Несколько напутственных слов

Несколько напутственных слов

Человеку равнодушному достаточно двух-трех слов, чтобы описать все, на что падает его спокойный взгляд: город и реку, зверя льва и растение дуб.

Тому, кто полюбил что-нибудь, мало и толстой книги, чтобы рассказать о предмете его пристрастия — о городе, о реке, об удивительном царе зверей льве или о великолепном дереве дубе.

Все сказать невозможно ни о чем. Даже о единой капле воды можно бы говорить бесконечно много.

Я начал писать эту книгу, не рассчитывая, что она сможет служить руководством для подготовки топонимистов.

Я великолепно знаю: одной книги для этого не хватит.

Чтобы стать дельным исследователем географических имен, надо прочитать очень много разных книг, причем три четверти из них не будут иметь прямого отношения к топонимике.

Возьмем одно-единственное название, одно из всех, имя города: МОСКВА.

Для сердца русского слилось!

Как много в нем отозвалось!
Для сердца — да. Но и для ума не меньше. И пожалуй, посложнее…

Десятки различных мнений и предположений были высказаны о том, какое именно значение и на каком языке скрыто внутри этого комплекса из шести звуков.

Тот, кто никогда не задумывался над вопросами о географических именах, воспринимает его как нечто само собою разумеющееся и извечное. Странно, что значит Москва? Оно и значит именно — Москва! Столица. Город на семи холмах. Центр великой страны…

Оно значит — Кремль и окраины, Художественный театр и Пресня, дореволюционный Охотный ряд и современное метро имени Ленина. На Красной площади Ленинский мавзолей насупротив Лобного места и храма Василия Блаженного. И Нескучный сад. И Парк культуры и отдыха. И Кривоколенный переулок. И шоссе Энтузиастов. «Москва» — все это; как же можно спрашивать, что оно означает еще? Имя. Оно существует вечно. Оно — само по себе. Точка.

Более пристальный ум сразу же обратит внимание: есть Москва — город и Москва — река. Река течет по городу, город стоит на реке. Если у обоих одно имя, не может быть, чтобы случайно. Но тогда которое же из двух старше, городское или речное? Кто может сообщить? Наверное, только историки…

Затем всплывает и другое: есть имена рек, каждому понятные. Река ВЕЛИКАЯ. Никто не спросит, что значит ее имя. Есть реки БЕЛАЯ, ЧЕРНАЯ, СИНЯЯ: раздумывать о смысле их названий не приходится. В то же время они показывают, что в именах рек смысл бывает, есть… Почему бы ему не быть и в имени реки Москвы?

Возникает еще одно удивление. Мы уже знаем: есть в нашей стране реки КОЙВА, МИЛЬВА, НЫТВА на северо-востоке. Есть НАРВА, НЕВА, НАСВА на северо-западе. Есть МОСКВА, ПРОТВА, СМЕДВА — в самом центре страны… Что это значит?

Когда мы встречаем группу слов с одинаковыми составными частями — «цыпленок», «котенок», «жеребенок», «ребенок», — мы понимаем: между ними в самом значении их есть нечто общее. А тут как же?

Очевидно, только языковеды могут объяснить нам, в чем дело.

Но речных имен с окончанием «-ва» много на востоке, попадаются на западе, а вот на юге их вроде как и совсем нет. Почему? Запад, юг, восток — понятия географические: очевидно, надо привлечь к делу географию…

Передо мною выписка из многих книг. Вот какие гипотезы были предложены среди прочих для объяснения гидронима Москва. Гидронима потому, что очень редко река получает имя по поселению, несравненно чаще — и чем глубже в прошлое, тем закон неотменимее — поселок или город наименовывается по реке, на которой он встал.

«Имя образовалось из вотских и зырянских слов «маска» — телка и «ва» — вода. «Коровья вода», «коровий брод» — вот оно что значит». Таких названий в мире много: вспомните Оксфорд и Оксенфурт.

Это было бы очень убедительно, если бы хоть когда-либо вотские и зырянские границы захватывали нынешнюю Московскую область и бассейн Москва. Не было такого. Предложение отпадает. Историки решительно против.

«Имя сложено из мерянско-марийских «маска» — медведь и «ава» — самка». Тут не согласны топонимисты: тогда имя Москва оказывается единственным исключением в группе имен на «-ва»; другие-то не имеют никакого отношения к понятию о поле животного.

«Из финского «муста» — черный и пермско-зырянского «ва» — вода». Это снова не устраивает филологов: «муста» — живет в языке западных финнов-суоми, а «ва» — у финнов восточных. На суоми вода — «веси». Вряд ли возможен такой гибрид.

А. Соболевский утверждал, что «Москва» слово иранско-скифского происхождения, и понимал его как «сильная гонщица», «охотница», что должно было характеризовать быстрое течение реки. Но течение Москвы не такое уж бурное, в особенности рядом со многими горными реками, хорошо известными скифам… Версия не получила признания.

К «скифам» тянул и другой крупный ученый, Н. Марр, находя в имени Москва «скифояфетическое» слово «маск» — скот. Однако никаких доказательств своему утверждению он не привел.

Пытались соединять несоединимое: этноним кавказского народа «мосхи» сочетать с финским «ва»; вещь вообще невероятная. Пытались вывести имя Москва из славянского «мост, мостки». Это осталось образчиком курьезных домыслов. Пытались притягивать сюда за волосы такое слово, как «москатель» — химические и красильные товары. Забавно, что другие этимологи одновременно стремились слово «москательный» вывести из названия «Москва», как бы роя туннель навстречу топонимистам. Но и те и другие имели в виду Москву-город, тогда как бесспорно, что имя реки много старше имени города и что к реке, носившей его с незапамятной древности, никак не привяжешь слова с таким значением.

«Западники» указывали на итальянское «москотель», сторонники отечественных гипотез припоминали старо-русское «моск» — кремень и основу «хов» (ховать, ховаться), здесь призванную означать «укрытие».

В то же время и некоторые языковеды на Западе обращали внимание на близкие топонимы в далеких западных областях Европы, некогда населенных славянами.

Теперь и на самом деле исследователи склоняются к мысли о том, что имя нашей столицы могло возникнуть из «своих», славянских основ. Может быть, из близких к таким словам, как «мозглый», «мозг». Тогда первоначально оно означало «сырое, болотистое место».

Были возражения: «Москва — город гористый, болот в ней нет». Но ведь речь-то шла не о городе, о реке. Ее имя могло возникнуть вовсе не обязательно под нынешним кремлевским холмом, а в совсем других ее плесах…

У некоторых читателей может мелькнуть досадливая мысль: топонимика, топонимика, а какая ей цена, если даже имя многовекового великого города, столицы народа нашего, столицы не только России, но всего Советского Союза, она до сих пор не может с полной уверенностью раскрыть!

Да, так, но досадовать тут не приходится. Если взять на поверку имена пяти или семи великих городов Европы — БЕРЛИНА, РИМА, ПАРИЖА, МАДРИДА, ЛОНДОНА, ВЕНЫ, то почти про каждое из них можно повторить то же.

«Слово «Берлин» — славянское. По-вендски оно означало «свободное место».

«Имя «Берлин» западнославянское. Возникло либо от «лужа, болота», либо «выгон для домашней птицы», либо же от «место, обнесенное забором».

«От славянского личного имени Берла. «Берло» означает «палка, посох» в польском, чешском языках».

Означает «воровской притон» или же «утиное и гусиное место».

Кроме того, предложены кельтские, балтийские, славянские этимологии, исходящие из самых разнообразных значений: и «озеро», и «речная лука», и «холм», и «запруда», и «таможня», и «место суда». Как говорится, «что угодно для души», а окончательного решения нет, как и по Москве.

Мы знаем, что название города Парижа восходит к имени галльского племени «паризиев», но очень слабо представляем себе, что означал в галльском языке этот этноним: может быть, «корабельщики», а может быть, и «пограничники». Совсем неясно происхождение и первоначальное значение имени Рим: всего вероятнее, что оно связано с этрусским древним названием реки Тибра, но что этот гидроним мог значить, не известно никому.

