М. Б. Кетенчиев синтаксис карачаево-балкарского языка (лекции)

Оба компонента 1-го изафета передаются именами в основном падеже. Значения, выражаемые такими формами, больше представлены в других типах именных конструкций, поэтому мы здесь не акцентируем свое внимание на предложениях со сказуемыми в 1-м изафете. В целом для изафетных форм характерно в большей степени выполнение других синтаксических функций, чем функции предикативной.

Предложения с дативным компонентом не всегда выражают синонимическое значение по отношению к конструкциям с изафетами. Во многих случаях наблюдается оценка лиц, предметов и событий. Приведем примеры: 1) Ахшы сёз санга илмуду (К.О.) “Хорошее слово для тебя наука”; 2) Бизни кюрешибиз санга юлгюдю (Н.К.) “Наша борьба для тебя пример”; 3) Сен жаш тёлюге махтауса (И.Г.) “Ты гордость молодежи”. В этих конструкциях дается оценка с точки зрения aвтopa и адресуется лицу, выраженному дательно-направительным падежом в виде назидания.

Ср. предложения: 1) Жюрек жюрекни ачхычыды “Сердце - ключ сердца”; 2) Лакъырда кертини келечисиди “Шутка - посланник истины”; 3) Тенгинг сени кюзгюнгдю “Твой друг - твое зеркало”; 4) Ат эрни къанатыды “Лошадь - крылья мужчины”; 5) Къатын юйню гюлюдю “Жена - цветок дома”; 6) Къалам тилни тилманчыды “Перо - переводчик языка”; 7) Тюлкюню душманы аны терисиди “Врагом для лисы является ее собственная шкура”. Они представляют собой паремии, построенные по образцу рассмотренных выше конструкций со сказуемыми-изафетами, которых очень много в языке. Однако их смысл куда глубже. Дело в том, что паремии сообщают не простую информацию об отношении или какой-либо факт, а репрезентируют опыт носителя языка, накопленный им на протяжении жизни. Они носят обобщенный характер и их содержание раскрывается в результате анализа и сопоставления жизненных реалий. Посредством умозаключения мы получаем готовые суждения и штампы, которые невозможно отвергнуть. Так, например, шкура является врагом для лисы из-за того, что ее убивают ради шкуры. Лошадь же является незаменимым помощником мужчины-воина, труженика, кормильца и т.д., поэтому ассоциируется с крыльями. Основная функция паремий заключается в воздействии на поведенческо-ментальные стереотипы носителей языка (Сидоркова 1999:30).
2.1.2. Предложения с предикатами, выраженными

именами существительными в родительном падеже

Родительный падеж имени в карачаево-балкарском языке функционирует в предложении как определение и как сказуемое. В определительной функции родительный падеж бывает оформленным аффиксом принадлежности и встречается также без него, т.е. может выражать значение определенности и неопределенности: тауну этеги // тау этеги “подножье горы”. В предикативной же позиции слово в родительном падеже конкретизируется, всегда обозначает определенный предмет: Бу алмала бизни мюлкнюдюле (З.) “Эти яблоки принадлежат нашему хозяйству”. Определенность предмета выражается в тюркских языках и винительным падежом. Анализ обоих падежей позволил Дж.Г.Киекбаеву прийти к выводу, что “родительный и винительный падежи отпочковались исторически от одного единого источника” (Киекбаев 1996:67). В пользу этого мнения говорит и тот факт, что в карачаево-балкарском языке не наблюдается регулярное употребление винительного падежа в предикативной позиции.

В лингвистической литературе бытует мнение, что конструкции, выражающие отношения принадлежности, являются посессивными и универсальны для языков разных типов (Журинская 1977:194; Бабина 1988). Между тем значение посессивности (обладания) pассматривается неоднозначно. Одни языковеды опираются на синтаксическую модель, выражающую это значение вне зависимости от содержания ситуации (Золотова 1973; Селиверстова 1977, 1982), а другие - на конкретную ситуацию обладания: “значение обладания возможно только в ситуации реального владения предметом” (Лухт 1977:127). Е.М. Вольф же расширяет представление о ситуации обладания как “отнесенности к лицу”, частным случаем которой является собственно “владение” (Вольф 1977:170).

Посессивные конструкции являются разновидностью общеатрибутивных конструкций, в которых значения определяющего и определяемого слова “предметны” (Камова 1980:4). В них складываются отношения между предметом владения и собственно владельцем. Они состоят из трех универсальных компонентов: предиката-посессора, объекта принадлежности и показателя принадлежности, который имеет свои особенности в каждом языке (Арефьева 1986:124). Примеры: 1) Энди сен менисе “Теперь ты мой”; 2) Акътамакъ Жабагъылыныды (Ф.) “Актамак принадлежит Жабагылы”; 3) Къой Таукъанныды (М.Т.) “Овца принадлежит Таукану”. Подобные предложения вне контекста не обладают ннформативной достаточностью, так как подлежащими выражается предмет обладания, который без определения представляется нам неизвестным. В силу этого предложение в целом становится неопределенным (Троянов 1987). Для устранения подобного недостатка приведенные предложения необходимо распространить определениями, относящимися к неопределенным подлежащим: 1) Бу батырла миниучю ат энди Айтекниди (Ф.) “Лошадь, на которой ездили храбрецы, теперь принадлежит Айтеку”; 2) Ол шаудан патчахны болгъанды (Ф.) “Этот родник принадлежал падишаху”. Такие посессивные конструкции репрезентируют также значение родственных и дружественных отношений, устанавливающихся между людьми: 1) Ол киеу патчахны болгъанды (Ф.) “Этот зять был зятем падишаха”; 2) Къызым Мариям ол жашны болгъанды (Ф.) “Моя дочь Мариям стала женой этого парня”; 3) Энди сен менисе (Ф.) “Теперь ты моя (жена)”.

Показателем принадлежности являются и аффиксы =ныкъы/=ники, =нyкъу/=нюкю, которые квалифицируются в карачаево-балкарском языке примерно одинаково. Так, проф. И.Х.Ахматов считает их сложными аффиксами, служащими для выражения принадлежности и являющимися синонимичными оформленному родительному падежу (Ахматов 1988:9). Такая же мысль встречается и в “Грамматике карачаево-балкарского языка” (1976:129). М.А.Хабичев пишет, что “имя в сочетании аффиксом -ныкъы ... выражает отношения абстрактной принадлежности, не указывая на предмет обладания” (Хабичев 1989:179). Мы же склоняемся к мнению, что данный аффикс имеет падежный характер. На материале татарского языка это убедительно доказывается Д. Г. Тумашевой и Н.И.Ирисовым. Они пишут, что в пользу отнесения аффиксов -дагы, -ныкы к падежным свидетельствуют “следующие их свойства: 1) функция и значение; 2) соотношение с традионно включаемыми в падежную парадигму aффиксами местно-временного (-да) и родительного (-нын) падежей; 3) регулярностъ присоединения к склоняемым лексико-грамматическим разрядам слов; 4) способность присоединяться к именам, имеющим при себе определения или другие зависимые слова; 5) место присоединения; 6) синтаксические функции; 7) возможность опущения при однородных членах предложения” (Тумашева, Ирисов 1989:4).

Для словоформ с указанными аффиксами характерно употребление в подлежащной и предикативной функциях, причем превалирует последняя функция. Ср. примеры: 1) Сизники бизники да алайды (М.Т.) “И ваше, и наше таково”; 2) Азретники не да болсун (Ш.) “Черт с тем, что принадлежит Азрету”. В них принадлежность абстрагирована. Для того чтобы она стала конкретной, объект, выраженный притяжательным аффиксом, должен быть назван в предложении: Жерники жерди, кёкнюкю хауады (Посл.) “Принадлежность земли - земля, принадлежность неба - воздух”; Къаргъаныкъы - терек башында, къузгъуннукъу - терек тюбюнде (Посл.) “Принадлежность вороны - на дереве, принадлежность ворона - под деревом”.Такой эффект достигается и предикативным употреблением слов со значением принадлежности: 1) Бу ат Солтанныкъыды (Ф.) “Эта лошадъ принадлежит Султану”; 2) Къатын эриники ушайды да (М.Т.) “Жена ведь принадлежит своему мужу”.

существительными в дательно-направительном падеже

В рассматриваемой модели позиция подлежащего занимается словами, обозначающими не только активное лицо, совершающее самостоятельное движение, но и транспортные средства и природные явления, которые осмысливаются как способные к самодвижению. Для них в семантическом синтаксисе установилась своя терминология - “агентив”, “медиатив”, “элементив” (Богданов 1977; Попко 1988).

Сказуемые выражают такую субкатегорию пространства, как директивность, репрезентируемую в лингвистической терминологии как “аллатив”, “терминатив”. Роль таких пространственных конкретизаторов в языке выполняют существительные локативной семантики, имеющие широкое значение. Это имена, входящие в тематические группы сo значением названия жилья и его частей, различных предприятий и учреждений, административных единиц, участков земной поверхности и т.п. Они выступают в качестве ядра функционально-семантической категории пространства (Абдуллина 1991:117).

Именным предложениям рассматриваемой структуры синонимичны глагольные конструкции типа Мен юйге барама “Я иду домой”. Исследователи выделяют одинаковое количество компонентов в их формально-семантической структуре. Считается, что они имеют семантическую структуру “перемещение + субъект перемещения + направление перемещения” (см.: Ахматов 1983:183-185; Ибрагимова 1994:12).

В карачаево-балкарском языке, как и в других тюркских языках, позицию сказуемого могут занимать и имена с объектным значением. Ср.: 1) Биз Желбыдыргъабыз (Ф.) “Мы (идем) к Желбыдыру”; 2) Мен къара къушхама (Ф.) “Я (иду) к черному орлу”. И.Х.Ахматов считает, что семантические компоненты указанного класса синкретичны и предлагает для их обозначения пользоваться термином “локализованный объект” (Ахматов 1983:185). В приведенных примерах сказуемое служит для выражения локализованного объекта и предиката движения.

О синкретичности членов предложения говорит и материал русского языка. Так, В.В.Бабайцева пишет, о том, что, с одной стороны, синкретизм членов предложения свидетельствует о гибкости членов предложения: они способны выразить все разнообразие явление действительности и отношений между ними. С другой стороны, все оттенки значений невозможно выразить лишь посредством типичных членов предложения, так как сами языковые значения не всегда являются однозначными (Бабайцева 1975:139, 1988).

Следует различать и предложения типа Бу къылыч нартлагъады (Ф.) “Этот меч (предназначен) для нартов” и Саугъала сабийлегедиле (М.Т.) “Подарки (предназначены) для детей”. Главное их отличие в том, что предикатные лексемы в них обозначают “лицо или предмет, для которого назначается, предназначается какой-либо предмет или действие” (Золотова 1988:40). Это предикаты “дестинатива”. В этих и им подобных конструкциях подлежащная позиция замещается словами, обозначающими неличный предмет.

Безусловно, значения, выражаемые дательно-направительным падежом, характеризуются многообразием. Несмотря на то, что данный падеж причисляется к локальным, или пространственным, некоторые авторы считают для него ядерной не семантику направления, а семантику давания, так как в “понятии давания важнейшее место занимает представление об одушевленности (адресате). Эта “одушевленность” семантики составляет отличительную особенность дательного падежа” (Козырев 1996:135).

Ср. предложения: 1) Жашла чалгъыгъадыла (З.) “Ребята (идут) на сенокос”; 2) Сабийле отуннгадыла (Н.) “Дети (идут) за дровами”; 3) Малжей ишгеди (Б.Г.) “Малжей (идет) на работу”; 4) Нартла кенгешгедиле (Ф.) “Нарты (идут) совещаться”; 5) Биз къазакъгъабыз (Ф.) “Мы (собираемся) в казаки”. В них сохраняется значение движения. Однако превалирует другое значение - семантика целеполагания. Человек направляется куда-либо с определенной целью - заготавливать дрова, сено или работать, отдыхать и т.д. Иначе говоря, для него характерна категория цели (Левонтина 1996:52). Это подтверждается как психологами, так и данными языка. Приобретение предложением указанного смысла зависит от семантики слов, занимающих позицию сказуемого, и ситуации в целом. Общая семантика приведенных выше конструкций: выражение движения субъекта куда-либо с целью совершения какого-либо действия.

По мнению известного синтаксиста-тюрколога М.З.Закиева, предложения типа Сен юйгесе “Ты (идешь) домой” образовались в результате того, что “неполные предложения (с опущенным сказуемым) стали восприниматься как полные” (Закиев 1995:168). Такое положение распространяется практически на все предложения со сказуемыми, выраженными именами в пространственных падежах. В карачаево-балкарском языке подобные сказуемые в основном являются предикативно оформленными. А это не позволяет ввести в структуру предложения глагольное сказуемое. Другое дело в сложносочиненных предложениях с противопоставлением, в которых именное сказуемое весьма часто не оформляется аффиксами предикативности. В результате этого появляется необходимость доукомплектации предложений: Мен - чалгъыгъа, сен а - отуннга “Я - на сенокос, а ты - за дровами”; Мен чалгъыгъа барама, сен а отуннга бараса “Я иду на ceнoкoc, а ты идешь за дровами”.

По А.Г.Золотовой, стремление квалифицировать безглагольные предложения как неграмматические обедняет представление о реальной грамматической системе, так же как репрезентировать их неполными, эллиптическими - соотносительно с полными двусоставными глагольными пропозициями, принимаемыми за эталон - обедняет представление о конструктивных возможностях синтаксиса. Возведение “безглагольных конструкций к глагольному образцу путем подстановки “опущенных” или “нулевых” членов помогает заполнить клетки создаваемых схем, но не способствует пониманию структурного своеобразия различных типов синтаксических построений” (Золотова 1971:11-16; также Акимова 1982). Конечно, моделям неглагольных значений грамматическое значение глагола необходимо для соотнесения своего содержания в различные временные и модальные планы. Для этого они и пользуются “пустыми” глаголами, связками, лишенными вещественного содержания, а также вспомогательными глаголами, не обозначающими действия предмета. Однако в карачаево-балкарском и других тюркских языках предложения со сказуемыми в косвенных падежах не могут передавать всю гамму значений, выражаемых глагольными конструкциями, ибо семантическая структура предложения в целом зависит от взаимоотношений глагольных и именных компонентов. Так, например, безглагольные предложения с дательным предикативным не могут передавать присущие ему значения говорения, отношения, внимания и т.д. Эти и другие значения проявляются только в сочетании слов в дательно-направительном падеже с другими управляющими лексемами. В доказательство можно привести следующие примеры: 1) Малчыла къойлагъа къарайдыла “Животноводы смотрят за овцами”; 2) Мен сизге сёлешеме (З.) “Я говорю вам”; 3) Бу киймле манга жapaйдылa (Ш.) “Эта одежда подходит для меня”. При опущении глаголов их смысл видоизменяется.
2.1.4. Предложения с предикатами, выраженными именами

существительными в местном падеже

Местный падеж в тюркских языках относится к пространственным падежам и показывает “местонахождение предмета и лица в пространстве и времени” (Мусаев 1997:259). Поэтому предложения со сказуемыми в местном падеже также обозначают местонахождение предмета и лица. Главное их отличие в выражении статической локализации.

