2.6. Проблема моделирования немецкого
национального коммуникативного стиля 2.6.1. Особенности русско-немецкой коммуникации как отражение конфронтации национальных коммуникативных стилей
Поскольку природа коммуникативного стиля, в общем, определяется природой коммуникации, а его своеобразие проявляется на фоне взаимодействия представителей разных лингвокультур, это позволяет говорить о возможности изучения особенностей национального коммуникативного стиля на основе анализа ситуаций межкультурного общения. В центре нашего внимания немецкий национальный стиль коммуникации, в связи с чем в данном параграфе рассматривается культурная специфика немецкого общения в сравнительной перспективе с особенностями русской коммуникации, что соответствует идее данной работы о выявлении культурной детерминированности интеракции на основе соотношения коммуникативных систем конкретных национальных сообществ.
Прежде, однако, кратко остановимся на интересующих нас подходах некоторых авторов, изучавших особенности немецкой и русской коммуникации с позиций разных исследовательских парадигм.
Спектр описания специфики и различий в коммуникативных сферах русской и немецкой лингвокультур достаточно широк. При этом в фокусе анализа отечественных и зарубежных учёных оказываются как языковые, так и дискурсивные, коммуникативные явления.
Как справедливо отмечает И.А. Стернин, фактов проявления национальной специфики в общении того или иного народа к настоящему времени накоплено множество, в высшей степени актуальным в этой связи является обобщение этих фактов для определённой национальной культуры (Стернин, 2002: 4). Предложенная отечественным лингвистом концепция системного описания особенностей коммуникации конкретного народа представляет собой описание коммуникативного поведения этого народа. В частности, на основе разработанных в русле данной концепции ситуативной и параметрической моделей И.А. Стернин и Ю.Е. Прохоров представляют опыт описания русского коммуникативного поведения, выделяя его наиболее яркие дифференциальные черты в сопоставлении с западным стандартом (Прохоров, Стернин, 2002).
Языковой аспект применительно к исследованию культурной обусловленности русской коммуникации рассматривается авторитетными лингвистами в отношении лексики, грамматики, синтаксиса (Вежбицкая, 1997; Падучева, 1997; Эккерт, 2002). Широко известны работы Н.В. Уфимцевой в области психолингвистики, изучающей образы русского языкового сознания (Уфимцева, 1996, 2000а, 2000б).
В рамках лингвокультурологии, лингвоконцептологии и межкультурной коммуникации выделяются сопоставительные, компаративные исследования, предоставляющие перспективный материал для анализа русско-немецкой коммуникации. Так, представляют большой интерес нормативная сторона картины мира, репрезентированная в наивном сознании носителей немецкого и русского языков (Бабаева, 2003); эмоциональные концепты как многомерные вербализованные мыслительные конструкты человеческого сознания в русской и немецкой лингвокультурах (Красавский, 2001); описание русской и немецкой концептосфер на основе ключевых концептов этих народов (Межкультурная коммуникация, 2001). Объектом рассмотрения в контексте современной прагмалингвистики являлась немецкая общественно-политическая речь как разновидность речевой коммуникации, отражающей закономерности сложного феномена национальной культуры (Юдина, 2001).
Нелишне упомянуть также культурологические работы немецких авторов, знакомящих своих соотечественников с русским деловым миром и его традициями, с особенностями коммуникативного взаимодействия с русскими партнёрами и стратегиями общения в русской среде (Baumgart, Jänecke, 2000; Denz, Eckstein, 2001). Несмотря на некоторый налёт стереотипности в интерпретации русской действительности, авторы данных работ собрали и систематизировали значительное количество эмпирического материала, что делает их книги интересными и убедительными источниками сведений о России для немецких специалистов.
Таким образом, небольшой обзор исследований, посвящённых культурной маркированности коммуникативного процесса в русской и немецкой лингвокультурах, а также специфике их взаимодействия, иллюстрирует привлечение к анализу межкультурного общения коммуникативных, лингвистических, психолингвистических и культурологических подходов.
В связи с этим представляется логичным систематизировать наблюдения в отношении немецкого коммуникативного стиля на междисциплинарной основе с точки зрения выделенных ранее основных параметров культурных различий.
Для современного фона взаимоотношений русских и немцев характерна интенсификация контактов на политическом, общественном, экономическом и образовательном уровнях. Эффективность этих контактов находится, однако, как свидетельствуют многочисленные примеры, в отрицательной корреляции к интенсивности. Это в меньшей степени затрагивает сферу официального общения государственного уровня, регулируемого нормами международных стандартов, особого протокола и этикета. Межкультурные недоразумения и конфликты возникают чаще всего в ситуациях производственного сотрудничества, переговоров между представителями бизнеса, взаимодействия по линии образовательных программ.
Часто проблемы непонимания сопровождают также контакты между русскими и немцами на уровне повседневного межличностного общения. При этом речь идёт не только и даже не столько о знании иностранного языка. В большинстве случаев неудачи происходят из-за того, что участники коммуникативного акта выстраивают своё поведение в соответствии с нормами и правилами национального коммуникативного стиля, сформировавшегося в результате процессов инкультурации в рамках собственного лингвокультурного окружения. Кроме того, во внимание мало принимается разница в видении мира, в подходах к организации дела, в культурно обусловленных коммуникативных стратегиях и тактиках.
Оценивание взаимных коммуникативных неудач происходит часто только на эмоциональном уровне и не основывается на объективном анализе происходящего, на знании и понимании культурных различий, которые детерминируют национальные коммуникативные стили и, соответственно, дискурсивное поведение представителей двух культур в ситуациях межкультурного общения.
В соответствии с параметрической моделью Г. Хофстеде (Hofstede, 1997) Германия и Россия имеют разные позиции по большинству культурных параметров.
 
 
Немецкая культура характеризуется как индивидуалистская, с доминирующими маскулинными тенденциями, малой дистанцией власти и относительно невысокой терпимостью к неопределённости. В русской культуре на фоне немецкой традиционно сильны коллективистские тенденции, большая дистанция власти, превалируют феминистские ценности. Порог терпимости к неопределённости по индексу мало отличается в обеих культурах, но имеет в реальности разные формы выраженности и свою специфику в проявлении.