Словом, куда ни кинь, всюду клин. Хорошо разбираемся мы по преимуществу в сравнительно новых, уже в исторические времена созданных названиях.

Мы знаем, что НЬЮ-ЙОРК первоначально значил «новый город дома герцогов Йоркских». Нам известно, что КЕЙПТАУН означает «город на мысу».

Но — чуть подальше, и уже следы теряются. Да что — подальше? Имя столицы Австралии КАНБЕРРА закреплено за городом только сорок лет назад, в 1927 году, но никто не знает, откуда оно взялось и что значит.

Имя столицы Уругвая — МОНТЕВИДЕО, казалось бы, раскрывается просто и ясно, поскольку «мóнте видэ эу» по-португальски значит «вижу гору я», а предание вложило именно такое восклицание в уста одного из Магеллановых матросов, усмотревшего в тумане вершину невысокой горы Эль-Серро над устьем Ла-Платы.

Но вот выдвигается утверждение, согласно которому дело было не так. Имя, говорят, возникло из своеобразной ошибки картографов, которые неверно прочитали запись в шканцевом журнале Магеллана.

Мореплаватель-де по тогдашним правилам занес в тетрадь «MONTE VI DE О», то есть «гора шестая от запада», а они прочли цифру «VI» как «ви»… Не буду сейчас оценивать сравнительные достоинства обоих предположений, скажу только, что если на расстоянии четырехсот пятидесяти лет возможны такие колебания, то что же надо сказать о более удаленных от нас временах?..

К чему я рассказываю все это?

Только для того, чтобы вернуться к началу главки: если хочешь стать топонимистом, недостаточно прочитать даже самую лучшую научно-популярную книжку об именах географических. Надо пройти солидную университетскую подготовку лингвиста, географа, историка, археолога, этнографа. Надо долго и пристально заниматься специальными разделами филологии, трактующими вопросы ономастики в широком смысле слова. Надо…

Надо ощутить в себе то непреодолимое влечение к данной отрасли знания, без которого вообще не может родиться на свет специалист.

Я не собирался и не собираюсь приводить всех моих читателей в ряды ученых-топонимистов. Более того, одной из моих целей, пока я писал книгу, было отпугнуть от топонимики тех, кто предполагает, что перед ним легкодоступная наука. Скорее полунаука, полуискусство, что-то вроде хиромантии… Затвердил несколько правил, посмотрел на руку доверчивого человека, и распространяйся насчет «линий его судьбы»: все равно проверить твои выводы никто не может.

Теперь, я думаю, вы убедились, что это далеко не так.

Чтобы стать топонимистом, имеющим право исследовать и предполагать, надо прежде всего быть широкообразованным человеком. Образованным и вообще и в частности в области некоторых специальных, обязательных дисциплин (я их уже перечислял).

Теперь примите в расчет вот еще что.

Ученые установили, например, что в пределах Московской губернии (данные относятся к середине двадцатых годов) из 2000 с лишним нанесенных на карты и зарегистрированных в перечнях ее рек и речек у большой половины (у 1350) нет никаких названий. Они безымянны.

Представьте себе, какой переполох поднялся бы, если выяснится, что в большом городе у половины улиц и переулков нет имен?

Что же действительно так: речки безымянны, и все тут? Восемь считанных веков существует Подмосковье, и за восемь веков его жители не удосужились подобрать имена половине его рек, ручьев, болот, лесов? Конечно, имена существуют (или существовали когда-то). Только известны они обитателям ближайших к ним мест. А вот администраторам, землемерам, топографам, в былые дни дьякам и подьячему, в наши времена — работникам земельных отделов и исполкомов они нередко остаются неведомыми. И, не попав ни в какие списки, имена исчезают одно за другим.

Тысяча триста неназванных из двух тысяч! Только имена рек! И только в одной Московской области! А названия лесных рощ, моховых болот и болотцев, распашек и запущенных нив, дорожных росстаней и заброшенных карьеров, глухих озерков и росистых полян в дремучей чаще? Их-то уже десятки тысяч никем не взятых «на карандаш», не записанных, не раскопанных… В Подмосковье!