Основной функцией местного падежа является репрезентация обстоятельства места. Однако в языке существует целая группа конструкций с семантикой местонахождения, где в функции сказуемого мы видим слова с пространственным значением в местном падеже. Правда, в ряде исследований подобные конструкции признаются предложениями, в которых мы “имеем дело лишь с элиминацией глагола-связки” (Козырев 1996:138). Однако “канонические локализаторы” (локализаторы в форме местного, дательно-направительного, исходного падежей) характеризуются богатством семантических и синтаксических функций, разнообразием сферы действия (Невская 1997:30).

1.Предложения типа Кёккёз да юйдеди (З.Т.) “Кёккёз тоже дома” есть конструкции локализации конкретных объектов, которые представляют собой ответ на вопрос где находится интересующий нас объект. Они обычно являются неотъемлемым атрибутом диалогической речи.

В позиции подлежащего предложений статической локализации обычно употребляются слова, обозначающие людей, животных, предметы: 1) Мусабий Тюртюлюдеди (О.Э.) “Мусабий (находится) в Тюртюлю”; 2) Малла таудадыла (М.Т.) “Скот (находится) в горах”; 3) Машина арбаздады (Б.Г.) “Машина (находится) во дворе”. Общая семантика подобных предложений: местонахождение как признак субъекта.

Небезынтересно то, что некоторые предложения передают и местонахождение географического объекта. При этом субъект и предикат предложения находятся в отношениях включения одного в другое, или в отношениях части и целого. Ср.: Булунгу эли Чегемдеди (З.) “Селение Булунгу в Чегеме”; Москва Россейдеди (З.) “Москва в России”. Такие конструкции состоят из слов со значением пространства. Слова в позиции подлежащего здесь обозначают объекты, которые входят в другой объект, являются частью других, более широких по значению, объектов. Свидетельством тому следующие конструкции: Булунгу Чегемни бир кесегиди “Булунгу является частью Чегема”; Москва Россейни бир кесегиди “Москва является частью России”.

Из предложений статической локализации мы узнаем местонахождение не только того или иного предмета, но и место проживания лица. Они синонимичны трехкомпонентным предложениям, включающим в свой состав субъект бытия, локальный конкретизатор и предикат бытия. Например: Ахмат элдеди // Ахмат элде жашайды “Ахмат живет в селе”. Это позволяет нам говорить о том, что ряд падежных форм выполняет в предложении не только функцию семантического конкретизатора (обстоятельства), но и функцию предиката. Поэтому вполне правомерно определять такие формы слов, выступающие в роли сказуемого, как обстоятельственно-предикативные, или обстоятельственно-сказуемостные, члены предложения.

2.Ср. с предложениями предыдущей группы высказывания типа Аслан фермадады (Ш.) “Aслан на фepмe” и Харун къошдады “Харун в кошаре”. Сказуемые их имеют пространственное значение. Но в зависимости от конситуации и “угла зрения” участников речи они обозначают как местонахождение, так и место работы, а опосредованно и род деятельности лица: Аслан работает на ферме (пасет скот, доит коров и т.д.). Многие высказывания со сказуемыми, представленными конкретными и абстрактными именами в местном падеже, передают преимущественно род деятельности лица: 1) Азнор атладады (Ш.) “Аслан - табунщик”; 2) Аскер чалгъычыладады (М.Т.) “Аскер - косарь”; 3) Малжей малладады (Б.Г.) “Малжей - скотник”. 4) Мен бригадирликдеме “Я бригадир” и др.

3.Для локативных конструкций присуща и событийность. Приведем некоторые примеры: 1) Таматабыз жыйылыудады (З.) “Наш начальник на собрании”; 2) Азиз кенгещде болур (Ш.) “Азиз наверно на совещании”; 3) Къартларыбыз бусагъатда тёредедиле (Ф.) “Наши старики сейчас на тере”. Эти и другие конструкции характеризуются тем, что обозначают причастность лица (соучастие) к какому-либо событию, мероприятию.

4.Рассмотрим предложение Асият Аликберладады. Оно может быть переведено на русский язык двояко: “Асият у Аликберовых” и “Асият замужем за кем-то из Аликберовых”. Позицию подлежащего замещают здесь слова, обозначающие лиц женского пола. В позиции же сказуемого должны быть слова, обозначающие фамилию или же лиц мужского пола. Ср.: 1) Жансурат эрдеди (И.Г.) “Жансурат замужем”; 2) Аслижан Юсюпдеди (М.Ш.) “Аслижан замужем за Юсуфом”. Подобные конструкции обозначают семейное положение лица. Общая семантика: определение семейных отношений между мужчиной и женщиной. Примыкают к рассмотренным предложениям и конструкции типа Асият эрменлидеди (И.Г.) “Асият замужем за армянином”. В подобных предложениях появляется сема национальной принадлежности лица - главы семьи.

5.Место сказуемого в предложениях локализации занимают абстрактные имена, которые принимают значение состояния. К ним относятся лексемы къууанч “радость, счастье”, сагъыш “раздумье”, къайгъы “беспoкойство”, жарсыу “горе, печаль”, гузаба “суета, тревога”, бушуу “горе” и др., относящиеся к эмотивной лексике. Примеры: 1) Эл уллу къайгъыдады (О.Э.) “Село в большом беспокойстве”; 2) Ол терен сагъышдады (И.Г.) “Он в глубоком раздумье”; 3) Биз бусагъатда уллу къууанчдабыз (Б.Г.) “Мы сейчас в большой радости”; 4) Эмегенле энди гузабададыла (Ф.) “Эмегены теперь в хлопотах”. Эти конструкции обозначают психологическое состояние субъекта и “указывают на интенсивность испытаваемого состояния, “погруженность” субъекта в состояние” (Цейтлин 1980:87). Они состоят из двух компонентов: субъекта состояния и предиката состояния.

6.Рассмотрим примеры типа Шамкъыз жуккада эди (М.Т.) букв.: “Шамкыз была на сосках у матери” и Къызчыкъ бешикдеди (К.ж.) “Девочка в люльке”. Наряду с местонахождением лица они передают возраст или определенный этап в биологическом развитии лица (грудной возраст). Последний признак может быть превалирующим. Общая семантика этих предложений: характеристика возраста (определенного этапа в биологическом pазвитии лица) как признак личного субъекта.

Для передачи различных типов состояния в карачаево-балкарском языке используются и именные фразеологические единицы, последний компонент которых оформлен аффиксом местного падежа: l) Сeн теке къалкъыудаса “Ты в дремоте”; 2) Ала жан кайгъыдадыла (Ф.) “Они в состоянии боязни”; 3) Да ол а ёмюрлюк жукъудады (Ф.) “А он в состоянии вечного сна”; 4) Аскерчиле ёшюн урушдадыла энди (М.Т.) “Солдаты теперь в рукопашной схватке”.

