М. Б. Кетенчиев синтаксис карачаево-балкарского языка (лекции)

Состояние передается и различными формами глаголов, которые обозначают процессы, происходящие в природе: Жауун жаууу. Кёк кюкюреу. Къоллада, таш таууш этдирип, ырхыла келедиле (Ш.) “Идет дождь. Гремит гром. В балках, шумя камнями, идут селевые потоки”.

2.Номинативные предложения со значением физиологического состояния передают в основном ситуации, обозначающие физиологические потребности и жизнедеятельность организма. В них репрезентируется состояние сна, усталости, опьянения, голода, болезненное и иное состояние организма (Васильев 1998:66-77). По сравнению с глагольными и адъективными предикатами физиологического состояния, номинативы явно проигрывают по употребительности и смысловой нагрузке. Номинативные предложения с именами действия находят большую представленность в языке.

Физиологическое состояние передается следующими и им подобными повествовательными фреймами-номинативами: 1) Эмина, чечек. Халкъ къырылып барады (М.Х.) “Чума, оспа. Народ вымирает”; 2) Быйыл тирлик бирда болмагъанча осалды. Тёгерекде уа ачлыкъ (Л.Т.) “В этом году урожай как никогда плохой. А кругом голод”; 3) Эрттен жукъу. Юй ичинде киши къымылдап кёрюнмейди (Ш.) “Утренний сон. В доме не заметно ни одной живой души”; 4) Жукъусузлукъ. Кечеги шахаргъа терезеден къарайма (М.Т.) “Бессоница. Наблюдаю в окно за ночным городом”; 5) Аракъы ичиу, табылыннганны буштукълау. Кёлюм бокъланады (Ш.) “Питье водки, обжирание. Меня тошнит”.

Как показывают примеры, существительные с абстрактным значением имеют значительный потенциал для выражения физиологического состояния в номинативных построениях.

3.Номинативные предложения со значением психологического состояния также широко представлены в языке. Значительную роль в выражении психологического состояния играет лексика с событийной и процессуальной семантикой: Тюбешиуле. Бир бирлери бла саламлашыула. Той-оюн. Жарыкълыкъ. Къобуз тартыула. Орус, къабарты, малкъар тепсеуле… Кюн тёгерекни ариу жарытыпды. Жаз башыны байрамына чыкъгъанланы кёзлери да кюнча жарыкъдыла (И.А.) “Встречи. Приветствия. Игры. Радостное состояние. Наигрыши гармони. Русские, кабардинские, балкарские танцы… Солнце красиво освещает кругом. Глаза, собравшихся на весенний праздник, светятся, как солнце”. Подобные примеры говорят и о необходимости изучения состояния на базе целостного фрагмента или текста, “ибо именно в них раскрывается вся гамма чувств персонажа, вызванных определенными событиями” (Каримова 1991:174).

На необходимость обращения к тексту указывается в ряде лингвистических исследований. Так, по мнению А.А.Камаловой, любой художественный текст обладает психологичностью. Речь выполняет функции эмоционального воздействия и представления эмоций. “Текст, являясь объектом первого типа, может отображать также объекты второго типа – описывать разнообразные переживания персонажей, причину состояний и формы их проявлений” (Камалова 1998:231). В силу этого, наряду с именами чувств, в номинативных предложениях для передачи психологического состояния используются слова самой разнообразной семантики, т. е. текст способствует тому, что границы средств репрезентации психологического состояния значительно расширяются.

Номинативное предложение обозначает настроение, волнение, стыд, удивление, страх, недовольство, удовлетворенность/неудовлетворенность, радость, печаль и другие чувства, присущие лицу. Для этого используются в основном существительные с абстрактным значением и имена действия. Примеры: 1) Алийланы арбаз. Баштёбенлик. Гурмуклукъ. Бир бири бла сёлешген жокъ (Л.б.) “Двор Алиевых. Хмурость. Грубость. Никто не разговаривает друг с другом”; 2) Къайгъы, гузаба, дауур–сууур. Элчиле тёгерекге чабадыла (М.Т.) “Тревога, суета, шум. Сельчане снуют туда-сюда”; 3) Уялыу, къызарыу, бир сейир апчыулукъ. Кесими къайры этерге билмейме (К.Ш.) “Стеснение, краснение, какая-то затрудненность. Не знаю куда себя деть”; 4) Сабий кёзлени жылтыраулары, сейирсиниулюк. Сабийлеге жюрегимден ыразыма (М.Т.) “Блеск детских глаз, удивленность. Всем сердцем доволен детьми”; 5) Урушну къыстау кезиую. Батырлыкъ. Жигитлик. Аскерчиле къанларын–жанларын аямай уруш этедиле (Ш.) “Период интенсивной борьбы. Храбрость. Отвага. Воины сражаются не щадя себя”; 6) Ачыу, къыжыракъланыу. Ол жигитни къарамы адам къоркъутурчады (Ш.) “Злоба, ярость. Вид этого джигита пугающий”; 7) Къарс. Тепсеу. Къууанч. Къонакъла бары жарыкъдыла (З.) “Хлопанье в ладоши. Танцы. Радость. Гости все веселы”.

4.Номинативные предложения со значением социального состояния. Львиную долю среди лексики, передающей значение социального состояния, в номинативных конструкциях составляют слова с семантикой имущественного состояния. Выше было отмечено, что базовыми предикатами имущественного состояния являются прилагательные бай “богатый”, жарлы “бедный”. Номинативы с подобным смыслом мотивируются этими и другими адъективами посредством словообразовательного аффикса =лыкъ/=лик (=лукъ/=люк): байлыкъ “богатство”, жарлылыкъ “бедность” и т.д. На поверхностно-синтаксическом уровне предложения рассматриваемого типа в значительной степени характеризуются подобными абстрактными субстантивами: 1) Ачлыкъ, жаланнгачлыкъ. Орамлада къарт, къарыусуз кёпдю (Ш.) “Голод, недостаток в одежде и пище. На улицах много старых и немощных”; 2) Мелхумлукъ, монглукъ. Алада бусагъатда не да барды (М.Т.) “Обилие, богатство. У них сейчас есть все”.

Номинативы имущественного состояния представлены различными определительными словосочетаниями, главный компонент которых выражается словами типа къытлыкъ “дефицит”, жетишимсизлик “недостаток”, элпеклик “обилие”, къолайлыкъ “достаток”, зависимый же компонент в них выражается именами, являющимися атрибутами имущественного состояния. Их достаточно много в языке. К ним относятся существительные жер “земля”, мал “скот”, юй “дом”, ахча “деньги” и т.п. Примеры: 1) Жер къытлыгъы. Тирлик ёсдюрюр онг жокъ. (З.) “Дефицит земли. Нет возможности вырастить урожай”; 2) Ахчаны жетишимсизлиги. Бусагъатда жукъ алыргъа къолумдан келмейди (М.Т.) “Недостаток денег. Сейчас я ничего не могу приобретать”; 3) Тауда бичен элпеклик. Малла быйыл ач боллукъ тюйюлдюле (К.Ш.) “В горах обилие сена. В этом году скот голодать не будет”.

Из вышеизложенного видно, что для имущественной характеристики важны следующие параметры: земля, скот, жилье, еда, внешний вид человека и др. Они в номинативных конструкциях имеют широкую и многообразную представленность.

Указательные предложения, кроме значения бытия, экзистенциальности, содержат указание на тот или иной предмет, явление. Выполнению этой функции в немалой степени способствуют указательные частицы, к которым в карачаево-балкарском языке относятся ма “вот”, майна // майна ма “вон”. Они синонимичны в употреблении. Но последние две частицы употребляются при указании на более отдаленный предмет (Грамматика карачаево-балкарского языка 1976:305): 1) Ма тракторла, ма автомашинала. Бизни колхозну техникасы кёпдю (И.А.) “Вот тракторы, вот автомашины. У нашего колхоза много техники”; 2) Ма китапла. Столум. Дефтерим. Сабийле да юйде (К.К.) “Вот книги. Мой стол. Моя тетрадь. Дети тоже дома”; 3) Майна къайын терекле. Арлакъда уа къабакъ эшик (М.Т.) “Вот березы. А чуть поодаль ворота”; 4) Ма эмен. Жауундан букъгъанынг эсимдеди (М.Ё.) “Вот дуб. Помню, как ты пряталась от дождя”; 5) Майна терезе. Жарыкъ тёгюледи (М.E.) “Вот окно. Льется свет”.

Поскольку подобные построения произносятся с целью сообщить собеседнику об обнаруженном явлении, предмете, то в некоторых исследованиях они квалифицируются как “предложения-сообщения” (Хуснетдинова 1998:26).

Указание на появление, обнаружение некоего объекта является специфической чертой в семантике указательных предложений: Ма Ушба, ма Шхелди. Азау (К.К.) “Вот Ушба, вот Шхельда. Азау”. В “Русской грамматике” отмечается, что предложения, которые сообщают о наличии в данный момент обнаруживаемого, непосредственно воспринимаемого предмета или явления, “образуются только в условиях конситуации, дающей представление об обстановке, обусловливающей собою такое восприятие: Вхожу в комнату: цветы, подарки; Оглядываюсь: отец!” (РГ, т.2:360). Подобные примеры встречаются и в карачаево-балкарском языке: 1) Къоркъуп, артха къарасам а – айыу! Эки арт аягъына сюелип турады (К.Ш.) “Испугавшись, посмотрел назад: медведь! Стоит на задних лапах”; 2) Алайгъа жетгенлей окъуна билдим не этерими. Къойла. Арлакъда уа къой къыркъыргъа орунла хазыр (М.Т.) “Как только дошел туда, понял, что я буду делать. Овцы. А дальше – готовые места для стрижки овец”. Материал языка показывает, что лексическая наполняемость указательных предложений не подвержена особым ограничениям. Они формируются в основном на базе конкретно-предметных имен. Некоторые исследователи относят подобные предложения к односоставным с некоторым сомнением. В специальной лингвистической литературе говорится о том, что функционирующие в составе таких предложений указательные частицы вот, вон имеют по существу местоименный характер, сближаясь по своей функции с указательными местоимениями это, то. Следовательно, их можно рассматривать “как своеобразные субституты (заместители) подлежащего при именном сказуемом” (Распопов 1981:477).

Оценочно-бытийные предложения объединяют конструкции субстантивного типа. В них значение бытийности сопровождается оценкой (см.: Валгина 1991:185; Хуснетдинова 1998:27). Подобные построения Я.И.Рословец называет номинативно-бытийными предложениями с качественно-оценочным и эмоциональным значением. Их употребление “тесно связано с предшествующим и последующим контекстом, и они рассматриваются как предложения с двойной предикацией” (Рословец 1974:31).

В карачаево-балкарском языке в абсолютной позиции (т.е. в качестве независимого предложения) употребляется значительное количество имен, многие из которых содержат сему оценки. В русском языке к таковым Н.Д.Арутюнова относит и “имена качества, употребление которых в абсолютной позиции связано с выявлением в них оценочного значения”. В подкрепление своей точки зрения она приводит предложения типа Прелесть; Красота; Ужас (Арутюнова 1971:68). В карачаево-балкарском языке они представляют собой отвлеченные имена, образованные от прилагательных посредством аффикса =лыкъ/=лик (=лукъ/=люк): 1) Ариулукъ! Кёзге ауана этген ариулукъ (Ш.) “Красота! Красота, пеленящая глаза”; 2) Жарыкълыкъ. Адамланы учундургъан жарыкълыкъ (М.Т.) “Радость. Радость, которая воодушевляет людей”.

В языке наличествует также множество отглагольных субстантивов, которые неразрывно связаны с оценкой. Примеры: 1) Жарсыу, бушуу! Энди мен не этейим (М.Т.) “Горе, печаль! Что же мне теперь делать”; 2) Къууанч, къууанч! Энди сиз аякъ тюбюгюзде чёп сынмай айланыргъа керексиз (Ш.) “Радость, радость! Теперь вы должны летать на крыльях”. Подобные построения характеризуют и состояние, ибо и эмоции, и состояние весьма часто сопровождают друг друга.

Оценочно-бытийные предложения произносятся с соответствующей интонацией. Этому способствует включение в номинативные предложения различных лексем, без которых порой невозможна экспрессивная окраска текста. К таким средствам относятся междометия, частицы, а также интенсификаторы, маркеры, имеющие различное частеречное происхождение. Например: Аламат кенг сабанла! Къой, тууар сюрюуле! Кёп эл мюлк техника! Колхозну неси да барды (И.А.) “Прекрасные широкие поля! Стада овец! Множество сельскохозяйственной техники! У колхоза есть все”; 2) О, акъ таула, кёк чинарла! Жулдузум жарыкъ жана, чумну ауанасы жарла тюбю сууда жуууна (К.К.) “О, белые горы, зеленые чинары! Моя звезда ярко светит. Тень кизила же купается в реке”; 3) Къалай ариу чакъгъан терекле! Нечик таза хауа! Сейирмиди да сора жюрекни къууаннганы? (Ш.) “Какие красиво цветущие деревья! Какой чистый воздух! Удивительно ли, что сердце радуется?”.

Анализируемый материал позволяет выделить, с одной стороны, “эмоциональные” конструкции и, с другой стороны, “экспрессивные”, имеющие усилительные оттенки, наслаивающиеся на основное значение (Акимова 1990:85). Таким образом, номинативные предложения, как и другие синтаксические конструкции, входят и в список экспрессивных конструкций. Имеют отношение не только к синтаксису текста, но и связаны с лексической семантикой в целом.

Вокативное предложение. Отношение к такому типу предложения у синтаксистов-тюркологов неоднозначно. В ряде работ вокативное высказывание рассматриваются как разновидность номинативных конструкций (Алиев 1973:103; Покровская 1978:62; Баскаков 1984:107; Закиев 1995:197). Некоторые грамматики же их выделяют в отдельную группу, но при этом они рассматриваются вслед за номинативными предложениями (Кононов 1956:513; Грамматика карачаево-балкарского языка 1976:503). Грамматики хакасского и башкирского языков (1975; 1981) их вообще не рассматривают.

Вокативное предложение по форме похоже на обращение, однако его следует разграничивать от последнего. По справедливому замечанию М.З.Закиева, главные члены “так называемых вокативных предложений… состоят из обращений с модальным оттенком укора или радости” (Закиев 1995:197). В них репрезентируется побуждение к прекращению действия, выражается сожаление, упрек, несогласие с собеседником в чем-либо, призыв, радость и т.п.

В лингвистической литературе обращается внимание на связь обращения с предложением. Оно употребляется как самостоятельное высказывание и (вместе с интонацией) “полностью несет семантическую и прагматическую нагрузку” (Кронгауз 1999:133).

Употребление вокативов, вне всякого сомнения, обусловливается факторами экстралингвистическими. Выбор их формы зависит от отношения говорящего (пишущего) к адресату речи. Такие параметры адресата, как возраст, пол, степень знакомства, отношения родства, дружбы, вражды и т.п. также подсказывают выбор формы вокатива. Таким образом, употребление вокативных предложений, как и обращений, ставит перед собой задачу воздействия на другого коммуниканта. Именно от этой точки зависит исход дальнейшего общения участников речи, поскольку они важнейший инструмент воздействия на слушателя. Порой вокатив более действенно и эффективно воздействует на него, чем само дальнейшее сообщение. Он социально обусловлен и отражает культуру народа, в которой наличествует не только универсальное, но и идиоэтническое.

Так, в карачаево-балкарском языке слово жолдаш употреблялось как “товарищ”, хотя их семантический объем совпадает не в полной мере. Жолдаш – это скорее всего спутник (человек, идущий с кем-либо по одной дороге). Правда, нельзя сбрасывать со счетов и его метафорическое употребление.

Эгечден туугъан “родившийся от сестры”, так старшие обращаются к тем, к которым питают большое расположение. При помощи таких и им подобных вокативов создается особое коммуникационное пространство, способное определить дальнейшую “стратегию и тактику” общения.

В определении смысла вокативного предложения “в устной речи огромную роль играет интонация. В письменной же речи характер интонации (следовательно, и значение предложения) определяется контекстом или авторскими ремарками” (Ахматов 1976:503). Примеры: 1) Эй, жаным, тенгим! Сен манга шагъырей болмагъан ишими юсюнден сёз башладынг (Ф.) “Эй, душа моя, друг мой! Ты начал разговор со мной о неизвестном мне деле”; 2) Я Аллах, Азрет! Не мен акъылдан шашханма, неда сени аякъларынг тёрт болгъандыла (Ф.) “О Аллах, Азрет! Или видно я сошел с ума, или у тебя появилось четыре ноги”. Как видно из примеров, вокативные предложения могут оформляться притяжательными аффиксами 1-го лица и осложняться междометиями. Это предполагает усиление их экспрессивности. Лексическая наполняемость подобных предложений довольно свободная.

Известно, что включением обращения в предложение можно достигнуть его распространения. Как отмечал А.М.Пешковский, в письменной речи группа обращения часто делается эстетическим или риторическим центром, вбирающим в себя максимум мысли и чувства автора. В именительном падеже появляется возможность совмещения обращения и предикативного значения (Пешковский 1956:407).

В художественной речи, в поэзии у обращения функция адресования речи часто ослаблена. Это позволило И.И.Ковтуновой выделить три разряда обращений. В первый разряд она включает обращения, которые совмещают в себе функции адресации и характеризации (обращения, характеризующие адресата). Второй разряд представлен обращениями, совмещающими функции адресации и номинации (обращения-номинации). В третий же разряд помещены обращения, в которых сочетаются все три функции – адресация, номинация и характеризация (фразовая номинация в позиции обращения) (Ковтунова 1986:105). Примеры: 1) Хош кел, акъ жамычылы къонагъым! (Къ.К.) “Добро пожаловать, мой гость в белой бурке!”; 2) Ой, эски Малкъар, сен не ачы эдинг (Къ.К.) “Ой, древняя Балкария, как ты была горька”; 3) Бата туруп кеме тенгизге, Юллени ичгенин къоймагъан, Жеринден да къымылдамагъан, Аллай беклик къолунгдан келген Капитан! Мен сени ёмюрге Сюйгенме. Турабыз биз бирге! (Къ.К.) “Когда корабль шел на дно, Не выпустивший трубку из рук, Не сдвинувшийся с места, Обладающий таким мужеством Капитан! Я тебя навеки полюбил. Мы стоим вместе!”

Для поэтической речи характерны именные конструкции, которые составляют обширную переходную зону между обращением и именными предложениями. В таких построениях со значением адресованности возможно совмещение всех тех значений, что обычно выражаются именными предложениями.

Во многих случаях для разграничения указанных конструкций необходимо обратиться к последующему тексту. Речь в третьем лице в нем свидетельствует о наличии именного предложения, а речь во втором лице – об обращении. Однако в балкарской поэзии встречаются именные конструкции с неоднозначным синтаксическим статусом: Тенгиз. Кёк. Наратла. Юзмез. Сен. Сизге жесир болгъанма кесим (Къ.К.) “Море. Небо. Сосны. Песок. Ты. Вашим пленником стал я”. Здесь ряд номинативных предложений, совмещающих в себе функции адресации и номинации, получает оттенок обращения в последующем тексте. Но они не утрачивают статуса предложений, который подкрепляется единством и теснотой стихового ряда. Таких примеров значительное количество в поэтической речи.

Последующий за номинативными конструкциями текст в подобных рядах говорит о наличии обращений–препозитивов. Однако в них сохраняется и значение бытийности, и значение характеризации. Анализируемый материал свидетельствует о включении значения экзистенциальности во многие обращения–номинативные предложения, что зависит от их лексической наполняемости. По этой причине, на наш взгляд, имеет место рассмотрение их в одном ряду с номинативными предложениями.

В тюркском языкознании парцеллированным конструкциям посвящено очень мало работ (см., например: Сафиуллина 1974; Алиев 1985; Саитбатталов 1999:257-264). В карачаево-балкарском же языке данное явление еще не принималось во внимание.

Парцеллированные конструкции делятся на две части: главную и дополнительную. Первая из них несет наиболее важную семантическую нагрузку и составляет основное предложение. За ней следует дополнительная часть (парцеллят), которая, как правило, употребляется в постпозиции. Рассматриваемый тип построений от остальных отличает то, что они характеризуются специфической интонацией (Алиев 1985:72). Парцеллированная конструкция, несмотря на разделение ее частей, призвана для выражения единой общей мысли, репрезентируемой в ее главной части. Примеры: 1) Бир талай жыл озуп, Акъбулакъгъа бир киши келди. Узун бойлу, сары шинли киши (М.Т.) “Прошло несколько лет, в Акбулак прибыл один мужчина. Высокий, светлый мужчина”; 2) Ол жашаулу адам эди. Юч жыйырма жылдан атлагъан (М.Т.) “Он был человек в возрасте. Переваливший за пятьдесят лет”; 3) Ол узакъдан келген эди. Бек узакъдан (М.Т.) “Он пришел издалека. Очень издалека”.

В современном карачаево-балкарском языке парцеллируют практически все члены предложения: подлежащее, сказуемое, дополнение, обстоятельство, определение. Однако не все они совпадают по форме с номинативными предложениями.

Большой потенциал в выражении парцеллята присущ однородным подлежащим. Примеры: 1) Алайда устазла кёрюнедиле. Окъуучула да (Ш.) “Там видны учителя. Ученики тоже”; 2) Ит да сюеди балаларын. Киштик да, тюлкю да (М.Г.) “И собака любит своих детенышей. И кошка, и лисица”. Наличие у этих парцеллятов союзов (также простой перечислительной интонации) не позволяет их относить к номинативным предложениям. Они способствуют сохранению связи парцеллята и опорного предложения.

В языке также наблюдается употребление постпозитивных номинативных конструкций, предназначенных для уточнения значения, передаваемого подлежащим основного предложения: 1) Анда бизге кёп адам тюбеди. Сени атанг, къарындашларынг да (М.Т.) “Там нас встретило много людей. Твой отец и твои братья”; 2) Былайдан къарасанг, кёп зат эсленеди. Тёш, агъач (Ш.) “Если посмотреть отсюда, можно увидеть многое. Холм, лес”. Языковой материал показывает, что в качестве препозитивного компонента парцеллированных конструкций могут встречаться как именные, так и глагольные предложения.

Некоторая близость с номинативными предложениями наблюдается у парцеллятов–прямых дополнений, репрезентируемых неоформленным винительным падежом. Но последние сохраняют грамматическую, синтактико-семантическую связь со сказуемым препозитивной конструкции, выраженным обычно переходным глаголом. Примеры: 1) Мен анда кёп ашадым–ичдим. Эт, хычинле, боза, сыра (Ш.) “Я там много ел и пил. Мясо, хычины, бузу, пиво”; 2) Мен жашауумда кёп къыйынлыкъ сынагъанма. Ёксюзлюк, жарлылыкъ, зулму. (Ф.) “Я в своей жизни пережил много испытаний. Сиротство, бедность, притеснение”.

Наличие в тексте парцеллированных сказуемых преимущественно связано “с обязательным наличием однородности” (Сафиуллина 1974:5): Мурат атасы бла, къарындашы бла да тюйюшгенди. Жау болгъанды (К.Ш.) “Мурат поссорился с отцом и братом. Стал враждовать”. Среди таких конструкций наличествуют и номинативы, представляющие собой различные именные лексемы. Особый интерес вызывают у нас парцелляты, которые являются частью сложного сказуемого: 1) Алгъын Шабазны къоллары кырдык, бичен ийис эте эдиле. Гюл, сют ийис (З.Т.) “Раньше руки Шабаза издавали запах травы, сена. Запах цветов, молока”; 2) Была анда сагъыш этедиле. Оноу (К.К.) “И тогда они думают. Совещаются”.

Можно привести примеры также на парцелляцию обстоятельственных и определительных членов предложения: 1) Уучула ашыкъмай келедиле. Тауушсуз, шыбыртсыз (К.) “Охотники идут не спеша. Без шума, без шороха”; 2) Ол кёрюмдюлю жашларыбызгъа саналады. Кенг жауурунлу, бёкем (Ш.) “Он считается видным парнем. Широкоплечим, коренастым”.

Как показывают рассмотренные примеры, в парцеллированных конструкциях наблюдается весьма тесная синтактико-семантическая связь парцеллята с основной, базовой конструкцией. Они широко распространены и используются в письменной речи как “специальный прием коммуникативно-стилистической организации текста, обеспечивающий его большую экспрессивность” (Крылова 1999:821).

Следует отметить и то, что исследователи из парцеллированных и неполных структур выделяют в отдельную группу конструкции с “синтаксической аппликацией”, которые имеют свои, отличные от других, свойства и законы построения. Возникновение и распространение подобных конструкций объясняется тем, что они непосредственно “соотносятся с основными закономерностями современного синтаксиса: экономией речевых средств, преобразованием различных синтаксических конструкций с целью упрощения, расчлененностью речевого потока” (Рядчикова 1997:4). Отмеченное правомерно, но требует отдельного рассмотрения.

Целесообразно обратить внимание и на тот факт, что между парцеллированными и присоединенными субстантивными фрагментами текста наблюдается явление синкретизма. Кроме того, по наблюдениям В.В.Бабайцевой над явлениями парцелляции и присоединения, в художественном тексте изолированные фрагменты в некоторых случаях приобретают структурные и семантические признаки предложения (Бабайцева 1997:57). Об этом свидетельствует их интонационная и структурная самостоятельность, новые качества, приобретаемые в структуре и семантике отчлененной части.

Рассматриваемые конструкции некоторые исследователи квалифицируют и как “сегментацию” (Балли 1955:70; Сафиуллина 1977:81).Однако это явление понимается несколько шире, чем именительный темы. Дело в том, что в некоторых современных грамматиках в качестве сегментации преподносят и глагольные формы: Уволить! Такое решение должно быть веским, продуманным, обоснованным в соответствии с законодательством (Крылова 1999:820). Сегментация возникает в результате расчленения текста, происходит под влиянием коммуникативной установки говорящего (пишущего), который стремится выразить свое коммуникативное намерение более экспрессивно (Майорова 1984; Крылова 1999). Суть сегментации сводится к тому, что информация, которая может быть представлена в единой синтаксически организованной конструкции, репрезентируется “порционно” (сегментированно).

Именительный темы и именительный представления – это наиболее яркое проявление сегментации. В некоторых исследованиях последних лет предлагается рассматривать указанные конструкции как разные стадии функционирования единой сегментированной конструкции, так как они отличаются неоднородностью “в плане функциональном, лексического наполнения, жанрово-стилистическом, интонационно и пунктуационного оформления” (Крупина 1994:182). Наблюдения показывают, что они развились из разговорных предложений с двойным подлежащим типа “Библиотека она на втором этаже” (см.: Акимова 1990).

Именительный представления отражает следующую, вторую, стадию развития сегментированной конструкции. Именительный темы же отражает третью стадию ее развития. Отличается большей широтой лексического и стилистического диапазона, но ослабленной экспрессией (см.: Крупина 1994). Между тем следует обратить внимание на вполне обоснованные замечания Г.Н.Акимовой, касающихся именительного темы. Она пишет: “1.Все три разновидности сегментированных конструкций в письменной речи сосуществуют: разговорный субстрат, используемый как стилистическое заимствование из устной речи; экспрессивная книжная конструкция, имеющая существенные отличия от разговорных конструкций; конструкция с выделением “темы” - сегмента с ослабленной экспрессией и структурными и интонационными изменениями.

2.Между тремя разновидностями сегментации в литературном языке нет непроходимых границ” (Акимова 1990:115).

В тюркском языкознании в целом именительному представления не уделено должного внимания. На материале карачаево-балкарского языка подобные построения вообще не рассматривались. Между тем в последние десятилетия они нашли широкое распространение в языке.

Многие лингвисты считают, что назначение этих препозитивных номинативов заключается в назывании темы последующего сообщения. В русистике отмечаются следующие их особенности. Во-первых, они лишены грамматической и функциональной самостоятельности, так как не обладают значением бытия. Во-вторых, у них, даже при наличии точки, нет интонационной завершенности. В-третьих, они лексически не ограничены, т.е. в качестве именительного темы выступают любые существительные (см.: Валгина 1991:192-193). На эти и другие особенности сегментированных конструкций подобного типа указывает и Ф.С.Сафиуллина (Сафиуллина 1977:81-87).

Отмеченные в специальной литературе структурные особенности именительного темы характерны и для карачаево-балкарского языка. Они выражаются рядом средств:

а) одной лексемой в именительном падеже как в нулевой форме, так и с притяжательным аффиксом: Сагъышла! Не татлы эдиле ала (К.О.) “Мысли! Какие сладкие они”; Атам! Атам кибик огъурлу таулу къартла кёпдюле миллетде (М.Т.) “Отец мой! Таких добрых, как мой отец, стариков много среди моего народа”;

б) повтором одного и того же слова: Булутла, булутла. Салкъын иедиле ала (М.Т.) “Облака, облака. Они посылают прохладу нам”; Кавказ, Кавказ… Кёп урушла болгъандыла аны тауларында (Ш.) “Кавказ, Кавказ… Много войн проходило в его горах”;

в) повтор именительного темы происходит и при наращивании его различными определениями: Тартыула, жюрекни танг жулдузунлай жарытхан тартыула. Быланы бек сюедиле таулула (М.Т.) “Напевы, напевы, которые озаряют сердца, как утренняя звезда. Их очень любят горцы”; Чегем чучхурла, Къайсын жанындан эсе бек сюйген Чегем чучхурла. Аланы Россейде кёпле биледиле (З.) “Чегемские водопады, Чегемские водопады, которые Кайсын любил больше жизни. Их в России многие знают”;

г) простыми (именными словосочетаниями, представляющими все формы изафета) и развернутыми словосочетаниями: Бедик кези. Анда таулу малын кюте келгенди (З.) “Седловина Бедыка. Там горец пас свой скот”; Атсыз жазыула… Была туманда ажашхан жылкъыгъа ушайдыла (М.Т.) “Безымянные письмена… Они похожи на табун лошадей, заблудившийся в тумане”; Къыбыладан чыкъгъан бир жарыкъ жулдуз. Ол танг аллына чачылды (М.Т.) “Звезда, взошедшая на юге. Она к рассвету улетучилась”; Тракторланы гюрюлдегенлери. Анга бюгюн-бюгече да юйреналмайма (К.Ш.) “Тарахтение тракторов. К этому я до сих пор не могу привыкнуть”;

д) однородными членами: Жигерлик, ишге сюймеклик, иш кёллюлюк. Неда барды бизни малчылада. Аласыз ишлерини къыйматлары чыкъмаз эди (Къ.) “Трудолюбие, любовь к работе, преданность работе. Все это есть у наших чабанов. Без них нет толка в работе”;

е) в составе именительного темы нередки междометия и частицы, за счет чего достигается большая экспрессивность текста: Ай, жашлыкъ, жашлыкъ! Не затха кёллендирмейди ол адамны (К.Ш.) “Эй, молодость, молодость! На что она только не воодушевляет человека”; Ой, таулу анала! Кёпге тёзгендиле ала (Ш.) “Ой, горские матери! Многое они терпели”.

Как видно из примеров, в них именительный темы подкрепляется в последующем предложении различными местоименными коррелятами, которые имеют различную падежную оформленность и различные синтаксические функции. Подобные построения в языке достаточно широко представлены. Личные, указательные и другие местоимения–корреляты служат средством связи между предложениями в тексте (Искужина 2000:13). Такую функцию выполняют и именные словосочетания 3-го типа. При этом в таких словосочетаниях компонент, выраженный местоимением в родительном падеже, может опускаться. Примеры: 1) Тау балы. Аны татыуу бюгюн да кетмейди тилимден (М.Т.) “Горный мед. Его вкус и по сей день не сходит у меня с языка”; 2) Адамла. Аз тюрлюсю тюбей болмаз (Ш.) “Люди. Много их разных встречается”. Хотя коррелят постпозитивного предложения нередко опускается, его наличие предсказывается самими построениями и он легко может быть восстановлен из контекста: Заман. Бирде (ол) учундурур, бирде уа жарсытыр (К.К.) “Время. Иногда (оно) вдохновляет, а иногда заставит сожалеть”.

Права Ф.С.Сафиуллина, которая считает, что именительный темы издавна употребляется в разговорной речи, и “не имел такого интонационного оформления и стилистического значения, характеризующегося торжественностью, задумчивостью, эпичностью, как в настоящее время” (Сафиуллина 1977:86). В пользу этого мнения свидетельствует материал карачаево-балкарских народных загадок и разговорного синтаксиса: 1) Жерде битген халыуа, сюйюп ашар Балуа (хуан) “Растущая на земле халва, с удовольствием покушает Балуа (дыня)”; 2) Къумукъ улу, къайдады да бу? “Кумуков, где же он?”.

В карачаево-балкарском языке, как и в других тюркских языках, основной падеж имени выступает в роли простого наименования. Это в первую очередь надписи на вывесках, различные наименования книг, журналов, газет, картин, произведений, учреждений и т.д.: “Нюр” (журнал), “Заман” (газета), “Кёк гелеу” (роман З. Толгурова) и др.

Такие конструкции, формы нередко относят к разряду предложений, выделяя их в особую группу, объединенную доминирующим значением наименования. Они квалифицируются как “собственно-назывные” предложения (Бабайцева 1968:136; Донидзе 1975:326).

В тюркском языкознании многие исследователи придерживаются этого мнения, о чем свидетельствует целый ряд работ (Кононов 1956: 512; Алиев 1973:104; Грамматика современного якутского литературного языка, т. 2, 1995:96; Дмитриев 1962:362 и др.). Однако во многих современных исследованиях синтаксисы–русисты их относят к конструкциям, по форме совпадающим с номинативными предложениями (Валгина 1991:190; Почтенная 1984:524 и др.).

Известный синтаксист И.П.Распопов отмечает, что еще А.М. Пешковский относил к номинативным предложениям всякого рода заголовки, названия учреждений, предприятий и т.п. Но эта точка зрения отвергается большинством лингвистов, так как “они лишены характеризующей любое предложение коммуникативной перспективы” (Распопов 1981:478). Подобного мнения придерживаются и некоторые тюркологи (Байрамова, Сафиуллина 1989:109). В современных грамматиках карачаево-балкарского, башкирского и татарского языков подобные предложения вообще не выделяются, что правомерно (ГКБЯ 1976; ГСБЛЯ 1981; ТГ, т.3, 1995). Думается, правы те языковеды, которые признают за собственно-назывными предложениями статус конструкций, по форме совпадающих с номинативными предложениями.

Наименования лиц по имени, фамилии, должности, положению и т.д. при представлении сближаются со сказуемым по своим функциям. Они употребляются в основном в диалоге, при ситуации представления, знакомства. Обычно являются ответом на вопросы: Ты кто? Кто он (она)? Примеры: 1) – Сен кимсе? – Ахмат. Энди сизде ишлерикме (М.Т.) “- Ты кто? – Ахмат. Теперь буду работать у вас”; 2) – А, олму? Жангы устазыбыз (Ш.) “- А, он? Наш новый учитель”. Ахмат и Жангы устазыбыз из этих примеров представляют собой сказуемое в форме основного падежа в неполном двусоставном именном предложении с невыраженным подлежащим. В полном виде они представляются так: Мен Ахматма “Я - Ахмат”; Ол бизни жангы устазыбызды “Это наш новый учитель”. Рассмотренные случаи являются в основном прерогативой живой устной речи. Они сообщают о чем-либо, названном в контексте или ясном из соответствующей ситуации. Таким образом, номинативные конструкции и предложения, совпадающие с ними по форме, отличаются семантическим и структурным разнообразием, выполняя при этом определенные коммуникативные функции в вербальной речи.
3.2. Безличные предложения
На природу безличных предложений в языкознании имеются различные точки зрения. В русистике в этом вопросе имеются три мнения.

1.В безличных предложениях отсутствует подлежащее. Действующее лицо в них не может и мыслиться. Такой подход замечаем в трудах Е.И.Галкиной-Федорук (1958), А.Н.Гвоздева (1973), А.Г.Руднева (1968) и др. Так, по мнению А.Г.Руднева, безличные предложения – это “такие односоставные предложения, в которых нет подлежащего, нет и указаний на связь с ним, а действие–состояние осуществляется как бы само собой, стихийно, а внутри нас - помимо нашей воли” (Руднев 1968:50).

Подобное мнение встречается и в современных работах, посвященных русскому языку. Е.Н.Ширяев квалифицирует безличные конструкции как простые односоставные предложения со сказуемыми, называющими действие или состояние, которое представлено без участия подлежащего (грамматического субъекта действия) (Ширяев 1998:45). На это указывается и в некоторых новейших учебных изданиях: “… во всех безличных предложениях устранен производитель действия, семантикой предложения он не допускается. И даже в тех случаях, когда он появляется в реальной действительности, он мыслится не как производитель действия, которому приписан предикативный признак, а как орудие бессубъектного действия: Ураганом сорвало крышу” (Современный русский язык 1999:627).

2.В безличных построениях признается отсутствие подлежащего, но подчеркивается наличие семантического субъекта, который может быть выражен именами в косвенных падежах (см.: Бабайцева 1968; Белошапкова 1977). В.А. Белошапкова говорит о том, что при главном члене безличного предложения (за исключением предложений типа Рассвело; Снежно-снежно; Тихо-тихо) абсолютно невозможен конституент, обозначающий производителя предикативного признака. Но иногда этот компонент передается формой косвенного падежа имени существительного: Его знобит; Ему взгрустнулось; У бабушки поясницу ломит (Белошапкова 1997:713).

3.В безличных предложениях наличествует как семантический субъект, так и подлежащее. Они выражаются различными падежными формами и приравниваются друг к другу, т.е. ставится знак равенства между безличными и двусоставными предложениями. Анализируя материал русского языка, Г.А.Золотова приходит к выводу о том, что “так называемые безличные предложения не представляют категории односоставности” (Золотова 1982:107).

В исследованиях Ю.С.Степанова признается, что русскому предложению не свойственна бессубъектность (см.: Степанов 1981 и др.). По его мнению, субъект в безличных предложениях может быть определенным по пространственно-временным границам явлением внутреннего или внешнего мира (Меня знобит; В Москве светает) и неопределенным по пространственно-временным границам явлением природы (Холодно; Темно) (Степанов 1998:272).

В тюркском языкознании также высказываются различные точки зрения на рассматриваемый тип односоставных конструкций. В своих ранних работах Н.К.Дмитриев и А.Н.Кононов придерживались того мнения, что в тюркских языках отсутствуют неличные сказуемые, поэтому в них нет и безличных конструкций. Если в свое время в “Грамматике турецкого языка” (1941:213) А.Н.Кононов писал о том, что факты языка не позволяют говорить о безличных предложениях, то в последующем его мнение трансформируется. Они выделяются в отдельную группу (Кононов 1956:506-510). То же самое можно сказать и о взглядах Н.К.Дмитриева (см.: Дмитриев 1948).

Во многих тюркологических исследованиях проблемы безличности предложений связываются с наличием/отсутствием в языке безличных глаголов, т.е. предикатов, которые называют действие или же состояние вне отношения к субъекту действия, представляют действие как происходящее само собой, независимо от деятеля (без действующего лица или предмета). Принимая во внимание данные языка, лингвисты-тюркологи приходили к выводу об отсутствии в тюркских языках безличных глаголов. Такое мнение представлено еще в XIX веке А.Казем-Беком (Казем-Бек 1839:336). Подобная точка зрения разделяется и в ряде современных исследований. По этому поводу казахский синтаксист М.Б.Балакаев пишет об их отсутствии в казахском языке. Из-за этого, на его взгляд, подавляющее большинство русских безличных предложений при переводе на казахский язык получают личное оформление (Балакаев 1959:207).

Указанное мнение принимается не всеми тюркологами. Так, например, К.З.Зиннатуллина подчеркивает наличие в татарском языке не только безличных глаголов, но и личных глаголов в безличном значении. Они выражают в основном явления природы и внутреннее состояние человека (см.: Зиннатуллина 1969:160; 1993:166).

По признанию же некоторых лингвистов, в тюркских языках, хотя и нет безличных глаголов, но имеются безличные конструкции (Неустроев 1972:22; Алиев 1973:106 и др.). У Г.Мадины мы читаем следующее: “В казахском языке, как и в других тюркских языках, отсутствуют безличные глаголы. Но это не значит, что в нем отсутствуют и безличные предложения, ибо безличные глаголы и безличные предложения, хотя и в известной степени связаны между собой, принадлежат к различным грамматическим категориям” (Мадина 1959:4-5).

Анализ научно-теоретической литературы показывает, что среди языковедов-тюркологов превалирующим является мнение о наличии в тюркских языках наравне с другими односоставными предложениями и безличных конструкций. Об этом свидетельствует и тот факт, что последние как самостоятельный тип конструкций выделяются и описываются практически во всех современных грамматиках тюркских языков.

В тюркском языкознании отмечаются некоторые отличительные черты безличных предложений. Их можно суммировать следующим образом. Во-первых, предикативную основу составляет лишь один главный член (глагольное или именное сказуемое). Во-вторых, в них не наличествует грамматический субъект (подлежащее). В-третьих, предикативный компонент не указывает на наличие в предложении активного субъекта. По всей видимости, поэтому в работах, где говорится о безличных конструкциях, встречается примерно одинаковое их определение. Н.Н.Неустроев в “Грамматике современного якутского литературного языка” безличными квалифицирует такие предложения, “в которых подлежащего нет и не может быть, а форма сказуемого не указывает на субъект действия (состояния)” (Неустроев 1995:75). Такие определения имеются и в других работах (см., например: Кононов 1956:506; Балакаев 1959:207; Мадина 1959:7; Сагитов 1965:277; Алиев 1973:106 и др.).

Некоторая солидарность среди синтаксистов-тюркологов наблюдается и в классификации безличных предложений. В основе классификации тюркских безличных предложений лежат признаки, взаимосвязанные между собой. К ним можно отнести средства выражения главного члена предложения (морфологический признак) и значения, которые выражаются этими предложениями (семантический признак). Согласно первому критерию, они делятся на глагольные и именные, имеющие различную семантику.

Изучению безличного предложения в карачаево-балкарском языке должное внимание уделено И.Х.Ахматовым. Об этом свидетельствуют его работы (Ахматов 1977, 1978, 1979, 1983:280-311). Следует сказать, что не со всеми традиционными положениями о безличном предложении он согласен. Так, им в некотором отношении критике подвергаются определения безличных предложений, встречающиеся в тюркологических исследованиях. По его мнению, они не являются безупречными, поскольку наличие лишь одного главного члена характерно как для безличных, так и для ряда других типов односоставных предложений (номинативных, определенно-личных, неопределенно-личных, обобщенно-личных). Он говорит и о том, что “в некоторые безличные предложения легко можно ввести подлежащее, однако при этом меняется их структура, на что должно быть указано в определении” (Ахматов 1983:284).

На основе анализа имеющейся научно-теоретической литературы, а также, опираясь на факты карачаево-балкарского языка, И.Х.Ахматов приходит к выводу, что безличными целесообразно признать такие синтаксические конструкции, в которых субъект отсутствует или наличествует личный субъект, являющийся косвенным. По этой причине в карачаево-балкарском языке безличные предложения делятся на бессубъектные и косвенно-субъектные (Ахматов 1979). В своей монографической работе, посвященной структурно-семантическому анализу простого предложения, он выделяет четыре типа моделей безличных предложений: 1) глагольные модели безличных предложений, 2) фразеологизированные модели, 3) безличные предложения с включающими и включенными предикатами, 4) именные модели безличных предложений (см.: Ахматов 1983:293-310).

В дальнейшем его взгляды на природу безличных предложений в определенной степени трансформируются. Он считает, что общим для всех безличных предложений является полное отсутствие лексических и морфологических средств выражения субъекта действия, т.е. отнесение в лингвистической литературе косвенно-субъектных предложений к безличным является одним из недостатков тюркской традиционной лингвистики (Ахматов 1990:4; 1997:39). Он не одинок в своем мнении. Так, А.Н.Баскаков термин “безличные предложения” признает неточным. На его взгляд, термин “бессубъектный” кажется наиболее удачным, особенно применительно к предложениям, конституирующий член в которых выражен непереходными глаголами в страдательном залоге, свойственными турецкому и другим тюркским языкам (Баскаков 1984:97).

Опираясь на то, что в некоторых предложениях, выделяемых тюркологами как безличные, субъект бывает определенным, М.З.Закиев относит их к определенно-личным (Закиев 1963:39; 1971:40). Таким образом, круг безличных предложений значительно сужается.

Мы здесь не будем останавливаться на глагольных безличных конструкциях, так как они подвергнуты подробному структурно-семантическому анализу не только в карачаево-балкарском языке, но и во всем тюркском языкознании в целом.

Попробуем рассмотреть именные безличные предложения по характеру средств выражения их главного члена и формально-семантическим признакам. Они делятся на несколько групп.

1.При определенных условиях именные безличные предложения выражают пространственные отношения. Подобные конструкции состоят в основном из трех компонентов: а) локального конкретизатора начальной точки (старта), б) локального конкретизатора конечной точки (финиша), в) предиката расстояния. Ср.: Чегемден Нальчикге жууукъду (З.) “От Чегема до Нальчика близко”.

Каждый из указанных компонентов в таких построениях имеет свои средства выражения. Так, например, конкретизатор начальной точки обычно выражается именем в исходном падеже. Кроме того, наблюдается употребление лексикализованных грамматических форм этого падежа (наречий), послеложно-именных сочетаний, первый компонент которых представляет родительный падеж имени, а второй компонент – послеложное имя в исходном падеже. Это позволяет представить ту или иную точку пространства более дифференцированно. Семантический конкретизатор конечной точки передается как именем в дательно-направительном падеже, так и послеложно-именными сочетаниями и наречиями. Что же касается предиката расстояния, то он представлен обычно антонимичными лексемами жууукъ “близко” - узакъ “далеко”. Последние обозначают меру расстояния неопределенно, абстрактно. Для передачи же более конкретной, точной информации относительно расстояния языком используются дескрипции, состоящие из количественных числительных и нумеративов меры расстояния. К ним в языке относятся слова типа атлам “шаг”, къычырым “верста (расстояние, куда достигает голос человека)”, метр, километр. Примеры: 1) Нальчикден Москвагъа узакъды (М.Т.) “От Нальчика до Москвы далеко”; 2) Нальчикден Владикавказгъа жюз бла жыйырма километрди (З.) “От Нальчика до Владикавказа 120 километров”; 3) Сизни къошну къатындан бизни къошха дери тёрт-беш къычырым болады (Ш.) “От вашей кошары до нашей кошары около 4-5 верст”; 4) Былайдан алайгъа жюз атламды (Ф.) “Отсюда до того места сто шагов”; 5) Бизден сизге жууукъду (Н.) “От нас до вас близко”. Типовое значение этих конструкций заключается в выражении расстояния от одного определенного места до другого.

В ряде случаев можно заметить опущение из подобных предложений локального конкретизатора начальной точки. Это рассчитано на то, что слушателю из конситуации известно это место: Нальчикге дери артыкъ узакъ тюйюлдю (З.) “До Нальчика не так далеко”. Элиминировать же из конструкции локализатор конечной точки обычно невозможно, так как предложение тогда теряет свой смысл.

В структуру предложений рассматриваемого типа иногда входят имена в основном падеже или же притяжательные имена со своими определениями в оформленном родительном падеже. Круг их ограничен (жол “дорога, путь”, жолну узунлугъу “длина пути”). Примеры: 1) Чегемден Нальчикге дери жол жууукъду “Путь от Чегема до Нальчика близок”; 2) Нальчикден Москвагъа дери жолну узунлугъу эки минг километр чакълыды “Расстояние от Нальчика до Москвы около 2000 километров”. Такие предложения являются двусоставными. Однако в языке для передачи расстояния языком выбираются конструкции безличного характера.

2.В языке наличествуют и темпоральные безличные предложения. И.Х.Ахматов пишет, что “таковыми являются предложения, в которых слова жууукъ “близко”, узакъ “далеко” употреблены в переносном значении” (Ахматов 1983:309). Приобретение ими подобной семантики обусловлено их контекстуальным окружением. С другой стороны, понятийные категории пространства и времени связаны между собой, поэтому весьма часто они выражаются одними и теми же средствами языка. Изначально существующая форма выражения для того или иного значения используется носителем языка для репрезентации и другой семантики.

Таким образом, указанные лексемы репрезентируют значение времени и становятся предикатами, которые открывают синтаксические позиции для темпорального конкретизатора. Примеры: 1) Алыкъын ахшамгъа узакъды (М.Т.) “До вечера еще далеко”; 2) Энди эрттенликге жууукъду (Ш.) “Теперь до утра близко”.

Как видно, темпоральный конкретизатор выражается здесь формой дательно-направительного падежа. Дело в том, что темпоральный предикат ориентирует на будущее время. Семантический конкретизатор также служит выражению будущего времени. Это значение невозможно передать посредством другой падежной формы. В пользу этого свидетельствуют и инфинитивные формы, использующиеся в качестве выразителей временных конкретизаторов: Танг атаргъа узакъды (Ш.) “До рассвета далеко”.

В ряде случаев лексема жууукъ выполняет функцию послеложного имени и управляет дательно-направительным падежом. При этом возможно включение в структуру конструкции темпоративов заман “время”, кюн “день”. Тогда предложения преобразуются в двусоставные, поскольку указанные лексемы выполняют функцию подлежащего: Энди кюн тюшге жууукъду (Ж.З.) “Теперь время близко к обеду”. Правда, последнее предложение можно квалифицировать и как безличное. Дело в том, что иногда сочетание кюн тюшге (ортагъа) воспринимается как неразрывное единство, становится устойчивым и выполняет в предложении функцию одного члена предложения: Ол кюн тюшге (ортагъа) дери жукълайды (К.ж.) “Он спит до обеда”.

В качестве темпоральных предикатов используются в языке и лексемы с первичным значением времени (эртте “рано”, кеч “поздно”): Тангнга дери алыкъын эрттеди (Ф.) “До рассвета еще далеко”. Но в большинстве случаев эти предикаты указывают на временной предел совершения того или иного действия: Ары барыргъа эрттеди (Н.) “Идти туда еще рано”; Дерсге кирирге энди кечди (К.) “Заходить на урок уже поздно”.

Отношения времени выражают также некоторые предложения с предикатами количества (кёп “много”, аз “мало”). Такие предикаты открывают позицию подлежащего, замещаемую словом заман “время”: Дерсге дери заман кёпдю (М.Т.) “До урока времени много”. Наличие/отсутствие времени передается конструкциями с экзистенциальными предикатами (бар “есть”, жокъ “нет”): Мени дерс этерге заманым барды (К.ж.) “У меня есть время для выполнения уроков”.

3.В качестве предиката именных безличных предложений нередко выступают лексемы с общеоценочным значением типа иги “хорошо”, аман “плохо”, аламат “замечательно”, залим “прекрасно”, хычыуун “приятно”, сейирлик “удивительно”. Безличные предложения, главный член которых выражен этими словами, репрезентируют ситуацию обычно безотносительно к какому-либо лицу или предмету. Они без опоры на контекст или конситуацию, или же без распространения определенными поясняющими словами, не могут быть информативно достаточными, поэтому сочетаются с другими словами. Этому способствует валентность предиката на местный падеж имени, на послеложно-именные сочетания, в которых послеложное имя находится в форме местного падежа, местоимения и наречия. Примеры: 1) Тауда бусагъатда игиди (З.) “В горах сейчас хорошо”; 2) Анда уа бек сейирлик эди (Н.) “А том было очень удивительно”; 3) Эльбрусну тийресинде аман тюйюлдю (Л.б.) “В районе Эльбруса неплохо”; 4) Бусагъатда терекле тюбюнде бек хычыуунду (Ш.) “Сейчас под деревьями очень приятно”; 5) Жайда жайлыкъда аламат болуучуду (М.Т.) “Летом на пастбище бывает прекрасно”.

В подобных примерах дается общая оценка ситуации. При этом исходим из особенностей ее восприятия, которое имеет субъективно-объективный характер. В предложениях рассматриваемой структуры наличествуют локализаторы, которые являются не только пространственными, но и личностными, событийными и т.д. Об этом свидетельствуют следующие конструкции: 1) Сизде игиди (З.) “У вас хорошо”; 2) Жыйылыуда аманды (М.Т.) “На заседании плохо”; 3) Бу тойда залимди (Ф.) “На этом тое прекрасно”.

Из приведенных примеров без ущерба для их смысла невозможно опустить локализаторы, что говорит об их облигаторности для структуры предложения. Другое дело, когда речь идет о словах со значением времени (темпоральных конкретизаторах). В предложениях с их участием оценка локуму дается через время. Конкретизаторы времени меньше привязаны к предложению, являются в некоторой степени их факультативными компонентами.

Неотъемлемым атрибутом безличных предложений могут становиться и сравнения, которые зачастую также факультативны: Сизден эсе бизде игиди (Н.) “У нас лучше, чем у вас”; Бусагъатда таудан эсе ёзенде аманды (М.Т.) “Сейчас на равнине хуже, чем в горах”.

Известно, что предикаты общей оценки характеризуют лицо, предмет, ситуацию по многим параметрам. Предложения с их участием репрезентируют ситуацию несколько абстрактно, неопределенно. В конкретизации их семантики значительна роль дискурса. Для сообщения более определенной информации выбираются предложения и другой формальной устроенности. Например: Тауда бусагъатда игиди, нек десенг хауа тазады, кюн тийипди (Ш.) “В горах сейчас хорошо, потому что воздух чистый, светит солнце”.

Таким образом, в зависимости от контекста, предложения с предикатами общей оценки выражают состояние лица, окружающей среды и т.п.

4.Наибольшее распространение среди именных безличных конструкций получили предложения с предикатами состояния. Такие построения обычно состоят из двух компонентов: временного или локального конкретизатора и предиката состояния. Нередким является наличие в предложении как локального, так и темпорального конкретизатора: Тауланы тийресинде жылны бу кезиуюнде сууукъ болуучуду (М.Т.) “В горах в это время года бывает холодно”. Предикаты состояния, как и предикаты других семантических классов, употребляются и в одиночном виде, и в сочетании со вспомогательными глаголами, которые придают предложению в целом временной оттенок. Ср.: Эшикде къарангы эди “На улице было темно” - Эшикде къарангыды “На улице темно” - Эшикде къарангы болду “На улице стало темно” - Эшикде къарангы боллукъду “На улице станет темно”.

Для именных безличных предложений в большей степени характерно выражение физического состояния, т.е. они репрезентируют состояние природы, среды, вещей и пр. Исходя из этого, именные безличные предложения можно разделить на несколько подгрупп.

В отдельную подгруппу можно выделить конструкции, которые передают состояние среды, проявляющееся в ощущениях холода и тепла или же характеризующееся степенью теплоты. В них в качестве предикатов функционируют слова типа жылы “тепло”, сууукъ “холодно”, исси “горячо”, къызыу “жарко”. Примеры: 1) Бизни отоуда салкъынды (М.Т.) “В нашей комнате прохладно”; 2) Къыш тауда сууукъду (Ш.) “Зимой в горах холодно”; 3) Жылны бу кезиуюнде мында жылыды (З.) “В это время года здесь тепло”; 4) Сизде бусагъатда бек къызыуду (Н.) “Сейчас у вас очень жарко”.

Некоторые предикаты выражают состояние воздуха, которое проявляется через обонятельные ощущения: Былайда ийислиди (Ш.) “Здесь воздух с тяжелым запахом”.

Предикаты жарыкъ “светло”, къарангы “темно”, мутхуз “пасмурно” характеризуют световое состояние атмосферы или локально ограниченного пространства (помещения), воспринимаемого зрительно. Например: 1) Дорбунну ичинде къарангыды (О.Э.) “Внутри пещеры темно”; 2) Бусагъатда жарыкъды (К.Ш.) “Сейчас светло”; 3) Бюгюн мутхузду (М.Т.) “Сегодня пасмурно”.

Атмосферное состояние характеризуется по различным качественно-природным признакам, что обусловливается такими предикатами, как булутлу “облачно”, туманлы “туманно”, желли “ветрено” и т.п. Примеры: 1) Кийикчиде булутлуду (М.Т.) “В Кийикчи облачно”; 2) Таулада желлиди (М.Т.) “В горах ветрено”; 3) Анда туманлыды (Ш.) “Там туманно”.

Встречаются и предложения, репрезентирующие состояние, обусловленное степенью насыщенности влагой: 1) Анда жауунлуду (М.Т.) “Там дождливо”; 2) Агъачда мылыды (Ш.) “В лесу влажно”.

Состояние характеризуется и по звуковому признаку: 1) Жыйылыуда дауурлуду (З.) “На собрании шумно”; 2) Отоуда шошду (Ж.Т.) “В комнате тихо”.

Между выделенными в тюркских языках именными безличными предложениями и двусоставными предложениями со значением состояния нет непроходимых границ. Об этом говорит возможность включения в структуру безличного предложения субъектной лексемы в основном падеже. Тогда безличное предложение преобразуется в двусоставное: Тауда сууукъду “В горах холодно” - Тауда кюн сууукъду “В горах погода (день) холодная”. Можно говорить и о том, что безличное предложение возникло в результате опущения прямого субъекта двусоставного предложения. При анализе подобных конструкций возникает проблема разграничения двусоставных и односоставных предложений, которую трудно решить однозначно. Предикаты в указанных предложениях в семантическом плане адекватны друг другу. При бессубъектном функционировании предикат состояния воспринимается как лексема, употребленная в безлично-предикативном значении. Такое восприятие, нам кажется, в немалой степени обусловлено и переводимостью на русский язык. При наличии же прямого субъекта, предикат воспринимается как имя прилагательное.

Именные безличные предложения существенным образом сближаются с номинативными конструкциями. Это можно заметить при сравнении построений, передающих состояние природы, окружающей среды. Ср. предложение Арбазда батмакъды (Ф.). Его можно перевести на русский язык двояко: “На дворе топь” и “На дворе топко”. В первом случае мы можем говорить о номинативности предложения, а во втором – о безличности. Однако вряд ли следует опираться на русский перевод конструкций при разграничении безличных и номинативных предложений. Конечно, для главного члена номинативных предложений характерно в основном употребление без аффиксов предикативности. Однако по отношению к конструкциям со значением состояния и времени это правило не срабатывает. Они могут функционировать как в предикативно оформленном, так и в неоформленном виде: Тауда жауун // жауунду “В горах дождь”. В безличном значении же мы видим предложение Тауда жауунлуду (Ш.) “В горах дождливо”. Они характеризуют состояние. Но между ними есть и некоторые различия. Так, если в номинативном предложении подчеркивается бытие на данный момент осадков в виде дождя, то безличное предложение тяготеет скорее всего к выражению состояния через свойство.

Семантические конкретизаторы в языке представляются не только пространственными падежами, но и основным падежом. Поэтому налицо предложения типа Орамда жарыкъды (З.) “На улице светло” и Орам жарыкъды “Улица светлая”. Они характеризуют одну и ту же ситуацию - состояние освещенности улицы. Конкретизаторы, выраженные основным падежом, опредмечены, персонифицированы.

Предложения рассматриваемой структуры и семантики антропоцентричны. Так, например, когда мы говорим, что на улице холодно, не можем пощупать улицу на предмет теплоты, а говорим это, опираясь на свои собственные ощущения. Человеку холодно, значит там, где он находится, температура оставляет желать лучшего.

Выше были рассмотрены основные семантические типы предикатов состояния в безличных конструкциях. Поскольку предложения, выражающие состояние, образуются взаимодействием указанных предикатов и семантических конкретизаторов, то следует остановиться и на последних.

Семантические конкретизаторы в именных безличных построениях со значением состояния имеют ряд формальных средств выражения:

1) одиночные имена существительные в местном падеже: Орамда бусагъатда сууукъду (З.) “На улице сейчас холодно”; Бу кезиуде Домбайда аламатды (К.) “В это время на Домбае прекрасно”;

2) местоимение в местном падеже (менде “у меня”; сизде “у вас”; кесигизде “у вас самих” и др.): Сизде желлиди (О.Х.) “У вас ветрено”; Кесибизде игиди (Х.Б.) “У нас самих хорошо”;

3) сочетания имен существительных (местоимений) в оформленном или же неоформленном родительном падеже с послеложными или другими именами в местном падеже. Причем имена в местном падеже зачастую снабжаются аффиксами принадлежности (таула тийресинде “в районе гор”; къошну къатында “рядом с кошарой”, сизни арбазыгъызда “в вашем дворе”, сизни аллыгъызда “перед вами” и др.): Хасанияны къатында аман тюйюлдю (И.Г.) “Около Хасаньи неплохо”; Къапчагъай тийресинде къызыуду (С.Ш.) “В районе Капчагая жарко”; Сизни къатыгъызда балчыкъды (М.Т.) “Около вас грязно”;

4) наречия (бюгюн “сегодня”, быйыл “в этом году”, тышында “снаружи”, ёргеде “наверху” и т.п.): Быйыл къургъакъды (З.) “В этом году сухо”; Тышында хычыуунду (М.Т.) “Снаружи приятно”;

5) фразеологические единицы: Буу ёкюрген заманда жылы болуучуду (Ф.) “Ранней осенью бывает тепло”; Танг ата салкъын болуучуду (Ф.) “Ранним утром бывает прохладно”.

Языковой материал показывает, что для именных безличных предложений в семантическом плане присущи темпоральные и пространственные конкретизаторы. Для таких семантических компонентов основным средством выражения является форма местного падежа. Но темпоральные распространители представляются в карачаево-балкарском языке и в форме дательно-направительного падежа, что является их специфической чертой. Примеры: Танг аласына суу бойнунда салкъыныракъ болуучуду (М.Т.) “К утру у воды бывает прохладней”; Тамблагъа жылы боллукъду (Ш.) “К завтрашнему дню станет тепло”.

Слова жаз “весна”, жай “лето”, къыш “зима” в языке признаются омонимами и передают значения как существительного, так и наречия. Если их квалифицировать как существительные, то предложения типа Къыш сууукъду (Ж.З.) “Зима теплая” следует отнести в разряд двусоставных адъективных конструкций. Если же принять во внимание их отнесенность к наречиям, то следует говорить о безличности предложения: Къыш сууукъду (Ж.З.) “Зимой холодно”. Тем не менее, семантическое качество подобных конструкций не меняет ситуацию. В любом случае они передают состояние по отношению к определенному времени года. На наш взгляд, разграничивая подобные предложения, исследователи в ряде случаев принимают во внимание их переводимость на русский язык соответствующим образом. Здесь следует отметить тот факт, что предложения различной формальной устроенности могут передавать одно значение. Такое положение вещей наблюдается и в иноструктурных языках (см., например: Малаховский 1990).

В языке употребительны конструкции с адъективными предикатами состояния, подлежащими которых выступают не только имена со значением времени года, но и времени суток. Но и те, и другие нередко функционируют в синтаксических единицах как лексикализованные (адвербиализованные) грамматические формы, что способствует выражению их темпоральными конкретизаторами безличных конструкций. Ср.: Эрттенлик сууукъду (М.Т.) “Утро холодное” - Эрттенликде сууукъду “Утром холодно” - Эрттенликге сууукъ болду “К утру похолодало”.

Как было отмечено, в структуре безличного предложения параллельно сосуществуют темпоральные и локальные конкретизаторы. Это лишний раз подчеркивает взаимосвязь функционально-семантических категорий времени и пространства. К тому же они выражаются в основном одними и теми же языковыми формами. Это и понятно, ибо действия и состояния немыслимы без пространства и времени. Состояние характеризуется тем, что присуще лицу, предмету, окружающей действительности в течение ограниченного времени, локализуется в определенном месте.

Локальные конкретизаторы, наличествующие в языке имеют несколько разновидностей: собственно пространственные, предметные, личностные, событийные. Наибольшим удельным весом обладают собственно пространственные локализаторы, так как пространство имеет в языке множество средств выражения. Это, в первую очередь, наименования пространства: Школда жарыкъды (З.) “В школе светло”; Былайда шошду (М.Т.) “Здесь тихо”; Бедикде мылыды (К.ж.) “В Бедыке влажно”; Каспийде кюнлюдю (Ш.) “На Каспии солнечно”.

Предметные локализаторы несколько отличаются от собственно пространственных. Они “естественнее выступают в роли координатной точки, т.е. могут не только прямо называть пространство, внутри которого размещается предмет, но и указывать на некоторую точку, относительно которой адресат речи должен сам построить представление о таком пространстве” (Серээдар и др. 1996:25). О состоянии такого пространства может говориться в именных безличных предложениях: Аны къатында къоркъуулуду (И.Б.) “Рядом с ним опасно”; Шкафда къарангыды (Ш.) “В шкафу темно”; Эшикни къатында аязлыды (Ф.) “Рядом с дверью сквозит”.

Личностные локализаторы представлены существительными и местоимениями. Их специфика состоит в том, что лицо привязано к пространству, находится и живет всегда в определенном месте, которое может меняться. В силу этого в безличных предложениях пространство и состояние характеризуются через местонахождение лица: Алада игиди (Ш.) “У них хорошо”; Ахматлада жарыкъды (Ш.) “У Ахматовых светло”.

Сказанное относится и к предложениям с событийными локализаторами: Урушда къоркъуулуду (Ф.) “На войне опасно”; Бу байрамда артыкъда къууанчлыды (К.) “На этом празднике особенно радостно”. События также привязаны к месту. Но значение событийности чаще всего превалирует над последним.

Именные безличные предложения меньше представлены в языке, чем глагольные. Они легко подвергаются преобразованиям в косвенно-субъектные и двусоставные именные предложения, вступают с ними в синонимические отношения. На наш взгляд, это свидетельствует о том, что процесс их окончательного становления еще не закончен.