Кузьмин а. Г. Что и как изучает история? “История наставница жизни”

Иеромонах Петр (ГАЙДЕНКО)

Заметки о состоянии христианской жизни Киевской Руси в X в. (до смерти вел. князя Святослава)

Именно благодаря русским летописям мы обладаем наиболее достоверными свидетельствами об отношении восточных славян к христианам вообще и о жизни христиан в древнерусском государстве. Наибольший интерес в этом отношении для нас представляют договоры с Византией князей Олега и Игоря. Как писал о этих документах М. Погодин, «договоры – Олегов, Игорев и Святославов, составляют драгоценную собственность Российской истории <…>»³.

Необходимо заметить, что из договора кн. Олега с императорами Византии Львом и Александром (911-912) ясно видно, что русь «взаимоисключающе» противопоставлена христианам⁴. Однако если учесть, что документ составлялся греками, то было бы справедливо предположить, что и христиане противопоставляли себя руси. Нельзя не учитывать «убежденность византийцев в том, что варварская природа противоположна христианству»⁵. Русская сторона в христианах видит политическую силу. При этом категории «греки» и «христиане» для нее выступают синонимами. Для языческого сознания славян границ между этнической и религиозной составляющими культуры Византии не существует. Впрочем, такой взгляд, по мнению А.Г. Кузьмина, характерен для большинства древних обществ⁶. В списке текста этого договора избранные Олегом «мужи» от имени князя обращаются к «Льву, Александру и Константину, великим в Боге самодержцам, царям греческим, на укрепление и удостоверение многолетней дружбы, существовавшей между христианами и русскими»⁷. Дальнейший текст документа употребляет термин «греки», т.е. только множественное число. Когда же речи идет об индивидуальной ответственности лиц, нарушивших статьи соглашения, то употребляется термин «христианин», то есть только единственное число. И лишь в статье о «пленниках»⁸ и в заключительном пункте соглашения⁹ мы встречаем формы множественного числа. Эта статья говорила именно о пленных христианах вообще¹⁰, а не об одних греках или наемниках на службе у византийского императора. Последнее же положение договора, касающееся индивидуальной ответственности христиан, было обращено к этническим грекам или подданным Византии¹¹. В рассматриваемом тексте вызывают интерес четыре обстоятельства. Во-первых, русы воспринимали греков не по этническому признаку, а по религиозному. Во-вторых, в тексте договора «русь» не отождествляла себя ни с христианством, ни с какой бы то ни было другой религиозной системой. Только по заключении договора «в удостоверение и неизменность» соглашений были принесены клятвы «по обычаю»¹². В-третьих, положения статьи о пленных христианах наводят на мысль, что в сознании восточных славян христианский мир отождествлялся, прежде всего, с Византией. В-четвертых, вполне возможно, что христиане в глазах русов были не столько носителями религиозной и даже греческой национальной традиции, но и силой политической, государствообразующей. Возможно, именно это и было основной причиной того, что договор был заключен именно с «христианами».

Однако И.Я. Фроянов полагает, что именно в это время происходит изменение отношения руси к христианству¹³. По заключении договора впервые русские послы были приглашены в византийские храмы, ознакомлены с их святынями и даже посвящены в истины христианского вероучения¹⁴. В.В. Мавродин отмечал, что события, предшествующие договору 911 г. и следующие за ним, связаны с усилением русско-византийских связей¹⁵. Кто сыграл в этом вопросе решающую роль, Византия или Русь, сказать трудно. Безусловно, поселение русских послов и купцов при церкви святого Маманта¹⁶, а по сути дела – в монастыре св. Маманта, не могло не оказать влияния на умы русских насельников¹⁷. Несомненно, попытки привлечь симпатии и расположение русских купцов к грекам и их церкви были весьма осторожны¹⁸. Необходимо принять во внимание, что русские дружины в это время угрожают и Каспию, и Северному Кавказу, используя в качестве своей базы Апшеронский полуостров¹⁹. Цели их, как и в походах против Византии, были ясны: «богатая военная добыча, дань, пленные и слава»²⁰. Однако о походах на Восток в первой половине X века отечественные летописи нам ничего не сообщают. Значит, для хронографа это не представляло важности. Со второй половины X века торговля с Востоком претерпевает кризис, поскольку к началу X в. она приобрела транзитный характер²¹. Так что это дало основание П.Г. Любомирову высказать излишне категоричное предположение о «умирании» связей с Востоком²². Мы можем предположить, что Византия попала в сферу формирующихся геополитических интересов Руси, и этот «поворот» в международной политике русских князей был «естествен»²³. Прежде всего, это нашло свое выражение в активной военно-торговой экспансии Руси на византийских и южнославянских торговых путях и рынках²⁴. М. Грушевский обращал внимание на то, что для Русского государства, по словам древнерусских писателей X-XI вв., «путь из варяг в греки» был «главным торговым путем этого времени»²⁵.

Нам кажется, что было бы справедливо задаться еще одним вопросом: кто были те русы-христиане, которые приводились к присяге в соборной церкви? Неужели это были рядовые дружинники? Если бы это было так, то в этом случае подписание этого договора привело бы к присяге чуть ли не всю столицу. Однако едва ли подобное можно себе представить. Значит, этими «христианами» могли быть те, кто хоть и не был среди «своих людей Игоря» (его самого близкого окружения), но имел влияние на дела древнерусского государства: христианская верхушка дружины и купечества. Эта «мощная группировка» вполне могла иметь в своей среде и князей, намек на существование которых О.М. Рапов видел в тексте этого же договора⁴⁰. О том, что в середине X века купечество и дружина составляли один социальный слой, в котором купечество было очень близко к Киевскому правительству, писал еще В.О. Ключевский⁴¹. Поэтому вполне логично предположить, что «христианская партия», основу которой составляли купцы и дружинники⁴², обладала реальным влиянием на дела древнерусского государства, что нашло свое отражение в тексте договора 944 года. Если же еще учесть, что это государство лежало на большом торговом пути, что, по мнению Б.Я. Рамма⁴³, «способствовало распространению новых религиозных верований на Руси», то нет необходимости в обосновании роли торговли и купцов, тесно связанных с византийскими и болгарскими рынками⁴⁴, в деле пересмотра религиозных приоритетов⁴⁵ и распространении христианства. Нельзя не принять при этом во внимание и тесную связь восточных славян с Болгарией, «послушной ученицей» которой на протяжении всего X века была Киевская Русь⁴⁶. Х.Э. Мухаммадиев справедливо отмечал, что «богатая информация, которой владел каждый купец, была равносильна знаниям по религии, науке и экономике»⁴⁷.

Многое остается невыясненным и в самой присяге христиан, впрочем, как и язычников. Наличие храмов в Киеве нас приводит к целому ряду вопросов: кем и из каких средств были построены эти храмы? Возведение церквей является заслугой великого князя? Или же строения создавались из средств общины? Впрочем, мог быть и еще один вариант: могли ли быть храмы устроены частными пожертвованиями неких знатных дружинников? Кто служил в этих храмах? Кто принимал присягу христиан в 944 году? Кто содержал эти церкви? Почему нет упоминаний имен первых священников? Действительно ли храм прор. Ильи был посольской церковью, как об этом пишет Карташев⁴⁸, или же это был храм, призванный удовлетворять религиозные нужды самих русов⁴⁹? К сожалению, летопись не дает нам прямых ответов ни на один из поставленных вопросов. Тем не менее, слова «Повести временных лет» о том, что «христиан русских приводили к присяге», дает основание предположить, что великий князь считал себя вправе принимать подобное решение, зная, где находится центр христианской жизни столицы. Значит, власти Киева не только не противились христианству, но даже каким-то образом опекали его. Возможно, что верхушка древнерусского общества также принимала участие в устройстве этих церквей. Но нам это представляется делом сомнительным. П.С. Стефанович обратил внимание на то, что летопись впервые фиксирует пожертвования на храмы со стороны бояр и дружины только под 1103 г.⁵⁰ Если предполагаемые киевские храмы действительно были созданы иждивением воинского сословия языческой Руси, то почему это в дальнейшем не было правилом на протяжении более ста лет «крещеного» государства?

Если же говорить о клятве, приносившейся язычниками, то здесь также возникают свои затруднения. А.Л. Никитин обратил внимание на то, что «при всей красочности и убедительности представленной картины <…> «русь» клянется славянским Перуном по обряду древних болгар»⁵¹. В этом случае возникает вопрос: не связан ли как-то особый статус христиан-русичей с болгарским влиянием в войсках Игоря?

Безусловно, язычество в Древней Руси этого периода было религией господствующей⁵², приобретавшей «социальный и государственный характер»⁵³. В.В. Седов, характеризуя мировоззрение восточных славян VII-X вв., писал: «Язычество было определяющим фактором в идеологии славянства. Все остальные проявления духовной культуры, а также зависимые от нее элементы материальной культуры и искусства во многом были определены языческим мировоззрением»⁵⁴. Эта тенденция ярко прослеживается даже на бытовом уровне⁵⁵, что можно увидеть в тексте договора⁵⁶. Вместе с тем необходимо признать, что и христианство в эти годы было не просто хорошо известно⁵⁷, но и могло на некоторое время приобрести подобные язычеству права господствующего вероисповедания. Тем не менее это вовсе не говорит о том, что «христианская партия» доминировала на этом этапе в политической жизни Киева, как об этом писал Е.Е. Голубинский⁵⁸. Эти мысли известного русского церковного историка были развиты Д. Приселковым, который пошел далее, высказав гипотезу о том, что Игорь был не только покровителем христиан, но и, возможно, сам являлся христианином⁵⁹. Нет у нас оснований утверждать, что эти храмы обслуживались греческим духовенством или какой-нибудь византийской миссией. Обычно греческая миссия прибывала к «варварам» по приглашению местных правителей⁶⁰. Ни договор 944 года, ни тем более договор 911 года не предусматривали статей, оговаривавших жизнь христианского духовенства в пределах Руси. К тому же невероятно представить себе ситуацию, при которой Русь, находящаяся в состоянии конфронтации с Византией, позволила бы греческому духовенству деятельность в днепровской столице. Впрочем, Г.Г. Литаврин склонен считать, что в конце IX – начале X века Русь могла значиться союзницей империи⁶¹, что, собственно, и находило свое выражение в продолжительных периодах мирного сосуществования этих государств⁶². Однако мир этот был хрупок и неискренен.

Вполне возможно, состояние христианской жизни в Киеве было таковым, что новоиспеченные христиане вполне могли обходиться без священников как посредников между Богом и людьми. Ожидать от варягов-воинов образцов христианской добродетели, а уж тем более нравственного преобладания над язычниками⁶³, по нашему мнению, представляется делом наивным. Характеризуя христианскую жизнь Болгарии, Венгрии и других придунайских земель, А.Г. Кузьмин пишет: «<…> во всех этих странах продолжалась борьба разных христианских общин, а многие принявшие христианство князья и вельможи по образу жизни не отличались от язычников»⁶⁴. Не лучше обстояло дело и в среде церковной иерархии южных славян середины X в⁶⁵. Едва ли русские христиане могли быть нравственно выше тех, кто уже имел свою церковную структуру, пастырей и более продолжительную церковную жизнь.

Вместе с тем, предположения Голубинского о существовании в Киеве довольно большого штата священников, «по крайней мере десятка два-три»⁶⁶, ни на чем не основаны. Неубедительны предположения этого ученого и о том, что «варяги-христиане водворили в Россиии грамотность», а «наша варяжская церковь была дочерью варяжской церкви Константинопольской»⁶⁷. Однако проблема заключается в том, что, как пишет по этому вопросу А.Г. Кузьмин, «нет никаких свидетельств зависимости киевской христианской общины от Константинополя»⁶⁸. Также известный советский ученый Б.Я. Рамм совершено иначе, чем Голубинский, оценивал роль варягов, считая, что большинство из них не только не были «провозвестниками христианства», но и «способствовали в конце IX и первой половине X в. возвращению русских к старым верованиям»⁶⁹. В.В. Мавродин, подобно Рамму, также не был склонен преувеличивать значение варягов в жизни Руси первой половины X века⁷⁰. О том, что варяги-скандинавы были противниками христианства, пишет и М.Н. Тихомиров. Он высказал интересное предположение о том, что перемена веры в Киевской Руси в 988 году стала возможной во многом благодаря тому, что «Владимир путем обмана удалил из Киева пришедших с ним варягов»⁷¹.

Определенно можно сказать одно: к этому времени на Руси не существовало стройной церковной иерархии, не было и своего епископа. И хотя Б.Я. Рамм писал, что в конце IX или начале X века церковь получила «организационное оформление: она считалась митрополией константино-польского патриарха» и по уставу Льва VI (890-912 гг.) числилась на 61 месте, а по спискам Константина Порфирородного – на 60 месте⁷², однако едва ли знали об этом в Киеве, никогда не видев на Руси ни одного из предстоятелей мнимой митрополии. С.А. Иванов отметил, что «Русь неизменно фигурирует в нотациях Константинопольского патриархата без главного города»⁷³. Если же духовенство и жило в Киеве, то оно было либо малочисленно, либо маловостребованно, либо неавторитетно. Последующие события, связанные с завещанием кн. Ольги⁷⁴ и с рассматриваемой Нестором версией о возможности крещения Владимира Святславича в Васильеве⁷⁵, более того, указывают на то, что во всем Киеве и его окрестностях мы можем встретить не более одного-двух священников. В определенном отношении христианская жизнь существовала неким «самотеком», никем серьезно духовно не опекаемая и не направляемая. Религиозные убеждения киевской христианской общины едва ли имели характер осознанной церковности. Что касается отношения христиан и государства, то, в соответствии с выводами Б.А. Рыбакова, Киевская Русь спокойно смотрела на христианские верования, стихийно проникавшие в ее пределы⁷⁶, чем во многом гарантировала торговле с Византией равноправные отношения⁷⁷. Так что принесение присяги в церкви пророка Илии для нас не является показателем высокой духовно-нравственной жизни христиан. Мы ничего не знаем о священниках этого храма, ни о службах, совершавшихся в нем, ни о том, каким образом происходила эта присяга.