7.Материал тюркских языков показывает, что многие семантические варианты предложений локализации и местонахождения напрямую “связаны с метафоризацией представления о вмещающем пространстве: с переносом ситуации из реального физического пространства в разного рода идеальные пространства” (Серээдар и др. 1996:57).

Так, “социальное пространство” представлено в предложениях, где сказуемостный локализатор - имя лица в модели местонахождения. При этом образуются специфические конструкции со значением обладания, в которых значительно сильнее ощущается значение временного нахождения чужого предмета в распоряжении другого лица: 1) Малла бусагъатда Айдаболлададыла (Ф.) “Скот сейчас у Айдаболовых”; 2) Сени ахчанг банкда болур “Твои деньги, пожалуй, в банке”.

В языке также наблюдается перенос ситуации “в идеальное психическое или логическое пpoстранство”: 1) Элдар Элленни жюрегиндеди (О.Э.) “Эльдар в сердце у Эллен”; 2) Сени сагъышларынг бащынгдадыла (М.Т.) “Твои мысли в твоей голове”. Они характеризуют человека через его мысли о ком-, чем-либо.

В предложениях, в которых подлежащее выражено именами с семантикой “выбор”, “причина”, “суть” и им подобными, сказуемое представляет причину положения дел, что можно выявить при обращении к контексту: 1) Иш Ажокъадады (А.Т.) “Дело в Ажоке”; 2) Сайлау къыздады (Э.Г.) “Выбор за девушкой”; 3) Сылтау сендеди (А.Т.) “Причина в тебе”; 4) Терслик къойчуладады (К.ж.) “Вина на чабанах”. Таким образом, предложения со сказуемыми в местном падеже отличаются многообразием оттенков значений.
2.1.5. Предложения с предикатами, выраженными именами

существительными в исходном падеже

1.Одной из основных синтаксических функций исходного падежа считается обозначение им исходного пункта при глаголах движения, удаления от исходной точки, или же - выражение локального конкретизатора, показывающего исходную точку движения (Ахматов 1983:215). При этом образуются трехкомпонентные глагольные предложения динамической локализации: Хызыр таудан келеди (М.Т.) “Хизир идет с гор”. Однако в карачаево-балкapском языке это же значение передается и безглагольными предложениями - субстантивными предложениями, состоящими на формальном синтаксическом уровне из подлежащего и сказуемого в исходном падеже: Хызыр тауданды “Хизир (идет) с гор”.

При выражении исходной точки охватывается значительный круг слов с пространственным значением, которые наиболее полно представлены в русистике, в работах М.В.Всеволодовой и Е.Ю.Владимирского (Владимирский 1972; Всеволодова, Владимирский 1982). Применительно к карачаево-балкарскому языку их можно разделить на несколько групп:

- земля (названия сторон света, основных типов суши): шимал “север”, кюнчыгъыш “восток”, кюнбатыш “запад”, къыбыла “юг”, айрыкам “остров”, жарым айрыкам “полуостров” и т. д.;

- типы ландшафта: агъач “лес”, таула “горы”, ёзен “равнина”, тала “поляна”, тар “ущелье”, дорбун “пещера”, Къара тенгиз “Черное море” и др.;

- земля как административно-политическое целое: къырал “государство”, Россей “Россия”, республика и т. д.;

- географические и административные единицы страны: Башкортостан, Малкъар “Балкария”, Къобан “Кубань” и т.д.;

- специализированные территории: бахча “огород”, терек бахча “сад” и т.д.;

- населенные пункты и их части: эл “село”, шахар “город”, орам “улица”, арбаз “двор” и т.д.;

- сооружения, части помещений: кёпюр “мост”, юй “дом”, чардакъ “чердак”, отоу “комната” и др.

Примеры: 1) Мен Красноярскеденме (М.Т.) “Я из Красноярска”; 2) Мен Хасанияданма (И.Г.) “Я из Хасаньи”; 3) Мен Учкуланданма (О.Э.) “Я из Учкулана”; 4) Малла таудандыла (К.ж.) “Скот с гор”. Общая семантика таких предложений: выражение исходной точки движения или перемещения кого-, чего-либо. Они обозначают фазисный момент, этап в движении. Место сказуемого в предложениях рассматриваемой структуры занимают также слова с объектным и событийным значением: 1) Мен таматабызданма (Ш.) “Я от нашего руководителя”; 2) Таматабыз жыйылыуданды (М.Т.) “Наш руководитель с собрания”.

В современном карачаево-балкарском языке немало предложений, которые, имея одну и ту же формальную структуру, в то же время различаются своей семантической структурой. К таким относятся и предложения, описанные в предыдущем пункте. Различению их семантики в немалой степени способствует конситуация. Так, например, предложение Такуш Булунгуданды (К.К.) может быть переведено на русский язык следующим образом: “Такуш идет из Булунгу” и “Такуш родом из Булунгу”. Если в первом случае сообщается о начальном пункте движения субъекта, то во втором случае говорится о том, что личный субъект родом из определенного населенного пункта или проживает там. Таким образом, эти построения омонимичны друг другу (см.: Колесников 1981). Общая семантика: определение места жительства как характеристика личного субъекта.

3.Самостоятельная формально-семантическая модель предложения образуется и на основе таких построений, как Письмо Солтанданды (О.Х.) “Письмо от Султана”; Къагъыт Степанданды (Х.Кац.) “Бумага от Степана”; Саугъала устазладандыла (З.) “Подарки от учителей”. Основную смысловую нагрузку здесь несет компонент со значением “субъекта-отправителя, владельца отчуждаемой информации, знаний, навыков” (Золотова 1988:80). Место первого компонента занимают слова, которые несут какую-нибудь неопределенную информацию или обозначают предмет, а место второго компонента - слова, обозначающие отправителя этой информации, предмета.

4.Ср. предложения: 1) Бу къызчыгъым Аскерденди (Ш.) “Эта девочка (родилась) от Аскера”; 2) Жашчыгъым Асиятданды (З.) “Мальчик (родился) от Асият”. В них место и подлежащего, и сказуемого занимают слова, обозначающие только лиц. Причем круг слов, входящих в сферу подлежащего, ограничен лексемами, которые обозначают детей. В сферу сказуемого вовлекаютоя слова, обозначающие их родителей. Такие слова входят в различные лексико-семантические группы. Примеры: 1) Алимат эрменлиденди (О.Х.) “Алимат (родилась) от армянина”; 2) Ол малкъарлыданды (М.Т.) “Он (родился) от балкарца”; 3) Бу уа зоотехникдендни (Ш.) “А он (родился) от зоотехника”. Им синонимичны трехкомпонентные глагольные конструкции с предикатами туу “родиться”, жаратыл “происходить”: 1) Сен немецлиден туугъанса (И.Г.) “Ты родился от немца”; 2) Бу къарачайлыдан жаратылгъанды (О.Х.) “Он родился от карачаевца” (о синонимии именных и глагольных предложений см.: Кононенко 1970; Амиров 1976). В них обозначаются сложившиеся между людьми родственные отношения: между отцом и сыном, отцом и дочерью и т.д. Общая семантика: характеристика личного субъекта результата определенного прагматического последствия.

