Косвенно-субъектные предложения

3.3. Косвенно-субъектные предложения

Выделение такого типа предложений основано на установлении семантических конституентов конструкций, в первую очередь, семантического субъекта и выявлении средств их выражения. По справедливому замечанию Г.А.Золотовой, “ходом развития лингвистической теории понятие субъекта поставлено в положение одного из самых дискуссионных понятий” (Золотова 1982:133). По мнению же И.Х.Ахматова, от решения вопроса о средствах выражения субъекта зависит правильность подхода к вопросам “о выделении подлежащего, сказуемого и структурных типов простого предложения – в первую очередь безличного” (Ахматов 1990:3).

Синтаксисты–тюркологи при классификации и анализе предложений опирались в основном на традиционные методы, что послужило причиной не обращения к вопросу о косвенно-субъектных предложениях. В некоторых синтаксических исследованиях, посвященных тюркским языкам, говорится, что синтаксисты “выделяют лишь незначительную часть косвенно-субъектных предложений и, следуя русской грамматической традиции, ошибочно относят их к безличным конструкциям” (Ахматов 1989:11).

Анализ имеющейся научно-теоретической литературы показывает, что нет единства мнений в вопросе о средствах выражения субъекта предложения. Имеется много работ, в которых основной падеж имени считается едва ли не единственным средством выражения субъекта. Однако немало и исследований, где косвенные падежи признаются его выразителями.

В русском языкознании в ряде исследований были предприняты попытки квалифицировать конструкции с подобными компонентами как двусоставные, т.е. косвенный субъект признавался подлежащим (см.: Костинский 1971). Наличие в истории русистики такого подхода заметил еще В.В.Виноградов. У него мы читаем: “В логическом отношении, - писал Ф.И.Буслаев, - можно назвать в безличном предложении подлежащим дательный падеж, означающий отношение к лицу, например, “Мне хочется” (Виноградов 1958:231).

Согласно Г.А.Золотовой, противопоставленность именительного и косвенных падежей можно оправдать лишь условно, и это вряд ли послужит основой деления предложений на личные и безличные, так как “именительный падеж – лишь одна из форм в функциональном ряду обозначений лица” (Золотова 1973:161).

Таким образом, можно сделать вывод о том, что субъект выражается как основным, так и косвенными падежами. Об этом свидетельствуют не только научно-теоретические работы (Воронина 1976; Кокорина 1979; Степанов 1981; Всеволодова 1995, Падучева 2001 и др.), но и современные учебники для вузов по синтаксису (Современный русский язык 1997, 1999).

В пользу такого мнения говорит и материал тюркских языков, на что особое внимание обратил и И.Х.Ахматов в своих изысканиях по синтаксису (Ахматов 1983, 1989, 1990).

В учебниках по карачаево-балкарскому языку косвенно-субъектные предложения выделяются в особый тип односоставных предложений (сёдегей иели айтымла), в которых косвенный субъект выражен родительным, дательно-направительным, винительным, местным падежами (Ахматланы И.Х. 1996:46; 1998:102)

В лингвистической литературе отмечается, что в тюркских языках встречаются фразеологизированные типы глагольных предложений, в которых субъект выражается формой родительного падежа вместе с притяжательными аффиксами. К ним относят такие предложения, как Мени жаным кетди (М.Т.) “Я испугался” (букв.: “Моя душа ушла”); Мени кёлюм бокъланды (Ш.) “Меня тошнит” (букв.: “Мое настроение загрязнилось”). В этих построениях в оформленном родительном падеже употребляются слова со значением лица, а в основном – лексемы типа жан “душа”, акъыл “ум”, кёл “настроение”. По И.Х.Ахматову, сочетания, состоящие из данных слов и некоторых глаголов, относятся к устойчивым. В силу этого в словарях тюркских языков они приводятся как фразеологизмы, в синтаксических же исследованиях – как средства выражения сказуемого (Ахматов 1990:9).

Таково положение вещей и в системе тюркского именного предложения. Ср.: Аны кёлю такъырды (Ф.) “Он сильно опечаленный”; Мени кёлюм жер бла тенгди (Ф.) “У меня настроение паршивое”. В подобных именных конструкциях передается психологическое состояние личного субъекта, выраженного родительным падежом и притяжательным аффиксом. Предложения с родительным субъекта, в основе которых лежат фразеологизмы, имеют различную формальную и семантическую устроенность. Примеры: Мени кёлюм сендеди (Ф.) “Моя душа в тебе”; Аны эси къайда эсе да узакъдады (Ф.) “Его внимание где-то далеко”; Аны акъылы кемди (Ш.) “У него не хватает ума” и т.п.

Не вызывает сомнения тот факт, что не всегда совпадает семантическое и синтаксическое членение предложения. Появление в предложении семантико-синтаксической асимметрии признается в современных синтаксических исследованиях (Махмудов 1984:2). Так, в предложении Мени чачым къарады (Ф.) “Мои волосы черные” можно выделить три члена предложения: именное сказуемое къарады, подлежащее чачы и определение мени. Но в его семантической структуре следует выделить субъект и предикат.

В тюркских языках имеется целый пласт предложений, отличительной чертой которых является то, что в них позицию подлежащего занимают лексемы-соматизмы, употребляющиеся, как правило, с аффиксами принадлежности. Поэтому в таких построениях субъект выражается лексико-морфологически, или комплексно. Это обусловлено тем, что они являются конструкциями со значением так называемой “неотторжимой принадлежности”. Основным признаком значения этих предложений, по которому они противопоставляются другим именным посессивным конструкциям языка, признается “максимально тесная нерасторжимая связь посессора и объекта, такая, что посессор, утратив объект, перестает быть тождественным самому себе и поэтому вне связи с объектом не мыслится” (Журинская 1977:195).

Таким образом, комплексное или лексико-морфологическое, выражение субъекта является спецификой многих сочетаний в форме 3-го изафета, что отражается в синтаксисе всех тюркских языков. Сказуемыми, предикатами, конструкций с такими субъектами выступают различные части речи, т.е. они могут быть как глагольными, так и именными.

В карачаево-балкарском языке, как и в других тюркских языках, косвенный субъект выражается не только комплексно, но и посредством лишь родительного падежа. Подобное мы наблюдаем в предложениях со сказуемыми–предикативами бар “есть”, жокъ “нет”, предикатами количества кёп “много”, аз “мало”. Примеры: 1) Мени тенгим кёпдю (Х.Кац.) “У меня есть много друзей”; 2) Дауутну ахчасы барды (М.Т.) “У Даута есть деньги”; 3) Аны ашы азды (Х.К.) “У него мало еды”; 4) Бизни юйюбюз жокъду (Ф.) “У нас нет дома” и т.д. Они имеют свои синонимы среди конструкций, субъект в коих выражается местным падежом. Ср.: Менде ахча жокъду (Ш.) “У меня нет денег”; Бизде мал кёпдю (З.) “У нас много скота” и др.

Для подтверждения правоты изложенного можно привести следующие трансформы, синонимичные друг другу: Мен байма // Мени байлыгъым барды // Менде байлыкъ барды “Я богат // У меня есть богатство”; Ол ахчасызды // Аны ахчасы жокъду // Анда ахча жокъду “Он безденежный // У него нет денег” и пр.

Как видим, в указанных примерах личный субъект выражается основным, родительным и местным падежами.

В языке личный субъект выражается не только личными местоимениями и личными именами, но и другими лексемами. Например, словами типа къырал “государство”, республика, шахар “город”, эл “село”, мюлк “хозяйство”. К такому предположению мы приходим исходя из того, что они обозначают некое сообщество людей, объединенных интересами, территорией, родом деятельности и т.п. Примеры: Къырал жарлыды (З.) “Государство бедное (беден, в первую очередь, народ, живущий в этом государстве)”; Мюлкюбюз къарыусузду (З.) “Наше государство бедное”.

В карачаево-балкарском и других тюркских языках функцию косвенного субъекта очень часто выполняют словоформы, представленные дательно-направительным падежом. Об этом говорится во многих тюркологических исследованиях, посвященных синтаксису и семантике падежных форм. Большой акцент делается при этом на их функционирование в безличных предложениях. В них говорится о том, что имена и их субституты в дательно-направительном падеже употребляются в качестве выразителей субъекта в конструкциях, относящихся к безличным (см.: Сагитов 1964; Чойбеков 1980, Сатимов 1987 и др.). В качестве иллюстративного материала можно привести построения типа алт. Биске уйуктаарга келишпес “Нам не придется спать”; караим. Аны сабан сюрювчюгя керек айтма “Пахарю нужно это сказать”; карач-балк. Манга иги окъургъа тийшлиди “Мне необходимо хорошо учиться”.

Здесь следует согласиться с И.Х.Ахматовым (да и с другими тюркологами), который говорит о замещении в подобных предложениях позиции сказуемого сочетаниями любой неличной формы глагола с ограниченным количеством глаголов, предикативно-модальных слов, прилагательных и наречий (Ахматов 1990:40).

В современных грамматических исследованиях в связи с семантизацией синтаксиса на материале разноструктурных языков уделяется значительное внимание указанным предложениям. Выделяются конструкции, в которых у вершинного глагола, или у любого другого вершинного слова, как минимум один семантический компонент имеет предикативное значение. Это позволяет показать, что инфинитивные, причастные и некоторые другие синтаксические конструкции, “которые в рамках формальной морфолого-синтаксической классификации представляют собой самостоятельные синтаксические единицы, в соответствии с развиваемыми представлениями выступают лишь как формальные варианты инвариантных КПА” (Типология конструкций... 1985:3).

Опираясь на отмеченное, В.Б.Касевич и В.С.Храковский в изучении КПА (конструкций с предикатными актантами) ставят несколько задач, которые в основном сводятся к характеристике их семантико-синтаксической структуры, а также их формальных средств выражения (Касевич, Храковский 1983:12). На наш взгляд, означенное актуально и для тюркских языков.

Здесь мы кратко остановимся на конструкциях с вершинными словами неглагольной семантики, которые принято считать включающими предикатами. Таковых в языке незначительное количество.

В выражении включающего, или главного, предиката конструкций значителен функциональный потенциал таких предикативов с модальным значением, как керекди // тийишлиди “необходимо, нужно”. Для них характерно выражение долженствования. Рассмотрим следующие примеры: 1) Азизге юйге барыргъа керекди (И.А.) “Азизу необходимо идти домой”; 2) Манга иги окъургъа тийишлиди (М.Т.) “Мне нужно хорошо учиться”;

В традиционной грамматике сочетания инфинитива с предикативами керек, тийишли считают составными сказуемыми. Так, У.Б.Алиев признает за ними статус сказуемых, образованных при помощи вспомогательных глаголов (Алиев 1973:151). Алтайский синтаксист А.Т.Тыбыкова, признавая наличие в языке одиночных модальных предикатов типа керек, в то же время пишет, что глагольная форма составляет с модальным предикатом единую аналитическую конструкцию, выступающую в роли единого члена предложения. Опираясь на это, она предлагает называть ее “сложным модальным сказуемым” (Тыбыкова 1991:78).

В современном карачаево-балкарском синтаксисе подобный подход неприемлем. По И.Х.Ахматову, есть несколько причин, которые не позволяют придерживаться указанного подхода. Они следующие: 1) для отнесения лексем типа керек к вспомогательным словам нет достаточных оснований; 2) в отмеченном случае не раскрывается причина функционирования субъекта в форме дательно-направительного падежа; 3) подобная интерпретация не согласуется с критериями выделения оборотов, образуемых неличными формами глагола (Ахматов 1990:5). С этим мнением трудно не согласиться. Необходимо отметить еще и тот факт, что в рассматриваемых предложениях неличные формы глагола имеют такие аргументы, которые не вступают в непосредственную семантико-синтаксическую связь с включающим предикатом.

Таким образом, у включающего и включенного предикатов имеются свои аргументы, обусловленные их валентностью. Включающим предикатом задается позиция зависимого предиката, который имеет в свою очередь, относящиеся только к нему объектные и обстоятельственные компоненты в предложении. Что же касается субъекта, выраженного формой дательно-направительного падежа, то появление его в структуре конструкции обусловлено валентной связью как главного, так и зависимого предикатов. В результате налицо конструкции с предикатными актантами, в которых субъект косвенный.

В языке лексическое наполнение позиции включенного предиката строго не регламентируется, т.е. здесь используются глагольные лексемы самой разнообразной семантики, что видно при сравнении следующих примеров:

Манга чалгъы чалыргъа керекди (тийишлиди)

Мне необходимо косить сено

Для предложений типа Манга аны кёрген керекди (М.Т.) характерна некоторая двусмысленность. С одной стороны, указывается на необходимость встречи с кем-либо: “Мне необходимо увидеть его”. С другой стороны, причастный оборот передает значение объекта, необходимого для личного субъекта: “Мне нужен человек, который видел его”.

Общая семантика для конструкций с предикатными актантами, имеющими в качестве главного предиката слова керек // тийишли, заключается в выражении необходимости выполнения личным косвенным субъектом того или иного действия.

В языке имеет место употребление в качестве выразителей включающего предиката лексем айып “стыд”, ырыс “табу”, функционирование которых связано с ментальной сферой человека. Основной смысл построений с такими предикатами состоит в регламентации определенных типов действия лица, т.е. они налагают запрет на те действия лица, которые несовместимы с существующими в социуме нормами поведения.

Предикат айып, по сравнению с предикатной лексемой ырыс, имеет значительно больший функционально-когнитивный потенциал, ибо употребление последней обычно ограничивается рамками народных примет, верований. Для “айып” присущ больший субъективизм и его функции расширяются за счет самых различных сфер жизнедеятельности человека. Спецификой данного предиката является выражение оценки. Оба эти предиката могут иметь в качестве своих предикатных актантов как инфинитивные, так и причастные формы глагола. Но для предиката ырыс нормой является употребление с причастным оборотом. Примеры: 1) Жаз башында уугъа баргъан (барыргъа) ырысды (Ф.) “Охотиться весной – плохая примета”; 2) Ёлгенлени санагъан (санаргъа) ырысды (Ф.) “Считать умерших – плохая примета”; 3) Манга аман окъургъа айыпды (М.Т.) “Мне стыдно плохо учиться”; 4) Сизге дерсни билмей къойгъан айыпды (Ш.) “Вам стыдно не выучить урок”.

Как видно из примеров, в предложениях с предикатом ырыс опускается косвенный субъект, который можно восстановить из контекста. Но их спецификой является то, что они имеют обобщенный характер, обращенность не к конкретному лицу, а ко всем представителям общества в целом. Поэтому употребление косвенного субъекта здесь факультативно.

Указанные лексемы в качестве предикатных актантов могут представлять собой и главную часть сложноподчиненного предложения: Къайнар сууну жерге тёксенг, ырысды (Ф.) “Если прольешь горячую воду на землю, то это плохая примета”: Таматаны айтханын этмесенг, айыпды (З.) “Стыдно, если не выполнишь задание старшего”.

С точки зрения типологии, семантико-синтаксических особенностей и сферы функционирования, близки к указанным конструкциям и предложения с вершинным предикатом жарамайды “нельзя”. Примеры: Тиширыугъа аман айтыргъа жарамайды (Ф.) “Ругать женщину нельзя”; Сабийге эриши сёлешсенг, жарамайды (Ф.) “Нельзя грубо разговаривать с ребенком” и др. Так как в этих предложениях наличествуют утвердившиеся в социуме каноны, то употребление косвенного субъекта излишне. Но немало конструкций и с ними: Санга алай айтыргъа жарамайды (Н.) “Тебе нельзя так говорить”; Анга артха къалыргъа жарамаз (Н.) “Ему нельзя отставать” и т.д.

Широкое распространение в карачаево-балкарском языке получили косвенно-субъектные предложения с включающими предикатами тынчды “легко” - къыйынды “тяжело”. Включенные предикаты в них выражаются инфинитивом, причастием и именем действия, имеющими широкий диапазон семантики. Несмотря на различную формальную устроенность, они передают близкие друг другу значения: 1) Бизге ол жумушну толтургъан къыйынды // Бизге ол жумушну толтуруу къыйынды // Бизге ол жумушну толтурургъа къыйынды (З.) “Нам тяжело выполнить это задание”; 2) Сизге былайны ётген тынчды // Сизге былайны ётюу тынчды // Сизге былайны ётерге тынчды (Ф.) “Вам легче пройти здесь”.

Для таких конструкций характерно выражение оценки ситуации по степени трудности выполняемого действия.

При грамматическом членении подобных конструкций в практике преподавания языка предикатные актанты, выраженные оборотами, образованными посредством имени действия и причастия, квалифицируются как подлежащие. Однако это возможно лишь при формальном подходе к их анализу.

При анализе предложений рассматриваемого типа следует учесть тот факт, что вершинные предикаты в них открывают синтаксические позиции не для всех причастных форм. Они ориентированы в большинстве случаев на причастия прошедшего времени. Что же касается причастий настоящего и будущего времени, а также оборотов с их участием, то их появление в структуре предложения обусловлено значением и формой не включающих предикатов типа тынчды, а другими причинами. Они очень часто употребляются в препозиции к имени и выполняют функцию определения. Ср.: Бизге бусагъатда къарыуубузну аяр иш тынчды (Ш.) “Для нас сейчас легка работа, на которую тратится меньше сил”.

Появлению в предложении косвенного субъекта в дательно-направительном падеже и предикатных актантов в немалой степени способствуют и включающие предикаты общей оценки. К ним относятся такие слова, как иги “хорошо”, аман “плохо”, онглу “лучше”, тап “лучше”, тапсыз “хуже” и им подобные. Структура и семантика таких предложений может зависеть от того, на каком слове в предложении коммуникант акцентирует свое внимание. Если выделяется сам вершинный предикат, то предложение имеет только косвенный субъект, один включенный предикат и предикат включающий: Манга бюгюн школгъа баргъан игиди (Ш.) “Мне сегодня лучше идти в школу”. При перемещении же ударения на другое слово наблюдается усложнение конструкции другой формой глагола в исходном падеже, т.е. предложение становится сравнительно-различительным: Манга сени кёргенден эсе, аны кёрген игиди (М.Т.) “Для меня лучше увидеть его, чем тебя”.

В косвенно-субъектных предложениях предикаты выражаются также антонимичными темпоральными наречиями эртте “рано” - кеч “поздно”. Примеры: Манга юйге къайтыргъа эрттеди (Ф.) “Мне рано возвращаться домой”; Сизге аны этерге кечди (Ф.) “Вам поздно уже это делать”. Они передают значение запрещения того или иного действия через указание на время. Для выражения же противоположной семантики языком используется отрицательная частица тюйюл “не”: Сизге билим алыргъа энтта кеч тюйюлдю (К.ж.) “Получать знания вам еще не поздно”.

И.Х.Ахматов выделяет в тюркских языках косвенносубъектные предложения, построенные по схеме “имя в дательно-направительном падеже + имя в местном падеже (или наречие места) + прилагательное в лично-предикативной форме”. Он считает, что в таких предложениях форма субъектной лексемы (дательно-направительный падеж) определяется валентными свойствами предиката, обращает внимание на необходимость уточнения списка указанных предикатных лексем (Ахматов 1990:70). Ср. примеры: Анга былайда жылыды (И.А.) “Ему в этом месте тепло”; Анга мында къыйын боллукъду (И.А.) “Ему здесь будет трудно”.

Здесь следует внести некоторые поправки. В рассматриваемых конструкциях могут наличествовать не только одиночные имена в местном падеже, но и послеложно-именные сочетания, построенные по схеме “имя в родительном падеже + послеложное имя в местном падеже”: Манга таула тийресинде игиди (М.Т.) “Мне хорошо в районе гор”. Кроме наречия места встречается и употребление других адвербиальных компонентов (наречия образа действия, времени): Бу ингирде бизге сууукъду (О.Э.) “Этим вечером для нас (нам) холодно”; Къызыуда бизге жаланлай игиди (Ж.Т.) “В жару нам лучше без одежды”. Рассматриваемые конструкции по семантике делятся на несколько подгрупп:

а) предложения с предикатами общей оценки, которые выражаются лексемами типа иги “хороший”, аман “плохой”, онглу “превосходящий”, сейир “изумительный”: Санга тауда игиди (М.Т.) “Тебе в горах хорошо”; Суфияннга анда онглуду (О.Э.) “Суфияну там лучше”;

б) предложения с предикатами состояния: Маллагъа халжарда сууукъду (Ш.) “Скоту холодно в сарае”; Манга мында бек къызыуду (Н.) “Здесь мне очень жарко”;

в) предложения с предикатами пространственных отношений: Къойлагъа орунда тарды (К.Ж.) “Овцам в загоне тесно”; Бизге бу отоуда бек эркинди (З.) “Нам в этой комнате очень просторно”.

Качество семантических конкретизаторов зависит также от семантики предикатных лексем. Анализируемый языковой материал показывает, что место семантического конкретизатора в предложениях с предикатами физического состояния обычно занимают конституенты со значением пространства и времени. Для предикатов типа тар “тесный”, кенг “широкий”, эркин “просторный” характерно функционирование с локальными конкретизаторами.

Что же касается предикатов общей оценки, то диапазон семантических конкретизаторов в предложениях с их участием значительно расширяется. Так, например, можно встретить конкретизаторы функции, состояния, совместности и т.п.: Манга атлада къыйынды (Ш.) “Мне тяжело работать табунщиком”; Жюреги ауругъаннга къызыуда аманды (З.) “Сердечнику в жару плохо”; Манга нёгерлерим бла онглуду (К.) “Мне лучше с друзьями”.

В лингвистической литературе, посвященной предикатам состояния, говорится о встроенном в само лексическое значение предикатива семы оценки/визуального наблюдения, поверхностным критерием чего служит валентность на дательный падеж лица. По мнению А.В.Циммерлинга, описание предикатной лексики при помощи двух параметров, т.е. субъекта состояния и субъекта оценки оправдывает себя не только для русского, но и для других языков: универсальным для них является то, что все они обозначают “визуально наблюдаемые и поддающиеся качественной оценке ситуации” (Циммерлинг 1999:225). На наш взгляд, акцентировать внимание следует не только на визуальное наблюдение, но и на собственные ощущения, впечатления лица. На основе своих перцепций лицо приходит к тем или иным выводам, к соответствующей оценке. Как писал Ю.С.Степанов, “в пространстве 1л. говорящего осмысливаются прежде всего субъективные состояния: У меня болит голова; У меня жар; У меня неприятности. Выражения со 2 и 3 л. У тебя голова болит; У него голова болит и т.п. возникли вероятно, по аналогии с 1л. Они содержат умозаключения по аналогии: при констатации внутреннего состояния только 1л. является подлинной констатацией, высказывания относительно всех других лиц – лишь утверждения о внешнем сходстве с описываемым субъективным состоянием” (Степанов 1989:128).

Общим для конструкций с указанными типами предикатов является как наличие оценки, так и компонентов, посредством которых передаются отношения сравнения. Уже сама интонация и структура предложения подсказывают это. Примеры: Манга жерчиликден эсе малда тынчды (З.) “Мне легче в животноводстве, чем в полеводстве”; Бусагъатда манга курортдан эсе юйде игиди (К.ж.) “Мне сейчас лучше дома, чем на курорте”; Къойчулагъа Бедикден эсе Гымыхлада эркинди (М.Т.) “Для чабанов просторней в Гымыхла, чем в Бедыке” и т.д.

Как и в других тюркских языках, в карачаево-балкарском языке субъект выражается и формой винительного падежа. В первую очередь, это характерно для каузативных конструкций, предикатами которых являются глаголы в понудительном залоге. Ср.: Ол сабийни къууандырды (Ф.) “Он обрадовал ребенка”. Данное предложение состоит из трех конституентов: подлежащего (ол), дополнения (сабийни) и сказуемого (къууандырды). Подлежащее здесь представляет собой каузирующий субъект, а дополнение передает значение как объекта каузации, так и каузируемого субъекта состояния. Сказуемое же репрезентирует предикат состояния. Такие конструкции подвергнуты скрупулезному анализу в трудах И.Х.Ахматова (см., например: Ахматов 1983), а также в некоторых других работах, посвященных категории залога (Зиннатуллина 1969; Геляева 1999).

В некоторых же случаях в каузативных конструкциях языка возможно употребление косвенных субъектов в дательно-направительном падеже: Ол аны атха малтатды (Ф.) “Он затоптал его лошадью”. Подобным предложениям в языке не уделено еще должного внимания. Однако рассмотрение обозначенной проблемы не входит в задачи нашего исследования.

При соответствующих условиях в субъектной функции широко употребительны и сочетания имен с послелогом бла “с”, что легко заметить как в глагольных, так и в именных конструкциях.

Для глагольных предложений присуще при этом формальное выражение двух участников действия – субъекта и косубъекта действия. Например: Сослан Состар бла тутушады (М.Т.) “Сослан борется с Состаром”. Здесь предикат выражен взаимно-совместным залогом. Поэтому задается валентность для прямого и косвенного субъектов. Оба эти субъекта могут быть совмещены и во множественном субъекте. Но при этом для актуализации совместного действия возможно включение в структуру предложения сочетания бир бирлери бла “друг с другом”: Ала (бир бирлери бла) тутушадыла (М.Т.) “Они борются друг с другом”.

Именные же конструкции с косвенным субъектом, выраженным сочетанием имени с послелогом бла “с” передают совсем другие значения (отношения равенства, дружбы, вражды и т.п.). Примеры: Ол мени бла игиди (М.Т.) “Он со мной в хороших отношениях”; Сен ала бла тенгсе (З.) “Ты равен с ними”; Азиз Асхат бла осалды (И.А.) “Азиз с Асхатом в плохих отношениях”.

Таким образом, материал карачаево-балкарского языка позволяет сделать вывод о том, что косвенно-субъектные предложения имеют свои, отличные от других типов предложений, семантико-синтаксические особенности. Такие конструкции есть не только среди односоставных, но и среди двусоставных предложений. Если в односоставных конструкциях мы говорим в основном об одном косвенном субъекте, то в двусоставных их бывает больше. Косвенный субъект имеет разные средства выражения. Для этого используются формы косвенных падежей и сочетания имени с послелогом бла “с”.