Кристиан Штрайт Вермахт и советские военнопленные в 1941-1945 гг

Использование труда советских военнопленных и гражданских лиц осуществ­лялось очень медленно. Руководитель рабочей группы по использованию рабочей силы в управлении 4-хлетним планом министериаль-директор Мансфельд в своём

14*

Поскольку уже в начале декабря выяснилось, что голодная смерть и эпидемия сыпного тифа в лагерях оказывают очень сильные препятствия на пути использования труда пленных, если вообще не ставят на нём крест, немецкое руководство попыта­лось ускорить переведение пленных в промышленность. Во второй половине декабря вследствие больших потерь на Восточном фронте и особенно после провала немец­кого наступления под Москвой призыв квалифицированных рабочих из оборонной промышленности, считавшихся до сих пор «незаменимыми», стал неизбежным. Кейтель подписал следующий приказ фюрера, в котором говорилось, что «направле­ние советских военнопленных в оборонную промышленность и военную экономику» для поддержания оборонной мощи и для эффективной производительности нашей военной экономики отныне следует считать первостепенной задачей¹¹². Все учреждения должны были «сделать всё, чтобы повысить трудоспособность военнопленных и ускорить этот процесс». Предварительным условием этого яв­ляется «в особенности достаточное питание и устранение опасности сыпного тифа»: Все ответственные за это учреждения должны в полной мере сознавать свою от­ветственность и необходимость поставлять на родину как можно больше воен­нопленных. [...]

ОКВ получило задание вместе с рабочей группой по использованию рабочей силы определить новые приоритеты - «принимая во внимание [...] позиционное строи­тельство на Востоке»¹¹³. Судя по буквальному тексту приказа, можно прийти к вы­воду, будто немецкое руководство решило, наконец, путём решительного улучше­ния судьбы советских пленных получить в их лице трудоспособную и готовую к работе рабочую силу. Однако энергичные формулировки не могут скрыть того факта, что и теперь никаких радикальных изменений не произошло: рационы остались неиз­менными, основополагающие идеологические приоритеты остались нетронутыми.

Правда, рабочая группа по использованию рабочей силы, издав инструкции по выполнению приказа фюрера, 2 недели спустя осуществила проверку всей системы использованию труда военнопленных; она тут же отказалась от использования их труда в сельском и лесном хозяйстве, горном деле, стратегически важных отраслях металлургической и сталелитейной промышленности, ограничившись по сути только мелиоративно-землеустроительными работами и строительством. Имев­шихся в наличии пленных следовало «немедленно» использовать в оборонной про­мышленности, включая горное дело и имперские железные дороги, только при соблюдении определённых условий¹¹⁴.

Для утверждения новых приоритетов в использовании советских пленных в обо­ронной промышленности задействованным ведомствам понадобилось ещё 6 недель¹¹⁵. Важнее, чем система приоритетов¹¹⁶ было то, что теперь за рабочей группой по ис-

пользованию рабочей силы окончательно были закреплены «неограниченные пол­номочия по управлению всем процессом использования рабочей силы»¹¹⁷. Эти фор­мальные полномочия, которые вскоре после этого вместе с самой группой по ис­пользованию рабочей силы перешли к новому ведомству в лице генерального упол­номоченного по использованию рабочей силы, не были в последующем оспорены даже новым министром вооружения Шпеером. Но фактически всем процессом ис­пользования рабочей силы с апреля 1942 г. всё в большей степени управляла но­вая коллегия «Центрального Планирования»¹™. Правящая верхушка «Центрального Планирования», а именно, министр вооружения Шпеер, генерал-инспектор авиа­ции Мильх, статс-секретарь Геринга Кернер, а позднее также начальник управления планирования в ведомстве Шпеера Керл и начальник имперского объединения угля Плейгер занимались не только распределением рабочей силы, но и оказывали су­щественное давление на Заукеля, заставляя его добывать больше рабочих рук¹¹⁹.

К усилиям по увеличению объёма использования советских пленных относится также то обстоятельство, что рабочая группа по использованию рабочей силы стала теперь настаивать на сокращении ликвидации «нежелательных» пленных до «разум­ных» пределов; это показывает, насколько Германия была теперь заинтересована в жизни пленных.

5 декабря 1941 г. в общем управлении вермахта под председательством генерал-лейтенанта Рейнеке состоялось совещание, в котором наряду с представителями имперского министерства труда и имперского министерства по делам оккупирован­ных восточных территорий принял участие также начальник гестапо Мюллер. Рейнеке обратился к нему с просьбой

ввиду новой обстановки, во время акций «отбора», проводимых органами полиции

безопасности, особое внимание обращать на квалифицированных рабочих редких

специальностей.

Мюллер заявил, что

до сих пор отобрано всего лишь 22000 русских военнопленных и около 16000 из них ликвидировано¹²⁰. [...] Он понимает создавшееся положение и готов ещё раз дать указания своим органам, чтобы те в сомнительных случаях избавляли от отбора ценных специалистов ради использования их в производстве¹²¹. Правда, «понимание» Мюллера было неискренним; то, что он дал или готов был дать соответствующие указания своим органам, было в высшей степени мало­вероятно. Хотя отдел по делам военнопленных 18 декабря ещё раз информировал рейхсфюрера СС о том, что «от фюрера должен прийти приказ об усилении исполь­зования труда советских военнопленных»¹²², Мюллер только 13 февраля 1942 г. изменил инструкции для айнзацкоманд. Отныне

[отбору подлежали] только действительно неблагонадёжные и совершенно нетер­пимые элементы, которые представляли собой серьёзную угрозу при использовании их труда на стратегически важных предприятиях (красные комиссары, политруки, руководящий состав НКВД и КПСС и др.). Соблюдение справедливого баланса между охранительными мерами полиции безопасности и неотложной потребностью оборонной промышленности в рабочей силе должно было стать обязательным¹²³.

То, что речь при этом действительно шла о принципиальном изменении, ста­новится ясно из необычайно обширного количества параграфов в приказе¹²⁴.

Проводившаяся в 1941 г. практика превентивной ликвидации всех пленных, ко­торые возможно когда-нибудь могли стать опасными для национал-социалистской системы, в 1942 г. была существенно ограничена. Однако со всеми теми пленны­ми, чьё поведение во время трудовой деятельности согласно применявшимся при этом довольно пространным критериям вызывало подозрение в том, что они могут представлять собой расовую или политическую «опасность»¹²⁵, «боролись» тем более безжалостно.

в) Развитие процесса использования труда пленных до весны 1942 г.

Из описания развития предписаний об использовании рабочей силы советских пленных между началом ноября 1941 и мартом 1942 г. уже становится ясно, что не­смотря на требование Геринга от 7 ноября ко всем задействованным ведомствам «содействовать самому широкому использованию русской рабочей силы»¹¹⁶, на прак­тике проявилась удивительная инерция, которая ещё раз показала огромную про­пасть между идеями национал-социализма и действительностью в национал-социа­листском государстве. В особенности в первые недели после решения, где-то до середины января 1942 г., даже в предусмотренных национал-социалистским руко­водством рамках ничего не было сделано для того, чтобы ограничить массовую смертность и организовать быстрое использование пленных на работах; причинами этого были широко распространённое идеологически мотивированное сопротивле­ние и бюрократическая неповоротливость¹²⁷. К концу января 1942 г. в немецкой военной экономике было занято 147 736 советских пленных; почти половина из них (69518 чел. =47%) использовалась в строительстве и на железной дороге, ещё 31460 (21,3%) - в сельском хозяйстве; в металлургической и сталелитейной про­мышленности (5284 чел. = 3,58%), а также в горном деле (3140 чел. = 2,1%), на­против, была занята сравнительно небольшая часть пленных¹²⁸. Сначала эти показатели росли очень медленно: от 153764 чел. в конце февраля (+ 4%) до 166 881 чел. в конце марта (+ 8,6%)¹²⁹. Только в апреле с увеличением на 30508 че­ловек (= 18,3%) начался резкий рост, который продолжался до конца октября 1942 г., когда в военной экономике работало уже 487535 советских пленных¹³⁰. Главную роль в усилении этого роста с одной стороны сыграло то обстоятельство, что теперь все задействованные ведомства знали, что использование пленных неиз­бежно и не хотели окончательно поставить под сомнение победу Германии. Так что возражений по этому поводу становилось всё меньше. С другой стороны, в нали­чии теперь имелось гораздо больше пленных: состояние здоровья тех пленных, которые пережили зиму, улучшилось, а с конца мая в зоне ответственности ОКВ стали поступать новые пленные из боёв в Крыму и под Харьковом¹³¹.