5.Место предиката нередко занимают имена, обозначающие конкретные предметы. К таким в карачаево-балкарском языке относятся темир “железо”, алтын “золото”, кюмюш “серебро”, багъыр “медь”, топуракъ “глина”, таш “камень”, мияла “стекло” и др. Примеры: 1) Юй кирпичденди (М.Ё.) “Дом из кирпича”; 2) Сыргъаларынг алтындандыла (Ж.Т.) “Твои серьги из золота”; 3) Салта темирденди “Молот из железа”; 4) Къошун топуракъданды “Кувшин из глины”. В этих конструкциях место второго компонента занимает лексика, обозначающая вещество, материал, из которого сделан, получен предмет. По определению Г.А.Золотовой, это “фабрикатив” (Золотова 1988:56). Общая семантика предложений: определение материала, вещества, из которого изготовлен предмет. Подобные субстантивные предложения вступают в синонимические отношения с глагольными страдательными конструкциями. Отличие последних - наличие в них предикатов созидания. Ср.: 1) Чюй темирденди // Чюй темирден этилгенди “Гвоздь изготовлен из железа”; Мени тонум къочхар териденди // Мени тонум кьочхар териден тигилгенди “Мой тулуп сшит из шкуры барана”.

6.В некоторых конструкциях сказуемое в исходном падеже обозначает меру глубины, массы чего-либо по отношению к частям человеческого тела или других предметов. Первый компонент подобных конструкций выражается формами слов, которые обозначают конкретно-предметные имена: 1) Къар тобукъданды (О.Х.) “Снега по колено”; 2) Суу белденди (К.ж.) “Воды по пояс”; 3) Балчыкъ инчикденди (З.) “Грязи по щиколотки”. В предикативной позиции локум, выраженный исходным падежом, является конечной точкой отсчета (Всеволодова, Владимирскнй 1982:190). Мы склонны к тому, что рассматриваемые предложения следует отнести к построениям со значением состояния, обусловленного наличием чего-либо в определенном пространстве.

7.Рассмотрим предложения: 1) Аны ауругъаны сууукъданды (Н.) “Его болезнь от холода”; 2) Аны къууанчы жашауданды (Л.б.) “Его радость от жизни”; 3) Мени къоркъгъаным итденди (К.ж.) “Я боюсь собаки”. Между подлежащими и сказуемыми этих пропозиций устанавливаются причинно-следственные отношения. Если подлежащие являются выразителями состояния, то сказуемые обозначают причину данного состояния.

8.По мнению Т.А.Козырева, в казахском языке “сразу бросается в глаза, что по сравнению с дательным падежом, спектр значений исходного падежа отличается меньшим разнообразием” (Козырев 1996:136). Однако с этим трудно согласиться. О том, что исходный падеж является одним из наиболее употребительных и многозначных, свидетельствует материал башкирского и других тюркских языков (Ураксин 1981:144).

В карачаево-балкарском языке исходный падеж передает значения, репрезентируемые и другими падежами, в частности - основным падежом. В доказательство этого можно привести следующие предложения: l) Мapзият Асанладанды “Марзият является представительницей рода Асановых”; 2) Биз бийледенбиз (М.Т.) “Мы из биев”; 3) Фаризат къулладанды (И.Б.) “Фаризат из холопов”; 4) Бёрю жыртхыч жаныуарладанды (С.Ш.) “Волк относится к хищникам”; 5) Мен таулуладанма (Ш.) “Я из горцев”; 6) Эльхлепп немецлиледенди (И.Г.) “Эльхлепп из немцев”. Таких примеров множество в языке. Каждый из них имеет свою синонимическую пару, представленную предложениями со сказуемыми в основном падеже. Этому способствует оформление исходного падежа в функции сказуемого аффиксом множественного числа. Таково же положение дел в адъективных и других конструкциях: Мен биринчиледенме “Я один из первых”; Асхат къарыусузладанды “Асхат из слабых”.

Во всех приведенных выше предложениях мы имеем предикативно оформленные сказуемые. Вместе с тем в паремиях карачаево-балкарского языка и поэтической речи превалирует употребление падежных форм без aффиксов сказуемости: l) Къой семизи - къойчудан “Жирность овцы зависит от чабана”; 2) Алтын - ташдан, акъыл - башдан “Золото - из камня,а ум - из головы”; 3) Ашлыкъ - бюртюкден, жюн - тюкден “Зерно - из зернышка, шерсть - из волосинки”. В этом случае они воспринимаются как конструкции с элиминированными глагольными сказуемыми.

послеложно-именными сочетаниями

В карачаево-балкарском языке, хоть и редко, наблюдается явление взаимной заменяемости падежей. Имеет место и явление замены некоторых падежных форм сочетанием имени с послелогом или послеложным именем. Однако, по справедливому замечанию И.Х.Ахматова, если даже они взаимозаменяемы, “падежные формы и послеложные сочетания отличаются друг от друга определенными оттенками значений” (Ахматов 1983:228). Это характерно и для других тюркских языков (см.: Гарифуллин 1990). Так, А.Н.Кононов на материале турецкого языка приходит к выводу о том, что послелоги функционально сближаются с падежами, выражая при этом отношения между дополнением и обстоятельственными словами и сказуемыми. К тому же они уточняют и дополняют значения падежей (Кононов 1997:401). На такие особенности послеложных сочетаний указывают и другие языковеды-тюркологи (Хаджилаев 1962; Донидзе 1975:253; Максютова 1981:323; Мураталиева 1987:344; Ибрагимов 1993:305). Отмеченное находит свое отражение и в семантике синтаксических построений.

1.В карачаево-балкарском языке, как и в других тюркских языках, значительное количество имен с нулевым аффиксом употребляется в сочетании с послелогами и послеложными словами жапылы, кибик, къарамлы, къылыкълы, маталлы, шекелли, сыфатлы, тюрсюнлю, чакълы, тенгли, бетли, сыман. Все они выражают значение уподобления чему-нибудь или сравнения с кем-, чем-либо. Отношение к таким формам слов в тюркологии неоднозначно. Во всех грамматиках они традиционно квалифицируются как послелоги и послеложные слова. Однако встречаются и другие мнения. Так, например, по мнению Ф.А.Ганиева, сочетания имен с указанными лексемами представляют собой аналитический уподобительно-сравнительный падеж. Это объясняется тем, что послелоги функционально близки к падежам - они присоединяют одно слово к другому. А то, что в тюркских языках не выделены аналитические падежи, объясняется механическим переносом на аналитические тюркские языки определения категории падежа, принятого для языков синтетического типа (Ганиев 1987:126-132). Он выделяет и другие аналитические падежи: социатив (орудийно-совместный), дестинатив (причинно-целевой или предназначительный), изъяснительный, местный, исходный, направительный, причинный. Следует отметить, что такой подход не лишен логики.

Предложения со сказуемыми, выраженными так называемым “уподобительно-сравнительным падежом”, входят в большую группу сравнительно-отождествляющих предложений. В них при сравнении предметов или явлений действительности мы устанавливаем тождество этих предметов и явлений по определенному общему признаку (Христова 1979:78).

Указанный класс слов служит для выражения уподобления предметов по различным признакам: внешнему виду, форме, облику, поведению, цвету и т.д. Каждый послелог при этом имеет свою специфику. Примеры: 1) Масхут кийик къылыкълыды (Ш.) “Масхут дикого нрава”; 2) Бёрю ит маталлыды (С.Ш.) “Волк похож на собаку”; 3) Ол бир огъурсуз жапылы эди (Ф.) “Он был свирепого вида”; 4) Жыйрыгъынг кюмюш бетлиди (К.С.) “Твое платье цвета серебра”; 5) Ол аман халлыды (М.Б.) “Он плохого поведения”; 6) Бу картофла кертме шекеллидиле (Л.б.) “Эти картофелины грушевидные”. Эти построения по сути являются сравнениями качественного типа (Черемисина, Шамина 1996:72).

В языке функционируют и сравнения количественного типа. В них показателем уподобления становятся послелоги тенгли “равный”, чакълы “около”. В предложениях с тенгли сравнение проводится по признаку возраста, размера: Ол мени тенгли болур “Он равен мне по возрасту (росту)”. Чакълы способствует в основном сравнению по квантитативному признаку: Атлыла жюз чакълыдыла (Х.А.) “Конных около ста”.

Особняком стоит послелог ушаш “как, подобный, вроде”, который “управляет дательным падежом, выражает компаративные отношения, указывая на лицо или предмет, с которым сравнивается другое лицо или предмет” (Хаджилаев 1976:287): 1) Жаякъларынг айгъа ушашдыла (С.Ш.) “Твои щеки подобны луне”; 2) Бёрю итге ушашды (С.Ш.) “Волк похож на собаку”. Особенности данного послелога обусловлены мотивированностью его глаголом уша “уподобляться”. Конструкции с этими словами часто синонимичны друг другу и являются идеальными сравнительно-уподобительными построениями: Бёрю итге ушайды “Волк похож на собаку”. Это тот случай, когда “один единственный глагол может служить в языке для построения самостоятельной структурно-семантической модели” (Ахматов 1983:193). Но в позициях сравниваемых субъекта и объекта встречаются слова самой различной семантики.

Для того чтобы предложения с послелогом ушаш воспринимались полными, законченными, необходимо его сказуемостное оформление. В противном случае целесообразно включить в предложение и другую лексику, которая действительно актуализирует признак сравнения: 1) Тишлеринг инжиге ушаш // Тишлеринг инжиге ушашдыла “Твои зубы похожи на жемчуг”; 2) Тишлеринг инжиге ушаш акъдыла “Твои зубы белые как жемчуг”; 3) Сен манга ушаш терк жюрюйсе (Л.б.) “Ты, как и я, ходишь быстро”.

Отмеченное характерно и для послелога кибик, хотя последний находится в более выгодном положении. Он в большинстве случаев предикативно оформлен. На наш взгляд, именно поэтому составители “Карачаево-балкарско-русского словаря” послелог кибикди снабдили пометой “сказуемое” (КБРС 1989:346).

Данный послелог в языке обладает большим функционально-когнитивным потенциалом, чем остальные послелоги с этим же значением. Это связано не только с наличием у него грамматических категорий имени, но и с сочетаемостными потенциями. Он сочетается с именами и причастиями различной семантики, что способствует выражению сравнения предметов по различным признакам, явлениям и действиям. Примеры: 1) Бу къызынг мёлек кибикди (И.Б.) “Эта ваша дочь подобна ангелу”; 2) Марзият эгечинг кибикди (О.Э.) “Марзият как твоя сестра”; 3) Черекни тауушу бешик жыр кибикди (Х.Кац.) “Шум реки подобен колыбельной песне”; 4) Сени тилинг жютю бичакъ кибикди (Х.Кац.) “Твой язык подобен острому ножу”; 5) Ол къылычны ауурлугъу доммай кибикди (Ф.) “Тяжесть этого меча подобна зубру”; 6) Тиширыусуз юй иесиз мал кибикди (Посл.) “Дом без женщины, что скотина без хозяина”; 7) Сабийсиз тиширыу кёгетсиз терек кибикди (Посл.) “Женщина без детей подобна бесплодному дереву”; 8) Окъугъан ийне бла кёр къазгъан кибикди (Посл.) “Учиться равносильно тому, чтобы копать яму иголкой”; 9) Болмагъан бла туумагъан бир кибикди (Посл.) “Небытие и не родиться – это одно и то же”.

Компаративные конструкции со значением уподобления образуются и на базе предложений со сказуемыми, оформленными аффиксами =лай/лей, =ча (см.: Коныров 1985; Хакимова 1997:7). Указанные морфемы карачаевский лингвист М.А.Хабичев считает формообразующими аффиксами сравнения (=ча) и уподобления (=лай/=лей) (Хабичев 1989:182-184). Некоторые же исследователи включают их в число падежных аффиксов (Закиев 1964:207-219; Зарипов 1971).

В отличие от них аффикс =ча Ф.А.Ганиевым рассматривается как словообразовательный аффикс, при помощи которого образуются наречия (Ганиев 1987:126). С этим вряд ли можно безоговорочно согласиться. Конечно, эта морфема имеет значительный словообразовательный потенциал. Однако во многих случаях аффикс =ча остается словоизменительным, выражая при этом уподобление или сравнение. Такой бифуркативностью обладают и аффиксы =лай/=лей. Ср.: 1) Бу алмала саулай сенидиле (Ф.) “Эти яблоки целиком твои”; 2) Ала ингилизча ариу сёлешедиле (З.) “Они чисто говорят по-английски”. В словах саулай и ингилизча из этих предложений рассматриваемые аффиксы выполняют словообразовательную функцию. Но имеет место и словоизменительная функция, что можно увидеть в следующих предложениях: 1) Эр бла къатын боюнса бла чомачачадыла (Посл.) “Муж и жена подобны ярму и штырю (части ярма)”; 2) Ныгъыш бал чибин уячады (О.Э.) “Завалинка подобна пчелиному улью”; 3) Ол сизни жалчы Асланчама мен да (О.Э.) “Я точно такой, как и ваш холоп Аслан”; 4) Адамны кёлю тенгизчады (М.Гул.) “Душа человека подобна морю”; 5) Кирпиклеринг къара жибек халылайдыла (С.Ш.) “Твои ресницы похожи на черную шелковую нить”; 6) Аны кёзлери танг жулдузунлайдыла (Ф.) “Ее глаза похожи на утреннюю звезду”. Все эти построения входят в поле сравнения.

2.Послелоги и послеложные имена в сочетании другими словами передают множество значений. При этом они могут вступать между собой в синонимические отношения (Хаджилаев 1962). Основным значением для послелога бла “с” является значение комитативности, или совместности. Поэтому предложения с предикатами, выраженными послеложными сочетаниями с бла репрезентируют ситуацию совместности: 1) Бизни насыбыбыз халкъ блады (К.ж.) “Наше счастье вместе с народом”; 2) Къонакъ тюнене къойла бла эди (И.Г.) “Конак вчера был с овцами (пас овец)”; 3) Сиз да ала бласыз (И.Г.) “Вы тоже с ними”; 4) Мен да халкъым блама (Х.К.) “Я тоже со своим народом”. Семантическая структура этих предложений состоит из субъекта комитатива и предиката комитатива.

Сближаются с ними в определенной мере и предложения с послелогом къатыш “с, вместе с”: Была мында халкъ къатышдыла (К.ж.) “Они здесь вперемешку с народом”. При определенных условиях послелог къатыш функционирует и как прилагательное: Мында халкъ къатышды “Здесь народ смешанный”.

