В этом аспекте интересно проанализировать несколько
случаев повторов и реприз,
последовательно усложняющихся в синтаксическом отношении и восходящих от кратких
простых построений синтаксического масштаба к развернутым структурам композиционного
уровня музыкального произведения.
На синтаксическом уровне смысловые значения повторов воспринимаются достаточно ясно.
Осознание же их и определение требуют тонкого анализа. Примеры такого анализа есть не
только в исследованиях и учебниках музыкальной формы, но и в практике создания особых
редакций нотного текста, снабженных знаками препинания.
Собственно говоря, учение о фразировке и артикуляции в музыке опирается на признание
смысловой сопоставимости синтаксических структур музыки и речи. «Фразировка в музыке,
—
пишет Теодор Вимайер, — соответствует тому, что в словесной речи осуществляется через
знаки препинания» [79]. «Под фразировкой понимается расчленение мелодической линии
согласно ее смыслу, — утверждает Герман Келлер. — Задачи ее те же, что и знаков
препинания в речи, а именно — разграничивать предложения (фразы) и части предложений
(мотивы)» [76]. В контексте исследования репризности наибольший интерес представляют
случаи сочетания музыкальных повторений с повторением слов в вокальной музыке.
Так, в русской народной песне «Во поле береза стояла» текстовым повторениям
соответствуют музыкальные. Вслушиваясь в звучание мелодии и слов этой песни, можно
установить, что значение музыкальных повторов согласуется со смыслом текстовых.
Здесь
возникающие в тексте новые смысловые оттенки (например, появляющееся во второй строчке
сравнение березы с живым существом, заключенное в слове «кудрявая») создают эффект
развития и по существу снимают впечатление повторе-
255
ния как воспроизведения, не приносящего новых мыслей. Ощущение движения дает нам и
структура мелодии, причем характер ее модификаций почти буквально совпадает с
характером изменений в тексте: мелодическая линия меняется
именно в связи с введением
нового слова. Можно сказать, что вариантно повторяющиеся мелодические построения, так
же как и повторяющиеся слова, здесь несут не тот же, а новый смысл, хотя и опираются на
сходные словесные и ладовые значения.
В пушкинском стихотворении «Я вас любил» трижды звучат эти три слова, но нет повторения
мысли. В первый раз они даны как констатация, относящаяся к прошлому. Во второй строфе с
них начинается новая мысль — о чувстве как безнадежном и безмолвном. В третий раз они
открывают сравнение. Смысловая роль одних и тех же слов здесь всякий раз новая и
ощущения репризы не возникает.
Музыкальные повторы в романсах на эти стихи оцениваются аналогично. Большую роль
играет при этом параллельное действие музыки и текста. Но буквального совпадения
музыкальных и текстовых повторов может и не быть. В романсе Б.
Шереметьева
мелодическая фигура, соответствующая первому проведению начальных слов, во второй раз
приходится на другие слова. В свою очередь второе проведение темы «Я вас любил» идет с
иной мелодией — начало второй части двухчастной простой формы. И лишь третье
проведение совпадаете повторением начальной мелодической фигуры, что в сочетании с
возвращением тональности и другими условиями обеспечивает эффект репризы. Однако в
момент появления репризы продолжает действовать и логика синтаксического повтора, так
как реприза соотносится здесь не только с экспозиционным зачином первой строфы, но и с
началом второй, где даны те же слова.
В целом данный пример демонстрирует случай сочетания и
взаимодействия двух
противоположных типов повторения — синтаксического и композиционно-репризного. Такое
сочетание характерно для двухчастных форм. Оно говорит о промежуточности простых
двухчастных форм по отношению к принципиально безрепризной форме периода и
принципиально репризной трехчастной форме.
Большую роль играют масштабы построений, в которых возникают повторы. Так, в русской
народной песне «Эй, ухнем!» мотивная структура
Достарыңызбен бөлісу: