Лекция первая Дорнах, 18 октября 1918 г

Мы попытались с различных точек зрения осветить характерные черты той эпохи, которую мы называем пятой послеатлантической и в которой мы теперь живем, — эпохи, начавшейся в первые годы XV столетия и которая закончится в середине IV тысячелетия. В симптоматических свершениях современной истории содержится многое из того, что очень тесно связано со свершениями, разыгравшимися в начале этой эпохи. По причинам, которые прояснятся в дальнейших лекциях (они заложены в развитии человечества), этот пятый послеатлантический период можно разделить на пять частей, и мы находимся в особенно важном промежутке времени — на переломе между первой пятой и второй пятой этого периода.

Желая дать вам возможность охватить духовным оком религиозно-исторические импульсы, симптоматичные для этого пятого послеатлантического периода, я буду вынужден на многое лишь намекнуть. Потому что при серьезном углублении в эволюцию религиозных импульсов человечества говорить о вещах, которые открываются, на обычном языке становится настолько трудно, что только и остается высказываться приблизительно, с помощью намеков. Поэтому многое из того, что я скажу сегодня и завтра, вы должны будете принять, стараясь в словах и за словами увидеть еще и что-то другое: не потому, что я хочу окутывать это таинственностью, но потому, что язык не в состоянии выразить все многообразие импульсов действительности. Прежде всего я должен сегодня обратить ваше внимание на то, что тот, кто рассматривает эти вещи с точки зрения духовной науки, должен заставить себя думать. Современное человечество отвыкло от мышления. Я, конечно, имею в виду не то мышление, которое служит основой для современной высокомерной науки, но то, которое в состоянии точно рассматривать различные проявления действительности. Сначала я должен обратить ваше внимание на два течения в развитии человечества, о которых я вам уже говорил. Я не знаю, внимательно ли вслушивались те, кто находится в этом зале, в построение этих лекций: это необходимо, чтобы заметить то, что я особенно хочу выделить сегодня во избежание будущих недоразумений.

В отношении эволюции, в отношении развития послеатлантического человечества я сначала выделил одно: я обратил внимание на то, что человечество послеатлантического времени становится, если можно так сказать, все моложе и моложе. Это значит, что в первой эпохе этого послеатлантического времени, в так называемом праиндийском периоде, в телесном отношении люди сохраняли возможность развития и после пятидесяти лет; затем, в праперсидском времени, уже до более низкого возраста; еще раньше развитие человека заканчивалось в египетско-халдейском периоде; затем человечество вступило в греко-латинский период — в эпоху, в которой люди такое развитие сохраняли лишь до периода от 28-ми и до 35-ти лет. Теперь же мы находимся в эпохе, когда люди сохраняют способность к развитию лишь до 27/28-го года жизни. Я часто упоминал о том, что мы находимся в таком периоде времени, когда благодаря тому, что человечеству дает мир, люди остаются способными к развитию лишь до 27-го года жизни. То, что может обеспечить им дальнейшую возможность развития, люди должны извлекать из спиритуальных импульсов. Затем для человечества придет такое время, когда его способности к развитию будут сохраняться лишь в период от 14-го до 21-го года жизни. Это будет шестой послеатлантический период. И так будет идти и дальше. Чем старше будет становиться человечество, — в этом смысле оно будет становиться все моложе и моложе. Это — одна эволюция человечества.

Следует особенно принять во внимание — я не знаю, все ли из вас заметили это, — что эволюция, о которой я говорил сейчас, касается всего человечества. Человечество, значит, проделывает эту эволюцию. Таким образом, мы можем сказать: в отношении этой — я ее назову первой эволюцией — в отношении этой первой эволюции человечество находится в той фазе, которая заключена между 28-м и 21-м годами. Но это годы, когда особенно развивается душа ощущающая. Итак, мы находимся сейчас в эпохе развития, когда все человечество особенно развивает душу ощущающую. Это — одна эволюция.