Данные типизированные особенности двух культур можно рассматривать как основу для их сравнения.
Как носители индивидуалистских либо коллективистских ценностных представлений, немцы и русские по-разному проявляют себя в коммуникации, сотрудничая в тех или иных структурах. Как правило, немецкие коллеги предпочитают дискуссионность общения, допуская конфликтную тематику, стратегии конфронтации по отношению к мнению других, критический подход к выработке решений: «Ich kann durchaus meine Meinung vertreten», «Er hat Durchsetzungsvermögen», «Ich behaupte…», «Dies ist meine Theorie», «Das Thema haben wir heute nicht fertig gekriegt». Характерно для них чёткое разграничение проблемы и личности, что часто идентифицируется в русской среде, для которой смешение межличностных отношений и служебных ситуаций не редкость. Эффективность для немецких коллег заключается преимущественно в правильности, полезности и качественности принятого решения, а не в соблюдении статусной иерархии и обеспечении бесконфликтности общения, что часто встречается в русской коммуникации.
Одна из ярких особенностей коммуникации в системе русской культуры – существенная разница в стиле общения со «своими» и «чужими». Разделение на «своих» и «чужих» имеет здесь, как отмечает Ю. Рот, функцию поддержания групповой идентичности (Roth, 2003: 120). При этом граница между «ингруппой» и «аутгруппой» поддерживается переключением регистра коммуникации. Русские всегда общаются с иностранцами по-другому, чем с членами своих групп. Это выражается, например, в подчёркнутой вежливости с частым использованием речевых актов комплиментов и извинений, в чрезмерной опеке иностранных гостей через постоянное предложение своих услуг, особой предупредительности к ним и подчёркнутом выделении их во всём. Подобное коммуникативное поведение часто воспринимается представителями других, особенно западных культур, как излишняя навязчивость, покушение на их самостоятельность и автономию.
Русским трудно представить себе, что в других культурах, в том числе в немецкой, нормой считается соблюдение равнозначности партнёра по коммуникации, независимо от того, иностранец он или нет. В этом смысле, вероятно, можно говорить о том, что для русской лингвокультуры, используя термины исследователей П. Браун и С. Левинсона, характерна позитивная вежливость. Тогда как в немецкой языковой культуре большое значение имеет негативная вежливость (Brown, Levinson, 1987; Карасик, 1992: 78).
В отличие от русских, индивидуалистически ориентированные немцы не делают больших различий между отношениями внутри группы и вне группы. Они могут одновременно являться членами разных групп, границы между которыми, в вербальном и невербальном выражении, жёстко не обозначены, легко рушатся и вновь воссоздаются. Однако в немецкой культуре идентификация с группой и зависимость от неё намного меньше, чем в коллективистской русской культуре. Эмоционально индивидуалисты обособленны от окружающих и имеют склонность к уединению. Это позволяет им чувствовать себя комфортно в любом окружении или в одиночестве.
Поскольку немцы ощущают себя прежде всего как индивидуумы, а лишь затем как члены какой-либо группы, в немецкой культурной традиции высоко ценится зона личной автономии. Это проявляется как на уровне вербальных, так и невербальных сигналов. В частности, немецкое речевое общение отмечено рядом коммуникативных табу речевого и тематического характера, «охраняющих» границы индивидуального «пространства» личности. Опрос, проведённый нами среди немецких респондентов, позволяет в самом общем виде получить представление о ряде тем в современном общественном дискурсе Германии, маркированных той или иной степенью табуированности. Почти все опрошенные1 выделили такие темы, как «Tod», «Krankheiten (AIDS)», «Gehalt», «Nazithemen», «Ausländerfeindlichkeit», «Judenfeindlichkeit», «Intimes», «obszöne Dinge» («смерть», «болезни», «доходы», «нацизм», «враждебность к иностранцам», «еврейский вопрос», «интимные вопросы», «непристойности»), в качестве основных, не принятых к обсуждению между собеседниками. Зона личной автономии в немецкой культуре выражается также в невысокой, по сравнению с русской, степени контактности. Как правило, немцы ведут себя замкнуто, дистанцированно по отношению к незнакомым людям и очень редко сами проявляют инициативу в сближении с иностранцами. Создаётся впечатление, что они абсолютно не заинтересованы в знакомствах. Кроме того, явно выраженная активность иностранного партнёра, проявляемая при знакомстве, может расцениваться ими как назойливость или излишняя навязчивость.
Степень первоначальной сдержанности немцев в межличностных отношениях значительно обусловлена нормой разграничения личной и профессиональной сфер. На рабочем месте действуют достаточно жёсткие правила формальных отношений и официального тона, доминирует Вы-обращение, приватные дела обсуждаются очень редко и неохотно. Стиль и тон общения резко меняются в ситуациях неофициального взаимодействия, например, на вечеринках, праздниках, во время совместных путешествий и т. д. (Markowsky, Thomas, 1995: 34). В этой связи А. Моосмюллер замечает: «…При публичном обмене мнениями немцы тяготеют к формальной, обезличенной коммуникации. Когда немецкая предметная дискуссия ведётся на публике, эмоций стараются избегать, но она сильно заряжена эмоциями, когда имеет место в личном общении… В частном взаимодействии немцы склонны быть максимально открытыми и проникать в самые глубинные пласты личности партнёра» (ср. Moosmüller, 1995: 201).
В материалах межкультурных тренингов иностранцам часто рекомендуется знакомиться и устанавливать более тесные контакты с представителями немецких деловых кругов на разного рода неформальных встречах и развлекательных мероприятиях. Здесь, однако, тоже может скрываться межкультурный конфликт, на «удочку» которого нередко попадаются русские. Приведём пример подобного эпизода из опыта общения русских предпринимателей с их немецкими коллегами.