И если вы примете во внимание, что из этих тысяч топонимов пусть даже в одном проценте отложились некогда факты, события, словесные формы, воспоминания о бывшем и прошедшем, от которых уже нигде, кроме как в названии места, ничего не сохранилось и о которых уже неоткуда, кроме как из него, узнать ни историку, ни географу, ни лингвисту, — вы поймете и поверите мне, как необходимо проделать неописуемо огромную работу не по объяснению, не по исследованию, хотя бы по простой грамотной регистрации валяющихся в мусоре у нас под ногами никому не заметных драгоценностей.

Помните, что я говорил: в маленькой Швеции взято на учет около 12 миллионов топонимов, а Советский Союз превышает по площади Швецию в 50 раз. С другой стороны, по самым различным причинам во многих небольших странах Западной Европы топонимикой занимаются всерьез уже очень давно и очень упорно, а в нашей стране она только «набирает пары».

Мое дело — зажечь (пусть не в каждом, пусть в одном из сотни моих читателей) интерес к удивительной, нелегкой и прекрасной науке. Если это случится, вы найдете, как проложить пути к углублению ваших сведений о ней. Вы свяжетесь с топонимистами, работающими в университетах и филологических институтах. Вы начнете интересоваться специальными работами по научной топонимике. И вовсе не обязательно, чтобы каждый из вас стал профессором в этой науке. Вполне достаточно, если некоторые из вас найдут в себе силы и желание помочь советским топонимистам хотя бы на первой, необходимой ступени их работы — в собирании первоначального материала по нашим географическим именам.

…Существует несколько градаций в самом отношении человека к топониму. У французского писателя Марселя Пруста есть в одном из его произведений короткий диалог рядового благополучного буржуа с его знакомым буквоедом-топонимистом:
«— Я охочусь чаще всего в лесу ШАНТПИ, — проговорил господин де Камбремер.

— Он оправдывает свое название? — спросил его Бришо.

— Я не улавливаю смысла вашего вопроса…

— Я хочу сказать: много ли там поет сорок?

— Вот видите, — сказал господин де Камбремер, — что значит поговорить с ученым! Я уже пятнадцать лет охочусь в лесу Шантпи и никогда не задумывался, что значит его имя…»

По-французски «шантэ» — «петь», «пи» — «сорока»… На свете бесчисленное множество Камбремеров, гуляющих по миру и никогда не обращающих на него, и в частности на его имена, никакого внимания. Это одна ступень.

Есть вторая:
«— Кинешма? — рассеянно произнесла путешествующая по Волге на теплоходе героиня романа В. Верховской «Молодая Волга» по имени Нина. — Нерусское слово какое-то.

— Почему нерусское? — возмутился ее спутник, волгарь. — Кинешма — «кинешь мя». Решма — режь мя». Даже легенда есть насчет этих названий…»

Один ничего не видит и не знает. Второй видит очень мало, но «знает» уже все. Я надеюсь, что, прочитав мою книгу, вы сумеете занять среднюю позицию: научитесь видеть, слышать, обращать внимание и с живым интересом добиваться правильных решений каждой топонимической загадки. Но не утверждать!

И я завидую вам.

Есть счастливые люди — собиратели грибов, ягод, охотники, рыболовы. С котомками за плечами, с ружьями или спиннингами они бродят по самым душистым, самым росистым, самым солнечным и самым тенистым уголкам земли нашей, и на каждом шагу их ожидают пленительные возможности удачи.

Но у них есть и свои полосы огорчений. Грибы, как известно, появляются «слоями». Ягоды могут быть, а может их и не быть. И какие-нибудь зайцы или куропатки делают все, что от них зависит, чтобы радость охотника возникала не слишком часто.

Ваша добыча — топонимы — не подвержена никаким колебаниям. На них всегда урожай. Они не прячутся, никуда не убегают. Идите к ним, они вас ждут.