Для послелога бла существенно выражение и других значений: инструментального, временного, пространственного. Но они чаще реализуются в функции дополнения и обстоятельства. Предикативное употребление сочетаний с послелогом бла встречает сопротивление самой структуры языка. Легче сказать Азиз Асхат бла ойнайды “Азиз играет с Асхатом”, нежели Азизни ойнауу Асхат блады букв.: “Игра Азиза с Асхатом”.

3.Рассмотрим предложения: 1) Аллах бизни жанлыды (Б.Гул.) “Аллах на нашей стороне”; 2) Закон да, дин да Байкъасым жанлыдыла (О.Э.) “И закон, и религия на стороне Байкасыма”; 3) Мен да колхоз жанлыма (О.Э.) “Я тоже за колхоз”; 4) Инал Жантемир жанлыды (Ж.З.) “Инал на стороне Жантемира”. Сказуемое в них выражено сочетанием имен с послелогом жанлы “за, на стороне”, который не фиксируется словарями карачаево-балкарского языка в этом значении. Приведенные конструкции образуют самостоятельную формально-семантическую модель предложения, так как имеют отличную от других предложений семантику и обозначают, во-первых, цель и содержание речемыслительного действия как убеждение, позицию личного субъекта, во-вторых, оценку объективной ситуации при неличном субъекте (Золотова 1988:184).

4.Отдельная формально-семантическая модель предложения выражается конструкциями, содержащими в своем составе сочетания имен с послелогом юсюнден “о ком-, чем-либо”. Примеры: 1) Сёз Зауурну юсюнденди (О.Э.) “Речь (идет) о Зауре”; 2) Ушакъ Сюйдюмню юсюнденди (Х.Кац.) “Разговор (идет) о Сюйдюме”; 3) Сёз аны хакъыны юсюнденди (О.Э.) “Речь (идет) о его плате”; 4) Былайда хапар Солтан-Хамитни юсюнденди (С.Ш.) “Здесь беседа (идет) о Солтан-Хамите”.

Грамматическая структура таких предложений не соответствует их семантическому членению. Подлежащее выражено словами, передающими процесс речи, в сказуемом совмещены значение делиберативного объекта и предиката (опосредованно).

5.В карачаево-балкарском языке послелоги къыллы, амалтын, себепли, ючюн можно объединить в одну группу. Они выражают отношения причинной обусловленности явлений “из-за”. Отвечают на вопрос “Почему так произошло?”. К ним примыкают и все формы послеложных слов хайырындан, хатасындан. Обычно сочетания с такими словами в предложении являются выразителями обстоятельств причины: Сени ючюн // сени хайырынгдан // сени хатангдан // сени амалтын // сени къыллы биз дерсге кечикдик “Из-за тебя мы опоздали на урок”. Хоть и редко, наблюдается и другой порядок строения подобных предложений: Бизни дерсге кеч къалгъаныбыз сени ючюндю “Мы опоздали на урок из-за тебя”. В таких построениях послеложные сочетания становятся сказуемыми. По этой причине в работе мы рассматриваем и их.

6.Самостоятельную модель предложения образуют конструкции со сказуемыми, выраженными сочетаниями имен с послелогом кёре “судя по, сообразно с, по”, который управляет дательно-направительным падежом. “При нем предмет, названный в дательном падеже, является источником для сопоставления или суждения, источником информации о другом предмете или основанием, согласно которому совершается действие” (Хаджилаев 1976:290). Это накладывает свой отпечаток на семантику предложения в целом. Примеры: 1) Тирлик урлукъгъа кёреди (Посл.) “По семенам и урожай”; 2) Тепсеу къарсха кёре болады (Посл.) “Танец бывает по хлопкам”; 3) Ашагъанынгы кёбю, азы ашха кёреди (Посл.) “Аппетит зависит от еды”; 4) Къатын эрине кёре болады (Посл.) “Жена соответствует мужу”; 5) Къыз юйюне кёре болады (Посл.) “О девушке судят по дому”.

7.Самую большую группу по количеству и выражаемым оттенкам значений составляют послелоги и послеложные имена с пространственной семантикой. Это должно быть понятно, если учесть то, что пространство является основным атрибутом материи, основной формой бытия. Человек с самого рождения имеет дело с пространством, воспринимает и дифференцирует его, ориентируется в нем. Считается, что эта категория легче воспринимается человеком. По образному выражению В.Г.Гака, “для того, чтобы постичь пространство, достаточно открыть глаза, повернуть голову, протянуть руки и т.п.” (Гак 1998:670).

Номинация пространства находит свое выражение в результате зрительного восприятия. Так, горизонт обозначается дескрипциями кёз кёрген “то, что видит глаз”, кёз жетген “то, куда доходит взгляд”. Восток и запад обозначаются в связи с движением солнца - кюнчыгъыш “место, откуда восходит солнце”, кюнбатыш “место, куда заходит солнце”. Расстояние и местоположение определяются в связи с действиями и движениями человека: къычырым “расстояние, куда доходит крик человека”, эки кюнлюк жол “дорога в два дня ходьбы (езды)”.

Выражение пространственных отношений обусловлено зачастую эгоцентричностью человека. “Он видит в себе центр вселенной и отображает мир по своему подобию” (Гак 1998:702). Так, например, названия верхних частей предметов восходят к понятиям баш “голова”, тёппе “макушка, темя”, нижних - к понятию аякъ “нога”, средних частей - бел “пояс”. Географические особенности мест проживания носителей языка способствуют возникновению номинации ущелья посредством слова аууз “рот”. Активно участвуют в наименованиях пространства и названия других частей человеческого тела - эрин “губа”, боюн “шея”, жюз “лицо” и др. Каждый из них соотносится с определенной частью пространства и имеет свою специфику. Так, боюн “шея” ассоциируется с берегом водных объектов - суу бойну//черекни бойну “берег реки”. Жух букв.: “рыло, морда” имеется обычно у скалы - къаяны жуху “выступ скалы”. Лицевую сторону имеют водное пространство, земля, гора, холм и т.д.: тауну бети “склон горы”, сыртны бети “склон холма”, сууну бети “поверхность воды”, жерни бети “поверхность земли”, жер жюзю “земная поверхность”. Край скалы, оврага или кручи передается посредством слова эрин “губа”: къаяны эрини “край скалы”, жарны эрини “край оврага”. Къулакъ “ухо” в карачаево-балкарском языке переносится на ущелье, овраг, балку, а также на периферийные части используемой человеком местности в хозяйственных целях. Словом тамакъ “горло” обозначаются глухие, укромные места. В основе подобных номинаций лежит метафора (см.: Скляревская 1993).

Отмеченное не оставляют без внимания и языковеды-тюркологи. “Названия частей тела человека со временем в силу материальной конгерентности мышления древнего человека в порядке расширения значения слова по ассоциации сходства и смежности переносились на ближайшие предметы, окружающие людей, т.е. люди стали говорить, например, о “боке”, “переде”, “спине”, “животе” дома” (Петров 1963:9). Далее сфера переноса расширяется. Как пишет А.М.Щербак, “части тела и органы человека в качестве отправных пунктов пространственной ориентации последовательно дополнялись одеждой, основными моментами и особенностями его деятельности” (Щербак 1987:59). Так, слово жагъа “воротник” используется в языке для обозначения берега водного пространства: кёлню жагъасы “берег озера”, черекни жагъасы “берег реки”, тенгиз жагъасы “побережье моря” и т.п. Лексема этек “подол”, наряду с другими своими значениями, в сочетании со словом жер “земля” отображает максимальное пространство, о котором может мыслить человек: жер этеги “край света”.

Для более полного представления принципов номинации пространственных объектов следует привлечь богатый материал, содержащийся в исследованиях, которые посвящены гидронимике, топонимике. Целесообразность указанного объясняется тем, что гидронимические и топонимические названия изобилуют в своем составе наименованиями частей тела, одежды человека (см.: Коков, Шахмурзаев 1970; Молчанова 1979; Конкобаев 1980; Мусукаев 1981; Хабичев 1982; Шакуров 1986, 1998; Гарипова 1991, 1998; Усманова 1994 и др.).

В тюркологии принято считать, что служебные (послеложные) имена отличаются от собственно послелогов способностью присоединять аффиксы принадлежности и падежные аффиксы. Они сформировались как отдельная лексико-семантическая категория. Так как основная масса послеложных имен выступает выразителями пространственных уточнителей, конкретизаторов значений локативных падежей, предлагается констатировать наличие у них особого экстралокативного значения, являющегося семантической приметой служебных имен (Поцелуевский 1987:13-15). Еще Б.А.Серебренников сделал предположение, что “в уральском праязыке существовал особый местный падеж экстралокатив. Он обозначал местоположение, находящееся за пределами данного предмета: над, под, около, вблизи предмета или даже довольно далеко от него” (Серебренников 1986:30).

В именных предложениях карачаево-балкарского языка место сказуемого могут занимать указанные послелоги и послеложные имена в сочетании с другими именами. Такие предложения делятся на две большие группы: динамические локативные конструкции и статические локативные конструкции. В построениях первого типа локализаторы, как правило, снабжены аффиксами дательно-направительного и исходного падежей (исключение составляет послелог дери “вплоть до, до”, который обычно функционирует в нулевой форме). Предложения со сказуемыми-послеложными сочетаниями, которые оформлены аффиксами дательно-направительного падежа, как и предложения со сказуемыми-именами в том же падеже, обозначают одно типовое значение - направление движения субъекта. Однако предложения с послеложными сочетаниями расширяют семантику предложений. Так, построения с послелогом таба передают ситуацию, обозначающую ориентир, в направлении к которому совершается или предполагается движение субъекта: Малла суу табадыла (К.ж.) “Скот идет в направлении к воде”. Предложения с послелогом дери - ситуацию, обозначающую пространственный предел как конечную точку движения субъекта: Аслан Тырныауузгъа дериди (М.Т.) “Аслан (идет) до Тырныауза”.

Построения с послеложными именами также репрезентируют целый ряд значений:

а) указывают на ситуацию движения в направлении к вершине, верхней части, поверхности чего-либо: 1) Бу жигитле бюгюн Минги тауну тёппесинедиле “Эти джигиты сегодня (направляются) на вершину Эльбруса”; 2) Харун къошу бла бирге Туз-Къуюучуну башынады (З.) “Харун вместе со своей кошарой (направляется) в верхнюю часть Туз-Куюучу”; 3) Мен Бедик башынама “Я (иду) в верхнюю часть Бедыка”;

б) указывают на ситуацию движения в направлении к середине объекта: 1) Ала Кийикчини ортасынадыла (Ш.) “Они (направляются) к середине Кийикчи”; 2) Къызла Ууазаны арасынадыла (К.ж.) “Девушки (направляются) к середине Ууазы”;

в) передают ситуацию движения в направлении к нижней части, к окраине пространственного объекта: 1) Биз Минги тауну этегинебиз (З.) “Мы (направляемся) к подножью Эльбруса”; 2) Ала элни аягъынадыла (Х.Б.) “Они (направляются) к окраине села”; 3) Ол къая тюбюнеди (Л.б.) “Он (направляется) к подножью скалы”;

г) передают ситуацию движения внутрь чего-либо: 1) Аслан юй ичинеди “Аслан (направляется) внутрь дома”; 2) Сен къол ичине болурса “Ты, наверно, хочешь идти в балку”;

д) передают ситуацию движения в направлении к стороне, передней, задней части объекта или пространства, где расположен другой предмет: 1) Мен Тахтала тийресинеме (З.) “Я (направляюсь) туда, где расположены Тахтала”. 2) Ол къая артынады (Ф.) “Он (направляется) к той стороне скалы”; 3) Бу къая аллынады (М.Т.) “Он (направляется) к передней части скалы”;

е) передают ситуацию движения в направлении к побережью водного пространства: 1) Атла суу жагъагъадыла (М.Т.) “Лошади (направляются) к берегу реки”; 2) Ала Чегем бойнунадыла (С.Ш.) “Они (направляются) к берегу Чегема” и т.д.

Если эти конструкции обозначают финиш движения, то предложения, в которых послелоги и послеложные имена оформлены исходным падежом, передают ситуацию движения от ориентира, обозначают старт движения. Иначе говоря, динамические локативные конструкции передают антонимические значения. Мы здесь ограничимся только приведением примеров: 1) Айтек Хазнар тауну тёппесинденди (Ф.) “Айтек (идет) с вершины горы Хазнар”; 2) Бу малла Лашкутаны тийресиндендиле (К.ж.) “Эти животные с территории Лашкуты”; 3) Была Днепр сууну жагъасындандыла (Л.б.) “Они с берегов Днепра”; 4) Сиз Домбайны къатындан болурсуз (К.) “Вы, наверно, с территории Домбая”. Все эти предложения указывают на неразрывную связь движения и пространства.

Локальные предикаты связаны не только с движением, но и с местонахождением (Невская 1996:98-113). Это обусловлено тем, что послеложные имена оформляются аффиксами местного падежа. Ср.: 1) Биз тургъан юй наратланы ичиндеди (К.К.) “Дом, в котором мы находимся, расположен среди сосен”; 2) Тенгиз бу шош тереклени ары жанындады (К.К.) “Море (находится) по ту сторону этих тихих деревьев”; 3) Гяухар арлакъда илипинни къатындады (О.Э.) “Гяухар (находится) рядом с оросительным каналом”; 4) Правлен ма ол сыртны тюз тюбюндеди (И.Г.) “Правление (находится) прямо у подножья той вершины”; 5) Ол Хазнар тауну тёппесиндеди (Ф.) “Он (находится) на вершине горы Хазнар”; 6) Ала да терекни юсюндедиле (Ф.) “Они тоже (находятся) на вершине дерева”; 7) Ол жарны эрининдеди (И.Г.) “Он (находится) на краю обрыва”; 8) Ануар черекни жагъасындады (Х.Кац.) “Ануар (находится) на берегу реки”.

Как видно из примеров, все послелоги и послеложные слова имеют свои оттенки значений: обозначают вершину, середину, край, внутрь, берег чего-либо и т.д. Однако указанные предложения объединяет одно типовое значение: указание на местонахождение кого-, чего-либо.

Рассмотренный материал свидетельствует о широте значений и функций послеложных сочетаний. Они дают нам богатый материал не только в плане анализа синтаксических единиц, но и отражают мировосприятие социума. Детальное их изучение является одной из задач лингвистов-тюркологов.