Я вам говорил также и о другой эволюции. Она заключается в том, что в первой послеатлантической эпохе, в праиндийской, человечество прошло через такое время, когда единичный человек развивался с помощью эфирного тела. Во втором послеатлантическом периоде, в праперсидском, человек развивался с помощью тела ощущений; в египетско-халдейском времени единичный человек развивался с помощью души ощущающей; в греко-латинском времени единичный человек развивался с помощью души рассудочной, или характера, — и в наше время единичный человек развивается с помощью души сознательной. Это, значит, вторая эволюция. В то время как протекает одна эволюция, касающаяся всего человечества, в нее вступает ход другой эволюции, которая касается единичного человека. Единичный человек, если я опять обращаюсь к нашему времени, — именно единичный человек в человечестве развивает душу сознательную.

Третий поток эволюции, о котором может идти речь, это тот, который я также часто упоминал и который показывает развитие по всей Земле отдельных народных элементов. Я уже вам говорил о том, что единичный народ, как например, итальянский, развивается таким образом, что то, что сказывается через народ, совсем особо действует на душу ощущающую; французский народ развивает особенно то, что сказывается через душу рассудочную, или характера; говорящие по-английски народы действуют на то, что особенно развивает душу сознательную и т. д. Это — третья эволюция. Вы видите, это идет вперемешку, и для нашего особенного периода я из этого не могу изъять ни одной фразы.

Первая эволюция: все человечество в целом развивает душу ощущающую.

Вторая эволюция: единичный человек развивает душу сознательную.

Третья эволюция: эволюция народов.

Эти три эволюции скрещиваются в каждом человеке; они вступают в душу каждого отдельного человека. Да, мои дорогие друзья, мировой распорядок поистине не прост! Если вы хотите, чтобы мировой распорядок открылся вам в самых простых мыслях, то для этого вам надлежит стать или профессором, или же испанским королем. Вспомним рассказ об испанском короле, который, когда ему описали гораздо более простой мировой распорядок, чем приведенный здесь, сказал, что если бы Бог предоставил ему устройство мира, то он бы его построил не так сложно, а гораздо проще. Определенные учебники или другие научно-популярные книги все вновь и вновь преследовали принцип: о, истина должна быть проста! Такой принцип основывается, конечно, не на действительности, а единственно на душевном удобстве, — или, можно сказать, — общей человеческой лени. Простым схематизмом по отношению к действительности поистине не достигнешь ничего. Такие скользкие, как угри, понятия, которые сегодня особенно любимы во всех официальных научных заведениях, на световые годы (если опять воспользоваться астрономическим обозначением) далеки от истинной действительности. Надо принять во внимание вступление частичной эволюции человечества в его полную эволюцию, если хочешь понять все то, что, собственно, разыгрывается в душах людей этого пятого послеатлантического периода. Потому что это совершается в них медленно и постепенно. И при желании постичь религиозную эволюцию этого промежутка времени, нам будет необходимо все время делать это как бы на фоне этой троякой эволюции человечества. Положение действительно обстоит так, что в начале пятого послеатлантического периода приходит в движение, в частности, религиозная жизнь цивилизованного человечества; движение это еще далеко не завершилось, но оно должно быть понято в его глубинах, если люди действительно хотят научиться пользоваться душой сознательной. Потому что только благодаря тому, что люди достигнут понимания происходящего, они станут способны принять участие в дальнейшей эволюции человечества.

В начале пятнадцатого столетия приходит в движение религиозное начало цивилизованного человечества. Мы рассмотрим это сначала в области Европы; потому что если мы это увидим в области Европы, то, в сущности, мы увидим всю мировую картину. То, что здесь буйствует, подготавливалось давно; это подготавливалось примерно с десятого или даже с девятого века в европейской и малоазиатской духовной жизни. Эта подготовка обязана тому, что в пределах цивилизованного мира особенным образом действовали последствия Христова импульса. Мы ведь знаем, что Христов импульс есть нечто такое, что продолжает свое действие во времени. Но абстрактной фразой, что он есть нечто, продолжающее свое действие, сказано, собственно, очень мало. Надо также суметь проследить, каким образом Христов импульс дифференцируется, и как, дифференцируясь он по-разному модифицируется, лучше сказать — метаморфозируется.

Когда рассматриваешь то, что тогда, в начале XV столетия, стало приходить в движение, а сегодня продолжает свое глубокое действие в людях (большей частью в их подсознательном, так что они об этом и не догадываются), — и как это связано с катастрофическими событиями современности, то в этом видишь выражение следующего факта: начиная с девятого, десятого века в одной из областей цивилизованного мира была создана возможность возникновения собственно Христова народа, — того народа, который получил особую внутреннюю способность нести откровение Христа в грядущие столетия. Говоря в самом собственном смысле слова, в связи с этим временем можно утверждать, что тогда, в перспективе позднейших времен, силой мировых событий определенный народ получил те данные, которые сделали его народом Христа.

Это произошло благодаря тому, что уже в девятом веке продолжающий действовать импульс Христа определенным образом дифференцировался в Европе, и это дифференцирование Христова импульса обнаруживается благодаря наличию определенных душ, способных принять в себя Христов импульс непосредственно в его откровении; этот отделившийся Христов импульс был оттеснен на восток Европы. То, что произошло тогда при патриархе Фотии и папе Николае I³⁸, было отталкиванием Христова импульса в его особенной интенсивности на европейский Восток.

Вы знаете, тогда это привело к знаменитому спору о том, как надо представлять себе Святого Духа: исходящим от Отца и Сына или как-то иначе. Но я не хочу вдаваться в догматические споры, я хочу углубиться в рассмотрение того, что несет в себе непрестанную деятельность. То дифференцирование, та метаморфоза Христова импульса характеризуется тем, что на европейском Востоке души были открыты навстречу непрекращающемуся струению Христова импульса, навстречу постоянному присутствию Христова веяния. Произошло так, что эта особая метаморфоза была оттеснена на Восток, и русский народ в самом широком смысле слова стал в европейской цивилизации народом Христа.

Знать это исключительно важно в настоящее время. Только не говорите, что такая истина выглядит странно в наши дни; говоря так, вы отрицаете основное правило духовной мудрости — то, что внешние события часто парадоксальным образом противоречат внутренней истине свершений. Дело совсем не в том, противоречат ли где-нибудь в мире внешние события внутренней истине свершений, а в том, чтобы понять, какие внутренние свершения являются подлинной духовной действительностью. Эта подлинная духовная действительность такова: представляя себе Европу, мы констатируем, что уже с девятого века над ее восточной областью разливается особенная волна, которая приводит к возникновению Христова народа.

Что, собственно, имеется в виду, когда говорится, что там возник народ Христа? Этим имеется в виду, что на Востоке Европы была создана такая территория, на которой жили люди, которые были непосредственно связаны с импульсом Христа, люди, в души которых непрерывно, как бы по каплям, стекает импульс Христа (все это вы можете проверить по внешней истории с ее симптомами; если вы принимаете во внимание внутренние свершения, а не внешние, часто как раз противоречащие действительности факты, вы увидите, что сказанное совершенно точно; ведь во введении к сегодняшней лекции я указал, что именно я хочу вызвать перед душевным оком). Христос все время присутствует в этом народе в качестве пронизывающей мышление и чувство этого народа внутренней ауре.

Наверное нельзя найти более сильное непосредственное доказательство того, что я сейчас сказал, чем такое лицо, как Соловьев — величайший философ русского народа новейшего времени. Почитайте его и почувствуйте, как, несмотря на все те свойства, которые, говоря о Соловьеве, я разбирал с других точек зрения, — в него непосредственно вливается то, что можно назвать инспирацией Христа. Эта инспирация Христа настолько сильна в его душе, что он представляет себе всю структуру внешней социальной жизни упорядоченной таким образом, что невидимый Христос является царем в социальной общности людей. Соловьев мыслит все прохристованным, и по его мнению, всякий отдельный поступок, совершаемый человеком, в сущности, совершается лишь потому, что импульс Христа действует в нем вплоть до его мышц. Чистейшим, прекраснейшим представителем Христова народа является философ Соловьев.