Стажировавшиеся в Германии представители русского бизнеса были приглашены немецкими партнёрами на небольшую вечеринку с традиционным фуршетом. Атмосфера party «без галстуков» была очень благожелательная и раскованная. На следующее утро при встрече с шефом немецкой фирмы в бюро русские, поздоровавшись с ним по имени и фамильярно похлопав его по плечу, с недоумением «наткнулись» на холодный взгляд и явную дистанцированность отношений. Перенеся настроение неофициальности вчерашнего вечера на уровень делового общения, представители русской лингвокультуры явно не учли разницу дискурсивных норм немецкой культуры в зависимости от формального или неформального коммуникативного контекста.
В русской языковой культуре, где ценятся общение и солидарность, зона приватности выражена не так ярко, как в немецкой. Сближение собеседников возможно до более близкого расстояния, намного чаще допускается «вторжение» в чужое личное пространство (Прохоров, Стернин, 2002: 163; Леонтович, 2002: 166). Это проявляется в коммуникативной активности русских, лёгкости установления контакта с незнакомыми людьми, открытости, способности открыть душу незнакомому человеку. С этими коллективистскими качествами русских коммуникантов связан феномен «кухонного общения» в русской культуре, а также особый тип «вагонного общения» (Леонтович, 2002: 214; Шаповалов, 2001: 435).
Наряду с параметром «индивидуализм/коллективизм» процесс межкультурного взаимодействия опосредован двумя следующими измерениями: «дистанция власти» и «терпимость к неопределённости».
Степень расхождения русской и немецкой культур в отношении иерархического устройства общества и восприятия в нём неравенства очень существенна, что отражается прежде всего в управленческом стиле, способе организации деятельности, а также в коммуникативном поведении подчинённых.
Обозначим возможные случаи непонимания между сотрудниками немецко-русских совместных предприятий, спровоцированные разницей дистации власти в двух лингвокультурах и, соответственно, предпочтениями в использовании личностно- или статусно-ориентированного стилей коммуникации. В пресуппозиции немецкого руководителя согласно принятым в его культуре нормам – ожидание от русских подчинённых индивидуальной ответственности и инициативы в решении проблем. Русские, в свою очередь, настроены только на распоряжения и указания начальника в соответствии с большой статусной дистанцией, типичной для производственных отношений в русской культуре. И наоборот. Немецкие работники воспринимают традиционного русского руководителя слишком авторитарным и некомпетентным. В то же время он расценивает их как недостаточно почтительных, слишком самостоятельных и даже как неуправляемых. Таким образом, взаимные ожидания и реальность не совпадают в связи с отсутствием общего пресуппозиционного фонда.
Скорость и продуктивность принятия решений в ситуациях русско-немецкого сотрудничества также зависят от дистанции власти и статусной иерархии, принятой в России и Германии. Полномочиями по принятию решений с русской стороны наделены обычно только представители, занимающие высокие должности в своих организациях, и чаще всего это высшие управленцы. С немецкой стороны участвовать в выработке и принятии решений могут компетентные специалисты даже среднего звена. Причиной скрытого или явного конфликта в подобных случаях является разница в статусах, которая вызывает у русских партнёров нежелание общаться с «нижестоящими» немецкими коллегами, а у немецких – недоумение по поводу бюрократических проблем русских.
Однако, несмотря на то, что иерархия в немецком обществе поддерживается, в основном, для его формальной организации, отношение к авторитетам имеет здесь свои устоявшиеся традиции. Нормы общения студентов с преподавателями, работников с начальством носят уважительно-вежливый, сдержанный характер. К вышестоящим принято обращение по фамилии в сочетании с имеющимся титулом: «Entschuldigung, Herr Professor«; «Herr Wild, ich möchte…».
В связи с вышесказанным интерес представляют исследования зарубежных авторов (Clyne, 1995; Wierzbicka, 2001), рассматривающих эту проблему с точки зрения этического подхода (внешней исследовательской перспективы). М. Клайн и А. Вежбицкая отмечают, что в последние десятилетия в немецких речевых стратегиях и, возможно, в лежащих в их основе культурных ценностях произошли изменения. Речь идёт о заметном расширении сферы употребления «фамильярной» формы обращения (du вместо Sie), а также о более редком использовании титулов (например, Herr Müller вместо Prof. Müller), что свидетельствует о значительных изменениях в межличностных отношениях в направлении большего равноправия и отказа от формальностей.
Полемизируя с М. Клайном, который связывает изменения в правилах выбора между du и Sie, особенно среди молодого поколения, с антиавторитарным переворотом, А. Вежбицкая указывает на отсутствие непосредственной семантической связи между этими двумя явлениями: «…в форме Sie нет ничего собственно авторитарного. Обращаясь к одним, употребляя местоимение Sie, а к другим – du, говорящий проводит различие между двумя типами межличностных отношений; грубо говоря, с одной стороны, между отношениями с теми, с кем он хочет общаться как с людьми, которых он хорошо знает или как с равными ему, и, с другой стороны, с теми, с кем он не хочет общаться таким образом. Используя при обращении Sie, говорящий совсем необязательно хочет показать, что он расценивает собеседника как обладателя власти» (Вежбицкая, 2001: 165).
Продолжая далее эту мысль, А. Вежбицкая подчёркивает, что вряд ли более редкое использование титулов само по себе свидетельствует об уменьшении числа сторонников авторитаризма. По её мнению, титулы лишь определяют разницу в социальном положении, и тенденция к сужению их употребления в Германии отражает скорее распространение эгалитарных, чем антиавторитарных взглядов. «В одних странах люди могут ценить неравенство и статусные различия, не желая при этом подчинять свою волю воле тех, кого они считают занимающими более высокое положение; в других – люди могут быть готовы подчинять свою волю воле тех, кого они считают представителями «законной власти», не рассматривая их как находящихся выше по своему социальному положению» (Там же: 166).
В Германии, где дистанция власти намного меньше, чем в России, одним из главных принципов жизни является уважение правового порядка. Закон для немцев имеет абсолютный смысл. Здесь нет законов «существенных» и «несущественных». Все законы существенны и важны, все они должны неукоснительно исполняться. И этот вопрос не подлежит обсуждению (Frenkin, 1995).
С этим связана высокая регулятивность немецкой культуры. Кажется, что в Германии нет ни одного кусочка действительности, для которого бы не существовало какое-либо правило или ограничение. Все сферы жизни строго регламентированы. Первое, что часто бросается в глаза любому иностранцу в Германии, – это большое количество всевозможных предписаний в форме инструктивных или директивных речевых актов с интенциональным значением запрета. Например, из наших наблюдений: в студенческом городке «Ballspielen verboten!«; в городском парке «Ente füttern bei Strafe verboten!», «Naturschutzgebiet: bitte nicht betreten!», на стене магазина «Plakatieren verboten!», в помещении для переодевания на городском пляже «Essen und Trinken in den Umkleidekabinen ist verboten! Sowie Rauchen» и тд. При этом наряду с привычными и прямолинейными требованиями («Durchgang verboten!»; «Der Zutritt durch nicht berechtigte Personen ist nicht gestattet!») в сегодняшней Германии встречаются объявления, стилизованные под форму современного молодёжного языка, имплицирующие, тем не менее, стремление к традиционному немецкому порядку. Приведём пример такого объявления, замеченного нами на стенке примерочной кабины в одном из немецких магазинов: «Hey Leute! Es wäre voll cool, wenn Ihr unsere Klamotten wieder «einigermaßen» ordentlich herausgebt. Das fänden wir echt geil!»
Внешнему наблюдателю кажется, что в Германии законы и правила ценятся выше, чем человек, для которого они собственно и издаются. Иногда, как замечает М. Горский (Gorski, 2002: 102), слово «запрещено» является первым немецким словом, которое выучивает иностранец. Кроме того, «Verboten», по его мнению, может возводиться в степень, переходя в «Streng verboten» (строго запрещено). А. Вежбицкая (Wierzbicka, 2001: 186), анализируя немецкие речевые стратегии, отражающие ценностные установки немецкой культуры, обращает внимание на широкое использование в объявлениях, наряду с «verboten», выражения «nicht gestattet» («не разрешается»). Обилие подобных общественных знаков указывает, с её точки зрения, прежде всего на постоянно испытываемую немцами потребность в Ordnung (Там же: 170). «Везде должен быть порядок» (Alles muss in Ordnung sein) – ценность, имеющая большую актуальность в немецкой культуре.
В русской действительности мы встречаемся, как правило, с обратным явлением. Любая директива может модифицироваться, преломляться под человеческий фактор. Вспомним известную русскую пословицу: «Закон, что дышло; куда повернул, туда и вышло» («Das Gesetz ist wie eine Deichsel: wohin man es dreht, dahin weist es»). В Германии нарушения любого рода очень негативно воспринимаются и критикуются окружающими. Поведение немцев, определяемое с точки зрения русской нормативной системы как «наушничанье» или «подглядывание», считается вполне приемлемым в немецкой культуре как поддерживающее дисциплину и порядок
Строгое следование правилам и инструкциям связано со стремлением немцев исключить, по возможности, все непредвиденные случаи развития событий, ошибочные решения и тем самым свести до минимума фактор риска. Любая неясность и неизвестность неприемлема для немцев. Неожиданные, незапланированные ситуации вызывают обычно у представителей немецкой культуры раздражение и даже стрессовые состояния. В этом плане их степень тревожности намного выше, чем у представителей русской культуры. Безусловно, данный культурный параметр, как и остальные, отражается в повседневной немецкой коммуникации. Банальное объявление на станции немецкого метро, «отягощённое» подробными объяснениями причин изменений графика движения поездов, как нельзя лучше свидетельствует об актуализации параметра «терпимость к неопределённости» в немецком коммуникативном стиле: «Einschränkungen auf den U-Bahnlinien U3 und U6 ab Mittwoch, den 13.06. (immer montags mit donnerstags)
jeweils ab ca. 23 Uhr bis 5:00 Uhr: Liebe Fahrgäste, wegen Bauarbeiten am Marienplatz (Bahnsteigerhöhung/Bodenbelagerneuerung) kommt es leider ab Montag, den 13.06. (dann immer montags bis donnerstags) jeweils ab ca. 23 Uhr bis Betriebsschluss und ab Betriebsbeginn bis ca. 5 Uhr zu Beeinträchtigungen im U-Bahnbetrieb der Linien U3 und U6! Bitte beachten Sie, dass am Sendlinger Tor, Marienplatz und Odeonsplatz ab ca. 23:00 Uhr in beide Richtungen nur über Gleis 1gefahren wird. Aus diesem Grund fahren die U3 und U6 auf der gesamten Linie nur alle 20 Minuten in beide Richtungen! Planen Sie bitte die längeren Fahrzeiten in Ihre Reisevorbereitung ein! Wir bitten diese Unannehmlichkeiten zu entschuldigen! Ihre Münchner Verkehrsgesellschaft MVG.»
Ту же иллокутивную функцию (предупреждение о возможных неудобствах с целью их избежания) имеет следующее объявление перед входом в один из районов городского парка: «Wege nicht geräumt und gestreut: Begehen auf eigene Gefahr».
Однако, сравнивая, в общем, терпимость к неопределённости русских и немцев, отметим, что, согласно количественному исследованию Хофстеде, индексные показатели по этому параметру в двух культурах расходятся незначительно.
С одной стороны, данное совпадение является несколько неожиданным и даже может вызвать удивление, поскольку коммуникативное поведение тех и других в реальной жизни нельзя назвать одинаковым. Более того, проблемы в общении возникают как раз на основе разных поведенческих стратегий русских и немцев, разных подходов к подготовке и организации совместных действий. С другой стороны, принимая во внимание наличие в русской культуре достаточно большого количества формальных и неформальных правил, бюрократических структур, традиций, суеверий, выступающих как своего рода руководство к действию, можно найти объяснение статистическим выводам Г. Хофстеде.
Другое дело, что представители русской и немецкой культур не одинаково относятся к соблюдению имеющихся законов, предписаний и запретов. Если в Германии неукоснительное исполнение закона – дело само собой разумеющееся, отвечающее ценностным представлениям общества (Markowsky, Thomas, 1995: 68), то в России отношение к директивам скорее личностно-прагматическое. При любой возможности «неудобные» закон или правило интерпретируются в пользу конкретной ситуации или личности. Кроме того, концептуальный подход в рамках нашей работы позволяет объяснить противоречие между экспериментальными данными по измерению «терпимость к неопределённости» и реальным поведением коммуникантов из двух культур. Поскольку культурные параметры существуют не изолированно друг от друга, а в сложной функциональной взаимозависимости, очевидно, что коммуникативное поведение русских и немцев обусловлено целым комплексом свойств культур. Это значит, что «сцепление» всех аспектов культурной вариативности придаёт каждому из них определённое своеобразие и специфику реализации.
В связи с предложенным выше анализом особенностей русско-немецкого взаимодействия по трём параметрам Хофстеде интерес представляют взаимные наблюдения русских и немецких партнёров, касающиеся делового общения (Roth, 1998):
Русские о немецком деловом мире и немцах:
-
господство планов и расписаний, недостаток гибкости при их вынужденном изменении;
-
отсутствие почтения к начальству;
-
обязательность участия каждого в обмене мнениями при переговорах и обсуждениях;
-
дистанцированность в деловом общении;
-
недоступность в нерабочее время;
-
соблюдение планов считается более существенным, чем поддержание человеческих взаимоотношений;
-
ценят рабочую дисциплину превыше всего;
-
не воспринимают предупредительность и помощь;
-
не соответствуют нашим представлениям о гостеприимстве;
-
предпочитают быть постоянно информированными, вместо того чтобы самим добывать информацию;
-
отдают приоритет письменным предписаниям.
Немцы о русском деловом мире и русских:
-
недостаточная готовность к самоинициативе и риску;
-
замкнутость групп и недоступность членов этих групп для внешнего окружения;
-
отсутствие высказываний, выражающих расхождение мнений, в обсуждениях и переговорах;
-
почтительное отношение к начальству даже при его профессиональной некомпетентности;
-
активное участие в обсуждениях и переговорах только небольшой части коллектива при традиционно пассивном соучастии остальных;
-
компетентность партнёров не всегда оценивается по их профессиональным способностям;
-
отсутствие, как правило, ответственных или виновных за принятое решение;
-
решение личных проблем во время рабочего времени (на рабочем месте) как норма;
-
распространение влияния и власти вышестоящих на личное время нижестоящих;
-
чрезмерное курирование зарубежных (немецких) партнёров или, наоборот, предоставление их самим себе;
-
игнорирование плановых обязательств или повестки встреч;
-
любопытствующее вмешательство в сферу личной жизни зарубежных партнёров;
-
частые празднества и застолья («распития»), принуждение к выпивке и тостам.
Следующий аспект, на котором мы кратко остановимся, касается сопоставления двух культур по параметру «маскулинность/фемининность».
Как уже отмечалось выше, в немецкой культуре доминируют маскулинные, в русской – фемининные черты.
Немецкий индивидуализм и преобладание мужского начала в культуре – логично дополняющие друг друга, взаимосвязанные качества. Подобное сочетание ценностных установок немецкого общества обусловливает, прежде всего, стремление его членов к независимости и лидерству, настрой на конкуренцию. Нельзя сказать, что в русской культуре совсем отсутствует настрой на состязательность, но присущие ей коллективистские ценности и особый дух соборности определяют приоритетность человеческих взаимоотношений и высокую значимость сотрудничества в общении.
Что касается степени ролевой дифференциации полов, различающейся в культурах маскулинного и фемининного плана, то публикации по этому вопросу подтверждают, скорее, схожесть ситуаций в русской и немецкой культурах. Как в России, так и в Германии традиционно сильно чёткое распределение социальных обязанностей между мужчинами и женщинами.
Однако понятия о мужественности и женственности, о разнице между полами имеют свои особенности в сравниваемых обществах, отражаясь в значениях знаков и действий. Так, являющееся нормой русской культуры вербальное и невербальное подчёркивание слабости и особого статуса женщины нетипично и даже оскорбительно в контексте немецкой. Преобладающие в ней мужские ценности накладывают определённый отпечаток на невербальное поведение как мужчин, так и женщин.
Не принято без высказанной женщиной просьбы помогать ей нести чемодан или сумку, поскольку это может показаться намёком на неравенство между мужским и женским полом. Нарушением «симметрии во взаимоотношениях» с негативными последствиями может обернуться традиционное для русского мира одаривание цветами коллег-женщин, например, к какому-либо празднику. Немки, в отличие от русских женщин, чаще посещают без сопровождения мужчин кафе и рестораны, не вызывая при этом «шлейфа» отрицательных ассоциаций. Как правило, равноправие между мужчинами и женщинами подчёркивается также тем, что каждый в Германии платит сам за себя. Комментируя подобные ситуации в немецкой культуре с точки зрения «своей колокольни», русские перефразируют название известного немецкого романа «Jeder zahlt für sich allein, jeder stirbt für sich allein».
На повседневном вербально-коммуникативном уровне можно выделить, по крайней мере, один аспект в процессе общения между мужчинами и женщинами, подчёркивающий гендерные различия и демонстрирующий дискурсивную табуированность обсуждаемых тем в присутствии женщин. Так, в уже упомянутом выше опросе немецкими респондентами – мужчинами были названы тематические группы, исключаемые из ситуаций общения в присутствии женщин, а именно: «Sex und Pornographie», «ehemalige Frauen», «Fußball», «Schwächen», «Obszönes», «Mißerfolg» (темы, связанные с сексом и порнографией, предыдущий любовный опыт, футбол, мужские слабости, непристойные слова и выражения, неудачи).
Частым источником непонимания в контактах между представителями русской и немецкой языковых культур является культурно детерминированная темпоральная парадигма, в соответствии с которой партнёры по коммуникации по-разному проявляют себя в совместных действиях. Времени как организационному и коммуникативному фактору придаётся чрезвычайно большое значение в немецкой лигвокультуре. Не будет преувеличением сказать, что концепт, заключённый в немецком слове «Zeit», реализуемый в понятиях «Pünktlichkeit», «Planung», «Terminkalender», «Organisation», относится к ключевым элементам национальной культуры. Некоторые примеры немецкого отношения ко времени, к предварительному планированию и диапазону ожидания приводятся в параграфе, посвящённом «культурной грамматике» Э. Холла.
Для большинства русских время не является жёсткой максимой (принципом) их жизни. Поэтому отношение к нему чаще всего можно назвать легкомысленным, что находит отражение в опозданиях, переносах мероприятий, изменениях повестки дня заседаний, несоблюдении графиков автобусов, поездов и т. д. Размытость и растяжимость отношения ко времени в русской парадигме проявляется также на вербальном уровне, что часто бросается в глаза иностранцам. Русский язык позволяет выразить договорённость, например о встрече, достаточно неопределённо, причём без эксплицитных маркеров типа: примерно, приблизительно, около. Простое изменение порядка слов в словосочетании «в семь часов» на «часов в семь» вполне может служить коммуникативной помехой, особенно для немецкой точности. Русский не видит проблемы в том, что он лишь накануне предупреждает своего делового партнёра о предстоящем визите, а для немецкого коллеги, у которого всё распланировано заранее, это просто неприемлемо.
Пунктуальность немцев, с одной стороны, относится к известным стереотипам о них, с другой – многократно подтверждается самой жизнью. Соблюдение пунктуальности рассматривается ими, о чём свидетельствуют ситуации сотрудничества с представителями немецкой культуры, как гарантия надёжности. Более того, как общество с низкой степенью терпимости к неопределённости, стремящееся максимально обезопасить своё будущее, предотвратить возможные проблемы, оно воспринимает пунктуальность и долгосрочное планирование в качестве способов противодействия непредсказуемости. В оценке немцев неумение планировать своё время и свою деятельность граничит с отсутствием профессионализма, безответственностью и некомпетентностью. Доминирующей темпоральной тенденцией немецкой культуры считается её монохронный характер. Явная склонность представителей немецкой культуры к планированию, соблюдению договорённостей, сосредоточенность на выполнении одного дела в определённый промежуток времени являются проявлениями монохронности.
Безусловно, в каждом обществе, как отмечалось выше, присутствуют элементы как монохронного, так и полихронного времени. В соответствии с принятым в нашей работе положением об относительности специфических свойств любой культуры и «выпуклости» этих свойств только на фоне другой сопоставляемой культуры, можно вполне обоснованно говорить о значительно большей степени выраженности монохронной системы времени в Германии по сравнению с Россией. Поскольку «концептуальное осмысление категорий культуры находит своё воплощение в естественном языке» (Телия, 1996: 82), монохронность актуализируется также вербально в паремиологическом фонде немецкого языка: «Alles zu seiner Zeit», «Eins nach dem andern», «Erst die Arbeit, dann das Vergnügen», «Wer nicht kommt zur rechten Zeit, der bekommt, was übrig bleibt».
Обратите внимание на работу продавца в немецком магазине, в том числе в крупном супермаркете, переполненном людьми. Каждый продавец обслуживает в один отрезок времени только одного клиента и никогда не будет одновременно отвечать на вопросы или требования другого посетителя. Нетерпеливых русских покупателей, стремящихся срочно получить информацию и товар, быстро рассчитаться и при этом задать множество вопросов продавцу-консультанту часто раздражает подобное поведение сотрудников магазина. Это вполне объяснимо, поскольку русская культура, без сомнения, тяготеет к полихронному способу деления времени и поэтому русские охотно переключаются с одного дела на другое, спокойно относятся к тому, что их прерывают, могут одновременно поддерживать коммуникацию с несколькими собеседниками. Немцев же просто сбивает с толку то, что во время их разговора с русским партнёром тот часто отвлекается и занимается одновременно другими делами. В этом смысле русские, как представители полихронной системы, более мобильны и проявляют большую гибкость в решении вопросов.
Приоритет монохронного или полихронного использования времени вторгается также и в область межличностных отношений. Отрицательная реакция на вмешательство и помехи в служебной деятельности, представление об изолированности личной сферы являются незыблемыми устоями немецкой жизни. Это распространяется и на восприятие личной собственности, рассматриваемой как часть личного пространства, уважаемого и неприкосновенного для немцев. Отсюда вытекают также многие правила немецкого дискурса, например табуированность тем о зарплате, доходах, состоянии здоровья, семейном положении и детях. Поэтому если не отличающийся высокой культурной компетенцией русский переводчик пытается выстроить доверительные отношения с немецким партнёром, задавая вопросы типа: «Sind Sie verheiratet? Haben Sie Kinder? Wieviel verdienen Sie?» – он, скорее всего, добьётся прямо противоположного эффекта. Само собой разумеющимся считается, что немецкие коллеги по работе не знают дат рождения друг другаи не празднуют их, не занимают денег и не одалживают других вещей. С точки зрения русской перспективы, человеческие отношения приносятся в жертву линейной организации времени (напомним, что монохронному времени соответствует представление о нём как о линейной системе), принципами которой являются экономное расходование времени, концентрация внимания и личностная обособленность. В связи с этим, немецкие коллеги редко приглашают своих иностранных партнёров к себе домой, предпочитая совместный ужин в одном из ресторанов. Это часто обижает русских, живущих совсем по другим нормам и традициям. Для России всегда было характерно тесное переплетение личной и служебной жизни. Дружеские контакты, родственные связи имеют большое значение для русского мира.
Различия в поведении русских и немцев по темпоральному фактору связаны не только с микро-перспективой (полихронность/монохронность). Свой отпечаток на коммуникацию накладывает и макро-перспектива временной ориентации (направленность на прошлое, настоящее, будущее). В этом плане считается, что Россия более, чем Германия, ориентирована на прошлое. Подтверждением тому может служить русская реклама, в которой превалируют ценности дореволюционной России и бывшего СССР. Качество товара, его название вызывает больше доверия у населения, если оно коррелирует со старым добрым прошлым: «Кофейня на паях», «Конфеты Коркунов», «Наша марка «Красный Октябрь», «Качество не моей мануфактуры» и т. д. В журнале «Реклама – ваш капитал» отмечается, что «большинство россиян больше любят доброе и консервативное, чем агрессивное и прогрессивное» (Медведева, 2003: 257). В связи с этим, не случайным представляется также, что при выборе музыки и слов нового гимна для России решение было принято в пользу старого варианта, вызывающего, по мнению политиков, положительные ассоциации у русских – бывших советских людей.
Немецкая культура, также приверженная традициям и истории, тем не менее, может рассматриваться по сравнению с русской как культура менее направленная на прошлое (по сравнению с США Германия, как и все западноевропейские страны, воспринимается как общество, ориентированное на прошлое).
На формирование национального коммуникативного стиля, а значит и на характер русско-немецкой коммуникации, оказывает также влияние фактор, определяемый американским антропологом Э. Холлом как контекстность культуры. Напомним, что под контекстом понимается как объём информации, окружающей деятельность человека и способы обмена данной информацией, так и роль неязыкового контекста в коммуникации. Между культурно обусловленными категориями «время» и «ориентация на контекст» существует очевидная взаимосвязь. Общества с полихронным отношением ко времени чаще всего высококонтекстны, общества с монохронной системой времени – преобладающе низкоконтекстны. Поскольку немецкая культура считается одной из самых низкоконтекстных культур, а русская, по мнению многих авторов, тяготеет к культурам с высоким контекстом (особенно, если принимать во внимание её соотношение с немецкой), это, несомненно отражается в специфике коммуникативного стиля представителей данных культур и часто осложняет межкультурное общение.
Индивидуалистские тенденции, преобладание монохронного типа деления времени в немецкой культуре по сравнению с русской проявляются в недостаточности неформального информационного обмена между немецкими коммуникантами и в слабой зависимости интеракции от контекста. Большая часть информации передаётся знаковым кодом (словесно), а не через контекст сообщения. Коннотации, «чтение между строк» не играют значительной роли в немецком общении.
Приоритетным для немецкого дискурса является прямой, эксплицитный коммуникативный стиль. В этом смысле русская пословица «Что на уме, то и на языке» имеет позитивный характер в условиях немецкой реальности. Своё намерение немец, как правило, выражает ясно и открыто, не предполагая, что оно будет понято из ситуации общения. Представляется, что не случайно немецкий фразеологический оборот «mit j-m deutsch reden» имеет значение «говорить без обиняков, напрямик», а его вариация «auf gut deutsch» служит синонимом выражению «просто, прямо, недвусмысленно». В одном из стихотворений Гёте читаем: «Drum sagt man ihnen deutsch ins Gesicht». Смысл данной идиомы – «говорить правду в лицо», а слово deutsch понимается здесь как ясный, чёткий, открытый, дополнительный оттенок – «чистосердечно», «без прикрас или лжи». С этим связана знаменитая цитата из «Фауста» Гёте1: «Лжёт речь немецкая, когда она учтива» (Межкультурная коммуникация, 2001: 187). Можно предположить, что эксплицитность как норма немецкой коммуникативной культуры имеет давнюю традицию, найдя своё отражение в немецкой фразеологии и литературе.
Итак, содержательный аспект (что сказать) ценится выше, чем поддержание межличностных отношений. Эмоциям и чувствам придаётся мало значения; доминируют достоверность, логика и аргументация высказывания, фактические знания и риторические способности партнёров по коммуникации. В первую очередь в расчёт принимается дело, а не эмоции и гармоничность взаимоотношений: «Das ist völlig unakzeptabel» («Это совершенно неприемлемо»); «Bei einem solchen Preis brauchen wir gar nicht mehr weiterzudiskutieren!» («При такой цене нам не о чем говорить далее!»).
Прямой открытый стиль коммуникации, принятый среди немцев, означает также, что всё услышанное ими воспринимается дословно. Особенно это относится к выражению согласия и принятию приглашений в деловой и приватной сферах. В Германии не принято говорить «да» только для того, чтобы не обидеть, например, коллегу, зная заранее, что приглашение не будет принято: «Leider kann ich Ihre Einladung nicht annehmen. Am Sonntag habe ich schon eine Verabredung». Ложное обещание расценивается как ненадёжность и несерьёзность партнёра, который говорит не то, что думает, а делает не то, что говорит. Кроме того, подобное поведение всегда вызывает недоумение, поскольку ясный отказ считается вполне приемлемым и, по крайней мере, честным: «Der Freitag paßt mir überhaupt nicht. Da habe ich bereits einen Termin im Kalender» или «Diese Woche sind wir leider schon total ausgebucht. Wie wäre es denn nächste Woche?».
Корректность и вежливость общения в русском варианте имеет мало общего с пониманием таковых с точки зрения немецкой коммуникативно-ценностной системы.
Категорическое причисление России к полихронным высококонтекстным культурам вряд ли оправдано без масштабных экспериментальных исследований, однако имеющийся эмпирический материал обнаруживает большое количество признаков, свидетельствующих о том, что русскую культуру на фоне немецкой можно назвать высококонтекстной. Коллективистские тенденции русской культуры обусловливают высокую информационную обеспеченность всех участников коммуникативного процесса. В России традиционно велика роль неформального общения, которое считается более эффективным, чем официальное (Стернин, 2001: 215). Максимум значения придаётся личным взаимоотношениям, устные договорённости предпочитаются письменным. Для русских деловых контактов важно начальное знакомство и его дружеское развитие. Русский коммуникативный стиль характеризуется меньшей степенью эксплицитности, но большей «затекстовой» нагруженностью (Леонтович, 2002: 349), использованием в общении намёков, пресуппозиций, игры слов. Анализируя особенности русского языка, отечественные лингвисты отмечают, что: «в русском языке гораздо богаче, чем во многих других, поле неопределённости» (Падучева, 1997: 23). Речь идёт прежде всего о неопределённых местоимениях на – то, – нибудь, кое-, некий, некто. Зависимость русской коммуникации от контекста на вербальном уровне проявляется также в расплывчатости и неконкретности речи, изобилии некатегоричных форм высказывания, слов типа: может быть, вероятно, возможно, как бы.
Анализируя особенности русско-немецкого взаимодействия, нельзя обойти вниманием культурную специфичность пространственной составляющей в общении между представителями двух культур. Очевидно, что межкультурные недоразумения, обусловленные разницей в восприятии пространства не следует сводить только к проксемическим недоразумениям, связанным с нарушением дистанции. Очевидна собирательность этой категории, включающей понимание пространства, не только в прямом смысле как физической территории, но и его метафорическое проявление, подразумевающее также социальное пространство, территориальный фактор в национальном самосознании, область коммуникативных (вербальных и невербальных) средств, отражающих особенности отношения к пространству в разных языках.
Было бы преувеличением утверждать, что ощущение пространства в немецкой и русской лингвокультурах расходится кардинально. Тем не менее, чувство простора или тесноты, посягательство на пространство и уважение чужой территории отличаются в двух культурах. Кроме того, пространственные отношения как компонент культурной целостности взаимосвязаны с другими аспектами культуры. Доминанта индивидуалистских тенденций обусловливает стремление к изолированности и наличию индивидуального пространства. Ориентация на коллективистские ценности предполагает интеграцию и коллективное пространство (см. Лебедева, 1999: 164).
В русской культуре величина межличностной дистанции и зона персонального пространства значительно меньше, чем в немецкой культуре. Это утверждается многими авторами, в том числе немецкими (Стернин, 2001: 237; Löwe, 1999: 166; Baumgart, 2000: 152). Физический контакт, прикосновения воспринимаются как допустимая норма общения.
Для немцев в большей степени характерно ограждение «своего» пространства. Как правило, комфортной зоной при разговоре считается расстояние между собеседниками в один метр. Нарушение этой дистанции воспринимается как вторжение в личное пространство, вызывающее негативные эмоции. В Германии менее, чем в России, распространено тактильное взаимодействие при общении. Немцы стараются избегать телесного контакта, сдержаннее ведут себя при встрече и прощании. Потребность в личной автономии наглядно проявляется в немецкой повседневной жизни. Немцы не так плотно, как русские, стоят в очередях, располагаются в транспорте. При обращении в справочное бюро, разного рода кассы «интимность» обсуждаемой информации и гарантию персонального пространства людей обеспечивают указатели, типа: «Bitte Diskretionsabstand halten» («Пожалуйста, проявляйте тактичность и соблюдайте дистанцию»). Минимальное расстояние между клиентами часто определяют ограничительные линии в сопровождении надписей: «Bitte hier warten» («Пожалуйста, ожидайте здесь»). Необходимость соблюдения границ общественной и приватной территории регулируется также либо вербальными знаками, например: «Achtung! Privatgrundstück! Betreten verboten!»1, либо своеобразными изгородями из зелёных насаждений. Связывая «отгороженность» немецкого образа жизни и особенности немецкой коммуникации, известный немецкий этнолог Г. Баузингер пишет: «Строго изолированные дома и образцового вида садики, которые, впрочем, часто недоступны взгляду постороннего, так как скрываются за растительными заборами или даже стенами, чаще всего не располагают к лёгкому и непосредственному общению» (ср. Bausinger, 2002: 47).
Способы разграничения собственного и чужого пространства в немецкой культуре проявляются не только в социальном, но и в речевом поведении людей, а также в семантике языковых единиц разных уровней. В исследовании И.Б. Бойковойs (Бойкова, 2002) приводятся примеры, иллюстрирующие межкультурные различия в рамках вербальной коммуникации русских и немцев, касающиеся их ментального ощущения пространства. Прежде всего, отмечается, что личностное пространство в русском сознании имеет зыбкие границы, оно склонно сливаться с другими Я-пространствами и проницаемо для них. Немецкое Я-пространство, напротив, имеет жёсткие границы, дистанцируется от других Я-пространств, чаще обнаруживает себя в единственном числе. На уровне текста это можно наблюдать в формах обращения, присущих бытовому диалогу и письменной речи. Например, склонность немецкого Я обособлять себя в форме единственного числа проявляется в способе оформления начала и конца письма, которое предназначено для нескольких адресатов или подписано несколькими отправителями. Принято к каждому адресату обращаться отдельно, помещая каждое обращение в отдельную строку (Duden, 1997: 52–59; цит. по Бойковой, 2002). Отправители, подписывающие немецкое письмо, обычно не объединяются друг с другом общим притяжательным местоимением (например, deine Oma und Opa), как это распространено в русской традиции. Нормативной считается формула: deine Oma und dein Opa.
На уровне высказывания (иллокутивный аспект) можно выделить некоторые тенденции в употреблении личных местоимений, что также отражает особенности Я-пространств, присущие двум культурам. Например, в научном стиле речи немецкое местоимение 1-го л. ед. ч. «ich» вытесняет местоимение 1-го л. мн. ч. «wir»: «Bei meiner Untersuchung bin ich davon ausgegangen, dass…», вместо «Bei unserer Untersuchung sind wir davon ausgegangen, dass…». В русском научном стиле авторское «мы» имеет более прочные позиции. Традиционно корректным считается в статьях, монографиях, диссертациях использовать местоимение мн.ч., подразумевая под этим словом себя как автора работы.
В немецком языке говорящий имеет возможность обозначать границу между собой и окружающим пространством, что чуждо русскому языку. На уровне семантики слова это проявляется, например, через русское наречие места «здесь», которому в немецком языке соответствуют два наречия: hier и da. Произнося hier, говорящий считает себя частью ближайшего пространства, произнося da, исключает себя из этого пространства (Бойкова, 2002: 109). Подобные наблюдения свидетельствуют о явном пересечении лингво- и культурно-специфических факторов или, другими словами, о «системе фраз», отражающих «систему взглядов» (Михальская, 1996: 40).
Подведем некоторые итоги. Представленный в данном параграфе междисциплинарный анализ особенностей немецкой коммуникации на фоне русской позволяет делать выводы по поводу доминантных тенденций немецкого коммуникативного стиля. В соответствии с целью нашей работы и на основе вышеприведённого обсуждения вопросов, относящихся к теме данного исследования, перейдём к моделированию немецкого национального стиля коммуникации.
Достарыңызбен бөлісу: |