Другим фактором, который сделал возможным этот быстрый рост, стало изме­нение позиции немецких промышленников. В зимние месяцы 1941/42 гг. среди них наступило прозрение; в отличие от осени 1941 г. советские пленные теперь казались желанной рабочей силой; считалось, что благодаря достаточному питанию они сохранят свою трудоспособность. Как уже говорилось, промышленники по­началу также относились к использованию труда пленных с большим недоверием.

Из-за сравнительно малочисленных поначалу случаев использования пленных, по-видимому, только на рубеже 1941/42 гг. стали поступать исчерпывающие сведения о его результатах¹³². 20 января подгруппа танкостроения отправила в VI особую комиссию (по танкам)¹³³ циркулярное письмо с докладом одного из членов этой комиссии о посещении автомобильного завода в Фаллерслебене¹³⁴. Там уже было занято несколько сотен военнопленных советских квалифицированных рабочих и руководство завода было довольно их работой:

В Фаллерслебене доказано, что русские военнопленные также могут использо­ваться в производстве, а при правильном использовании и справедливом обраще­нии даже приносить определенную прибыль¹³⁵.

Другие фирмы также оказались поражены способностями пленных. На заводах Германа Геринга в Ватенштедте, где было занято 1850 пленных, последние якобы «вопреки ожиданиям [...] проявили большую аккуратность в обращении с доверен­ными им машинами». Их темп работы отчасти превосходил темп не только других иностранных, но и немецких рабочих¹³⁶. Даже председатель особой комиссии по тракторам Динкелакер во время своих визитов по различным фирмам конста­тировал, «что русские - хорошие работники, если они получают достаточное пи­тание»¹³⁷. Когда 16 февраля 1942 г. председатель правления «Гарпенер Бергбау АГ», генеральный директор Эрнст Бускюль в письме к руководителю концерна Фрид­риху Флику настоятельно рекомендовал ему не использовать советских пленных, ибо это, мол, то меньшей мере безответственно для горного дела»^т, то генераль­ный уполномоченный Флика Бернгард Вейс указал ему на то, что на другом пред­приятии концерна, а именно, на заводах Линке-Гофман в Бреслау с их помощью добились «наилучших результатов»¹³⁹. Пленных, которые прибыли «в совершенно изнурённом и истощённом состоянии», сначала целую неделю «до некоторой сте­пени выхаживали», применяя постельный режим; пленные, которые «в целом произвели довольно хорошее впечатление, разумеется подвергались справедливому обращению с надлежащей строгостью». «Особенно действенным» оказалось то обс­тоятельство, что пленные, прилагавшие особое старание, на ужин получали двой­ную порцию¹⁴⁰. Вейс пришёл к выводу, что

с русскими военнопленными гораздо проще добиться нужной производительности труда, чем с итальянскими, испанскими или иными гражданскими рабочими, с которыми к тому же следует бережно обращаться.

Это была позиция так называемых «просвещённых» технократов¹⁴¹, которые свободно от идеологически застывших установок ясно видели долгосрочные воз­можности, которые использование советских пленных предлагало для борьбы за промышленное первенство на период после окончательной победы, и которые решительно выступали за использование этих возможностей¹⁴². Они полностью отказались от близорукой эксплуатации по принципу износа, с самого начала проводившейся прежде всего в некоторых учреждениях горной промышленности, и большинством голосов заглушили голос генерального уполномоченного по использованию рабочей силы Фрица Заукеля, который в программной речи 26 ап­реля 1942 г. заявил, что использование пленных и гражданских советско-русских лиц следует поставить под сомнение, что, мол,