Важно сказать, что в договорах 911 и 944 гг. великий князь выступал гарантом не только поведения известных своим буйным нравом⁷⁸ русов в Византии⁷⁹, но и соблюдения положений договора вообще. Русь впервые предстает единым государством. Впрочем, это единство было условно. С.В. Юшков характеризовал Русь этого периода как «пестрый комплекс племенных княжений и княжений-наместничеств»⁸⁰. Б.Д. Греков видел Киевскую Русь времен Олега и Игоря как политическое объединение не только племен, но и, как минимум, двух государственных союзов с центрами в Киеве и Новгороде⁸¹. В.В. Седов также полагал, что Русь X в. представляет собой устоявшуюся конфедерацию трех крупнейших племенных объединений⁸². К тому же громадная территория Русского государства, как писал об этом Л.В. Черепнин, была заселена «исконным восточнославянским и неславянским населением»⁸³. Об условности этого государственного единства свидетельствуют и сами тексты договоров. Анализ титулов участников соглашений дал основания Д.И. Иловайскому предположить, что «в Русской земле уже в те времена господствовало деление на уделы между членами княжеского рода и что князья русские подчинялись старшему из них, сидевшему на Киевском столе»⁸⁴. И уж совсем необычно, но оправданно мнение М.Н. Покровского, отказывавшегося верить в «великую державу» Олега и Игоря и называвшего восторженные оценки политического состояния Киевской Руси этого периода «всякими домыслами»⁸⁵. Н.А. Полевой, подводя итоги правления Игоря Рюриковича, также отмечал, что «тридцать лет правления Игорева ослабили связи между русскими владениями. Вероятно, что тогда усилились удельные князья <…>»⁸⁶. В контексте поднятой проблемы интересно замечание С.Н. Кистерева, основывающего свои выводы на результатах раскопов в Новгороде и исследованиях В.Л. Янина, о том, что впервые употребление на княжеских печатях титула «князь Русский» в смысле «всероссийский» происходит довольно поздно, только при Ярославе Мудром⁸⁷. Конечно, договор 911 г. уже именовал киевского князя «великим князем русским», однако под началом Олега были и другие «великие князья» и даже «великие бояре»⁸⁸, которые исчезнут только в период правления Владимира Святославича. Все это говорит о том, что Олег не был абсолютным правителем Киевского государства. Его власть была ограничена правами тех, кто был «под его рукой»⁸⁹. Однако рассмотрение этого вопроса выходит за рамки нашего исследования.

Вопрос о положении христиан в Киевской Руси в первой половине X в. не может быть рассмотрен без освещения проблемы о национальном составе первых христианских общин. Обратим внимание: договоры говорят о русах или русинах, но ни одним словом не упоминают славян. Приниженное положение славян в правление Олега (907 г.) видно даже в том, что их суда были с полотняными, а не парчовыми, как у русов, парусами⁹⁰. Это дало основание В.В. Мавродину поставить вопрос о том, «не было ли это указание на социальные различия «руси» и «словен»»⁹¹? Для греков этот вопрос не стоял. Они были хорошо осведомлены о неравноправном отношении славян и русов⁹². Вопрос о том, кто же такие были русы, многократно освещался в историографии. Но для нас это не столь важно. Более ценно то, что русь себя не отождествляла со славянами. В рассматриваемый период под русами необходимо понимать не только определенный социальный слой общества. Так были ли славяне в это время христианами? Едва ли. Однако список лиц, подписавших договор 944 года, уже включает в себя имена славян. Впрочем, и сам Игорь имел в себе довольно много славянской крови, что привело в дальнейшем В.В. Мавродина к выводу, что великокняжеская власть «искала и находила опору в местных, а не варяжских правящих элементах и, укрепляя свою власть, способствовала укреплению русского начала и ослаблению норманнов»⁹³. Здесь необходимо сказать, что процесс объединения славянских земель вокруг Киева был тесно связан с процессом «растворения в массе полян» пришлого населения⁹⁴ и, прежде всего, варягов.