Таков ход всей этой русской эволюции до сегодняшнего дня, до этого часа. И зная именно то, что русский народ есть народ Христа, сможешь, как мы это увидим позже, понять и теперешнюю его эволюцию вплоть до его современного облика. Это — одна метаморфоза, подготовившая Христов народ; это — Христов импульс в одном его дифференцировании.

Во втором дифференцировании Христов импульс развивался таким образом, что Рим, оттеснивший непрекращающуюся метаморфозу Христова вершения на Восток, преобразовал духовное господство Христа в мирское господство церкви. Рим заявил: все, что связано со Христом, было делом одного-единственного откровения в начале нашего летосчисления. И это откровение передано церкви, которая должна во внешней жизни нести это откровение дальше. Но тем самым откровение Христа делалось аспектом мирской, светской власти и втягивалось под церковное управление, под церковное господство. На это важно обратить внимание. Христов импульс был лишен таким образом чего-то очень важного. Полный импульс Христа существует в Христовом народе, который несет его дальше так, что импульс Христа продолжает непосредственно действовать в современности. Римская церковь пресекла это продолжающееся действие, сконцентрировала импульс Христа в начале нашего летосчисления, а все позднейшее сочла традицией или письменным преданием, которые существуют лишь через церковное управление.

Этим самым у тех народов, на которые римская церковь распространила свое влияние, импульс Христа был низведен с духовных высот, на которых он всегда оставался на Востоке, и ввязан в политические махинации, в ту спайку политики и церкви, которую я вам описал с другой точки зрения как характерную уже для Средневековья. В России несмотря на то, что царя называли, как и в Риме, папой русской церкви, такой спайки в действительности не существовало, — она присутствовала лишь внешне, в иллюзорных явлениях. Здесь скрыта тайна европейского развития. Действительное слияние, смешение реальных вопросов власти и вопросов церковного управления шло из Рима.

Это смешение политических вопросов власти с вопросами церковного управления силой внутренних причин исторического развития достигло кризиса в начале пятого послеатлантического периода. Из того, что мы рассмотрели в эти дни, мы знаем, что пятый послеатлантический период является периодом души сознательной, что в нем личность человека стремится к самовыражению, что она хочет утвердиться в себе самой. Поэтому когда наступает сумеречный рассвет этого самостояния личности, людям становится особенно трудно разобраться в проблеме личности самого Христа Иисуса. До XV столетия Средневековье придерживалось своих догматов о связи Божественно-духовного с человечески-физическим в личности Христа. Эти догматы, естественно, приняли различные формы. Но в отношении этого вопроса раньше еще не существовало такой мощной борьбы, затрагивающей душевные глубины: она началась в тех областях Европы, в которых к тому времени распространился римский католицизм, и в тот самый момент, когда личность человека стала стремиться постичь самое себя: именно поэтому она стала требовать объяснения того, чем является личность самого Христа Иисуса. В сущности говоря, именно этот вопрос был в центре всех тогдашних споров — спора Гуса, Виклифа; спора Лютера, Цвингли, Кальвина; именно об этом спорили анабаптисты, спорили, например, Каспар Швенкфельд, Себастьян Франк и многие другие³⁹ . Эти споры всегда были направлены на то, чтобы понять, какова связь Божественно-духовной натуры Христа с человеческо-мирской природой Иисуса. Все вращалось вокруг этого вопроса. Это, конечно, взбудоражило многих. Это вынесло на поверхность много сомнений по отношению к тому течению эволюции, в котором было приостановлено непрерывное действие Христова импульса, — приостановлено настолько, что ему позволили существовать только в начале нашего летосчисления, а затем он должен был передаваться дальше только через церковное управление. Так что можно сказать: все то, на что влиял Рим, стало народом церкви. Возникли церкви, секты и т. д., которые имеют некоторое значение.

Не говорите, мои дорогие друзья, что в России также возникли секты. Когда здесь и там применяешь одно и то же понятие, одно и то же слово для того, что в одной области является чем-то совсем другим, чем в другой, тогда искажаешь образ действительности. Кто изучает сущность русских сект, тот обнаруживает, что в действительности они не имеют ни малейшего сходства с сектами во всех тех областях, на которые распространила свое влияние римско-католическая церковь. Дело не в том, что вещи носят одно название, а в том, что именно в них присутствует как действительное.

Восстание против единой, суггестивно оперирующей подсознательными силами римско-католической церкви выражает жизнь и стремление людей в начале XV столетия. Это восстание связано с причинами, которые я уже приводил, а также с причиной, которую я привел вновь.

И опять-таки, как контрудар этому натиску личности, мы видим нечто другое: романизму церкви приходит на помощь то, что стало иезуитизмом, который в своем изначальном значении (хотя сегодня говорится много вздора об иезуитизме) возможен только в лоне римско-католической церковной сущности. На Христовом народе откровение Христова импульса пребывает, можно сказать, в сверхчувственном облаке, не протискиваясь вниз, в физически-чувственный мир (Соловьев словно хочет поднять мирское царство в область Божественного, он не хочет низводить Божественное царство в область мирского). А иезуитизм базируется как раз на низведении Божественного царства в мирское царство, пропитывая души такими импульсами, чтобы в пределах физического плана деятельность Божественного царства проявлялась точно так же, как законы физического мира. Иезуитизм стремится к осуществлению господства мирского царства и хочет устроить его таким образом, чтобы оно казалось царством Христа, оставаясь при этом царством мирским. Этого он хочет достичь, прежде всего, таким воспитанием своих приверженцев, то есть членов иезуитского ордена, как если бы они являлись ратью, общиной солдат. Отдельный иезуит чувствует себя духовным солдатом, и Христа он чувствует не как духовного Христа, который влияет на мир духовными средствами, а он чувствует его — и должен направить на это все свое мышление, все свои ощущения, чтобы чувствовать его так — подобным мирскому царю, которому он служит так, как служишь светскому царю, как служит солдат своему генералиссимусу. Конечно, церковная организация (ибо дело имеешь с духовным) имеет иную природу, чем светская армия, но в духовный распорядок тем не менее должна быть внесена строго военная дисциплина. Все должно быть организовано так, чтобы истинный христианин был солдатом генералиссимуса Иисуса. Отчасти я уже показал это в цикле лекций в Карлсруэ "От Иисуса ко Христу". Именно это по сути дела является целью тех упражнений, которые проделывает каждый иезуит, чтобы развить в себе огромнейшую силу, которой в течение долгого времени владел иезуитский орден и которая, вырождаясь, будет продолжать свое действие в те хаотические времена, в которые мы вступаем. Все медитации, предписанные Игнатием Лойолой⁴⁰ и которые точнейшим образом соблюдаются иезуитами, имеют своей целью сделать иезуита солдатом генералиссимуса Иисуса Христа.

Я хочу привести несколько примеров. Возьмите, например, из духовных упражнений, которые должен выполнять иезуит для развития своей силы, упражнение второй недели, начинающееся предварительным упражнением проведения перед собой в имагинативных образах "Христова царства". Это царство Христа он должен представлять себе так, что Христос, как высший полководец, предшествует своим легионам, которым надлежит завоевать мир. За этим следует подготовительная молитва. Затем — первое предварительное упражнение.

1. "Оно состоит в созерцательном представлении места; здесь я должен с помощью воображения обозреть синагоги, города и местности, которые, проповедуя, прошел наш Владыка Христос." Все это надо представить в ясной картине, чтобы воспитанник, ученик охватил в ней общую ситуацию и единичные представления, словно они присутствуют перед ним реально-физически.

2. "Я прошу милости, взываю к ней. Я должен здесь умолять нашего Владыку о милости, чтобы не остаться глухим к Его зову, но быть готовым ревностно исполнить Его святейшую волю." Затем следует другая часть, упражнение в собственном смысле. То, что я привел сейчас, было предварительным упражнением. Первая часть опять заключает в себе несколько пунктов. Душа очень тщательно препарируется.