Вы идете по сосновому бору за городом Лугой и видите речку, вытекающую из озера. Там, где она ныряет под железнодорожное полотно, есть основательный каменный мост, под ним ребята ловят раков. Спросите у них, как имя моста, и они ответят вам — ТРУБЁНКА! Если вы задержитесь в ближней деревне, то узнаете, что имя осталось за железнодорожным мостом с дней строительства дороги: это не мост, а только труба, хотя и очень солидная. И кто-то из инженеров пренебрежительно назвал трубу «Трубенкой», так она и осталась с этим именем.

Спуститесь вниз, к ручью. Вы узнаете, что его имя ЛУКОМКА, и на вас пахнет уже куда более давними временами. А извилистое узкое озеро справа, из которого вытекает Лукомка, называется ЛУКОМО. И надо уже лезть в словари и справочники. Тогда из ценного «Словаря местных географических терминов» Э. и В. Мурзаевых вы узнаете, например, что на севере России живет еще слово «лýкома», связанное с «лукá» — извилина — и означающее «извилистый овраг». Все станет вам понятно. И вы углубитесь в тенистые заросли над речкой, и выйдете на место, именуемое «НА ВИРУ» («вир» в диалектах «омут»), и спросите как зовется видная оттуда деревня, и вам скажут, что ее имя СМЕРДИ, и вы перенесетесь уже в совсем далекую даль веков, в какой-нибудь XII или XIII век, когда еще существовали смерды — хлебопашцы, когда как раз и возникали названия первых поселений в этих стародавних русских местах. Такие до предела русские, такие полные глубокого обаяния и такие часто загадочные: НАДÉВИЦЫ и ЗАТУЛÉНЬЕ, ЧЕРНАВКА-речка и ПÁГУБА-река, ВРАГИ и СЕРЕБРЯНКА. И вдруг среди них, как кол на равнине, ФАН-ДЕР-ФЛИТ?!!

Идите, собирайте их, задумывайтесь над ними, ищите их разгадки. Счастливого вам пути!

Содержание

Заячья Роща … 25

Понятно-непонятно … 33

Осторожность … 38

Топонимическое запанибратство … 45

Человек на карте  … 52

Мистеры, судари, господа … 53

Ивановки и Петровки … 58

Горы и долы … 64

Что же интереснее? … 70

Властные, святые, богатые … 73

На карте — дроби … 85

Единица … 87

Два … 90

От шести до сорока … 100

Сто … 105

Тьмы тем … 106

Почему сие трудно в-пятых … 113

В царстве гномов … 132

Злато и булат … 137

Таблица Менделеева … 146

Плоды земные … 151

Всемирная фабрика … 158

У крестильной купели … 181

Утопия … 231

Наши дни, наши сказки … 242

Над топонимикой подшучивают … 246

Успенский Лев Васильевич

Лев Васильевич родился в 1900 году. За свою долгую жизнь он побывал землемером, военным топографом, лектором по биологии, преподавал черчение, а также русский язык в вузах двадцатых годов. Он занимался составлением древнерусского словаря Академии наук и был редактором в разных издательствах и журналах. Вместе с Я. Перельманом принимал участие а создании получившего большую известность Дома занимательной науки в Ленинграде.

Будущий писатель учился в Петроградском лесном институте. В 1929 году окончил Институт истории искусств по словесному отделению, а позже аспирантуру при Институте речевой культуры.

Немало дал писателю и его воинский путь. Дважды: в 1920 году под Варшавой, красноармейцем, в 1941–1944 годах капитаном флота на Балтике и в блокадном Ленинграде, — испил он трудную чашу войны.

Поэтому, вероятно, он и стал писателем многогранным. Работал в прозе и поэзии, писал романы, повести, рассказы, переводил стихи с нескольких языков, писал и пишет газетные и журнальные статьи, очерки, фельетоны, сценарии телевизионных и радиопередач… и научные статьи по филологии.

Последние пятнадцать-двадцать лет Лев Васильевич всерьез занялся популяризацией и пропагандой науки о языке. Его книги, такие, как «Слово о словах», «Ты и твое имя», широко известны читателю, выходят издание за изданием, читаются подростками и пожилыми людьми. Это и понятно: жизнью языка, его тайнами интересуются все.

жүктеу/скачать 3.06 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: