Аскетизму киников противостоял гедонизм киренаиков. «Гэдонэ» — наслаждение. Гедонизм — этическое учение, высшую ценность жизни усматривающее в наслаждении. Гедонизм — разновидность эвдемонизма. «Эвдемониа» — счастье. Гедонизм, следовательно, видит смысл жизни в счастье, а счастье понимает как наслаждение. Киренаики видели в наслаждении смысл жизни.
Основателем Киренской школы был Аристип из города Ки-рены. Кирена — греческий полис на Североафриканском побережье в Ливии (сейчас там Киренаика). Аристип был немного моложе Антисфена, он родился около 435 г. и умер около 360 г. Он учился у Протагора и Сократа. При казни Сократа Аристип не присутствовал. Вернувшись в Кирену, он основал там свою философскую школу. Сочинения Аристипа не сохранились.
Школа киренаиков имела долгую историю. К этой школе принадлежали дочь Аристипа Арета, ее сын Аристип Младший, а также Феодор Киренский, прозванный Атеистом, и Аптипатр. Учеником Антипатра был Эпитимид, а его учеником — Паребат. Ученики Паребата Гегесий и Анникерид творили уже в конце 4 — начале 3 в. до н. э., к ним примыкал по времени еще более поздний киренаик Бнон Борисфенский (первая половина 3 в. до н. э.). Гегесий Александрийский преподавал в Александрии в 3 в. до н. э.
Сенсуализм. Этический гедонизм киренаиков покоился на их сенсуализме. Аристип учил, что ощущения — единственный источник знания. В своем сенсуализме киренаики вплотную подошли к субъективному идеализму, который, вообще говоря, не был характерен для античной философии. В. И. Ленин отметил идейное родство Киренской школы и махизма, учившего уже в нашем столетии, что мы знаем только наши ощущения. Действительно, Аристип учил, что человек ничего не может познать, кроме своих ощущений, чьи причины неизвестны. Поэтому следует отказаться от познания природы и ее законов. Однако в отличие от махистов киренаики не отрицали объективности природы.
Этика. Если Антисфен-киник говорил, что он скорее повесится, чем испытает удовольствие, то Аристип видел в чувственном наслаждении высшее благо. Хотя при этом делалась оговорка, что удовольствия должны быть разумными и что не следует быть рабом наслаждения, киренаики все же были и рабами удовольствий, и рабами тех, от кого эти удовольствия зависели. В анекдоте о встрече Аристипа и Диогена-киника (Аристип был на тридцать лет старше Диогена) это подмечено. Диоген мыл в ручье какие-то скромные овощи. Аристип насмешливо сказал Диогену: «Если бы ты умел обходиться, как нужно, с Дионисием, тебе не пришлось бы довольствоваться таким обедом».— «А если бы ты умел довольствоваться таким обедом,— хладнокровно отвечал Диоген,— то тебе не пришлось бы заискивать у Дионисия».
Проповедь гедонизма вела к аморализму, когда критерием добра и зла оказывалось наслаждение. Хорошо все то, что дает нам наслаждение, плохо все то, что нас его лишает, а тем более приносит страдание. Гедонизм уязвим в том отношении, что он легко превращается из проповеди радости жизни в проповедь смерти. Гегесий Александрийский, который уже видел недостижимость наслаждения, вошел в историю античной философии как «Пейситанатос» — «Смертепроповедник». После его лекций некоторые слушатели тут же кончали самоубийством. Таким образом, его лекции имели большой успех.
Атеизм. Среди киренаиков были атеисты. Феодор-Атеист был «всячески отрицавшим ходячие суждения о богах» (II 98)2. Близок к Киренской школе Эвгемер (конец 4 — начало 3 в, до н. э.)—автор «Священной истории». Эвгемеризм — особое учение о естественном происхождении религии. Боги — не что иное, как обожествленные выдающиеся люди, жившие в далеком прошлом.
Судьба учения киренаиков. Гедонизм киренаиков, правда смягченный и обработанный Анникеридом, сливается с эвдемонизмом эпикуреизма. С другой стороны, гедонизм, увлекшийся проповедью отрешенности от мира, ведет к стоицизму. Киренаики допускали самоубийство. Киренаик Феодор-Атеист считал самоубийство самым разумным и мудрым поступком.
ТЕМА 46. МЕГАРИКИ
В центре внимания философов Мегарской школы — проблема единичного и общего. В отличие от киников и киренаиков, утверждавших, что существует только единичное, мегарики учили, что существует только общее.
Основателем школы был Эвклид из Мегары, который ходил из Мегары за 40 км в Афины слушать Сократа. Он это делал и во время столкновений между Афинами и Мегарами. Он пробирался в Афины ночами, рискуя быть принятым за лазутчика. Эвклид присутствовал и при казни Сократа. Но Сократ — не единственный учитель Эвклида. Еще до знакомства с Сократом Эвклид был близок к элеатам. Кроме того, на мегариков оказали влияние софисты. В этике мегарики ближе к киникам, чем к ки-ренаикам.
Мегарская школа имела долгую историю. Учеником и последователем Эвклида был Евбулид, который учил в Афинах уже во времена Аристотеля. Последователем Евбулида был Диодор Кро-нос, умерший около 307 г. до н. э. и живший до этого в Египте при дворе Птолемеев. Известным мегариком был Стильпон.
Общее. Эвклид учил, что реально только общее. Логически это означало, что связка в суждении означает полное отождествление. Поэтому все сливается в одно. В конечном счете сливаются разум, добро, бог. Это высшее единое вечно, неподвижно и самотождественно. Только общее истинно, только оно одно существует. Отдельное же неистинно. И высказано может быть тоже только общее.
Таким образом, мегарики противопоставляли общее и отдельное, идею и вещь. За это их критиковал, не называя по имени, Платон. Платон тоже считал, что реально только общее, идея, но все же он не отрывал абсолютно общего от единичного, как мегарики. Платон, как мы далее увидим, само единичное истолковал как проявление идеи.
Софизмы Эвбулида. Цель этих софизмов — доказать, что сфера единичного не истинна, что там мы неизбежно запутываемся в противоречиях. Для этого Эвбулид предложил ряд примеров. Их называют софизмами, потому что там много надуманного. Эти софизмы дошли до нас в изложении Диогена Лаэрция. В числе этих софизмов «Лжец», «Рогатый», «Лысый», «Куча», «Покрытый». В софизме «Покрытый» говорится, что Электра знает и не знает своего брата Ореста. Она знает Ореста как своего брата, но не знает его как закрытого от нее покрывалом. В софизме «Рогатый» сказано: то, чего ты не потерял, ты имеешь, ты не терял рогов, значит, ты их имеешь. В софизме «Куча» ставится вопрос о том, когда несколько предметов превращается в неразличимое целое, в кучу. И в софизме «Лысый» стоит эта же проблема перехода количественных изменений в качественное. Диалектику в последних двух софизмах подметил Гегель. Еще более теоретичен софизм «Лжец»: если кто-либо говорит, что он лжет, то лжет ли он или говорит правду? Это уже не софизм, а сложная логическая проблема.
Диодор Крон. Этот ученик Эвбулида — придворный философ Птолемеев. Его софизмы касались проблемы возможного и действительного. Он доказывал, что возможно лишь то, что действительно, а что недействительно, то и невозможно. То есть Диодор Крон обращал время вспять. Мы думаем, что у нас был ряд возможностей, из которых одна реализовалась. Но ца самом деле, возражает Крон, была возможна лишь та возможность, которая реализовалась. Те же возможности, которые не реализовались, возможностями не были. Это мнимые возможности.
ТЕМА 47. АРХИТ. АРИСТОТЕЛЬ О ПИФАГОРЕИЗМЕ
Поздний пифагореизм — пифагореизм первой половины 4 в. до н. э. Пифагорейский союз уже давно распался, но пифагорейская теоретическая и моральная традиция еще жива. Крупнейшим представителем позднего пифагореизма был Архит Тарентский.
Жизнь и сочинения Архита. Архит был учеником Филолая и Эмпедокла, современником, другом и корреспондентом Платона. В своем седьмом письме (которое считается подлинным) Платон писал, что «он во время своего второго пребывания в Сиракузах (а было это в 367 г. до н. э.— А, Ч.) заключил союз гостеприимства и дружбы с Архитом» [ДК 47 (35) А 5]. Именно к Архиту обратился Платон за помощью во время своего третьего сицилийского путешествия (в 360 г. до н. э.), когда он впал в немилость у сиракузского тирана Дионисия Младшего и ему угрожала смерть.
Будучи воплощением античного идеала калокагатии, Архит совмещал в своем лице качества выдающегося ученого математика и механика, философа и музыканта и военачальника, политического деятеля и справедливого человека. Диоген Лаэрций сообщает, что Архит «вызывал удивление народа по причине своего совершенства во всех отношениях» (А I). У Цицерона известный римский республиканец и философ-стоик Катон Утический называет Архита «великим и прославленным мужем». В демократическом Таренте, где жил Архит, закон запрещал одному и тому же лицу быть стратегом даже дважды. Архит же занимал этот пост семь раз и ни разу не потерпел поражения. Но как только, рассказывает Аристоксен, Архит, столкнувшись с завистью, отказался от своей высокой должности, Тарент потерпел поражение. Свида даже утверждает, что Архит одно время «стоял во главе правительства Италии как стратег с неограниченной властью, избранный гражданами [Тарента] и соседними эллинами» (А 2). Интересно, что Архит прославился не только как человек, обладающий властью, но и как человек, умеющий ею пользоваться. Восприняв пифагорейскую психотерапию, Архит отличался умением побеждать свои страсти, свой гнев и прочие отрицательные эмоции, которые у человека, обладающего властью, причиняют вред не только ему самому, но и другим. Любовь Архита к детям стала легендарной. Аристотель в своей работе «Политика» упоминает как полезное и важное изобретение «погремушку Архита».
Следуя пифагорейской системе ценностей, Архит ставил на первое место благопристойное и прекрасное, на второе—полезное и выгодное, а на последнее — удовольствия. Сохранились сведения о полемлке Архита с придворным философом сиракузского тирана Дионисия Младшего Полиархом, само прозвище которого— «Преданный удовольствиям» — говорит о том, что он был по своим взглядам и по своему образу жизни киренаиком. Это интересный пример прямой дискуссии между представителями двух философских школ о смысле жизни.
Древние авторы приписывали Архиту авторство книг «О декаде», «О флейтах», «О машине», «О земледелии», «Беседы», «Гармоника» (или «О математике»). До нас дошло только несколько фрагментов из «О математике». Доксография об Архите обширна.
Архит как ученый. У Архита пифагореизм, возникший как синтез науки и орфической мифологии, нашел свое логическое завершение. Научная компонента пифагорейского мировоззрения победила мировоззренческую, и наука не только победила мифологию, но и одержала верх над философией. Архит, можно сказать, уже не философ, а ученый. Среди наук Архит предпочитал арифметику, о которой в своих «Беседах» он сказал: «Арифметика, по (моему) мнению, среди прочих наук выделяется совершенством знания» (В 4). Как математик Архит прославился решением задачи на удвоение куба. До него математик Гиппократ Хиосский «методом сведения» преобразовал эту задачу в задачу нахождения двух средних пропорциональных между двумя отрезками, из которых один вдвое больше другого. Архит решил эту задачу в общем виде геометрическим образом. Архит исследовал также арифметическую и гармоническую пропорции и дал им определения. В области теории музыкальной гармонии Архит искал «соответствие с разумом» (А 16). Этот поиск в мире разума, притом математического, и был движущей силой пифагореизма. Архит указывает и на социальную роль математики. Он обратил внимание на то, что количественное измерение, счет, способствует прекращению распрей и увеличению согласия между людьми и народами. Архит говорил, что «на основе счета мы заключаем договоры между собой» (В 3). Как механик Архит прославился летающей деревянной моделью голубя. Она летала, будучи привешана к противовесу, ее крылья приводил в движение сжатый воздух.
Космология. В космологии Архиту принадлежит попытка доказательства беспредельности мироздания. Архит рассуждал так: «Поместившись на самом крае [Вселенной]... был бы я в состоянии протянуть свою руку или палку дальше за пределы (этого края мироздания. — А. Ч.) или нет?» (А 24). И этот акт, утверждает Архит,-можно делать бесконечное количество раз. Следовательно, мироздание потенциально бесконечно. У Архита было много учеников.
Аристотель о пифагореизме. Говоря о пифагорейцах, мы использовали не всю доступную нам информацию, ибо до сих пор речь шла не столько о пифагореизме в целом, сколько о пифагорейцах. Аристотель же говорит в основном о пифагореизме как таковом, анонимно. Его информацию можно классифицировать по четырем разделам — учение пифагорейцев о числах, о противоположностях, о мире и о душе.
Учение о числах. Аристотель затрагивает три вопроса трактовки чисел пифагорейцами: числа как начала, взаимоотношения вещей и чисел, понимание сути числа. Объявляя числа началами, пифагорейцы, по Аристотелю, исходили из трех оснований: во-первых, увлекаясь математикой, где решающую роль играет число, пифагорейцы, поднимаясь на уровень философии, объявили число началом и приписали его мирозданию; во-вторых, в самом мироздании они находили гармоничные соотношения, в основе которых лежали арифметическая и геометрическая пропорции, изучавшиеся пифагорейцами; в-третьих, пифагорейцев привлекала универсальность числа, позволяющая, по их убеждению, фиксировать сущность даже этических явлений (любовь и дружбу им казалось легче выразить числом, чем в системе физических сущностей).
О взаимоотношении вещей и чисел у пифагорейцев Аристотель говорит неодинаково. Создается впечатление, что у пифагорейцев не было единомыслия в этом вопросе. Они то отождествляли вещи и числа, то видели в числах компоненты вещей, то понимали числа как их сущности, а то даже отделяли числа от вещей, утверждая, что вещи подражают числам. Возможно, все эти варианты в решении вопроса об отношении вещей и чисел надо понимать как исторические вехи развития воззрений пифагорейского учения по вопросу о взаимоотношении чисел и вещей. Возможно, что пифагореизм развивался от наивного отождествления чисел и вещей к пониманию того, что числа — не вещи и не материя для вещей, а их сущности.
Пифагорейскую мысль о подражании вещей числам Аристотель упоминает лишь однажды. В большинстве же случаев он подчеркивает, что пифагорейцы вовсе не отделяли числа от вещей. Лишь Платон, указывает Аристотель в «Метафизике», отделил числа от вещей, а «если взять пифагорейцев, то в этом вопросе на них никакой вины нет» (XIV, 3), пифагорейские числа «не «были числами, наделенными самостоятельным существованием» (там же), ведь «они (пифагорейцы.—А. Ч.) не приписывают числу отдельного существования» (XIII, 8). Об этом свидетельствует и понимание числа пифагорейцами. Это понимание во многом геометрично, ибо числа имели у них пространственную величину. У пифагорейцев нет еще и размежевания, физического и математического. Пифагорейцы, подчеркивает Аристотель, «делают из чисел физические сущности» (XIV, 3) .-Поэтому, отмечает Аристотель, у пифагорейцев мир как бы удваивается, но не потому, что они отделяли числа от вещей, а напротив, потому, что они отождествляли числа с вещами. Поэтому, хотя пифагорейцы «все свои рассуждения и занятия сосредоточивают на природе» (I, 8), все же создается впечатление, что пифагорейцы говорят о какой-то другой природе, чем сам чувственный мир. Для более зрелого философского сознания Аристотеля пифагорейские «вещечисла» образовывали какой-то особый мир, в котором числа могли быть легче и тяжелее. Поэтому, если пифагорейцы и подготавливали идеализм Платона, то не тем, что отделяли числа от вещей, а тем, что не различали физическое и математическое.
Учение о противоположностях. Аристотель подчеркивает дуализм пифагорейцев, ибо у них «противоположности суть начала вещей» (I, 5). Аристотель приводит пифагорейскую таблицу противоположностей. Она состоит из десяти пар — предела и беспредельного, нечета и чета, единого и многого, правого и левого, мужского и женского, покоящегося и движущегося, прямого и кривого, света и тьмы, добра и зла, квадратного и прямоугольного (I, 5). Аристотель никак не комментирует эту таблицу. Существовали и другие перечни пифагорейских противоположностей. Нео-платоник Порфирий («Жизнь Пифагора», 38—39) приводит шесть пар, где первая —монада и диада. У Плутарха первая из десяти пар —«добро и зло», потом идет «монада — диада», затем «предел —беспредельное». Автором десятеричной таблицы противоположностей некоторые ученые считают Филолая.
Попытка объяснения таблицы. Эта таблица — соединение сексуального, физического, этического и математического дуализма. Она много говорит о становлении философского мировоззрения из мифологического под влиянием математического мышления. Пифагорейцы отталкивались от орфической космогонии, а ведь у орфиков внутри хаоса как темного и женского начала мироздания зарождается сгущение эфира —некое космическое яйцо как светлое и мужское начало. Пифагорейцы отождествили живое дышащее яйцо орфиков с пределом, а хаос —с беспредельным. Получились ряды: мужское, светлое, предел и женское, темное, беспредельное. Как и все греки, пифагорейцы связывали благо с мерой, пределом, а зло — с безмерностью, с беспредельностью, отчего в первый ряд попадает предел, а во второй — беспредельное. Далее «яйцо» было понято как единое, а хаос — как многое. Думая, что нечет ограничен, а чет неограничен (для этого были какие-то неясные для нас основания), пифагорейцы поместили в первый ряд нечет, а во второй —чет. Так как из сложения нечетных чисел, начиная с единицы, получается всякий раз квадратное число, а из сложения четных^ начиная с двух,—прямоугольное (согласно геометризации чисел пифагорейцами), то квадратное было отнесено в первый ряд, а прямоугольное —во второй. При этом в случае прямоугольных чисел соотношение между сторонами при росте ряда четных чисел меняется, а в случае квадратных оно неизменно, поэтому в первый ряд попало покоящееся, а во второй — движущееся. И так далее.
Учение о мире. В учении о мире беспредельное выступает у пифагорейцев в чистом виде как пневма (смесь воздуха и огня), которая окружает центральную часть, оформленную пределом, т. е. мироздание, космос, небо. Небо дышит. Аристотель сообщает: «Пифагорейцы же утверждали, что пустота существует и входит из бесконечной пневмы в само небо, как бы вдыхающее в себя пустоту» (Физика IV, 6). Здесь неясно, как сочетать пустоту и пневму. По-видимому, все же пифагорейцы не поднялись до такой абстракции, как пустота вообще. Под пустотой они понимали неоформленное и разреженное состояние вещества, теплое дыхание. Возникновение мира — это ограничение беспредельного пределом, первоначальная вещественная единица, которая, будучи разделенной на части вдыхаемой «пустотой», принимает вид множества. Так возникает космос. При выдохе мироздание снова сходится в противостояние предела и беспредельного.
По сообщению Аристотеля, пифагорейская картина мира существовала в двух вариантах: в геоцентрическом и в негеоцентрическом. В произведении «О небе» Аристотель рассказывает о пифагорейской «гармонии сфер». Планеты, двигаясь сквозь пневму (эфир), издают монотонные звуки разных тонов в зависимости от своего размера, скорости движения и удаленности от Земли, занимающей центральное положение. Сатурн издает самый низкий звук, звук Луны — высокий и пронзительный. В совокупности эти тона разной высоты образуют гармоничное созвучие. Более свойственным пифагореизму Аристотель все же считал негеоцентрическую космологию. Он подчеркивает умозрительность этой системы и надуманность Антихтона.
Учение о душе. Аристотель только однажды вспоминает «известный пифагорейский миф», согласно которому «всякая душа может облечься в любое тело» (О душе I, 3), что Аристотель считает нелепостью, так как душа не безразлична к телу. Аристотель говорит и о других, более, по-видимому, поздних пифагорейских учениях о душе. Согласно одному из них, душа есть гармония. Аристотель прямо не называет это учение пифагорейским, мы об этом умозаключаем из другой информации. Например, римский писатель Макробий (IV—V вв.) сообщает, что «Пифагор и Фи-лолай сказали, что душа есть гармония» [ДК 44(32) А 23]. У Платона в «Федоне» пифагорейцы Симмий и Кебет говорят Сократу о том, что душа есть гармония и потому она смертна, ибо это гармония частей тела. Она так же не может существовать после смерти тела, как гармония лиры после ее поломки. Эта информация свидетельствует о том, что поздние пифагорейцы отказались от учения о бессмертии души и истолковали душу как функцию тела.
Хотя Аристотель в целом относился к пифагореизму критически, подчеркивая, что «определения их (пифагорейцев. — Л, Ч.) были поверхностными» (Метаф. I, 5), его информация дает нам богатый и обобщенный материал.
Значение пифагореизма. Древний пифагореизм — важнейшая страница античной философии и прогрессивное явление античной культуры 6—4 вв. до н. э., особенно в той мере, в какой ему были свойственны зачатки научного мышления. В. И. Ленин отмечает в пифагореизме «связь зачатков научного мышления и фантазии наподобие религии, мифологии». Примерно это же можно сказать и обо всей античной философии, особенно ранней — прото-философии.
На материале пифагореизма хорошо просматривается формирование философии из мифологии под воздействием научного знания (особенно математики) и вообще все более рационализированного мышления. Пифагорейцы превратили орфическое ритуальное очищение в научное занятие, в культ разума. И по мере того как пифагорейцы понимали, что окружающий их мир не хаос, а космос, они отказывались от метемпсихоза, трактовали душу как гармонию, глубже представляли реальный мир.
ЛЕКЦИЯ XXI
Достарыңызбен бөлісу: |