Пункт 1. "Я вызываю перед своим взором земного царя, избранного самим нашим Владыкой Богом, перед которым благоговеют все князья мира и все христиане повинуются ему."

Все это он должен силой своего воображения иметь так же непосредственно перед собой, как чувственное представление.

2. "Я внимаю, как этот царь обращается к своим подданным и говорит: "Моя воля — покорить всю страну неверующих. Поэтому кто хочет следовать за мной, должен довольствоваться той же пищей, что и я, тем же питьем и такой же одеждой, что и я, и т. д. Он должен также подобно мне трудиться днем и бодрствовать ночью и т. д., чтобы позже разделить со мной победу, как он разделял мои невзгоды и труды". Когда такие чувственные образы непосредственно вступают в волю, прокаляя ее, пронизывая ее духовно, эта воля усиливается.

3. "Я знаю, что должны ответить хорошие подданные такому великодушному и приветливому царю, и, следовательно, тот, кто не последует призыву такого царя, заслужил бы порицание всего мира и репутацию плохого солдата".

Он должен ясно и незыблемо уяснить себе: если он не станет порядочным солдатом, воином этого генералиссимуса, то он будет рассматриваться всем миром как падший человек.

А вот вторая часть второй недели.

"Вторая часть этого упражнения заключается в применении приведенного сейчас сравнения с земным царем ко Христу, нашему Владыке, соответственно трем следующим пунктам.

Пункт 1. Если уж мы считаем достойным внимания призыв земного царя к своим подданным, то сколь более достойно обращение взора к самому Христу, нашему Владыке, вечному царю, а также к лежащему перед Ним миру, к которому Он обращается со словами: "Воля Моя — покорить весь мир и всех врагов и таким образом вступить в славу Моего Отца. Поэтому кто хочет идти со Мной, должен со Мной трудиться, чтобы, как он следовал в трудах, следовать мне так же и в славе".

2. Я принимаю в соображение, что все, которые обладают суждением и рассудком, полностью пойдут на такой труд.

3. Те же, которые воодушевлены желанием еще большей самоотдачи и готовы на любое служение их вечному царю и высочайшему Владыке, не только пойдут на такой труд, но обратятся против собственной чувственности и любви к плоти и миру; таким образом, они будут служить еще более преданно, говоря при этом:

"Извечный Владыка всего и всех, по Твоей милости и с Твоей помощью я приношу себя самого в жертву Твоей бесконечной доброте в присутствии Твоей всеславной Матери и всех святых небесного двора, и торжественно заверяю, что я желаю и стремлюсь к этому и что моим строго продуманным решением является подражать Тебе — где это только возможно ради славы Твоей — в перенесении всяких невзгод, всякого поношения и бедности, как земной, так и духовной, если только Твое Святейшее величество желает избрать и принять меня в такую жизнь и в такую долю".

Это упражнение совершается два раза в день, а именно, утром и за час до обеда или ужина.

Во время второй и последующих недель очень полезно иногда читать книги последователей Христа или Евангелие и жития святых".

При чтении предписывается попутно совершать упражнения, которые из сил имагинации особенно муштруют волю. Надо знать, какой становится воля, когда на нее действуют эти имагинации, — эта солдатская воля в духе, которая делает из Христа Иисуса генералиссимуса! Она направлена на "небесный двор", где служат со всем униженным раболепством. С такими упражнениями связано нечто, что действует чрезвычайно сильно, когда при постоянных повторениях это все вновь и вновь вливается в волю. Потому что иезуитское обучение — это, прежде всего, волевое обучение. Рассмотренное сейчас основное упражнение рекомендуется повторять в течение следующих недель, по возможности в той же форме, перед "избранным рассмотрением" текущего дня, "созерцанием". Возьмем, например, четвертый день. Там мы имеем "обычную подготовительную молитву", затем первое предварительное упражнение.

"1. Оно представляет исторический процесс: то, как Христос призывает всех и собирает под Свое знамя, а Люцифер — под свое."

Надо точно представить себе знамя. И надо представить себе две рати, перед которыми реют два знамени: знамя Люцифера и знамя Христа.

"2. Созерцательное представление местности; здесь надо увидеть перед собой равнину вокруг Иерусалима и на ней — единственного высочайшего предводителя рати добрых, — Христа, нашего Владыку; другая же равнина вокруг Вавилона, на которой во главе врагов выступает Люцифер."

Итак, обе рати стоят друг против друга, знамя Люцифера и знамя Христа.

"3. Я прошу исполнения моего желания, а именно, я буду просить здесь о распознании обмана злого вождя и о помощи, чтобы уберечься от него, а также о распознании истинной жизни, которую открывает высочайший и истинный Полководец, и о даровании милости Ему подражать."

Затем идет первая часть упражнения в собственном смысле — знамя Люцифера. Упражняющийся направляет духовный имагинирующий взор на рать, стоящую под знаменем Люцифера.

"Пункт 1. Я представляю себе, что я вижу вождя всех врагов на великой равнине Вавилона, как бы восседающим на высоком седалище из дыма и пламени в страшном, наводящем ужас облике.

2. Надо увидеть, как он созывает бесчисленное множество злых духов и одних забрасывает в этот город, других — в другой, и так по всему миру, не упустив ни одной страны, ни одного племени или хоть одного человека."

Это рассылание, значит, должно быть представлено конкретно и во всех частностях.

3. "Надо увидеть, как он призывает их раскинуть сети и цепи, а именно: сначала они должны искусить людей вожделением богатства, как он это и сам делает с большинством из них, чтобы они тем легче подпали суетной мирской славе, а затем — необузданному высокомерию.

Таким образом, первая степень оказывается богатством, вторая — славой, третья — высокомерием; от этих трех ступеней Люцифер восходит ко всем другим порокам".

Вторая часть — знамя Христа.

"Сходным образом надо представить себе с противоположной стороны высочайшего и истинного Полководца, который есть Христос, наш Владыка.

Пункт 1. Надо увидеть, как Христос, наш Владыка, прекрасный и приветливый, занимает скромное место на великой равнине Иерусалима.

2. Надо увидеть, как Владыка всего мира избирает множество лиц, апостолов, учеников и т. д., и рассылает их по всему свету, чтобы они насаждали семена Его святого учения среди людей всех племен и во всех жизненных обстоятельствах.

3. Надо задержаться на обращении Христа, нашего Владыки, ко всем своим слугам и друзьям, которых он рассылает на такое дело; как он советует им, чтобы они стремились помогать всем, склоняя их сначала к величайшей духовной бедности, если же его Божественное величество нашло бы это нужным и избрало их для этого, то и к действительной бедности; во-вторых, склоняя их к желанию поношения и презрения, потому что из этих двух вещей — нищеты и презрения — произрастает смирение.

Поэтому существуют три ступени: во-первых, бедность против богатства, во-вторых, поношение и презрение против мирской славы, в-третьих, смирение против высокомерия. И от этих трех ступеней посланцы Христа должны привести людей ко всем остальным добродетелям."

В этом духе совершаются упражнения. Здесь дело в том, на что я вам указал: в организации собственно мирского, светского царства, но которое должно быть представлено так, что оно является ополчением, дружиной Христа Иисуса. Иезуитство является лишь самым последовательным, лучшим, чрезвычайно удачно организованным выражением того, на что я указал как на второе течение: выражением импульса церковного народа. По сути дела, можно заметить, что импульс церковного народа заключается в низведении однократно происшедшего в Иерусалиме откровения в мирское, светское царство. Все упражнения ориентированы на то, что тот, кто производит упражнения, чувствует себя настоящим солдатом Христа, сам себя избирает солдатом, принадлежащим к знамени Христа. В этом и заключается смысл, обнаружившийся в особом откровении Игнатию Лойоле, который, будучи солдатом, совершал самые разные поступки, — а затем, получив ранение, на больничной койке подвергся такому руководству (я не хочу сказать, какой силой) в своих медитациях, что все то, что жило в нем раньше как солдатский импульс, преобразилось в его душе в импульс Христова солдата, Иисусова солдата. Налицо один из интереснейших исторических феноменов — человек, являющий собой ярко выраженный тип храброго солдата, в состоянии ранения силой медитаций преобразуется в духовного солдата.

Это стало самым внешним выражением Христова импульса там, где было заторможено его непрерывное вершение, которое сохранилось лишь в народе Христа. Можно спросить себя: не существует ли чего-то, противоположного тому, что налично в иезуитизме? Тогда нечто должно было бы возникнуть на территории, которая заселена народом церкви. Из всех этих различных реакций лютеранства, цвинглианства, кальвинизма, швенкфельдизма, перекрещенцев и т. д., — из этого атомизированного хаоса должно было бы возникнуть нечто, что не идет только по линии иезуитизма (потому что иезуитизм является лишь самым внешним выражением, но по его линии идет многое), — но является началом, противоположным иезуитизму, которое хочет выступить из церковно-народного начала, тогда как иезуитизм все глубже и глубже хочет погрузиться в него. Иезуитизм хочет преобразовать импульс Христа в чисто светское господство, хочет основать такое земное государство, которое в то же время было бы иезуитским государством солдат генералиссимуса Христа. Что же являлось бы противоположным этому?

Противоположным являлось бы не тянуть вниз то, что пребывает наверху, но все время стараться поднять в духовный мир то, что находится внизу. В Христовом народе это начало заложено от природы; оно проявилось — хотя еще слабо — через Соловьева. В церковном народе существует нечто, что диаметрально противоположно иезуитизму: то, что во внешнюю власть не хочет непосредственно вводить спиритуальное, но хочет, чтобы импульс Христа все время деятельно вступал в души и лишь в обход через души действовал во внешнем мире. Такой импульс если и проступил бы в народе церкви, но он все больше стремился бы вести эволюцию таким образом, чтобы то, что является спиритуальным импульсом Христа, действовало только на души, оставалось как бы эзотерическим, хотя эзотерическим в лучшем, благороднейшем смысле. В то время как иезуитизм все хочет превратить в светское царство, это другое течение рассматривало бы мирское царство лишь как то, что на худой конец и должно существовать на внешнем физическом плане, но что соединяет людей лишь для того, чтобы в своих душах они могли подняться в высшие миры. Это диаметрально противоположное иезуитизму начало есть гётеанизм.

Гётеанизм хочет как раз обратного тому, что хочет иезуитизм. И опять: вы понимаете гётеанизм с другой точки зрения, рассматривая его в этой полярной противоположности иезуитизму. Отсюда вечная вражда, которую питает иезуитизм по отношению к гётеанизму и которой он все больше и больше будет проникаться. Они не могут быть вместе. Они хорошо осведомлены один о другом. Иезуитизм хорошо осведомлен о Гёте: наилучшую книгу о Гёте написал иезуит патер Баумгартен, само собой разумеется, с иезуитской точки зрения. То, что написали о Гёте различные немецкие профессора или англичанин Левис, все это чистейшая халтура в сравнении с тем, что в трех томах пишет о Гёте иезуитский патер Баумгартен, потому что последний знает, почему он пишет! Все, что он видит у Гёте, лишь закаляет противника Гёте. Он пишет не так, как средний немецкий профессор с буржуазным сознанием или как тот же англичанин Левис, который описывает человека, который хотя и родился в 1749 году во Франкфурте, хотя и проделал все то, что проделал Гёте, но который не есть Гёте. Но иезуит Баумгартен пишет из тех сил, которые влились в его волю из медитаций.

Итак, в дополнение к тому, что непосредственно начинается в XV столетии, что с Реформацией приводит к иезуитизму, в этом пункте скрещивающихся течений уже возникает то, что сыграет роль в будущем — гётеанизм.

Третье соображение я изложу завтра.

Таким образом, я описал вам сегодня народ Христа и народ церкви, а также взаимодействующее с ними обоими третье начало; моя цель — увидеть по внешним симптомам внутреннее существо религиозного развития в Новое время. Завтра я займусь этим.