входящих, усаживающихся, опаздывающих, только что встретившихся со знакомыми, ожив-
ленно беседующих слушателей-зрителей. Показательны начальные моменты увертюр,
предназначенных для театра. «Идоменей», «Милосердие Тита» и «Волшебная флейта»
Моцарта, «Кориолан», «Фиделио» и «Эгмонт» Бетховена, «Летучий голландец» и
«Нюрнбергские мастера пения» Вагнера, «Прециоза» и «Эврианта» Вебера, «Норма» Беллини
и «Пан Твардовский» Верстовского, «Иван Сусанин» Глинки и «Боярыня Вера Шелога»
Римского-Корсакова — это перечисление можно было бы значительно расширить. Во всех
названных увертюрах начало в той или иной форме воспроизводит фанфарные интонации.
Нередко они связаны с медными духовыми инструментами, иногда же исполняются полным
составом оркестра. Унисонно-октавное звучание, золотой ход валторн, пунктирные ритмы и
ритмы репетиционного типа, движение по звукам аккорда — таковы основные
характеристики фактуры фанфарных формул.
Подобного рода изложение мы встретим и в концертной увертюре, что связано с театральным
«прошлым» жанра уже через дополнительное ассоциативное звено. Правда, реальная
ситуация здесь меняется лишь в небольшой мере, ибо и в концертном исполнении увертюра
придает особый
характер музыкальному вечеру, делает его более оживленным,
торжественным, связанным с принципом крупного штриха, со всем тем, что прямо
противоположно камерности, настройке на вслушивание в детали, на полутени и тонкий
рисунок. В концерте, открываемом или завершаемом увертюрой, публика видит себя все-таки
другой, нежели на вечере собственно симфоническом или камерном, что вполне достаточно
для того, чтобы не только фанфарные обороты, но и простое внушительное тутти оркестра
воспринималось в своем призывающем к вниманию коммуникативном значении,
опирающемся на многослойные жанровые ассоциации.
117
Эту сигнальную функцию никоим образом не следует преувеличивать.
Музыкальный
материал, облеченный в фанфарную формулу, выполняет в увертюрах по крайней мере две
значительно более важные семантические функции. Во-первых, он служит изображению
какого-либо бытового жанра и обобщению через жанр. Во-вторых, он может для слушателя,
заранее знающего все произведение, с самого начала функционировать и как компонент
тематической организации, как лейтмотив, символ, часть темы. Примечательна в этом
отношении тирада А. Н. Серова: «Произвольные толкования и гипотетические фантасмагории
совсем исключаются, если музыкальные идеи оперной увертюры развиваются в самой опере
и, таким образом, получают определенный смысл, который конкретно раскрывается в связи с
относящимся к ним текстом или сценическим положением. Увертюра к „Дон-Жуану"
начинается, например,
грозными аккордами, которые в конце оперы возвещают, что камен-
ный гость последовал приглашению к ужину. Только остроумный Улыбышев, невпопад
фантазирующий, был в состоянии придать этим звукам ужаса в опере „Дон-Жуан"
глубокомысленный смысл: „Моцарт хотел этими звуками пригласить слушателей (!) обратить
все свое внимание на происшествие, о котором композитор намеревается рассказать"» [48, с.
411]. Подчеркивая важность тематического анализа, А. Н. Серов в полемическом увлечении
невольно, а может быть даже намеренно, полностью исключил коммуникативный фактор.
Между тем начало увертюры, конечно же, представляет яркий пример совмещения
неравноценных, но отнюдь не исключающих одна другую функций: сравнительно слабой
сигнально-коммуникативной и более весомой сюжетно-тематической.
Нам же важно констатировать, что с точки зрения специфических задач начальной фазы обе
они, как правило, отступают перед функцией активизации глубинных жанровых представле-
ний, среди которых большое место занимают пленэрные пространственные образы.
То, что фанфары действуют не столько как призыв, сколько
как изображенный призыв,
особенно ярко обнаруживается благодаря жанровым трансформациям и даже обеспечивается
ими. Одной из них является сочетание фанфарной формулы с нюансом пианиссимо. Утратив
прямое коммуникативное значение, фанфара в своем вторичном бытии как бы освобождается
от непременного форте медных духовых инструментов, рогов, горнов. Коммуникативная нота
ее либо еле-еле пробивается через более важные позднейшие наслоения семантики, либо
оказывается совсем погребенной. Механизм фанфары распадается на элементы, которые
становятся питательной почвой для новых коммуникативных, живописных, поэтических
образований. Фортиссимо и само по себе призывает к вниманию. А узнаваемая слухом
интонационная формула фанфары, наоборот, помещается в условия вторичного —
изображенного жанра, выступающего
118
уже в дымке воздушной перспективы. Она направлена
уже в иное пространство, а не в
оперный или концертный зал, призывает уже не реального слушателя, а обращена внутрь
художественного мира. Воспроизведенная очень тихо, с применением сурдины, нежного
флейтового тембра, флажолетов, фанфара служит теперь
Достарыңызбен бөлісу: