Пиковая дама» на эту повесть? Д. … Итог обсуждения. Повесть Пушкина значительно более реалистична. У Гофмана явно присутствуют в сказке два мира – видимый, реальный и невидимый, фантастический, который иногда открывается героям. У Пушкина фантастического мира в общем-то нет. Томский, рассказывая историю графини, сомневается в ее достоверности. То, что мертвая графиня подмигивает Германну вполне может быть его видėнием, рожденным страхом и муками совести, которую не так-то легко усыпить. Наконец, самая фантастическая сцена – явление графини ночью в казарме, может иметь совершенно реалистическое объяснение – это бред Германна, который за обедом «против обыкновения своего, пил очень много». У. Но Пушкин, тем не менее, оставляет возможность и иной – романтической трактовки событий. Он нигде полностью не отрицает возможность присутствия тайны. Другое дело, что его больше интересует – потусторонний мир духов и призраков или явления реальной жизни. Как вы думаете? Д. Конечно, реальная жизнь. Его интересует то, что здесь, в нашем мире происходит с Германном, его поступки и характер. У. Вот и попробуем проследить по тексту: как раскрывается характер главного героя и как его оценивает рассказчик. Кто рассказчик в повести? Д. РП. Глава I. Комментарии. «Играть мирандолем» - не повышая ставки. «Поставить на руте» - поставить на ту же карту увеличенный куш. «Понтировать» - играть против банкомёта. Ришелье – маршал Франции. Граф Сен-Жермен (ум. В 1784г.) – франузский авантюрист, известный алхимик и мистик. Казанова Джованни Джакома (1725 – 1798) – итальянский авантюрист. «Выиграть соника» - выиграть на первой карте. «Порошковые карты» – карты, которые употреблялись шулерами, наносившими на карту легко стирающимся порошком лишнее очко. Кабалистика – средневековые магические «науки» и связанные с ними обряды. Зорич С.Г.(1745 – 1799) – один из фаворитов Екатерины II. «Пароли» - ставка вдвое больше предыдущей. «Загнуть пароли» - загнуть угол карты, сделать двойную ставку. «Пароли-пе» - удвоенные пароли, т.е. учетверенная ставка. У. Как объясняет Германн, почему он никогда не играет в карты? Д. «…я не в состоянии жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее». У. А как это объясняет Томский? Д. «Германн немец: он расчетлив». У. О какой же черте характера Германна мы можем говорить? Д. Он рассудителен, не идет на поводу у желания «приобрести излишнее». Ему приходится быть расчетливым, ведь он не богат, как Томский, а беден. Глава II У. Во второй главе РП дает развернутую характеристику Германну. Каков же он? Ученики вычитывают текст. Германн был сын обрусевшего немца, оставившего ему маленький капитал. Будучи твердо убежден в необходимости упрочить свою независимость, Германн не касался и процентов, жил одним жалованьем, не позволял себе малейшей прихоти. Впрочем, он был скрытен и честолюбив, и товарищи его редко имели случай посмеяться над его излишней бережливостью. Он имел сильные страсти и огненное воображение, но твердость спасла его от обыкновенных заблуждений молодости. Так, например, будучи в душе игрок, никогда не брал он карты в руки, ибо рассчитал, что его состояние не позволяло ему (как сказывал он) жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее,— а между тем целые ночи просиживал за карточными столами и следовал с лихорадочным трепетом за различными оборотами игры. Анекдот о трех картах сильно подействовал на его воображение и целую ночь не выходил из его головы. «Что, если,— думал он на другой день вечером, бродя по Петербургу,— что, если старая графиня откроет мне свою тайну! — или назначит мне эти три верные карты! Почему ж не попробовать своего счастия?.. Представиться ей, подбиться в ее милость,— пожалуй, сделаться ее любовником,— но на это все требуется время — а ей восемьдесят семь лет,— она может умереть через неделю,— через два дня!.. Да и самый анекдот?.. Можно ли ему верить?.. Нет! расчет, умеренность и трудолюбие: вот мои три верные карты, вот что утроит, усемерит мой капитал и доставит мне покой и независимость!» У. Выражение «сын обрусевшего немца» подчеркивает, что Германн (его фамилия в переводе с немецкого Herr Mann – человек) обладает чисто немецкими качествами – бережлив, умен, трудолюбив. И деньги для Германна – средство достичь покоя и независимости. Но в то же время – у него сильные страсти и огненное воображение. Что же происходит с героем, после того, как он узнает историю о трех картах? Какие две силы сталкиваются в его душе? Какая побеждает? Д. … У. И Германн решает достигнуть своей цели с помощью Лизаветы Ивановны – воспитанницы графини. Как это его характеризует? Д. … Глава III Комментарии «Монголфьеров шар» - воздушный шар, наполненный горячим воздухом. Месмер (1734 – 1815) – врач-гипнотизер; выдвинул гипотезу о т.н. «животном магнетизме». У. В третьей главе РП подводит читателей к встрече Германна с графиней. Он пишет письма, «вдохновенный страстью». Какой? Д. Ну уж не любовью. Он жаждет узнать тайну трех карт. У. Он «трепетал, как тигр». То есть? Д. Нетерпение дикого зверя перед охотой. У. А что говорит РП о совести героя? Как это состояние РП оценивает? Д. «В сердце его отозвалось нечто похожее на угрызение совести и снова умолкло. Он окаменел». РП показывает сложность внутреннего мира героя, борьбу чувств, в которой побеждает страсть к обогащению. У. Как характеризует Германна его диалог с графиней? Д. Сначала он ее умоляет, встает на колени «с трепетом». Но когда он понял, что тайну ему не узнать - он «стиснув зубы» обозвал ее «старой ведьмой» и стал угрожать пистолетом. Глава IV У. Какие черты Германна подчеркнул Томский, сравнив его с Наполеоном и Мефистофелем? Д. … У. Для многих современников Пушкина Наполеон воплощал собой романтического героя. Он - бесстрашный герой, властитель своей судьбы, добивающийся поставленных целей волевым упорством, постоянно рискующий. И поэтому «властитель дум». Мефистофель – искуситель, воплощение зла, добивающийся своих целей с помощью потусторонних сил. Но эти «романические», по выражению Томского, герои совсем иного масштаба, чем Германн. Германн мелок по сравнению с ними: его цели не идут дальше личного обогащения. Сходство Германна с Наполеоном, когда тот сидел сложа руки и «грозно» хмурился «поразило даже Лизавету Ивановну». А как она оценила поведение Германна? А сам Германн? А РП? Лизавета Ивановна выслушала его с ужасом. Итак, эти страстные письма, эти пламенные требования, это дерзкое, упорное преследование, все это было не любовь! Деньги, - вот чего алкала его душа! Не она могла утолить его желания и осчастливить его! Бедная воспитанница была не что иное, как слепая помощница разбойника, убийцы старой ее благодетельницы!.. Горько заплакала она в позднем, мучительном своем раскаянии. Герман смотрел на нее молча: сердце его также терзалось¸ но ни слез бедной девушки, ни удивительная прелесть ее горести не тревожили суровой души его. Он не чувствовал угрызения совести при мысли о мертвой старухе. Одно его ужасало: невозвратная потеря тайны, от которой ожидал обогащения. - Вы чудовище! – сказала наконец Лизавета Ивановна. - Я не хотел ее смерти, - отвечал Герман, - пистолет мой не заряжен».
По ходу вычитывания, учитель обращает внимание учеников на то, что РП здесь особенный. Текст построен с использованием «плавающей точки зрения»: речь рассказчика, а точка зрения Лизаветы Ивановны. Глава V Комментарии Шведенборг – Сведенборг Эммануил (1688 – 1772) - дведский философ-мистик. «Жених полунощный» - аллегорическое обозначение Христа в евангелической притче о «девах разумных и неразумных». У. Зачем Германн пошел на похороны графини? Д. «Он верил, что мертвая графиня могла иметь вредное влияние на его жизнь, - и решился явиться на ее похороны, чтобы испросить у ней прощения». У. «Не чувствуя раскаяния, он не мог, однако, совершенно заглушить голос совести, твердивший ему: ты убийца старухи!» Отчего же он «грянулся об земь»? Д. «В эту минуту показалось ему, что мертвая насмешливо взглянула на него, прищуривая одним глазом». У. «Целый день Германн был чрезвычайно расстроен. Обедая в уединенном трактире, он, против обыкновения своего, пил очень много, в надежде заглушить внутреннее волнение. Но вино еще более горячило его воображение. Возвратясь домой, он бросился, не раздеваясь, на кровать и крепко заснул». По чьей же воле приходила мертвая графиня? И приходила ли она на самом деле? Д. … У. Однозначного ответа на этот вопрос быть не может. Пушкин держит читателя на грани двух миров: реального и фантастического. Глава VI Комментарии «Атанде» (франц. – подождите) – предложение банкомёту понтёром, карта которого выиграла, прекратить дальнейшее «метание» колоды, не делать ставки. «Талья» - круг игры до окончания колоды карт или до срыва банка у банкомёта. Играть семпелем – простая ставка на одну карту. «Вист» - неазартная карточная игра. У. В эпизоде проигрыша два момента требуют подробного комментария (читает). «Чекалинский стал метать, руки его тряслись. Направо легла дама, налево туз. - Туз выиграл! – сказал Герман и открыл свою карту. — Дама ваша убита, — сказал ласково Чекалинский. Герман вздрогнул: в самом деле, вместо туза у него стояла пиковая дама. Он не верил своим глазам, не понимая, как мог он обдернуться. В эту минуту ему показалось, что пиковая дама прищурилась и усмехнулась. Необыкновенное сходство поразило его... — Старуха! — закричал он в ужасе». Во-первых, обратите внимание на фразу «Дама ваша убита». Чекалинский имеет в виду проигрыш Германна. Но для Германна фраза приобретает иной смысл: «Ваша дама» для него значит графиня, и он понимает, что убил ее. Во-вторых, фраза «Он не верил своим глазам, не понимая, как мог он обдернуться». Германн «обдернулся» то есть «ошибочно выдернул» из колоды вместо туза пиковую даму. Почему это произошло? Мертвая графиня мстила ему из другого мира? Или Герман, не думая о ней, все же не мог забыть о своем поступке и поэтому «случайно» вынул именно эту карту? Д. … У. Пиковая дама, в которой воплотился «образ мертвой старухи», заменила туз вследствие борьбы и смешения двух неподвижных идей в сознании Германна: «Две неподвижные идеи не могут вместе существовать в нравственной природе, так же, как два тела не могут в физическом мире занимать одно и то же место. Тройка, семерка, туз — скоро заслонили в воображении Германна образ мертвой старухи». Но «счастливые карты», как оказалось, вытеснили мысли о преступном поступке лишь на время. Мертвая графиня обернулась для Германна пиковой дамой, которую выдали ее усмешка и прищуренный глаз. Ведь еще раньше, на похоронах «показалось ему, что мертвая насмешливо взглянула на него, прищуривая одним глазом». И при последней проигранной ставке, когда вместо ожидаемого туза непостижимым образом оказалась пиковая дама «ему показалось, что пиковая дама прищурилась и усмехнулась. Необыкновенное сходство поразило его... — Старуха! — закричал он в ужасе». Так пиковая дама, т. е. мертвая графиня, проникла в строй трех «верных карт», на место завершающего их туза, и, разрушив планы Германна, осуществила волю рока, «тайную недоброжелательность» судьбы. Или так расплачивается человек за нарушение нравственных законов и причина своего несчастья он сам, а не рок и не судьба. Итак, Германн случайно обдернулся. Случайно ли? Этот случай – наказание? А если наказание, то за что?
Когда страстная сторона характера Германа побеждает рассудительную, разумную, он начинает не просто карточную игру. Он разыгрывает «карту жизни» Пожелав стремительно разбогатеть, он начинает играть в любовь с Лизаветой Ивановной. Он играет и с графиней, готов «подбиться в ее милость». Он все более втягивается в эту игру с жизнью. И он до поры до времени выигрывает: обманул Лизавету Ивановну, узнал тайну трех карт. Он всё рассчитал, но жизнь не поддается расчету. Он теряет не только богатство, о котором мечтал, но и «то необходимое», что у него было. По воле случая, рока, из-за «тайной недоброжелательности» судьбы? Или потому, что начинает нарушать нравственные законы? Пушкин не дает читателю однозначного ответа, он заставляет его думать. В том числе – и об острой проблеме современности: наступление «железного века» деловых людей, для которых главный смысл жизни – жажда обогащения любой ценой. Такой герой появился в русской литературе впервые.
Урок 28
Самостоятельная работа с текстом Примечание. Как и в предыдущих классах, самостоятельная письменная работа с текстом на уроке в сочетании с письменной проверкой домашнего чтения по памяти (без текста) предваряет изучение текста в классе и тем самым обеспечивает его прочтение, выявляет уровень самостоятельного его понимания и способствует воспитанию читателя. Результаты такой работы позволяют учителю в процессе изучения произведения акцентировать внимание только на тех вопросах, которые были самостоятельно учениками не поняты, и тем самым сокращают время изучения. Вопросы для самостоятельной работы с текстом жүктеу/скачать 362.5 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|